Текст книги "Шрамы"

Глава X Шах и мат

июнь, 2004 г., г. Мелучинск

«Дружище, ну также нельзя, мы видимся с тобой только по четвергам в бане, и то не еженедельно, – начал тираду Владимир, – где ты, с тех пор как мы разъехались? D3 – шах. Тебе нужны деньги, я понимаю. Я был в своё время главным инженером, самого крупного металлургического завода в России, пропадал на работе, деньги были, много, а сейчас мы играем в шахматы, хрен знает где и хрен знает в каком социальном статусе». «Пешка на G3» – ответил Игорь, на складывающуюся нехорошую ситуацию и на высказывания оппонента одновременно.

Ситуация, которая сложилась, в связи с переездом Игоря, со съёмной квартиры, грозила финансовым крахом Владимиру, но одним из чудес проявления божественной составляющей в обыденной жизни была стрела Амура, поразившая его друга и кладовщицу того-же винно-водочного склада – Люду. Замечательная, стройная девушка, немногим более сорока, готова была не только разделить с ним свою квартиру, в так называемом Старом – Лучинске-городе спутнике, но и сдувать с него пылинки. Вовку долгое время, останавливало наличие, по крайней мере, он так говорил, семьи, больной жены, которую не видел уже более пяти лет и наличие, где-то там, вдалеке, сына. Любовь ли победила или здравый смысл, или еврейские корни сделали своё дело, но он переселился, со всем своим незадачливым скарбом, и мог рассуждать, как семейный и степенный человек. «Рокировка, ты не обижайся, я тебе одну умную вещь скажу, – я тут подумал и понял несколько вещей – во-первых, работать двадцать четыре часа в сутки – так нельзя – хорошие деньги так не зарабатываются – так зарабатывается только геморрой, уж поверь мне, а во-вторых, ты дома-то нужен? Когда у тебя был секс, последний раз? В общем, так – мы с Людой подумали и решили предложить тебе нашу квартиру, естественно, пока мы на работе. Игорёк, сними кого ни будь, в конце концов, выпусти пар, отдышись, глядишь, какие-нибудь светлые мысли посетят» – с этими словами Дойч вытащил связку ключей, отстегнул один и положил на шахматную доску.

Если бы Вовка знал, что попал в своих догадках, о жизни Игоря, в самую точку, то умозаключения были озвучены более пафосно, а их совместная жизнь с Людой, тут же была бы поднята на пьедестал уникальности и идеала, но он только строил предположения.

После получения ключей от комнаты в жизни произошли огромные изменения – чувство, пусть даже, минимальной уверенности в завтрашнем дне, позволило воплотить в жизнь мечту нескольких последних лет – рождение второго сына. Надя с Игорем настолько ждали и хотели второго ребёнка, что прошли сто кругов ада, медицинских кабинетов, ища вопрос на ответ, – что с ними не так и, почему у Надежды не получается забеременеть. Диагноз, который в конце концов им озвучили, гласил, что с точки зрения медицины они были абсолютно здоровы и дело, скорее всего, в психологическом состоянии – подсознательном чувстве ежедневной борьбы за существование. И вон настоящее чудо свершилось – родился Сашка! Смеющейся, розовощёкий малыш, был наградой семьи, судьба к которой была не очень благосклонна, всю свою историю. Надежда ушла в декретный отпуск, и вся обязанность по содержанию семьи легла на Игоря. Сменив за два года около пяти рабочих мест, он совмещал, уже около года, несколько – торговым представителем в двух столичных и одной местной компании, экспедитором по доставке молочной продукции по магазинам города, сотрудником службы безопасности, краевой больницы, а свободными вечерами выходил «бомбить в такси». Рабочий день, в зависимости от дня недели, мог начаться, около пяти утра, а закончиться и два, и три ночи. Игорь втянулся в график и выстроил все пять рабочих мест настолько, грамотно и плотно, что мог себе, хоть и редко, найти свободное время, чтобы выехать с семьёй на природу, пожарить шашлык, половить рыбу или поехать к Вовке, жившему, в так называемом, старом фонде поиграть в шахматы и сходить в общественную баню.

