Текст книги "Степной пояс Евразии: Феномен кочевых культур"

Трипольская общность – основное ядро второго блока провинции – являет собой восточную периферию культур центральной группы БКМП. В ней отражены все важнейшие черты более западных сообществ Балкано– Карпатского региона. Здесь также господствует оседлый стиль бытия и хозяйствования. Животноводство явно отступает на второй план в сравнении с зерновым земледелием. Пожалуй, наиболее ярко о родстве трипольцев с культурами центрального блока говорит глиняная посуда. Особенно выразительны парадные, покрытые причудливым многоцветным орнаментом керамические сосуды, относящиеся ко времени расцвета трипольской культуры (рис. 9.14). Глиняная пластика также многобразна: традиционные женские фигурки (рис. 9.15), изображения животных и т. п.

У трипольцев практиковались весьма сходные формы домостроительства. Раскопки показывают, что чаще всего фундаментом хижины служила глинобитная платформа, на которой и воздвигалось само жилище. Об этом же говорят и модели жилищ, встречающиеся при раскопках селищ этой культурной общности (рис. 9.16).

Рис. 9.15. Трипольская общность. Глиняные женские фигурки

Мы упомянем о трех основных различиях трипольских культур в сравнении с западными общностями. Первое из них – существенно меньшее число медных изделий в культурных слоях местных селищ на фоне придунайских или же фракийских. Отсутствие собственной меднорудной базы привело триполыдев к полной зависимости от производственных очагов центрального блока БКМП в поставках металла. Специальные исследования дают основание полагать, что на базе привозного металла трудились местные мастера по обработке меди.

Рис. 9.16. Трипольская общность. Глиняная модель жилой постройки

Второе отличие заключается в едва ли не полном отсутствии погребальных памятников. Известен лишь единственный могильник, датированный самым финалом существования культуры. Однако по богатству и разнообразию инвентаря этот могильник ни в коей мере не может равняться с Варненским некрополем.

Рис. 9.17. Так представляют себе некоторые археологи характер и планировку гигантских поселений трипольской культурной общности [Енциклопедiя]

Третье отличие, пожалуй, можно считать наиболее значимым. Охваченный трипольским населением регион полностью лишен тех теллей или же «селищных могил», столь характерных, по крайней мере, для южного района центрального блока БКМП. Поэтому здесь невозможно встретить многослойные поселки с чередованием многочисленных и последовательных разнокультурных напластований. Трипольская общность – это относительно далекий «выплеск» оседло-земледельческих культур балкано-карпатского стиля в восточном направлении. В ареале от Днестра до Днепра археологи никогда не отмечали неолитических земледельческих культур с мощными культурными отложениями и массивными глинобитными сооружениями. Видимо, это явилось основной причиной отсутствия здесь традиции заселения одного и того места в течение тысячелетий. Вместе с тем археологи полагают, что именно в ареале трипольской общности существовали гигантские поселки-протогорода (рис. 9.17). Ученые реконструируют их форму и размеры на базе различных методов аэрофотосъемки; при этом полагают, что площадь таких селищ может достигать 40, 60 и даже 100 гектаров! Правда, вплоть до нынешнего дня ни одно из подобного рода гигантских поселений сколько-нибудь широким раскопкам не подвергалось. Поэтому подобные утверждения должны оставаться в разряде гипотез.

И наконец, последнее. Сам «трипольский домен» соседствовал с весьма неприветливым и нередко жестоким к земледельцам Степным поясом. Возможно, именно поэтому трипольцы здесь выглядели достаточно чужеродным элементом. Однако именно трипольцам принадлежала роль связующего звена между двумя основными и несходными между собой мирами Евразии – древним оседло-земледельческим и зарождающимся степным скотоводческим

Первые шаги скотоводов в мир металлов совершались в зоне стыка между культурами центрального и – по преимуществу – восточного (трипольского) блоков. Сопоставление их культур между собой не может не поражать, столь разительным выглядит контраст между ними. Вообще же едва ли не все характеристики, с которыми столкнется наш читатель при знакомстве со степными культурами БКМП, вольно или невольно пройдут как бы через своеобразную призму постоянного сравнения их с общностями оседлых земледельцев: мне кажется, что при таком освещении специфические черты культуры пастушеских сообществ проступят несравненно более выразительно.

