Текст книги "Кабанье урочище"

В то же время Замор мог расправиться и с Ношпой, и с Моноклем, тем более с помощью кабаньего стада. Вот и пусть сами разбираются, без всяких там «бодрых поползновений»!

– Эй, красавица, куда так торопишься? – окликнули ее, когда до холма с подземным ходом осталось всего ничего.

Хеллен увидела торопящегося к ней рыболова-спортсмена, имени которого не запомнила.

– Можно вас на минуточку? – широко улыбнулся тот.

– Некогда, – отмахнулась она.

– Да, подожди ты, – спортсмен поймал ее руку, резко прижал ее грудь к своей и обхватил за талию. – У вас такие красивые ножки.

– Отвали!

– Мне необходимо у вас спросить…

Договаривать не стал, потянулся губами к ее губам, но тут же ощутил взрыв боли в области паха. Давненько Дмитрия Бокарева не били туда, в самое дорогое, – да еще так резко. Хватая ртом воздух, Волгарь опустился на колени и, наконец-то застонав, прилег на мягкую травку. Оставив его корчиться, красавица поспешила дальше.

Хеллен была невысокого роста, но крепкого телосложения – всю жизнь работала по хозяйству и в огороде. Она оказалась перед Евдокимычем в тот момент, когда со стороны берега донеслась беспорядочная стрельба. Увидев ее, Евдокимыч нахмурился, собрался что-то спросить, но Хеллен молча схватила его за грудки и сильно толкнув назад, приложила затылком о дверной косяк. Глаза Евдокимыча закатились, и он медленно стал оседать.

К звукам стрельбы добавились отрывистые выкрики из глубины тоннеля. Сдвинув Евдокимыча в сторону, Хеллен поспешно закрыла дверь, открывавшуюся вовнутрь. Но оказалось, что запереть с этой стороны ее было нечем, не предназначалась она для запирания!

А на берегу продолжали стрелять, хотя все реже и реже. Хеллен решительно вытащила пистолет из кобуры Евдокимыча, толкнула дверь ногой и трижды выстрелила в проем, в котором уже появились огоньки фонариков. В ответ раздалась длинная автоматная очередь. Схватившись за живот, Хеллен упала лицом вперед, в дверной проем, из которого остались видны лишь ее судорожно подергивающиеся ноги.

Их-то и увидел приковылявший к секретному холму Волгарь, сразу забывший про свою боль. А потом из черноты дверного проема медленно выдвинулся ствол автомата и уставился прямехонько ему в грудь.

* * *

У Владислава Мохова наконец-то клюнуло. Причем, клюнуло что-то очень солидное, чуть спиннинг из рук не вырвало. Но этим рывком все и закончилось, рыбу подсечь не удалось. Сфагнум поспешно подмотал снасть, осмотрел блесну – не разогнулись ли крючки, и забросил ее вновь приблизительно в то место, где была поклевка.

На звучавшие время от времени одиночные выстрелы он перестал реагировать, – мало ли, кто там балуется. Хотелось бы еще не беспокоиться по поводу непонятных существ, приближающихся к берегу, и непосредственно к мысу, на котором он ловил. Беспокоиться – в плане того, что эти существа могут испортить ему всю рыбалку.

Повторной поклевки, на которую он так надеялся, не случилась, проводка оказалась холостой. Еще один заброс, и блесна не долетела до ближнего плывущего существа всего с десяток метров.

– Что за хренатень там плывет? – выругался он. – Последнюю рыбу распугают!

– Ты чего, лысый, совсем сбрендил! – сквозь прибрежные кусты продралось еще одно существо, в котором Сфагнум узнал девушку, обслуживающую команду рыболовов в гостинице Граничная и здесь, в палаточном лагере.

– Я не лысый, я коротко стриженный! – рявкнул в ответ Сфагнум и, увидев в руке девушки пистоле, тут же вспомнил ее имя:

– Что случилось, Нинель?

– Бросай свой спиннинг и беги отсюда, беги куда подальше, дурень!

– Меня дурнем пока еще никто не называл! – возмутился Сфагнум.

– Привыкай…

– Вот еще!

Несмотря на протестующий жест девушки он сделал заброс и едва не попал блесной в кабана, до середины туловища вынырнувшего из воды. И тут же его оглушил выстрел. Сфагнум схватился, было, за уши так же, как совсем недавно после удара Монокля. Однако спиннинг не выпустил и вдруг почувствовал, что чего-то подцепил.

