Текст книги "Степной пояс Евразии: Феномен кочевых культур"

Срединному царству удалось совладать с гуннами, однако никакого успокоения его обитатели, конечно же не дождались. Налеты номадов продолжались, и все это представлялось какой-то бесконечной каруселью, невообразимым калейдоскопом столкновений. Иногда было даже трудно угадать; кто кого победил, кто же кого ассимилировал? С III по VI столетия фактически весь евразийский мир был втянут в катастрофический водоворот Великого переселения народов. Именно этот тягостный период стал знаковым для Китая, который оказался раздробленным на аморфные осколки уже 16 варварских государств. Лишь в конце VI века Поднебесная начала вновь обретать желанные признаки единого государства. Однако на севере консолидировались тюркские племенные союзы, и в 552 году их верховный вождь Бумын объявил себя каганом всех тюрок, и тогда же оформился гигантский Тюркский каганат. Успехи тюркских народов были стремительны. К финалу VI столетия под их властью оказались громадные пространства, охватившие фактически весь Степной пояс Евразии – от Северного Причерноморья вплоть до Маньчжурии.

Столетия проходили, но мало что менялось в китайских оценках степных скотоводов. Теперь вместо гуннов на первый план вышли тюрки или в китайском произношении – тукю.

«Обычаи тукюесцев: распускают волосы, левую полу наверху носят; живут в палатках и войлочных юртах, переходят с места на место, смотря по достатку в траве и воде; занимаются скотоводством и звериною ловлею; питаются мясом, пьют кумыс; носят меховое и шерстяное одеяние. Мало честности и стыда; не знают ни приличия, ни справедливости, подобно древним хунну. При возведении государя на престол, ближайшие важные сановники сажают его на войлок, и по со: ату кругом обносят девять раз [вспомните девятибунчужное знамя Чингис-хана]. При каждом разе его приближенные делают поклонение пред ним. По окончании поклонения сажают его на верховую лошадь, туго стягивают ему горло шелковою тканью, потом, ослабив ткань, немедленно, спрашивают: сколько лет он может быть ханом? … Из оружия имеют; роговые луки с свистящими стрелами, латы, копья, сабли и палаши. Знамена с золотою волчьей головою… Искусно стреляют из лука с лошади; по природе люты, безжалостливы. Письмен не имеют. Количество требуемых людей, лошадей, податей и скота считают по зарубкам на дереве. Обыкновенно пред полнолунием производят набеги и грабительства. По их уголовным законам; бунт, измена, смертоубийство, прелюбодеяние с женою чьею-либо, похищение спутанной лошади – наказываются смертью…

Тело покойника полагают в палатке. Сыновья, внуки и родственники обоего пола закапают лошадей и овец и, разложив перед палаткою, приносят в жертву; семь раз объезжают вкруг палатки на верховых лошадях, потом пред входом в палатку ножем надрезывают себе лице и производят плач; кровь и слезы совокупно льются… Потом в избранный день берут лошадь, на которой покойник ездил, и вещи, которые он употреблял, вместе с покойником сожигают; собирают пепел и зарывают в определенное время года в могилу. Умершего весною и летом хоронят, когда лист на деревьях и растениях начнет желтеть или опадать; умершего осенью или зимою хоронят, когда цветы начинают развертываться. В здании, построенном при могиле, ставят нарисованный облик покойника и описание сражений, в которых он находился в продолжение жизни. Обыкновенно если он убил одного человека, то ставят один камень. У иных число таких камней простирается до ста и даже до тысячи. По принесении овец и лошадей в жертву до единой, вывешивают их головы на вехах. Постоянного местопребывания нет, но каждый имеет свой участок земли [пастбища].. Буквы письма их походят на буквы народа Ху [уйгуров]. Уравнения [определения] времен вовсе не знают, а замечают времена только по зелени травы. Пьют кобылий кумыс и упиваются до пьяна. Поклоняются духам, веруют в волхвов. За славу считают умереть на войне, за стыд – кончить жизнь от болезни. Обыкновения их вообще сходны с хуннускими» [Бичурин 1950: 229–231].