Казалось, в жизни опять наступила светлая полоса как минимум так казалось, со стороны. На удивление всем, Игорю удалось провести очередную «аферу века» и захватить ещё одну комнату в общежитии. Ему не нравилась теория самозахвата, но в данный период и учитывая жизненную ситуацию он отлично понимал, что идти законным путём, как минимум долго, а воплощение идеи, скорее всего, невозможно. Пробив проход в так называемую сушилку для обуви – помещение предназначавшееся, при строительстве общежития, как место для сушки обуви всех жильцов, а в настоящий момент заброшенное и заваленное мусором и заложив кирпичной кладкой, оказавшейся ненужным, дверной проём, из неё в общий коридор, он получил, пусть маленькую, но совершенно отдельную двухкомнатную квартиру. По странному стечению обстоятельств, факт самозахвата был спущен на тормозах, как администрацией, так и косившимися, на развившую бурную деятельность, семейную пару, жильцами.

Надежда тем временем, подружившись со странной, во всех отношениях, с точки зрения Игоря, девушкой Юлией, вышла на работу, также вызывавшую у него много вопросов – туристическим агентом. Юлия занималась, как казалось, всем, где есть запах денег, и ничем одновременно – строительство, не строящихся объектов, торговля товарами, которых нет и не могло быть в наличии, продажей туристических путёвок, сторонних фирм, от своего имени. Верхом, по его мнению, цинизма была попытка Юлии взять ребёнка из детского дома на воспитание, узнав о том, что государство, как приданое выделяет на содержание, небольшие, но всё-таки ежемесячные деньги и обеспечивает квартирой на совершеннолетие. Игорь не был против их общения, ведь какое-никакое, а это движение вверх, от продавца на рынке, кассира в продовольственном магазине в сторону непонятного, но, безусловно, светлого будущего. Влияние Юлии на Надю было для него предсказуемым, но предположить, что оно окажется настолько сильным и его любимого человека практически захватит идея красивой, безбедной и беззаботной жизни, а общих тем для общения станет еще меньше, не мог. Всё больше разрывались скрепляющие их нити, и единственно глобальными остались только дети. Сашка, который и видел дома папу меньше, чем маму, вопреки всему безумно к нему тянулся, в прямом и переносном смысле, а Игорь, помня, как вычеркнул, вольно или не вольно, себя из жизни Алексея, пытался всё свободное время уделить ему. Скоро он поймал себя на мысли, что смысл ехать домой, после ночной смены в такси, есть только один – поцеловать спящего Сашку и поспать несколько часов, не за рулём или заднем сиденье автомобиля, а на удобном диване. Для него это было удивительным, так как противоречило всем его представлениям, о семейной жизни, и неприятным, одновременно, чувством – желание прижаться к любимому человеку и уснуть в обнимку, незаметно растворилось, оставив вместо себя фантомные воспоминания о стройной, нежной и любящей девчонки, живущей для него одного.

Глава XI Идиллия

июнь, 1996 г., п.г. т. Светлый путь

В дверь квартиры, которую уже около года снимали Игорь и Надежда, позвонили: «Я открою, опять сосед с разборками пришёл», – сказал Игорь и отложил учебник истории седьмого класса, в сторону. Перешагнув лежащие на полу развалы книг, в основном учебники по истории, разных классов, контурные карты, стопкой сложенные тетради и открыв дверь, увидел старшую сестру своего одноклассника – Лену и её мужа Максима. Ребята были незначительно старше Игоря и, живя где-то далеко, на Крайнем Севере, по знакомству, ещё со школы, сдали им, пустующую квартиру.