В эпоху раннего металла подвластная степным скотоводческим народам территория располагалась южнее и восточнее трипольской общности – этого ядра второго блока БКМП. По существу, в зоне господства пастушеских культур оказался весь крайний западный фланг Степного пояса – от низовьев Дуная вплоть до Нижнего и Среднего Поволжья (рис. 9. 2; см. также рис. Про.2.2, В). Именно на этих широких степных и отчасти лесостепных пространствах удалось выявить и изучить большое число памятников – по преимуществу, могильных, – в комплексах которых имелись отчетливые свидетельства знакомства местных скотоводов с металлом. Археологи часто очень по-разному именуют эти пастушеские культуры. Бросается в глаза досадная разноголосица в этих названиях: мариупольская, среднестоговская в Причерноморье, хвалынская в Поволжье и т. д.

Медные изделия здесь в сравнении с металлом центрального блока, конечно же, не впечатляют. Перед нами преимущественно не очень выразительные украшения – браслеты, бляшки и т. п. (рис. 9.18); при этом специалисты предполагают, что большинство из них отковывалось местными мастерами. Согласно химическому составу, вся эта медь восходит к своим коренным источникам – горнометаллургическим очагам центрального блока БКМП. Именно это и послужило основанием для включения степных сообществ в рамки самой провинции, хотя характер металлообработки здесь находился на весьма низком уровне.

Рис. 9.18. Медные предметы в памятниках степных культур и общностей в рамках Балкано-Карпатской металлургической провинции

Керамические сосуды являются, как правило, основным индикатором кардинальных различий. Степная посуда примитивна; ее выдает по преимуществу округлое или же приостренное дно (рис. 9.19). Нередко полагают, что подобная форма связана с подвижным образом жизни пастухов, и для пущей устойчивости кочевники во время стоянок сосуды такой формы помещали в земляные ямки.

Рис. 9.19. Образцы глиняной посуды в памятниках степных общностей медного века

Совершенно иной выглядит также вся система орнаментации сосудов и техника ее нанесения: это не роспись тулова горшка, но нарезка или же его своеобразная гравировка каким то малым инструментом еще на мягкой глине, до ее обжига. Основным материалом для изготовления оружия служил кремень. Из этого материала, следуя еще неолитической традиции, выделывали многочисленные наконечники стрел, тесла, долота (рис. 9.20) и т. п.

Рис. 9.20. Образцы кремневых орудий и оружия в памятниках медно го века степных культур

Безусловно, что животноводство являлось главным занятием степных аборигенов. Как правило, в стадах преобладал крупный рогатый скот, хотя доля овец и коз, особенно в степных районах, оказывалась весьма значительной. Однако в ряде коллекций, происходящих из раскопок поселений в междуречье Днепра и Донца, на первый план могут выходить кости одомашненной лошади: доля ее останков в слоях некоторых селищ могла достигать 60 %! К глубокому сожалению, сегодня мы не в состоянии сказать с уверенностью, – был ли в этих культурах конь уже освоен под верховую езду. Предположения о всадничестве в этих культурах высказываются довольно часто, однако строгих доказательств этого важнейшего для степняков достижения пока что нет.

Рис. 9.21. Зооморфные каменные скипетры-навершия. Распространены в степной зоне Причерноморья, а также в бассейне нижнего Подунавья; однако их находки весьма редки [Govedarica, Kaiser]

Порой аргументом для доказательства такой гипотезы считают наличие своеобразных каменных «скипетров» со схематическими изображениями, как часто полагают, конской головы (рис. 9.21). Аргумент этот, однако, не очень весом: у древних весьма нередко приобретали сакральный смысл фигурки заведомо диких животных – медведей, лосей, оленей и т. п.

Земледелие не практиковалось вовсе. Если же в культурных слоях и попадались отдельные зерна злаков, то их можно было относить либо на счет контактов со своими соседями-земледельцами, либо на счет случайного и неконтролируемого попадания таких зерен в слои степных культур.

Основную долю материалов степных обществ поставляют нам раскопанные археологами кладбища. Погребения людей крайне редко отличаются богатством; чаще всего покойники уходили на тот свет совершенно лишенными инвентаря. Вполне вероятно, что именно наиболее знатные из погребенных сопровождались немногочисленными медными украшениями, но такого рода факты очень мало характерны для степных культур медного века.