В зависимость от Тюркского каганата попали и северокитайские государства, именуемые по правящим династиям Чжоу и Ци.

«Со времен Кигиня Дом его [Тюркский каганат] сделался богатым и сильным. Он имел намерение разгромить Срединное государство; но Двор [императора] поспешил заключить с ним союз мира и родства, и ежегодно давал ему 100 ООО кусков шелковых тканей. Тукюесцы, проживавшие в столице, содержимы были с отличными почестями. Они носили шелковое одеяние, ели мясо. Число их иногда простиралось до тысячи человек. Дом Ци страшился их набегов и грабительств, и также истощал свои казнохранилища для платы им. Каган Тобо в счастии очень превозносился, и приближенным своим говорил; только бы на юге два мальчика (т. е. Дома; Северный Чжоу и Северный Ци) были покорны нам; тогда не нужно бояться бедности» [Бичурин 1950: 233].

Рис. 6.5. Каменные монументы в честь погибших или скончавшихся тюркских вождей племен либо кланов. Подобных скульптур очень много в горных степях Центральной Азии. Изображения ханов отличаются совершенно стандартной позой: правая рука хана обычно держит кубок; левая – опущена к пояснице

Недолговечная империя Суй также оказалась под вассалитетом каганов. И это даже когда в самом начале VII века в своей жестокой междоусобной вражде тюрки разделились на два крыла, известных нам по названиям Восточный и Западный каганаты. Однако очень скоро вслед за этим воцарилась одна из наиболее значительных и могучих в китайской истории династия Тан. Тогда же каганат утратил свои силы, ослаб, свирепые зимы и эпидемии первой трети седьмого столетия привели к тому, что даже а…по южную сторону Долгой [Великой китайской] стены лежали груды человеческих костей. Император приказал принести жертву из вина и сушеного мяса, и похоронить их. Еще во время смятений при династии Суй множество китайцев ушло к [тюркам], почему по повелению императора выкуплено было на золото и шелковые ткани до 80 ООО душ обоего пола» [Бичурин 1950: 256].

Сам император с горечью признавался, что а…при первоначальном утверждении престола высочайший родитель мой для спасения подданных унизился пред тукюесцами и назвался вассалом их. Я всегда со стесненным сердцем и страждущею головою помышлял смыть это поношение в Поднебесной. Ныне само Небо ведет моих полководцев. Куда ни устремляются, всюду побеждают. И так надеюсь кончить дело с полным успехом» [Бичурин 1950: 255].

Победы, что естественно, порождали надежды. Хроника повествует также и о тех дискуссиях, которые велись в высшем Совете Поднебесной относительно судьбы побежденных тюрок; часть из номадов бежала на запад от Джунгарских ворот. Но при всем том «… число поддавшихся Китаю еще простиралось до ста тысяч. Указано положить в совете мнение, как поступить с ними. Вообще полагали, чтоб тукюесцев, как они долго обеспокоивали Срединное государство, и покорились пораженные гневом Неба, а не по любви к справедливости, всех включить в число пленников, и поселить внутри Китая, в порожних местах, чтоб они занимались земледелием и ткачеством; сим образом превратив миллионы кочевых, мирных поселян, умножить чрез то народонаселение Срединного государства, а страны на север от песчаной степи оставить пустыми.

Сановник Вынь-Янь-бо предложил поступить, как и Дом Хань в правление Гянь-ву [25–55 по P. X.], т. е. поместить покорившихся тукюесцев по укрепленной линии в Вуюань, оставить аймаки в целости, чтоб они прикрывали границу; не изменять их обычаев; и, обласкавши их, заселить ими пустопорозжие земли; сверх сего показывать, что ни мало не подозревают их. Поселить же их внутри Китая, вопреки коренным их свойствам, не есть мера содержать и питать их.