«Привет, молодёжь! Как жизнь, – начала весело Лена, – грызёте гранит науки? А у вас уютненько, Макс, посмотри, как они детскую кроватку впихнули, здорово! Ну рассказывайте, как вы?» Игорь, не ожидавший такого жизнерадостного напора, слегка замялся – «Привет, всё здорово, спасибо вам, если б не вы хрен знает где бы мы сейчас жили. А чего рассказывать, вы и так половину уже знаете – из дома в деревне, родственники Нади, громогласно подарившие его нам на свадьбу, правда, на словах, попросили нас уйти; я взял академ и работаю в школе учителем истории…» «Не обманывай ребят, – прервала его Надя, – учителем всего! История – это основное – про этих арабов и берберов я уже слышать не могу, – вчера ему книжку читала, вслух, пока он тетрадки по естествознанию проверял, и уснула, а заметил это он, – ткнув, со смехом пальцем в Игоря, – тогда, когда я несколько раз запнулась и уже во сне, несколько раз повторила – «арабы и берберы, арабы и берберы». Смеясь, все прошли на кухню. «А ещё, Игорь позавчера шубу сжёг соседу!» – продолжала хвастаться заслугами Надя, не обращая внимание, что данная заслуга весьма сомнительна. «Стоп, – оборвал её Макс, – какую шубу? На дворе июнь!» «Точно! – весело смеясь, подхватила Надя, – мы и сами обалдели, когда сосед, живущий двумя этажами ниже, предъявил нам шубу с дырой. Я не удержалась и, даже, мысленно перекрестив сказала «чур меня». «Официальная, дедова версия гласит, – продолжил Игорь, – что я, если опустить нецензурную лексику, нехороший человек, курил на балконе и бросил бычок вниз, который спланировал на только что сшитую, из соболиных хвостов, шубу, последней коллекции. Ну да, а что мы? Двумя этажами ниже, как назло, дед решил проветрить шубу – на фиг она ему сдалась на юге, тут даже на Новый год дождь идёт, где он в ней собрался рассекать?! Ну так и вот, – бычок, вылетевший с четвёртого этажа, абсолютно горизонтально упал на шубу времён пугачевского восстания, от чего последний очень рассорился и вызвал милицию». Макс, втирая слезы смеха, произнес: «Ну-ну, не останавливайся, я заинтригован». «Ну а что дальше, дальше через несколько дней пришел участковый, который осмотрел моё место для курения, оборудованное уже на кухне, а не на балконе, где я, как обычно, греясь на солнышке, готовился к завтрашним урокам; подняли прогноз погоды, чёрного, для шубы, дня календаря и выяснили, что в городе в этот день был сильный ветер, после чего пришли к выводу – версия, высказанная потерпевшим, имеет место на существование, но моя вина однозначно установлена быть не может – бычка сигареты с отпечатками нет, ветер был, шуба есть, но все следы к шубе ведут в лохматую древность. На том и порешали» – закончил рассказ Игорь.

«А вы знаете, как мы тетради проверяем? Весело смеясь, продолжала Надежда, – он сидит, читает, какую-то дополнительную литературу, а я ему – вслух, ответы тестов – одну, другую тетрадь беру, потом он отрывается и спрашивает – это чья тетрадь? Я ему – Маша Воронкова. Знаете, что он мне ответил – этой девочке ставь пять! Он даже недослушал ответы теста до конца! Я начинаю ревновать!» – с этими словами она села Игорю на колени и обняла за шею, – потом, правда, он попытался объяснить, вернее, оправдываться, я думаю, что мол очень любознательная девочка, много читает и засыпает его вопросами на уроках», – подмигнув, с улыбкой, Игорю, продолжала рассказывать о жизни Надя.

«Что ещё – что ещё? А! У нас же крокодил живёт, вернее, жил… К нему тут соседские дети выстраивались в очередь на просмотр! Рассказываю, – продолжала Надя, – мой рыбак притащил недавно несколько пескарей и одного тритона – вылитый крокодил, только маленький и рассказал соседям, что он выращивает настоящего аллигатора, усиленно кормит, чешет за ушком и всё такое – детвора была в восторге! Увы, в неблагоприятный день, для млекопитающих, он вылез из аквариума и утопал на балкон, где благополучно высох и превратился в мумию… Жалко животное, конечно, но пескари у нас ещё живут… Детвора расстроилась, конечно, узнав, что мы отдали его в зоопарк, но с другой стороны – что нам с ним было делать? Жрёт-то он много, а рано или поздно и нас, и их сожрал…»

«А ты какие сигареты куришь?» – спросил Макс. «В основном „Есаульские“, – угощайся» – Игорь протянул ему пачку сигарет. «Нет уж спасибо, у меня свои, – Максим достал пачку „Lucky Strike“, – пошли покурим, там, где ты не куришь, заодно помянем безвременно ушедшего аллигатора – он засмеялся, – на балкон».

