Текст книги "Под покровом небес"

Тувинский заяц

Генеральный секретарь Тувинской народно-революционной партии Салчак Тока, учась в Москве, подружился с одним генералом из соседней Монголии. И вот однажды генерал со свитой прибыл в гости в столицу Тувинской Народной Республики – Кызыл. Генеральный секретарь решил порадовать гостя чем-то необычным. Но чем? Природой генерала не удивишь – в Монголии не хуже; дворцов, памятников архитектуры в Кызыле нет. Да и после красавицы Москвы с ее Кремлем, Красной площадью, собором Василия Блаженного разве можно этим удивить? Остается одно – роскошный стол. Благо при нем служил хороший повар – кореец по имени И Го.

Генеральный секретарь пригласил И Го к себе в кабинет:

– Скажи, дарга[1]1
  Дарга – начальник.


[Закрыть], чем можно порадовать дорогого гостя? – спросил у корейца Тока.

Повар задумался. Любое блюдо он мог приготовить вкусно, поэтому И Го пожал плечами и тихим голосом сказал:

– Как скажите, Салчак Колбахорекович, а я постараюсь. Вы меня знаете, – со скромным достоинством произнес он.

– Знаю, знаю, – доброжелательно сказал генеральный секретарь. Он не спеша встал с удобного кожаного стула, медленно вышел из-за большого красивого дубового стола, неслышно ступая по толстому ковру с тувинским орнаментом, подошел к повару и фамильярно положил ему руку на плечо. Тока знал этого сухощавого сутулого, но талантливого корейца уже много лет – с тех пор, когда И Го пришел с Сибирской армией командиров Щетинкина и Кравченко в Урянхайский край[2]2
  Урянхай, Урянхайский край – дореволюционное название Тувы.


[Закрыть].

– И Го, сколько дней вы шли из Красной республики Степного Баджея до Белоцарска[3]3
  Белоцарск – дореволюционное название Кызыла – столицы Тувы.


[Закрыть]? – задал генеральный секретарь традиционный уже в их отношениях вопрос.

Кореец улыбнулся, он знал, что Большой дарга задаст этот вопрос.

– Тридцать четыре, Салчак Колбахорекович.

– Тридцать четыре, – удовлетворенно повторил генеральный секретарь. Он покровительственно улыбнулся своему повару, снял руку с его плеча и не спеша, с чувством собственного достоинства двинулся по ковру, заложив руки за спину. – Знаю, знаю, – задумчиво и доброжелательно повторил Тока… – Баран ему и дома надоел, марал у них тоже водится… Рыба, балычок, икра? – У тувинцев и у монголов эти блюда не в большом почете, хотя, конечно, на столе и они будут – на закуску. – А вот, так сказать, основное блюдо?! Вокруг которого и разговор должен оживиться и чтоб запомнилось оно надолго, – генеральный секретарь замолчал, подошел к широкому окну и посмотрел на серую, сталью отливающую под хмурым октябрьским небом, реку.

В кабинете было хорошо натоплено, но Салчак Колбахорекович зябко передернулся – он, глядя на ледяные воды Улуг-Хема[4]4
  Улуг-Хем – тувинское название Енисея, переводится как – Великая река.


[Закрыть], вспомнил, как в детстве в своем урочище ходил на охоту. Не от хорошей жизни, конечно, он пошел на охоту в тот холодный с хиусом[5]5
  Хиус – холодный пронизывающий ветер с песком и снегом.


[Закрыть] день – есть было нечего. И ему повезло – вернулся с добычей. Авай[6]6
  Авай – мама.


[Закрыть] тут же зажарила длинноухого. Он ел зайца, облизывал пальцы, и ему казалось, что в мире нет ничего вкуснее…

Салчак Колбахорекович вернулся к своему столу.

– А зайца можешь приготовить?

– Могу, – не задумываясь ответил И Го. – Только у нас зайцев нет.

– Будет, иди, – генеральный секретарь снял тяжелую трубку большого черного телефона, сказал по-тувински: – Мерген, поймай зайца и отдай повару. Немедленно! – Тока плавно опустил на рычаг трубку, задумался.