Сановник Вэй Чжен говорил иное; «Тукюесцы суть вечные враги Срединного государства. Ныне они покорились нам. Если не желаете истребить их, то должно обратно отправить их на северную сторону Желтой реки. Они имеют зверскую, дикую душу, не одного происхождения с нами. При слабости преклоняются к земле, при силе производят бунты – таковы суть свойства их. Сверх сего Домы Цинь и Хань с отличными войсками и храбрыми полководцами взяли у них Хэнань, и разделили на области и уезды, чтобы не допустить их приближаться к Срединному государству. К чему государь желает поместить их в Хэнань? Сверх сего число покорившихся простирается до 100 ООО душ. Если сие число со временем умножится вдвое и будут жить поблизости к столичному округу, то составят внутреннюю болезнь» [Бичурин 1950: 257].

Китайские хроники показывают, что в арсенале властителей Срединного государства, как правило, имели место четыре основные разновидности взаимодействий со степными соседями. Первый и казавшийся самым простым способ – это поголовное истребление врагов.

Однако такой вариант оказывался малоэффективным, поскольку на месте истребленных кланов довольно скоро появлялись новые популяции, ничем не уступавшие по степени своего «варварства» поверженным и рассеянным. Северная степь обладала способностью незамедлительно порождать новые племена, к тому же крайне трудно уязвимые со стороны китайцев: ведь преследователям необходимо было одолевать голодные, безводные степи и песчаные пустыни, за которыми укрывались легко передвигавшиеся кочевники.

Способ второй: стравить кочевые народы друг с другом; организовать самые разнообразные союзы и комплоты, чтобы ослабить врага:

«Недавно ухуаньцы несколько раз нападали на границу Китая, и теперь для нас выгодно, что хунны нападут на них… В то время, когда иноземцы дерутся между собою, если выставить войско против них, значит накликать неприятелей и заводить дело, это худой расчет» [Бичурин 1950: 79–80].

Метод стравливания столь же древний, сколь и действенный. Китайцы пользовались им постоянно. Впрочем, точно таким же образом поступали и союзы кочевых племен в борьбе не только с соседями-номадами, но и с Поднебесной.

Третий способ: отгородиться от степняков надежными барьерами. Подобный подход прозвучал, например, в процитированных ранее словах сановника Вэй Чженя. Кроме могучих военных форпостов, один из самых ярких властителей и объединителей древнего Китая император Цинь Шиху-анди (о нем мы упоминали ранее) повелел в конце III в. до н. э. воздвигнуть ту всемирно знаменитую стену, что должна была ограждать покой Поднебесной от степных налетчиков. Так было положено начало строительства одного из самых ярких чудес света – Великой Китайской стены (хотя и до этого жестокого и проклинаемого многими поколениями китайцев императора возвигались локальные стены вокруг отдельных городов).

Сооружение бесконечной цепи крепостных бастионов длилось (конечно же, с перерывами) около двух тысяч лет. Общая протяженность лишь только сохранившихся до настоящего времени следов этой невиданной стройки тысячелетий по данным ЮНЕСКО достигает 6350 километров! Но не помогала и эта невиданная на нашей планете стена. Как мы уже знаем, если Китай ослабевал, то никакие форпосты не могли остановить отряды кочевников.

Наконец, четвертый способ – тот, что рекомендовал в дискуссии Высшего совета при императоре – победителе тюрок сановник Вынь-Янь-бо, ссылаясь на более ранний опыт династии Хань: лучше делать вид, что ничего особенного не произошло, сохранить степнякам их обычаи и области пребывания, а самих обласкать.

История свидетельствует, что этот метод использовался исключительно широко. К примеру, у тюрок особым внимание китайцев пользовались фигуры ряда видных лидеров, возглавлявших союзы степных племен. Чаще всего в китайских документах встречаются имена вождей Восточного Тюрского каганат – Бильге-кагана, Кюль-тегина Тоньюкука. В центральных областях их господства (территория нынешней Монголии) китайские власти распорядились воздвигнуть в честь этих исконных врагов Китайского Срединного царства даже специальные пышные мемориалы (мы вернемся к ним ниже).