Поселения мало выразительны, их культурный слой беден находками. Население обитало в хижинах легких конструкций, чей земляной пол был слегка углубленным в землю. Скорее всего, сам характер селищ также нес на себе признаки подвижного быта скотоводов-степняков. Если прибегать к этнографическим параллелям, то можно, например, полагать, что подобные обиталища использовались пастухами лишь в зимний период, когда скот со своими пастухами не мог свободно передвигаться с места на место, но был «привязан» к определенным местам обитания пастушеских семей.

Еще об одном: составляющие ядро третьего блока БКМП культуры степной зоны отличаются – опять-таки на фоне балкано-карпатских сообществ – чрезвычайной расплывчатой картиной. В большинстве случаев здесь очень трудно определить, как же следует разграничивать по территориальному и хронологическому признакам рамки степных культур. Где и когда завершается одна культура и начинается другая? Этнокультурные грани как бы размазаны по координатам времени и пространства. В среде археологов это порождает бесконечные и далеко не всегда плодотворные дискуссии о наименованиях степных культур, об их территориальных («горизонтальных»), а также хронологических («вертикальных) рамках. Исторические параллели, которые в изобилии можно почерпнуть из первой – исторической – части книги, позволяют утверждать, что такая ситуация чрезвычайно характерна для огромного большинства мобильных кочевых или же полукочевых обществ. Стремительные пространственные передвижения, бесконечные междоусобицы и стычки, захваты и перемещения различных групп населения – все это приводило к активному смешению различных этнокультурных групп. Естественно, что все это также впрямую и непременно должно было отражаться на археологическом материале, с чем мы и сталкиваемся постоянно при изучении материалов степных скотоводов.

И наконец, последнее. Сравнение обоих блоков оседло-земледельческих культур со степными сообществами не может не привести к заключению, что последние предстают глубокими варварами на фоне тех буквально по всем основным позициям. Любопытно при этом, что наиболее активными посредниками, скажем, в металлургических контактах с коренными очагами БКМП послужили именно металлообрабатывающие мастерские три– польской культуры, с которыми скотоводы поддерживали вполне очевидные связи. Однако эти длительные и постоянные контакты совершенно не поколебали приверженности основных принципов жизнеустройства у населения обеих противоположных по своему характеру культурных групп. Более того, отдельные степные группы проникали по Дунаю на сотни километров, вплоть до центральных областей оседлых земледельцев. Однако и при этом внешние проявления их культуры оставались совершенно неизменными; об этом легко судить, поскольку сами взаимодействующие между собой культуры хранили верность своим основным канонам. Но как это ни парадоксально, финал этих контактов оказался во многом не в пользу культур, блиставших своими золотом и медью, расписными сосудами, выразительной пластикой… Впрочем, парадоксами насыщены буквально все периоды исторического развития человеческих сообществ.

Начало данной главы было сосредоточено на обсуждении феномена металлургической «революции», неожиданного и могучего взрыва горнометаллургического производства в Старом Свете, обязанного культурам медного века Балкано-Карпатья. При обсуждении этого важнейшего события чаще всего в археологической среде склонны принимать во внимание два возможных исходных импульса, приведших к зарождению самого феномена.

Первый из них мог исходить из среды «протометаллических» анатолийских культур VII–VI тыс. до н. э. Правда, сомнения в этой гипотезе кроются в отчетливо выраженном торможении развития данной технологии в Анатолии и Месопотамии; причину этого можно усматривать в строгих запретах на развитие такой технологии в нормативных канонах культур «протометаллической» зоны. Однако еле заметная пульсация производства меди продолжалась там в течение не менее четырех тысячелетий, и невозможно исключить, что предполагаемый – хотя и очень слабый – анатолийский импульс мог последовать в северо-западном направлении. Реакция носителей подунайских культур на эти инновации оказалась неожиданно благоприятной, что и послужило основой для вспышки абсолютно нового для балкано-карпатских культур прогрессивного производства.

Доказать подобный механизм проникновения, равно как и анатолийский источник балкано-карпатского феномена, крайне сложно. Материалы начальной, скрытой (латентной) фазы развития горнометаллургического производства на севере Балкан весьма ограниченны и крайне невыразительны. По этой причине данная гипотеза может подкрепляться лишь отсылками к позднейшим историческим параллелям типа вспышки новых технологий на северо-американском континенте после заселения его пространств энергичными «диссидентами» западноевропейских культур. Согласимся, однако, с тем, что такую возможность исключать не следует.