«Слушай, Игорь, мы тут с Ленкой посовещались, она прям горой за вас и готова дальше помогать, не просто так в гости пришли, а по делу. Короче говоря, Ленка попросила поговорить с тобой и предложить ехать с нами на Север. На работу устрою, квартира у нас там, поживёте некоторое время с нами, потом и тебе квартиру дадут. Вот смотри сейчас ты что куришь? Не показывай даже! Будешь курить „L&М“! Мне Ленка рассказала, что ты сейчас, на две с половиной учительской ставки, нахапав всё, что можно из предметов, и даже физкультуру, чтобы больше получать и тянуть семью, имеешь двести пятьдесят шесть рублей в месяц, из которых сто двадцать отдаёшь нам, за съём. У тебя три месяца назад родился сын, что его здесь ждет? Надюха не работает… ну сейчас понятно, а оклемается, куда выйдет? Где ей тут работать? На Севере её Ленка к себе возьмёт – она там шмотками торгует. Ты рассчитываешь накопить на квартиру?! Любовь и всё такое это очень хорошо, но даже Надя, твоя, скоро весь мозг тебе высосет из-за отсутствия нормальных условий, а главное – денег. Ты же знаешь, что я родился и вырос в этом посёлке, но уверен, что этот „Светлый путь“ точно никуда не приведёт. В общем, мы приехали, до конца лета – начала осени, в отпуск, время у тебя ещё на раздумье есть. С тебя только деньги на билеты, на обоих, ну и так… на мелкие расходы. Всё остальное – с нас. Ну всё думай, мы зайдём через месяц – два, – хлопнув Игоря по спине, Макс крикнул, – Ленка, пошли домой – я – готов».

Игорь никогда не помышлял уезжать из родного для него города – от тут вырос, тут жили все его друзья, одноклассники, родственники, пусть даже отношения с некоторыми, совсем не сложились; здесь была та природа, которую он знал и любил – река, горы и связанные с ними палатки, костры и песни под гитару; именно здесь уже появились любящая его детвора – школьники, у которых он был учителем.

Несколько дней назад Надя встретила Игоря, в приподнятом настроении – «Любимый, ты не поверишь, я сегодня была в твоей школе и узнала много нового! – улыбалась она, сверкая серо-зелёными глазами, – я даже забыла, за чем пришла, да это и неважно! Спросила у дежурного, где ты ведёшь урок, поднялась на второй этаж, нашла кабинет… Я хотела, честное слово, постучать и вызвать тебя на минутку, но потом подумала, интересно, что мой любимый может рассказывать так, как я увидела в приоткрытую дверь – размахивая руками и быстро ходя по классу? Вот что я тебе скажу, – она взяла театральную паузу, – блин, какой ты у меня умный, как можно в тебя не влюбиться?! А стояла и слушала про Тарле, про бегство войск Наполеона, про съеденных лошадей… У меня мурашки по коже! Ты почему мне ничего не рассказываешь?!» – с этими словами она запрыгнула, обняв руками шею, на стоящего, в дверях, Игоря и поцеловала. «Малыш, я тебе всё-всё расскажу, у нас вся жизнь впереди» – только и успел ответить Игорь.

Апогеем преподавательской деятельности стало проведение, учителем русского языка и литературы теста – написание сочинения на тему «Человек, который изменил мою жизнь». Девушка выпускного класса, от чистого сердца написала о любимом учителе истории. Это было не просто трогательно, важно, нужно и неоценимо – это было настолько несопоставимо с заработной платой, а слово «деньги» тут просто не могло лежать, на весах сравнения. Самое главное, для Игоря было абсолютно очевидно – он выбрал правильную и единственно возможную, для него профессию, а трудности в жизни – просто трудности и они вместе, с любимой, обязательно их переживут.