Рис. 6.6. Вид на весьма ограниченный участок Великой Китайской стены в горной части Поднебесной империи [Google]

В тяжкие времена битв с гуннами император опять же опрашивал мнения своих приближенных о приемах усмирения свирепых народов. И тогда «… сановник Лю Гин подал следующий голос: спокойствие в Империи только что восстановлено; войска изнурены войною, и оружием подчинить хун– нов невозможно. Шаньюй Модэ убил отца, женился на мачехе, и силою наводит страх; убедить его милостью и справедливостью невозможно; а можно упрочить это дело хитростью, и даже потомков его сделать вассалами. Если выдать за него старшую царевну, то он непременно полюбит ее и возведет в Яньчжы [первую и любимую жену]; сын от нее непременно будет наследником престола. По временам года будем посылать наведываться и внушать им правила благоприличия. Модэ при жизни своей будет сыном и зятем, а по смерти его Шаньюем будет внук по дочери. Сим образом без войны можно покорить их. Хорошо, сказал император и хотел отправить старшую царевну; но императрица Люй-хэу воспротивилась. И тогда дочь придворного вельможи под видом императорской дочери выдали за Шаньюя с титулом царевны. Лю Гин был послан для заключения договора о мире и родстве» [Бичурин 1950: 52].

Трудно сказать, насколько удалась хитрость императорского двора, но применялись и иные способы привлечения номадов. Даже в случае победы над ними могли пригласить степного хана в имперскую столицу и осыпать его подарками. Гунны ослабли, их владыка шаньюй потерпел тяжкое поражение, власть Китая над ними вполне очевидна, и все таки «… китайский Двор отправил военачальника Хань Чан, чтоб он, в проезд чрез семь областей, в каждом областном городе встречал Шаньюя, выстроив для почести по сторонам дороги 2000 конницы. Шаньюй в первый день первой луны представлен был Сыну Неба в загородном дворце Гань-цюань и принят отличным образом. Он занял место выше всех князей. Возглашали его вассалом, но не именем. После сего государь пожаловал ему шляпу, пояс, верхнее и нижнее одеяние, золотую печать с желтыми шнурами, меч, осыпанный дорогими камнями, поясной нож, лук и четыре колчана стрел, десять чеканов с чехлами, колесницу, узду, пятнадцать лошадей, двадцать гинов золота, 200 ООО медной монеты, семьдесят семь перемен одежды, 8000 кусков разных шелковых тканей, 6000 гинов бумажной ваты» [Бичурин 1950: 89].

Но наряду с этим, императору нужно было, конечно же, продемонстрировать – кто есть кто: «…и по окончании церемонии государь приказал прежде проводить Шаньюя в Чан-пьхин ночевать; а сам отправился ночевать в Чи-ян-гун и приказал не представлять ему Шаньюя при вступлении в Чан-пьхин. Приближенные Шаньюя получили дозволение видеть церемонию; иностранные владетели и князья в числе нескольких десятков тысяч человек встретили государя у моста Вэйцяо, выстроившись по обеим сторонам дороги. Когда государь вступил на помянутый мост, то все возгласили; Вань-суй [10000 лет жизни!]. Шаньюй более месяца прожил в подворъи, и потом был отпущен в свои владения. Он сам просил, чтоб ему дозволили остаться близ пограничной укрепленной линии Гуан-лу-сай и в опасное время охранять китайский Шеу-сян-чен» [Бичурин 1950: 89].

* * *

Таковыми предстают перед нами гибкие извивы стратегии и тактики, что лежали в основе сложных, почти всегда противоречивых, тысячелетних взаимосвязей и взаимодействий китайских цивилизаций с кочевым миром

Степного пояса Евразии. Для Китая эта борьба, особенно с северными и западными ордами, являлась, пожалуй, самой существенной компонентой в его сложной и порой кажущейся противоречивой внешней политике. Этим едва ли не вечным для Срединной империи проблемам были посвящены не только устные дискуссии в среде высших чиновников, но и самые разнообразные их послания китайским императорам. В сохранившихся документах такого рода, например времени империи Хань – а им уже более двух тысячелетий, удивляет как четкость предлагаемых стратегических планов, так и изощренность тактических приемов взаимодействия с кочевыми соседями. Документы эти столь интересны, что автор решил поместить выдержки из некоторых в особое Приложение 3. Почти уверен, что они окажутся интересными для многих читателей, особенно для археологов – ведь эти тексты относятся к той поре, что совсем неплохо изучена с позиции археологической науки.