По распоряжению Большого дарги был снаряжен отряд из десяти всадников министерства обороны ТНР[7]7
  ТНР – Тувинская Народная Республика – добровольно вернулась в состав России 11 октября 1944 года на правах автономной области (сейчас Республика Тыва).


[Закрыть]. Всадники, проскакав по пыльной центральной улице мимо первого в городе двухэтажного здания бывшего переселенческого управления, на балконе которого когда-то любил пить китайский чай царский комиссар по делам Урянхайского края – Григорьев, выехали к войлочным юртам, стоявшим на краю столицы. Старший – полковник Мерген Оюн подскакал к ближайшей юрте, плеткой огрел лаявшую собаку и спросил у хозяина, выглянувшего из-за тонкого войлочного полога, прикрывающего вход:

– Зайцев где-нибудь в округе видел?

– Да, да, – закивал радостно хозяин юрты. – Вон там, у подножия тех гор. – Он показал рукой на невысокую из песчаника горную гряду, покрытую карагатником.

Полковник отпустил уздечку, хлестнул по крупу низкорослого монгольского жеребца, вынул из ножен шашку и понесся галопом.

Если честно, то работы у полковника Мергена Оюна, несмотря на высокую его должность в государстве – начальника личной охраны Большого дарги, было немного, и поэтому он рьяно старался выполнить каждое редкое поручение генерального секретаря ТНРП и члена Президиума Малого Хурала ТНР. Ко всему прочему, он, как и каждый настоящий тувинец, любил охоту. Потому и понеслись на всем скаку всадники под его началом, оставляя после себя выбитую копытами дернину да клубы пыли. Мерген нисколько не сомневался, что выполнит приказ Большого дарги – хоть из-под земли, но найдет и загонит зайца. Единственное, что его беспокоило в команде Салчака Колбахорековича, – слово: «Немедленно!» Сколько это «немедленно» – час, два, день? И не осерчает ли Большой дарга, если «немедленно» генерального секретаря не совпадет с его «немедленно»?..

К счастью для полковника Мергена Оюна, уже у березового колка, который находился на полпути от юрты арата[8]8
  Арат – чабан, пастух, коренной житель Тувы, ведущий кочевой образ жизни.


[Закрыть], собаку которого он отхлестал плеткой, до гор из песчаника всадники вспугнули косого. Заяц оказался крупным, с длинными сильными лапами, которые понесли его прочь. Но длинноухий уже почти отлинял и выделялся ярко-белым пятном на серо-желтом фоне невысокой травы, полусъеденной и вытоптанной овцами еще летом.

И потому заяц вскоре был загнан и почетно доставлен на кухню к корейцу И Го.

У корейца И Го на кухне был порядок идеальный, хотя помощников у него было всего двое. Два Василия. Один – русский парень по имени Вася – истопник, и водовоз, и поваренок в одном лице. Второй – огромный сибирский кот Васька – сторож провизии. Васька ловил мышей и, конечно, был любим небольшим коллективом кухни.

И Го с детства любил кошек, но на Сахалине, где он родился, их большая семья еле-еле сводила концы с концами – на детей еды не хватало. Потом пришли японцы, и И Го с родителями переехал на материк. На материке с десяти лет он начал работать на кухне у трактирщика – богатого корейца Кима. Потом началась революция и Гражданская война. И Го ушел от Кима к партизанам. За годы войны он постепенно перекочевал в Восточную Сибирь, откуда вместе с Сибирской армией красных командиров Щетинкина и Кравченко, в которой он служил поваром, пришел в Урянхай, где и обосновался в Белоцарске – маленьком, но столичном городке края, где в основном проживали русские, но где, к своему удивлению, он встретил скромную, но сразу запавшую в душу кореяночку, выросшую в бедной русской семье, – Машу. Поженились, на краю городка И Го вырыл землянку, рядом разбил огород, ну теперь, казалось, можно было и кошку завести, но его пригласил на работу сам Большой дарга, партия которого к тому времени пришла к власти в Урянхае, а потом начали рождаться дочери, и, хотя огород и кухня давали достаточно пищи, чтоб прокормить большую семью, – землянка стала тесной. На настоящий же дом средств не было.

