Текст книги "История Русской Церкви Монашество (1237 – 1563 гг.)"

Из сказанного ясно, что в Греции обычаи монашеские сложились и дела монастырские устроились так, чтобы монастыри вовсе не переполнялись монахами. Но в отношении обычаев и дел у нас было совершенно тоже самое, что и в Греции. С самой первой минуты своего появления наши монахи начали содержаться не трудами своих собственных рук, а, как было в современной Греции, на средства, доставляемые из мира, чем и полагалось известное ограничение их количеству в монастырях, а за тем в порядках монастырских у нас явились те же самые злоупотребления, что и в Греции ^[169]. От нашествия Монголов до преп. Сергия Радонежского монастыри были строимы у нас князьями и до некоторой степени частными людьми богатыми. Князья и люди богатые обеспечивали содержание в монастырях монахов своею ругою. Но они обеспечивали содержание не такого количества монахов, какое бы в какой монастырь собралось или набралось, а известного, определенного; следовательно, и в монастырях, построенных до преп. Сергия, могло находиться только известное, определенное количество монахов. Мы не знаем, содержание какого числа монахов в своих монастырях обеспечивали ругою князья и люди богатые; едва ли в этом отношении была норма или нормы и что каждый обеспечивал такое количество, какое хотел и мог; но совершенно вероятно думать, что числа вообще были не особенно большие, что в своем высшем размере они не превосходили полсотни человек и что в своем низшем размере они ограничивались, по образцу Греции, тремя – пятью человеками ^[170]. А так как от нашествия Монголов до преп. Сергия монастырей построено было и всего до 40 – 45-ти, то из этого видно, что все количество монахов в продолжение нашего времени не могло быть слишком большое: весьма мало вероятно принимать, чтобы средняя цифра монахов каждого монастыря превосходила число 10-ти, а принимая это число, получим, что к концу нашего отдела времени и всего 450 монахов. С преп. Сергия Радонежского началось у нас чрезвычайно быстрое строение монастырей самими монахами и отчасти (в Новгороде и Пскове) мирскими общинами так что ко времени митр. Макария всех монастырей у нас насчитывалось до [515]. Но предполагать, чтобы с чрезвычайно быстрым умножением монастырей шло об руку и чрезвычайное умножение количества монахов было бы совершенно ошибочно. Между монастырями, явившимися после преп. Сергия было некоторое, сравнительно весьма небольшое, количество таких, в которых не постоянно, а временами было довольно и очень помногу монахов, в огромном же их большинстве постоянно было монахов по самому ничтожному количеству. Первую категорию монастырей составляют монастыри, основанные подвижниками: более или менее прославившийся подвижник основывал общежитный монастырь и принимал к себе всех, желавших постричься в монашество, с великою радостию без всяких вкладов, – монастырь быстро наполнялся довольно значительным или даже и очень значительным количеством монахов ^[171]; но наибольшею частию это бывало не надолго: третий или четвертый преемник основателя монастыря заводил новые порядки, – устанавливал вклады или даже заменял общежитие особножитием, – и количество монахов в монастыре быстро уменьшалось. Вторую категорию монастырей составляли особножитные монастыри, основанные неподвижниками. Монастыри эти разделялись в свою очередь на две частнейшие категории – на монастыри, основанные монахами, и на монастыри, {основанные} мирскими обществами. Несомненно, что очень многие из монастырей, основанных монахами, и были основаны по побуждениям корыстолюбия; но во всяком случае все они главным и чуть не исключительным образом служили к тому, чтобы удовлетворять страсти корыстолюбия людей, успевавших становиться их игуменами, и до чрезвычайности мало, почти со всем нисколько, тому, чтобы служить монастырями для людей, желавших стричься в монахи. Вот как делились доходы в особножитных монастырях, по сообщению одной грамоты, данной неизвестным митрополитом, вероятно – св. Ионой, неизвестному монастырю и подтверждающей существовавшие порядки: «А что идет им (монахам) хлеб из сел монастырских, что на них хрестьяне (монастырские) пашут или на серебро монастырское (по найму сторонние крестьяне) пашут, и они (монахи) то делят меди собою, как по иным монастырям: архимандриту ото всех жит половина, а попом и диаконом с черньци половина, а тое поповские и диаконские и чернецское половины попом и дияконом половина (т.е. всего четверть), а черньцом половина; а что которых монастырьских земль не испахивают ни пожен не искашивают, а дают в наймы, – и теми наймы также делятся: архимандриту половина, а попом и дияконом с черньци половина; а боле того черньци в церковной приход ни в монастырьский не вступаются; а что годовое и сорокоусты и вписы и молебны, а тем архимандрит делится с попы и дияконы по половинам: архимандриту изо всего половина, а попом и дияконом и с проскурником и пономарем половина, а черньци в те приходы не вступаются ни во что» ^[172]. Таким образом, отделялась в доход монахам, на их содержание, только четвертая часть хлеба, который напахивался монастырем, и четвертая часть арендной платы с монастырских земель, которые отдавались в кортому. А так как наибольшая часть особножитных монастырей были очень не богаты землями, которые бы могли пахать сами или отдавать кортому и за главный доход их должно принимаемо «годовое (годовые поминовения), сорокоусты, вписы (в синодик) и молебны», то на содержание