Глава 7
«Реконкиста» оседлых цивилизаций

Ошеломляющие молниеносными победами и изумляющие своим фантастическим охватом монгольские завоевания терзали Евразию в течение примерно семи десятков лет – не бог весть какой протяженный срок! В данном случае мы ведем отсчет времени от того знаменательного «года Барса», или же 1206, когда вожди кочевых народов, подняв у истоков Онона «девятибунчужное знамя», нарекли Темуджина Чингисханом, официально признав его в тот день истинным избранником Неба-Тенгри. Результат семидесятилетней эпопеи известен: неисчислимый конгломерат самых разнообразных народов, населявших до 30 миллионов квадратных километров евразийской суши (рис. 3.1), оказался покоренным всего лишь тремя поколениями воинственных кочевников.

Причем наше удивление многократно возрастет, когда мы вспомним еще раз, что тотальная численность этих кочевников, видимо, во многие сотни, а скорее всего, даже в тысячи раз уступала массе покоренных ими племен и народов. Более того, вполне вероятно, что завоеватели могли бы даже «прирастить» к своей быстротечной империи еще добрый десяток миллионов квадратных километров: ведь к северу от протянувшейся на многие тысячи километров и ничем не маркированной тогда имперской границы простирались суровые, слабо заселенные охотниками и рыболовами лесные и тундровые пространства. Тратить силы на их покорение для монголов, по всей вероятности, не имело большого смысла. Тамошние лесные малочисленные и рассеянные по таежным областям народы оказывать воинственным степнякам какое-либо активное и консолидированное сопротивление были просто не в состоянии. И все, что было ценного, а это, в первую очередь, пушнина, монголы и так могли получать от них без каких-либо заметных усилий; лесные охотники предпочитали, видимо, отдавать им ясак вполне добровольно, чтобы сохранить свою жизнь и покой.

Складывалось довольно определенное впечатление, что ко времени формирования Мировой монгольской империи племена гигантской лесной евразийской зоны являли собой чрезвычайно спокойный и надежный тыл воинственных союзов кочевых народов Степного пояса. Судя по всему, дело примерно так и обстояло, однако, лишь до известной поры. Именно с севера – со столь неожиданного направления – по степнякам и будет нанесен самый губительный для них удар. Но это будет существенно позднее, и об этом речь в книге мы поведем также позднее.

Однако хорошо известно, что в конечном итоге монголы проиграли; причем проиграли чуть ли не на всех «фронтах». Определенное исключение в этом «фронтальном ряду» составляла, пожалуй, Золотая Орда, обязанная своим началом внуку Чингис-хана – Батыю, а также его уже «тюркизированным» потомкам. Ее владычество над восточноевропейскими народами, – правда, шаг за шагом слабевшее, – длилось едва ли не три сотни лет. Здесь нужно вспомнить весьма знаменитый когда-то слоган «триста лет татаро-монгольского ига», столь непререкаемо и внешне складно длительное время объяснявший причины российской отсталости.

По своей сути и по содержанию процесс распада монгольского «ига» некоторыми признаками походил на своеобразный второй «акт» кровавой общеевразийской драмы. Причем временная протяженность этого акта оказалась вновь не слишком затяжной. Все свершилось примерно так же при жизни трех поколений, как и в случае предшествующего скоротечного покорения евразийских народов.

Однако поражения недавних победителей в большинстве случаев очень мало походили по своим проявлениям и по накалу битв на их прежнее торжество: владычество степных воинов-скотоводов сникало и утрачивало свое величие не столь трагично и конвульсивно, процесс умирания никак не походил на их ошеломляющие победы. В этой своеобразной по форме «реконкисте» почти невозможно припомнить, к примеру, гигантских кровавых битв, которыми историографы так любят пополнять свой кадастр событий того высокого ранга, что обычно превозносят в качестве событий «всемирно-исторического звучания». Монгольское владычество шаг за шагом, но вместе с тем и очень быстро – здесь для сравнения напомним хотя бы о восьмисотлетней испанской реконкисте – растворялось в подчинившихся и порушенных ими культурах. Однако темп распада и его сроки оказались для разных частей всемирной империи различными.