Так маленькая детская мечта о кошке и осталась бы не осуществленной, если бы однажды в дверь кухни не постучал мальчик-оборвыш и не попросил хлеба. И Го пожалел его, накормил, потом нагрел воды на плите. И вот тут, когда мальчишка снимал свои лохмотья, кореец услышал странный звук: жалостливый и тихий. И Го сунул руку в лохмотья и вытащил из них маленький серый комок, который испуганно замяукал, пытаясь уцепиться острыми коготками хоть за что-нибудь, а так как, кроме руки корейца, которой он держал котенка на весу, поблизости ничего не было, котенок вцепился в руку И Го. Кореец от неожиданности вскрикнул, но тут же засмеялся и прижал беззащитное животное к себе.

Оборваныш смыл грязь и оказался белобрысым русским мальчиком.

– А я думал, что ты китайса, – пошутил И Го. – А звать тебя как?

– Вася.

– Откуда ты, Вася?

– Из Верхне-Никольского Подхребтинского района.

– А родители где?

Мальчик стал смотреть в окно, по щекам потекли слезы.

– А его как звать? – Кореец с улыбкой посмотрел на прижавшееся к нему крохотное существо.

– Васька, – сглотнув ком, вставший в горле, сказал мальчик…

Заяц был крупным. И Го положил освежеванную тушку в чан, залил ее холодной колодезной водой, добавил уксуса. Конечно, можно было сделать проще: сначала отварить зайца, а потом сверху обжарить – так было бы гораздо быстрее, но вкус был бы совсем иным. И Го не мог себе этого позволить. И даже не потому, что ему бы Большой дарга или кто-нибудь из гостей сделал замечание – заяц был бы все равно вкусным, а потому, что со времен работы у богатого корейца Кима (а может быть, это было у него врожденным?) он привык все делать на совесть – чтобы не было возможности даже в мыслях, даже во сне себя в чем-то упрекнуть.

Через три часа И Го вернулся к зайцу: достал его из чана, нашпиговал тушку бараньим жиром, натер солью, обложил чесноком, луком и только ему известными очищенными и нарезанными кореньями, полил маслом и поставил в духовку жарить.

– Вася, прикрой поддувало и пока дров не подкладывай, – сказал он своему помощнику.

Во время жаренья И Го поливал зайца с ложки соком, образовавшимся на противне.

Наконец заяц был готов. Повар поставил аппетитную тушку на стол остывать. Оставалось его только переложить на красивое блюдо, украсить зеленью, добавить соуса – и можно есть. К зайцу И Го решил приготовить не менее пяти соусов. Вася во дворе рубил дрова, поэтому он сам пошел в кладовую, где хранилась провизия, чтобы выбрать нужную для особого привкуса соуса траву, которая в засушенном виде пучками висела под потолком.

И Го был доволен собой: и заяц прожарился равномерно и в меру, и трава у него была заготовлена впрок, и порядок у него был отменный и на кухне, и в кладовой, и помощники у него хорошие: мешки все целы, не прогрызаны, да что там говорить, мышами здесь даже и не пахло, и Васе уже можно поручать готовить некоторые блюда самостоятельно – хороший парень: аккуратный и уважительный – настоящий повар получится… И Го задумался:

«Вот и старшая дочка Аришка подрастает, симпатичная, вся в мать, не успеешь оглянуться, и уж замуж невтерпеж. Это и хорошо. Лишь бы парень хороший достался. Вот Вася. Хоть и русский, а работящий, как кореец, – И Го вздохнул. – Вот только жить им негде».

И Го давно уже собирался поговорить с Большим даргой, чтобы ему помогли с кругляком да разрешение дали на строительство. Лучше на том же месте. Поставил бы сруб вокруг землянки, крышей накрыл, окна пропилил, рамы вставил, а там бы разобрал старую землянку, пол настелил, а на месте землянки погреб бы вырыл. Всем бы места хватило и Аришке с Васей.

– Ну все, сегодня пусть гуляют, зайца едят, а завтра пойду к самому Токе, – решил для себя И Го.