– Есть! – возликовал спиннингист.

Ответом стал еще один выстрел, – по другому кабану, совершившему прыжок из воды левее первого, самого крайнего. Прежде чем скрыться под водой, кабан успел завизжать. Нинель взяла на прицел следующего. Выстрел, выстрел, выстрел! А Сфагнум с трудом вращал катушку – оборот, еще один, еще – на другом конце снасти было что-то уж очень тяжелое. Наконец на поверхности воды показалась… кабанья морда, в черный пятачок которой вонзился тройник.

– Кабан! Я поймал кабана!!! Я его не багрил специально, он сам схватил блесну. Значит, поймал по-честному.

– Дурень коротко стриженый! – отпихнула его Нинель и дважды выстрелила в зверя.

Попала.

* * *

Атакующие с воды кабаны, как и предполагалось, оказались крепки на рану. Самым эффективным было попадание пулей в глаз, тогда – всё, зверь сразу шел на дно. После попадания в пятачок кабан становился бешеным, визжал, почти полностью выпрыгивал из воды, терял ориентацию, иногда устремлялся в противоположную от ближнего берега сторону, но его все равно приходилось добивать – пока был близко. Мало ли, развернется и тогда…

Кабанов было очень много, и вскоре Осоке, по примеру Прохора пришлось забраться на соседнюю растущую у воды старую иву и вести стрельбу оттуда уже по вылезающим на сушу зверям. Патроны кончались…

Лодка, на дне которой валялся оглушенный веслом Павел Балашов, а также укрывшийся за бортами Замор и бесчувственный Сэмэн неумолимо приближалась к берегу. Петр Васильевич Нешпаев не мог понять почему, она плывет, ведь веслами-то никто не гребет. По инерции, что ли? Не должно было ей хватить инерции. Значит, кто-то подталкивает ее сзади, с кормы.

Нешпаев израсходовал почти все патроны, выделенные ему Моноклем. Тот, кстати, тоже стрелял все реже и реже. И с «флангов» стрельба поутихла. А кабанов все еще было много. Да еще эта лодка с Замором, расстояние до которой становилось все меньше.

Петр Васильевич не собирался залезать на дерево, да с одной рукой у него это навряд ли бы получилось. Он стоял на месте, как заправский дуэлянт, вскинув руку с пистолетом, дожидаясь возникновения перед собой живой мишени. Мишенью оказался Замор – донельзя заросший волосней, на первый взгляд превратившийся в того же кабана. Как только лодка воткнулась носом в берег, Замор выскочил из нее и с каким-то утробным хрюканьем ринулся прямиком на Петра Васильевича.

Не задумываясь, Нешпаев начал стрелять. Каждая пуля достигла цели, и Замор – с раскинутыми руками и с брызнувшей кровищей из груди, шеи и лица повалился в ноги сожительницу своей жены.

Мысль о том, что достаточно было выпустить в Замора всего одну пулю, пришла слишком поздно, – лишь, когда вода с правого борта лодки «вскипела», и на суше перед Ношпой возникла одетая в бушлат кабаниха. Выстрелить в нее у Петра Васильевича не получилось – патроны кончились. Зато у кабанихи имелось свое оружие – для начала клыки, пусть и не такие длинные, загнутые и заостренные, как у секачей, но тоже приносящие боль. Когда эти самые клыки врезаются в область живота.

В последний момент Нешпаев все-таки умудрился садануть рукоятью пистолета кабанихе в налитый кровью глаз. Но для его убийцы это показалось комариным укусом. Зверюга не ограничилась тем, что выпустила наружу его кишки и тем, что намотала эти самые кишки на свои небольшие по сравнению с секачом клыки. Кабаниха, наряженная в бушлат, принялась топтать острыми копытцами корчащегося на земле человека. Топтать, не придавая значения тому, что в нее, пробивая пропитанный водой бушлат, одна за другой впиваются пули. Петр Васильевич Нешпаев кричал, но заглох быстро. И когда он заглох, кабаниха, наконец-то, обратила внимание, на того, кто дырявит пулями ее тушу. На Монокля она и ринулась.

* * *

– Быстрее сюда, дурень! – закричала Нинель.

Она успела забраться на довольно толстый сучок ивы, что был метрах в полутора от земли. Сфагнум же все не оставлял надежды вытащить на берег самый необычный «рыболовный» трофей в своей жизни – «выкачивал» его спиннингом, с натугой вращая ручку катушки и пятясь подальше от уреза воды.