Трудностей хватало, но они вместе учились их преодолевать. Заработной платы, получаемой Игорем, не хватало, за вычетом аренды, на элементарные продукты, но с ними помогали родители одноклассников, – одни дадут ведро картошки, другие – огурцов и яблок. С беременностью Нади они столкнулись с ещё одной проблемой – не хватало знаний ни о беременности, ни тем более об уходе за малышом. Рождение Лёшки было очень неожиданно. Ожидаемо, но неожиданно по факту – выйдя по просьбе Нади, на рынок, за настоящим, парным молоком, он встретил бывшую одноклассницу, которая к тому времени уже училась в медицинском училище и знала Надю и то, что она беременна – «привет, Игорёк, как вы? Как самочувствие у Нади?» «Привет, сто лет, сто зим, Юль. Спасибо, всё хорошо… За молоком вот в поход отправила. Малыш мой чудить начинает, представляешь, сегодня проснулись, а она ночью описалась… Что будет с ней в старости?!» – Игорь рассмеялся. Юлька схватила его за рукав – «Да ты что! Давно ты из дома ушёл? Брось ты это молоко – беги домой, воды отошли! Рожает твоя Надя, беги!» Игорь со всех ног бросился домой, но дверь была закрыта, а соседи сказали, что недавно приезжала скорая помощь и увезла роженицу в роддом. В родильном доме ему без всякого пафоса и моральной подготовки объявили: «Да, родила, полтора часа назад. Мальчик пятьдесят шесть сантиметров, три килограмма шестьсот грамм. Поздравляю, папа. Увидеться можно только завтра и только через окно». Он не помнил, как прошёл весь город пешком и оказался в квартире, все мысли крутились вокруг слова «папа».

Семья казалась благословенна! Главное – Любовь там не просто была, она там жила! И удачи не оставалось ничего другого, как, аккуратно, за ручку, вести их по избитой, грязной, в ямах и рытвинах дороге жизни, обводя вокруг всех препятствий. Ни Надя, ни Игорь не могли этого чувствовать тогда, ведь великое и большое видится только на расстоянии или по прошествии времени.

Глава XII Изгои

сентябрь, 1996 г., п. г. т. Светлый путь

Игорь нажал на кнопку дверного звонка, поправляя конверт с маленьким Лёшкой, – «Малыш, так надо. Не переживай, всё будет хорошо», – обратился он к Наде и постарался её обнять. Дверной глазок моргнул и щёлкнул открывающийся замок. Не глядя на пришедших, мама Игоря, Вера, распахнула дверь, развернулась и направилась в зал, произнеся – «Отец, тут видимо к тебе пришли». Отец, Алесандр Михайлович, появился в конце коридора, выйдя из родительской спальни, с газетой, встряхнул её, расправляя, двумя руками и со словами – «Нет, Вера, это не ко мне, ты ошиблась», – удалился на кухню. В неловкой паузе Игорь обратился к Наде, – «малыш, заходи. Стой здесь», – они зашли и прикрыли за собой дверь. «Родители, – начал Игорь, – мы всей семьёй пришли попрощаться. Мы едем на Крайний Север, поэтому зашли сказать – извините, если что не так. Увидимся или нет, не знаю, денег у нас только в одну сторону. Не поминайте лихом. Прощайте», – с этими словами он подтолкнул супругу на тёмную лестничную клетку и прикрыл за собой, до щелчка замка, дверь. Никаких слов поддержки, заботы, переживания… ни-че-го, щелчок замка, в тёмном подъезде, и тишина. Игорь, стараясь скрыть слёзы, обнял Надю – «Всё будет хорошо. Мы молодцы – так нужно было сделать. Давай ускоримся, сейчас дядя Вова приедет, чтобы отвезти нас на вокзал, не хочется его задерживать».

Не прошло и получаса, как они уже мчались, по пустынным улицам их родного города, на железнодорожный вокзал, где их уже ждали Максим и Лена. Посёлок плакал сентябрьским дождём, бившим в лобовое окно старенького, красного «Москвича». «Чего загрустили молодёжь? – пытался поднять им настроение, отец одноклассника Игоря, Владимир Михайлович, – всё же хорошо?! Устроитесь, обживётесь, люди везде живут…» «Да, дядь Вов, всё хорошо, просто непривычное, незнакомое, – Игорь приобнял Надю, – а так всё хорошо, нам куча народа деньги помогла собрать и вам – большое спасибо. Вообще, спасибо всем родителям, кто нам помог. Представляете, у родителей Любы, денег не было наличных, так они пошли в банк и сняли! Мы устроимся и обязательно всем отдадим, спасибо всем. Вы вот нас даже везёте… как бы мы добирались с чемоданами и Лёшкой?! Да, зашли сейчас к моим родителям, попрощались – всё нормально». «Вот так-то другое дело! Всё будет хорошо! – поддержал его Владимир Михайлович, – то, что к родителям зашли – молодцы. Так правильно. Где это видано, чтобы дети чёрт-те куда ехали, не попрощавшись?! Удачи вам, дети, приехали, выходим».