Повар выбрал траву для добавки в соусы, наложил в ковшик густой сметаны, вернулся на кухню и, еще закрывая за собой входную дверь, услышал знакомый звук. Звук, к которому он привык за много лет и поэтому кореец И Го не сразу обратил внимание. И Го прошел мимо плиты к большому столу, поставил на него ковшик со сметаной, положил пучок травы и лишь после этого посмотрел в ту сторону, откуда раздавался звук. Посмотрел и замер от увиденного. Что с ним происходило в это мгновение, можно описывать бесконечно долго, а если коротко: кореец умер – на мгновение, потом сердце опять забилось, бросило в артерии огромное количество крови с адреналином, кровь ударила в голову, и, не помня себя, И Го, схватив разделочный острый нож, рубанул по шее урчавшего от удовольствия кота, пожиравшего зайца.

Когда Вася с охапкой березовых полешек вошел на кухню, он удивился тишине, стоявшей там. Его шеф, которого Вася почитал за приемного отца, хоть и старался все делать без лишней суеты и уж тем более без лишнего шума, своей неутомимой ежесекундной, ежеминутной работой создавал на кухне особую атмосферу созидания, в которой обязательно присутствовали звуки режущего ножа, размешивающей ложки, бульканья варева на плите, шипения на сковороде или потрескивания дров в печи.

На кухне стояла непривычная тишина, и лишь редкие капли, ударяющие о чисто вымытый деревянный пол, словно ход часов, напоминали о том, что жизнь продолжается, что время все равно идет, независимо ни от чьего-либо желания; ни остановить его, ни, тем более, повернуть вспять.

Вася положил дрова возле печи и подошел к корейцу, сидевшему на большой кастрюле с крышкой возле стола, на котором лежал заяц с обглоданной задней лапой, а рядом на боку вытянулся кот. Из-под кота стекала кровь, которая большими красными каплями падала со стола на пол. Кореец сидел, опустив голову в натруженные неутомимые руки, и был недвижим.

– И Го, – тихо сказал Вася. – Папа! – в следующий момент вырвалось у него. – Папа! – парень опустился на колени перед поваром и неумело обнял его за плечи.

Кореец И Го словно очнулся, отстранил Васю, встал, осмотрел стол, на котором лежали заяц и убитый кот. Времени до ужина генерального секретаря с монгольским генералом оставалось уже мало.

«Пока начнут, разомнутся закусками, поедят под водочку с лимоном хан[9]9
  Хан – тувинская кровяная колбаса.


[Закрыть], тут и поспеет», – размышлял повар.

– Вася, обдери кота, – сказал И Го…

Стол был великолепен, а после конной прогулки с генералом аппетит у генерального секретаря был просто ошеломляющим. А приготовлено было как?!

– Да, повезло ему с поваром, повезло, – довольный, размышлял Салчак Колбахорекович. Генералу из Монголии тоже все очень нравилось, и особенно понравился заяц.

– Какой жирный, – покачивая головой от удовольствия, говорил гость, уплетая основное блюдо. – У нас в Монголии заяц не такой.

– Это тувинский заяц! – с гордостью за свой прием, за свое государство, за своего повара – корейца И Го, сказал Тока…

На следующий день, после бессонной ночи, кореец И Го пришел на прием к начальнику личной охраны генерального секретаря полковнику Мергену Оюну и попросил, чтобы его уволили. Уговоры ни полковника Оюна, ни Большого дарги, к которому повар был приглашен, не подействовали. Причину, по которой он увольнялся, кореец И Го никому тогда не сказал.

Лишь через пятнадцать лет, после того как ТНР добровольно вошла в состав России, мой отец, направленный служить в республику и живший на квартире у корейца, узнал про этот случай.

Вася же женился на дочери И Го Арише, работал поваром в обкоме партии и получил большую благоустроенную квартиру в том районе, где проживали одни «шишки». А потом его забрал с собой в Москву приехавший с проверкой в Туву большой человек из Центрального комитета. Говорят, что в умении готовить Вася превзошел самого И Го.

А И Го, похоронив свою единственную любовь – кореяночку с русским именем – Маша, и вырастив дочерей, которые разлетелись кто куда, доживал свою долгую жизнь один, в землянке, построенной еще в пору своей молодости и революционных преобразований, от зари до зари копошась в своем огороде. Кошку он так и не завел и от предложений переселиться к кому-либо из дочерей отказывался – не мог жить без своего огорода.

А когда, заболев, слег, Василий Игоревич увез его все-таки в Москву, определил на лечение в стационар 4-го Медицинского управления, где он умер. Похоронили корейца И Го на московском престижном кладбище.