монахов в них отделялась самая ничтожная часть доходов. Но, как говорили мы выше, более чем вероятно, что по злоупотреблению, вошедшему в употребление, и этою ничтожною частию игумены распоряжались самовольно: хотели, – принимали на нее монахов, не хотели, – пользовались сами. Мирскими общинами были строены монастыри главным, если не исключительным, образом в областях Новгородской и Псковской (преимущественно, кажется, в последней). Нет сомнения, что первоначально монастыри были строены общинами не с какими нибудь корыстными целями, а по тому побуждению, что члены их желали иметь свои монастыри, в которых бы могли быть поминаемы их умершие родители и в которых желающие из них могли бы стричься в монахи при жизни и перед смертью; но более, чем вероятно, что потом заправители дел в общинах (мирские воротилы) побуждали (поджигали) их строить монастыри, так как водились желанием и надеждою пользоваться доходами последних. Как бы то ни было, общины, в качестве ктиторов и собственников монастырей, заведывали их имениями и доходами сами чрез своих выборных старост, а эти старосты, как имеем все основания полагать, если не обыкновенно, то наибольшею частию, за немногими только исключениями, заведывали имениями и доходами так, что наибольшую часть вторых клали в свои собственные карманы, и только наименьшую часть их употребляли на содержание в них монахов ^[173]. Таким образом, игумены или строители особножитных монастырей нектиторских (необщинных) имели уже законное (узаконенное) право принять к себе лишь весьма ничтожное количество монахов, а по праву, не законно присвоенному, могли принимать их лишь такое количество, чтобы монастыри могли считаться и называться монастырями, а выборные старосты ктиторских общинных монастырей должны были заботиться о том, чтобы не превосходить в сем отношении игуменов-строителей. Но в Греции, где первоначально было устроено с монастырями особножитными так, чтобы они стали своего рода имениями для их игуменов, наименьшее число монахов, требовавшееся от монастыря, доведено было до возможного минимума: уже закон находил возможным ограничивать их число только троими, а обычай, по всей вероятности, своеобразным образом пользуясь словами Спасителя: идеже два или трие собрании во имя Мое, ту есмь посреди их, признавал достаточным даже двоих и именно – двоих так, что бы одним из них подразумевать самого игумена. Какое наименьшее число монахов признавалось у Греков достаточным для того, чтобы монастырь не переставал слыть монастырем, такое наименьшее число признавалось достаточным и у нас: а таким образом, два – три монаха, т.е. один или два монаха, не считая самого игумена, вот то число монахов, большее которого не обязаны были принимать у нас к себе игумены особножитных монастырей нектиторских и уполномоченные управители особножитных монастырей ктиторско-общинных. Но так как денежный интерес побуждал игуменов и управителей не делать более того, что от них требовалось, то они в решительном своем большинстве действительно и не делали; а таким образом, два-три монаха – вот то число монахов, которое на самом деле было в наибольшей части наших монастырей. Что это именно было так, относительно этого мы имеем положительное свидетельство убедительного свойства. Митр. Макарий, быв поставлен в 1528 г. в архиепископы Новгородские, тотчас по прибытии на кафедру, предпринял старания о том, чтобы ввести в Новгородских монастырях общежитие; летописец, рассказывающий об этих стараниях Макария, сообщает, что, пока монастыри были особножитными, то в лучших из них было по шести или семи монахов, а в прочих по два или по три ^[174]. Так как летописец говорит не обо всех монастырях Новгородской области, а только о тех, которые находились в самом Новгороде и кругом его («окрест града»), и так как должно быть принимаемо за несомненное, что прочие или рядовые монастыри самого города и предгородья были не хуже принадлежавших к нашей категории лучших монастырей области, то будет следовать, что в Новгородской области обычным числом монахов в особножитных монастырях, за исключением самого Новгорода, было – человека два – три ^[175]. Мы не имеем положительных сведений о других областях Руси; но от области Новгородской, которая в отношении к монашеству была не ниже никакой другой области, мы совершенно в праве делать общее заключение обо всех вообще областях. Ко времени митр. Макария у нас явилось всех монастырей до [515]. Если мы предположим, что средним числом на каждый монастырь приходилось по 5 монахов, то, по всей вероятности, это будет не только не ниже действительности, а несколько выше ее. Но таким образом монахов на все монастыри мы получим 2575 человек. А если затем предположим, что в монастырях несобственных или слободках при приходских церквах монахов жило до 500 человек, что представляется более или менее близким, то всех вообще монахов получим 3075 человек. Цифра 3075 не до крайности незначительная, но вовсе и не огромная, а весьма скромная. К сожалению, мы не имеем возможности сравнить пропорционально к населению числа монахов, бывших у нас в продолжение рассматриваемого нами времени с их числом, бывшим в тоже время на Западе, а также с их числом у нас в настоящее время. Но мы уверены, что на Западе ни в какой стране их было не менее, чем у нас, и что у нас в настоящее время, если считать не только действительных монахов, а и послушников, их значительно более (по причине совершенно облегченного для всех желающих доступа в монастыри) ^[176].