Остается другое объяснение: основой здесь явились как вполне самостоятельный внутренний импульс, так и вполне очевидное отсутствие запретов в нормативных канонах балкано-карпатских сообществах на широкое внедрение и развитие этой технологии. Во всяком случае, такого рода объяснение феномена балкано-карпатского технологического скачка выглядит существенно более простым и надежным.

Теперь коснемся проблемы импульсов уже со стороны металлургии балкано-карпатских культур: в какие же стороны были направлены их русла? Ответ здесь однозначен: импульс последовал на восток и северо– восток, в зону культурно чужеродных им скотоводов-степняков. Заметим – и это очень важно! – не в ареалы близких по характеру и духу оседло-земледельческих культур Анатолии, ни на соседний юг Балканского полуострова с его высокоразвитыми неолитическими сообществами, но в те степные края, откуда по балкано-карпатским культурам центрального, а также периферийного трипольского блоков в не столь уж отдаленном будущем последуют тяжелые удары.

Однако произойдет это уже на следующем этапе развития культур и общностей обширного региона БКМП. Причем основные события будут связаны не с теми степняками Северного Причерноморья, которые первыми восприняли столь завораживающие знания о новом материале – меди, но со скотоводческими сообществами уже иного региона.

Глава 10
Циркумпонтийская провинция и майкопская культура больших курганов

Четвертое тысячелетие стало периодом заката для большинства горнометаллургических центров Балкано– Карпатской металлургической провинции. Правда, при беглом взгляде на эту сложную систему производящих очагов признаки упадка проявлялись здесь не столь очевидно. Так, казались устойчивыми сложившиеся еще в V тысячелетии территориальные рамки БКМП. Оставалась внешне неизменной основная структура провинции с подразделением ее на три основных блока культурных общностей: оседло-земледельческие центральный и периферийный, а также степной. В горнометаллургических центрах провинции по-прежнему выплавлялась изрядная масса меди, а из нее отливались и отковывались многочисленные изделия. В этом периоде ведущие центры производства в БКМП постепенно сдвигались с юга ближе к северным областям провинции – в Карпаты, в Трансильванию. Вместе с тем на фоне этой стабильности в культурном облике основных сообществ провинции не столь уж трудно было подметить заметный технологический застой, а подобный признак почти всегда предвещает – либо стремительный, либо растянутый во времени – коллапс системы.

Параллельно этому четвертое тысячелетие породило в Евразии новые культурно-технологические феномены и опасного «конкурента» Балкано-Карпатской провинции. Переходя к знакомству с этими неожиданными материалами, мы в очередной раз столкнемся со странными и внезапными скачками, или же взлетами, технологического развития. Автор данной книги будет доволен, если читатель станет постепенно привыкать к мысли, что

старт едва ли не всех ярких событий и технологических достижений почти всегда предстает перед исследователями как бы внезапно, внешне парадоксально, напоминая чем-то своеобразный взрыв. События такого рода, как правило, отражались в форме целостного клубка исключительно броских и материально выраженных комплексов, – именно о подобных явлениях мы и вели рассказ в предшествующих восьмой и девятой главах. О событиях сходного характера речь пойдет также здесь.

«Конкурента» Балкано-Карпатской металлургической провинции породил тот регион, что на удивление долго и вяло, едва ли не бесконечные пять тысячелетий, пребывал в дремотном состоянии. Металлургия как бы застыла здесь на весьма примитивном уровне, что особенно бросалось в глаза на фоне иных аспектов культуры вроде архитектуры или скульптуры. Данную не всегда до истинной глубины понимаемую стадию мы и окрестили «эпохой протометалла». Предыдущая глава завершалась утверждением, что наиболее четко выраженным направлением импульса балкано-карпатской металлургии являлось северо-восточное – к чужеродным скотоводческим культурам степных и лесостепных пространств северного Причерноморья; и что балкано-карпатский импульс в сторону анатолийских нагорий – к малоазийским культурам – проследить практически не удается. Судя по всему, именно такой странной изоляцией Северных Балкан от Анатолии легче всего объяснять достаточно очевидное отличие зародившейся там новой металлургии как в технологии металлургического производства, так и в формах производимых изделий.