Обустроившись в вагоне и убедившись, что Наде с Лешкой, удобно, насколько это возможно в плацкарте, Игорь забрался на верхнюю полку и закрыл глаза.

Он пытался вспомнить, а вспомнив объяснить самому себе, как, почему и когда, произошёл тот разрыв с родителями, который довёл до ситуации полного неприятия. В настоящее время их помощь, их моральная поддержка, нужна была, как никогда раньше, ведь никогда раньше он не был заботливым мужем и тем более отцом.

Всё началась, как ему казалось, с того момента, когда его отец, подводя итоги очередной четверти учебного года, глядя на Игоря, заявил: «А чему ты радуешься, бестолочь, все эти пятёрки в дневнике, не твои! Это бабушкины оценки!» Самая опасная ложь – ложь, содержащая часть правды. Игорь усиленно занимался со своей бабушкой геометрией, алгеброй и физикой, так как она была учителем не только данных предметов, но и предметов, с более хитрыми названиями – «детали машин», «сопротивление материалов» и прочих, в городском институте – это было абсолютной правдой, но его задела не столько интонация, с которой сказал эту фразу отец, а то пренебрежение к нему, как к личности, с которой это было сказано. Полностью отказавшись от наставничества, из соображений «назло маме отрежу уши», он незаметно, но уверенно скатился к концу года на тройки, – «ну вот, что я говорил», – с восторгом констатировал отец, – я абсолютно прав – ты бездарь, неуч и лентяй!» Он вспомнил, как навёрстывал упущенное, как ему начало нравится учиться и узнавать, что-то новое, вспомнил, что до медали на выпускной ему не хватило несколько балов, но всё равно, это было достижение и заслуга в это была только его лично. Да, именно с тех пор, он начал не только отвечать за свои поступки, но и принимать самостоятельные решения, касающиеся взаимодействия со всем миром, иногда, как загнанный в угол щенок, оскалившийся и взъерошенный, визжащий и гавкающий одновременно. Именно отсюда этот юношеский максимализм, обострённое чувство справедливости, уверенности в своей правоте и обиды на весь мир, одновременно. Он совершенно не был идеальным и послушным ребёнком, а с возрастом и вовсе научился делать всё наперекор, но именно так, как он считает нужным и, главное, справедливым. А порка матросским ремнём! Он помнил, что бил его отец, с завидным постоянством, по поводу и, как правило, без – из принципа кто-то должен быть наказан, а он старший, в семье, ну не пороть же сестру, младше Игоря на шесть лет… Острая боль, сквозь стиснутые зубы, через несколько лет, превратилась в сгусток злобы. Закончилось физическое воздействие только тогда, когда на очередной удар по лицу, от которого очки Игоря улетели за стоящие в его комнате пианино, он встал и с силой оттолкнул отца, замерев в бойцовской стойке, показывая, что в следующий раз, толчка не будет – будет хук в лицо. «Сила есть – ума не надо» – только и смог произнести отец, уходя на кухню и обращаясь уже к маме, добавил – «плевать я на него хотел с высокой колокольни». Безразличие – лучше насилия, подумал он тогда. К тому времени Игорь уже несколько лет ходил на занятия, которые никогда не поощрялись отцом, – занятия рукопашным боем. Позже притащил домой настоящую, но самодельную штангу, гантели и даже сдал норматив на пояс по карате – кёкусинкай, белый —да, но с коричневой полосой, и это тоже было одно из первых его достижений. Он встал первый раз! Встал навстречу силе! И… победил! Морально, с синяком, но это была победа.