Итак в рассматриваемое нами время у нас чрезвычайно много было монастырей, но вовсе не чрезвычайно и даже вовсе не особенно много было монахов, ибо весьма значительная и едва ли не наибольшая часть монастырей, были ни что иное, как мызы или усадьбы так называвшихся игуменов, которые для виду (т.е. чтобы мызы казались действительными монастырями) держали при себе по одному, по два монаха. Но множество монастырей действительно было такое, что весьма способно было вводить в заблуждение людей незнающих, каковы иностранцы, как и впал в это заблуждение наиобстоятельнейший из иностранных писателей о России (хотя и не из наиболее к ней любезных) знаменитый Джильз Флетчер, который утверждает, будто в России его времени (второй половины XVI века) монахов было более, чем в какой-нибудь папистической стране ^[177]. Всякий иностранец должен был судить об России главным образом по Москве и по Новгороду, как по городам, наиболее представлявшим ее собою, и если Москва при своем значительном количестве монастырей не производила в отношении к ним особенного впечатления, ибо монастыри были расположены в ней так, что были не слишком заметны и вообще не делали из себя никакого вида: то Новгород должен был производить самое сильное впечатление. Кругом его, на его вспольи, было не менее [20—25] монастырей, так что его огибала по всполью почти что непрерывная линия монастырей. Всякий, знавший эти монастыри, вместе с тем знал, что это собственно не монастыри, а усадьбы или мызы, о которых мы сказали, и что в них монахов немного более того, сколько их самих: но человек, не знавший их, а только смотревший на эту в своем роде чудную их линию, как мог не подумать, что Россия есть настоящее царство монахов и что их более в ней, чем в какой-нибудь папистической стране?

II

Разделение монастырей на классы в отношении к праву собственности на них: монастыри ктиторские: княжеские, частных людей богатых, общинные, вкладчичьи (эти вкладчики – «дружинники»? ), – принадлежавшие известному количеству, артелям, вкладчиков; самостоятельные или самовластные; домовые архиерейские; приписные к другим монастырям; посессионные или находившиеся во временном владении. Подчиненность монастырей власти духовной и гражданской (церковной и гражданской) и монастыри исключительные в сем отношении (ставропигиальные).

Как мы говорили в I-м томе, у Греков, а в след за ними и у нас, монастыри разделялись на два класса: на ктиторские, принадлежавшие их строителям, и на свободные или самовластные, принадлежавшие самим себе. Если монастыри были строены мирянами и если последние не отказывались от своих прав на них, то они принадлежали строителям, как их наследственная собственность; если они были строены самими монахами, то становились свободными и самостоятельными (2-й полов. стр. 585/698). Но, как кажется, у нас ктиторскими монастырями в смысле их принадлежности кому-нибудь были не одни только монастыри, именно построенные этими кем нибудь. А с другой стороны, составляет для нас вопрос, все ли монастыри, построенные самими монахами, были у нас свободными и самостоятельными.