Важнейшим событием IV тысячелетия, безусловно, стало зарождение и формирование Циркумпонтийской металлургической провинции (ЦМП). Свое название эта – ставшая вскоре центральной в Евразии – система взаимосвязанных горнометаллургических и металлообрабатывающих центров получила от древнегреческого наименования Черного моря – Понт Эвксинский. Иначе говоря – «окружающая Понт» провинция. Система эта в своем развитии прошла две основные фазы.

Первая из них явилась временем сложения и формирования, и мы предпочитаем именовать ее «прото-ЦМП». На этой стадии основные производящие очаги ЦМП охватывали «Понт» лишь с юга и востока, в то время как границы угасающей Балкано-Карпатской провинции по-прежнему огибали Черное море с запада и севера (рис. 10.1). Общая площадь прото-ЦМП составляла приблизительно 1,7–1,9 млн. кв. км, а сам ранний этап провинции вписывался по преимуществу в рамки IV тыс. до н. э.

Второй фазой ЦМП явилось очевидное торжество технологических установок ее ведущих центров уже по всему обширному периметру Причерноморья над господствовавшими до того времени формами БКМП. По данной причине именно с того времени, то есть уже в III тыс. до н. э., провинция по праву получает название Циркумпонтийской. На втором этапе территория ЦМП увеличилась более чем в два раза, достигнув 4–4,5 млн. кв. км.

В рамках провинции необходимо отметить два события, сыгравшие огромную роль в технологической и культурной жизни народов Евразийского континента. Основные металлургические очаги ЦМП перешли на производство искусственных бронз — сплава меди с мышьяком (мышьяк – не металл, его нередко именуют металлоидом). В данном отношении металлурги провинции явились «пионерами» новой технологии в производстве мышьяковых бронз. Уже на последующих хронологических этапах в весьма значительном ряду производящих очагов Евразии можно было наблюдать использование подобной и, надо заметить, весьма неожиданной даже для современных исследователей технологии сплавов.

Другим событием, также чрезвычайно ярко окрасившим многие страницы евразийской истории, стало зарождении так называемых курганных культур.

Рис. 10.1. Ареалы Балкано-Карпатской и прото-Циркумпонтийской металлургических провинций. Точками помечен ареал культуры поздний Урук, звездочками – куро-араксинской культуры

Надмогильные «поминальные» насыпи – большие или малые, скромные или же гигантские – стали служить истинным символом степных скотоводческих культур. Чаще всего именно они становились теми специфическими маркерами, по которым археологи решаются ныне определять этно-культурную принадлежность тех или иных групп населения, даже если эти погребальные курганы сооружались людьми далеко за пределами Степного пояса. Именно по этой причине наше дальнейшее описание археологических культур и общностей Степного пояса в той или иной мере станет отзвуком оценки такого – зачастую непременного для степняков – ритуала сооружения надмогильных холмов.

Структура ЦМП на первой фазе ее существования по ряду важных деталей напоминала ту, что мы отмечали для провинции Балкано-Карпатской: ее составляли два блока культур. Южные оседло-земледельческие общности определяли, безусловно, основную и самую обширную группу в рамках ЦМП. Их памятники обозначили весь тот ареал, которому мы посвятили выше раздел об эпохе прото-металла (см. главу 8, рис. 8.1). Кроме того, в это тысячелетие зона металлоносных оседло-земледельческих культур расширилась за счет Южного Кавказа. Общая площадь культур данного блока достигла в тот период приблизительно 1,3–1,5 млн. кв. км. Сырьевой базой для горнометаллургического производства в этой обширной зоне послужили богатейшие и разнообразные месторождения меди и иных полезных ископаемых (мышьяка, сурьмы, серебра, золота), рассеянные по горным областям Анатолии, Южного Кавказа и Западного Ирана.

Северные скотоводческие культуры в границах ЦМП оккупировали пространства к северу от Большого Кавказа. Территория, покрытая памятниками северного блока скотоводческих курганных культур, оказалась сравнительно небольшой: примерно 350–400 тыс. кв. км., то есть ее доля лишь приближалась к четвертой части от общей площади прото-ЦМП (рис. 10.1). В северном блоке коронной культурой, вне всякого сомнения, являлась майкопская, хотя площадь ее была незначительной – всего около 75 тысяч кв. км.