Буквально через несколько дней отец, видимо, желавший взять реванш, устроил очередное показательное выступление, с молчаливого согласия мамы, но драки уже быть не могло —начавшиеся оскорбления привели к тому, что Игорь, хлопнул дверью, ушёл из дома. Это не было бы чем-то новым, кроме того, что, разочаровавшись в себе, как личности, решил отравиться. Выпив более сорока таблеток всевозможных успокоительных, он вышел из дома, чтобы не отравлять своим существованием жизнь идеальной семьи родителей. Друзья, к которым, предвидя события, он, теряя сознание, пошёл прощаться, сопроводили его, в беспамятстве, домой, послав вперёд переговорщика, который предупредил и поставил ультиматум маме – отца дома быть не должно. Скорая помощь, письменный отказ от госпитализации, попытки «выйти в окно» и уход родителей из квартиры – всё это уже рассказывали ему друзья, помогая восстановить в памяти, хронологию событий. Он не помнил ничего. Родители не вернулись ни завтра, ни послезавтра, ни через неделю – переехали жить к бабушке, оставив его одного. Безразличие – лучше насилия, продолжал убеждать себя Игорь и почти год жил один.

Он ошибался тогда, нет, не насилие является самым страшным поступком, а именно безразличие. Даже насилие может и зачастую становится доказательством того, что человек или его судьба, не безразличны. Именно так выражают своё переживание те, кто не может что-то изменить – это злоба на обстоятельства, не сложившуюся жизнь, на не воплощенные мечты, усугубляемое, одновременно, осознанием упущенного времени – это, в конце концов, злоба на себя, выплеснувшаяся на родного и близкого. Ощущая эту боль и злобу, каждый переживает ситуацию по-своему – уходят в запой, бросают семью и детей, бьют всё и окружающих заодно, уходят в себя, но это – боль, боль внутри, а безразличие – это совсем другое и прямо противоположное. Безразличие – это ненависть без эмоциональной окраски, это неприятие и исключение из себя и своей жизни, ситуации, человека, для своего собственного комфорта. Безразличие – апогей эгоизма.

В тот год, насыщенный событиями, буквально съев всё, что было в кладовке и столкнувшись с полным отсутствием денег, он согласился поехать со своим знакомым —Толиком, челноком, отвезти какой-то ширпотреб – две огромны сумки – «мечта оккупанта», в город Северобайкальск. «Увидеть Байкал и умереть» – перефразировал тогда известную фразу Игорь. Именно тогда, он первый раз увидел настоящую зиму, с огромными сугробами, тайгой и простыми, в общении, людьми. Несколько моментов, всплыли у Игоря, сами по себе. Первый, когда, увидев замёрзший Байкал, он, от восторга, на бесконечном замёрзшем озере вытоптал огромные буквы – «Надя – Люблю». Второй потряс его человеческим, а вернее, нечеловеческим отношением к людям, – при пересадке в Москве, на обратной дороге, Игорь, с Толиком обратили внимание на играющего, на баяне бомжа, сидящего в одной, рваной, майке, под падающим и тающем на открытом теле снеге. Прохожие, Курского вокзала, редко кидали ему копейки и бумажные рубли, но это его не останавливало. Признаться, мотив, мелодия и слова очень часто не совпадали, не то, что с оригиналом, исполняющим хиты, которые он пытался воспроизвести, но и сами между собой. Сотни людей проходило мимо… Сотни безразличных людей. Выйдя из вокзала на очередной перекур, через несколько часов, Игорь обратил внимание, что музыки больше нет, а человек, игравший ещё недавно для прохожих, завалился набок, в руках у него треплется от ветра, зажатый рубль, а снег, падающий на тело, не тает. Игорь, находясь, в каком-то не понятном, для него состоянии бросился к проходящему, с безразличием наряду ППС и схватив за руку первого попавшегося сотрудника, закричал – «вы куда? Тут человек умер!» Толик оттянул его, от служителей закона, которые вслед бросили только одну фразу, – «кто он тебе? Никто! Вот и убирайся отсюда», – после чего продолжили, как ни в чем не бывало, патрулирование здания вокзала. «Ненавижу», – пульсировало тогда в голове, – самое страшное в жизни – это равнодушие. И вот оно сейчас, но уже по отношению к нему и его семье – равнодушие и безразличие… Всем многочисленным родственникам, и даже родителям, было всё равно! Это не укладывалось в голове. Может быть, они не понимали и не осознавали, что выбранная манера поведения – это предательство в первую очередь самих себя, своих корней, рода, ради спокойной и размеренной жизни, в своём маленьком мирке? Именно эти люди сколь угодно долго могут рассуждать о морали, нравственности, вставлять своё экспертное мнение, по любому вопросу, как правило, даже там, где это мнение меньше всего интересно и необходимо. Встать во весь рост им под силу только за праздничным столом, с бокалом вина. Именно эти люди спрячутся в раковину безразличия, при малейшем дуновении ветра угрожающим им нарушением собственного спокойствия – истинные эгоисты, при этом именно они будут возмущены в первую очередь, тем, что о них не заботятся и ими не интересуются.