Миряне, строившие у нас в России монастыри, были: князья, частные люди богатые и собирательные лица или единицы – мирские общины и не целые общины, а так сказать артели вкладчиков ^[178]. Князьям, частным лицам и мирским общинам и принадлежали у нас монастыри как ктитории в собственном смысле этого слова.

В Греции законные права ктиторов монастырей состояли в том, что они (после исполнения обязанностей обеспечить содержание в них известного количества монахов) ^[179], могли давать монастырям свои ктиторские уставы, которые имели быть для последних обязательными ^[180], заведывали их имениями (как теми, которые сами приложили, так и теми, которые были бы приложены другими, вообще – всеми и без права возвращать себе в собственность имения и освоять вторые) ^[181] и доходами, поставляли, т.е. собственно – избирали, их игуменов и принимали в них монахов ^[182] и вообще имели над ними (сами непосредственно или через назначенных уполномоченных ^[183] ближайший нравственный надзор, могли отдавать в пользование, могли передавать их (вместе с их имениями, которые раз быв приложены к ним составляли их неотчуждаемую собственность) другим (чрез дачу в приданое, через продажу, в дар другим, чрез приложение к другим монастырям и к архиерейским кафедрам) ^[184]; а права незаконные, вошедшие путем злоупотребления, состояли в том, что с одной стороны ктиторы притязали отстранять от своих монастырей всякую власть местных епископов ^[185], а с другой стороны, некоторые из них смотрели на свои ктиторские монастыри как на свою полную частную собственность, продавая их имения и вещи ^[186] и пользуясь их доходами, как с своих настоящих частных имений, в свою пользу, с уделением на них самих лишь той части доходов, какую хотели ^[187]. В какой степени у нас в России пользовались ктиторы сейчас указанными законными и незаконными правами на свои ктиторские монастыри, не имеем совершенно обстоятельных сведений. Не имея ни одного устава, который дан бы был у нас мирским ктитором своему монастырю, с полным убеждением думаем, что примеров подобного давания вовсе и не бывало, ибо наши мирские люди, при своем малознание монашества, как церковного учреждения, должны были считать делом вовсе не своей компетенции то, чтобы давать монастырям уставы, а по всей вероятности – они вовсе и не подозревали своего права на это. Правом ставить игуменов в монастыри, более чем вероятно, пользовались все три класса ктиторов ^[188], а что касается до права приема монахов и вообще нравственного надзора, то отчасти вероятно пользовались им, отчасти передавали его поставленным от них игуменам. Относительно права заведывания имениями и доходами о ктиторско-мирских общинах положительно знаем, что они пользовались им; о частных богатых людях совершенно вероятно это предполагать; а что касается до князей, то отчасти вероятно они пользовались им (поручая надзор своим местным, смотря по местам, где находились монастыри, дворецким, отчасти же, – как это знаем положительно, – передавали его ставленым от них игуменам ^[189]. Чтобы князья продавали свои монастыри, примеров этого не знаем; но что они обменивали их на другую более выгодную для них недвижимую собственность – на села, примеры этого знаем ^[190]; относительно частных людей знаем, что они продавали монастыри как вместе с имениями, в которых находились последние, так и отдельно от них ^[191]. Относительно власти местных епископов над ктиторскими монастырями, отчасти на основании прямых свидетельств, отчасти на основании косвенных указаний, надлежит думать, что вообще она была ограниченною и что иногда доходило и до совершенного ее устранения. Не позднее как в [XV-ом веке] у наших монастырей вошло в обычай искать себе той привилегии у государей, чтобы в делах недуховных, а мирских (в гражданских исках и уголовных преступлениях) быть судимыми их монахам ^[192] не от местных епископов, а от них – государей через их дворецких. Более, чем вероятно думать, что искание монастырями этой привилегии взято с существовавшего права или обычая, именно – что над монахами своих ктиторских монастырей князья всегда пользовались правом или всегда присвояли себе право суда в делах недуховных и что начали искать себе указанной привилегии монастыри нектиторские, смотря на монастыри княжеско-ктиторские ^[193]. Можно ли думать, чтобы принадлежало наше право, как право, частным людям над монахами их ктиторских монастырей ^[194], не можно сказать, но что оно было даваемо им, т.е. некоторым из них, как привилегия, как своего рода «боярский суд», это представляется нам вероятным. Как бы то ни было, но мирские общины Новгородской и Псковской областей, строившие свои общинно-ктиторские монастыри, подобно князьям решительно притязали на то, чтобы монахи их монастырей в делах мирских подлежали их собственному мирскому суду и хотя архиепископы Новгородские настоятельно добивались того, чтобы получить этот суд в свои руки, но имели больший или меньший успех только в Новгородской области (в которой они могли привлекать на свою сторону высшую мирскую власть) и никакого успеха в области Псковской. Знаем одно положительное свидетельство, что князья притязали на участие и в духовном суде местных епископов над игуменами их ктиторских монастырей: Мстиславский князь Юрий Семенович Лугвеневич в своей грамоте, данной им в 1443 г. Онуфриевскому монастырю, основанному его отцом, постановляет, что не только не судит и не рядит местный епископ архимандрита монастыря ни в каком мирском деле, но что если будет епископу до архимандрита дело духовное, то ему же самому – князю с епископом разбирать дело: «а будет до него (архимандрита) дело духовное, ино нам самым же со владыкою того архимандрита досмотреть» ^[195]. Наконец, знаем один исторический случай, на основании которого можно заключать, что иногда князья и совершенно восхищали у местных епископов всякую власть над их ктиторскими монастырями. Выше мы рассказывали, как в 1478 г. монахи Кириллова Белозерского монастыря умыслили, чтобы им освободиться от всякого подчинения своему местному Ростовскому епископу и находиться единственно в зависимости от своего удельного Белозерского князя, на что и выпросили грамоту у митр. Геронтия [первой половины сего тома стрр. 555—557]. Едва ли можно полагать, чтобы монахи Кирилловские придумали создать себе исключительное положение сами и представляется более вероятным думать, что они взяли его с существовавших образцов, т.е. что некоторые княжеско-ктиторские монастыри действительно находились в том положении, которого желали было для себя монахи Кирилловские. Мы не находим вероятным думать, чтобы князья наши доходили до того, что вместо забот о содержании своих ктиторских монастырей пользовались их доходами, как со своих частных имений ^[196]. Но с частными людьми это могло бывать и у нас, как в Греции, при тех же обстоятельствах, что там, т.е. если потомки богатого основателя монастыря приходили в бедность. Что с имениями и доходами общинно-мирских монастырей в Новгородской и Псковской областях совершались весьма большие злоупотребления, это мы давали знать выше. Общины приставляли к монастырям для заведывания ими вообще и в частности их имениями и доходами своих выборных старост (в числе двоих к каждому монастырю). Эти выборные старосты, если не всегда, то наибольшею частию распоряжались имениями и доходами так, как бы монастыри составляли их частную собственность, т.е. старались по возможности пользоваться от последних и обогащаться на их счет. Весьма вероятно, что, как это бывает в настоящее время, и самые общины были не непричастны делу незаконного и беззаконного пользования, именно – что они, допуская старост пользоваться от монастырей и наживаться на их счет, требовали от последних, чтобы они выставляли общинным мирам водку, делали для них угощения и пр..