Вспомнил, как, задолго до этого события, он несколько раз уходил из дома «навсегда», как возвращался сам, или возвращали его, как просили одуматься и просить прощения. Вот почему! – Игорь вздрогнул оттого, что вспомнил, – «про-ще-нья!» Мама сказала, что пустит его домой, только тогда, когда он, стоя на коленях, приползёт из двора, на второй этаж, в квартиру родителей и попросит прощенья, при условии, что они, родители, должны стоять и видеть это унижение в окно. Сам факт мольбы был не важен – важен факт унижения и признания своей власти, правильности и мудрости. Возможно ли построение отношений на унижении? Безусловно! Но это не отношения, которые хочется поддерживать. Именно поэтому он лежит сейчас в темноте и слушает стук колёс.

Куда они сейчас едут? Как они будут жить там без друзей, знакомых, одни в незнакомом городе? Надюшку жалко – предупреждал я её, что влюбляться в меня нехорошая идея… Хотя может быть и хорошо, то, я её вытащил из семьи, думал Игорь, – там тоже далеко не идиллия. Папа Нади откровенно пьёт, хороший мужик, рукастый, добрый, но периодически уходит из дома, избитый супругой, жить в гараж, к единственному, кто его понимает – мотоциклу. Тёща, полностью оправдывая народное мнение, в бешенстве, порой непредсказуемом, гневе могла запросто разбить о голову мужа трёхлитровый баллон с огурцами или тащить за волосы через всё квартиру, дочку, за опоздание на десять минут. И мат… В семье Нади мат не употребляли – на нём разговаривали, меняя интонации одних и тех же слов, хвалили, ругали, требовали и успокаивали, и даже выражали чувства нежности. Уважение в этой семье можно было добиться только силой, что и случилось однажды совершенно спонтанно, в огороде. Гараж, в котором стоял мотоцикл дяди Миши, отца Нади, примыкал к огороду – детище и сбывшуюся мечту, её мамы, туда и отправился Игорь, с целью встретиться и обговорить некоторые вопросы по работе над докладом, который он писал для неё, для сдачи государственного экзамена, в школе. Выслушивая в свой адрес мнение про его образование, воспитание и личные качества, Игорь только диву давался знанием и разнообразием ненормативной лексики и её филигранным применением, но когда она коснулась Нади, и стала приближаться к ней, с явным желанием ударить, Игорь, сам не понял, как, но схватил тяпку и со всей силы замахнулся на будущую тёщу… «Зарубил бы, ей-богу, зарубил, – думал Игорь, —спасибо Наде – вовремя перехватила руку». Может всё и правильно, что они уехали? Что ждало бы её, оставшись она в своей семье? Ладно, тут более-менее всё понятно, но Лёшка, он-то в чём виноват? Почему он оказался ненужным ни одним бабушкам и дедушкам? Неужели у него не будет дедушкиных «сказок на ночь», чтения «Жюля Верна» вслух и бабушкиных блинов? Безразличие… Чем больше рассуждал Игорь, тем больше убеждался в мысли, что никогда и кого не простит, а ненависть не такое уж и плохое чувство, и в его апогее, как на гребне волны, он всё сможет и со всем справится, вместе с любимой девочкой.