Настоящими ктиторскими монастырями князей были те монастыри, которые составляли их строение. Но были еще монастыри, которые, не будучи построены князьями, получали от них ругу или находились на их содержании. Имели ли князья какие-нибудь особенные права на эти последние монастыри, положительным образом остается нам неизвестным; но судя по аналогии с ружными приходскими церквами, нужно думать, что они считались ктиторами и этих монастырей: все приходские церкви, состоявшие в руге у князей, были или не были они построены последними, считались их ктиториями, почему и пользовались они правом назначать во все эти церкви священников (см. выше стр.. 77—79 и 116—119) ^[198].

Кроме монастырей ктиторских, принадлежавших мирянам, были еще монастыри домовые, принадлежавшие архиерейским кафедрам, и приписные, принадлежавшие другим монастырям. Архиерейские кафедры и монастыри владели землями; на этих землях и могли быть строены монастыри архиереями и монастырями, т.е. последними новые монастыри. Далее, на землях, принадлежавших кафедрам и монастырям могли, с дозволения архиереев и властей монастырских, быть строены монастыри какими-либо монахами, с тем, чтобы они поступали в собственность кафедр и монастырей. Наконец, к кафедрам и монастырям могли быть прилагаемы монастыри мирскими ктиторами или они сами могли прилагать себя ^[199].