И его усилия увенчались успехом – дотащил-таки застреленного кабана до берега, и тот уперся черным пятачком в черную грязь. И тут же раздалось злобное хрюканье. Но хрюкал не его трофей, а другой кабан, выскочивший из прибрежных зарослей и устремившийся прямо на него. Сфагнум словно врос в землю, руки прилипли к спиннингу и катушке.

Откуда-то сзади и сверху грохнул выстрел. Ноги атакующего кабана подкосились, зверь ткнулся мордой в землю в каком-то метре от рыболова, и только тогда до Сфагнума дошло, что еще бы доля секунды и…

Кто-то врезал ему по голове. Он обернулся и сначала увидел над собой грязную подошву сапога, потом протянувшуюся к нему руку.

– Брось спиннинг, урод лысый! – Нинель схватила рыболова за воротник курточки и с силой потянула на себя. – Ну, давай же, давай!!!

Наконец-то он подчинился – выпустил из рук спиннинг, обхватил ствол дерева, начал карабкаться вверх… Его карабканье ускорил мощнейший удар под зад. Завопив от боли, Сфагнум вмиг взлетел на сук, где обосновалась Нинель, и под грохот ее выстрелов полез выше, еще выше.

Прекратил взбираться на вершину дерева, когда утончившийся ствол ивы начал угрожающе сгибаться под его весом. Пришлось немного спуститься. После чего Сфагнум посмотрел вниз и ужаснулся – вокруг его и Нинель дерева – кабаны, кабаны, кабаны… Некоторые были мертвы, другие – визжали, хрюкали, кажется, даже что-то бормотали, крутясь вокруг ивы, набрасываясь на нее, подрывая своими мордами и клыками корни несчастного дерева.

– Стреляй, Нинель, стреляй! – заорал Сфагнум.

– Патроны давай, – ответила девушка и, обреченно перебросив автомат за спину, медленно вытащила из ножен широкий тесак.

И тут кабанью какофонию дополнили загрохотавшие выстрелы. С вершины дерева Сфагнум увидел возникших на берегу людей в камуфляжной форме.

– Слава богу, – устало выдохнула Нинель. – Дорогие мои, бодрые мои поползновения, отдамся каждому, только спасите!

* * *

Павла словно что-то торкнуло и он мгновенно вскочил на ноги, как, проснувшись, вскакивал во время службы по команде «Застава, в ружьё!» Первым делом осознал, что так и не выпустил из правой руки пистолет, затем, – что в левой держит кабырыбу, после чего посмотрел на берег. На берегу валялись трупы кабанов, Замора и Ношпы, а огромная кабаниха, одетая в бушлат, мчалась прямо на господина Монокля.

Времени для раздумий не было. Павел со всей силы подбросил вверх деревянную статуэтку, и когда она, крутясь, достигла верхней точки полета, прицельно выстрелил. Кабырыба вспыхнула, взорвалась, как заряд праздничного салюта, рассыпалась тысячью переливающихся перламутром осколков, медленно начавших падать в озеро. Там, куда приводнялись останки кабырыбы, вода вскипала перламутровыми пузырьками, которые тут же лопались.

И как только лопнул последний перламутровый пузырек, наступила тишина – ни выстрелов, ни взвизгов и кабаньих хрюканий, ни людских стонов и оханий… А кабаниха, в пропитавшимся кровью бушлате, вмиг потеряла интерес к своей потенциальной жертве, господину Моноклю. Она развернулась и абсолютно бесшумно забрела в озеро. И так же бесшумно погрузились в воду все остальные, уцелевшие в битве кабаны и поплыли клином за своей предводительницей, удаляясь все дальше и дальше от берега. Никто из людей не стал стрелять им вслед…

Эпилог

Алексей Леонидович, он же – господин Монокль, хозяин трактира «Бодрые поползновения», временно оставшийся в палаточном лагере и только что проводивший микроавтобус с уцелевшими спортсменами и егерями, вдруг почувствовал укол в ладонь. Он не поверил своим глазам – именно глазам, а не одному глазу, левому, который долгое время не мог видеть из-за пронзившей веко рыболовной блесны. Теперь левый глаз тоже видел, и оба глаза видели на ладони Алексея Леонидовича блесну – ту самую. Господин Монокль все понял, извлек монокль и отбросил его в сторону. Прицепившееся прозвище, конечно, никуда не денется, да и черт с ним, с прозвищем…

За рулем микроавтобуса, покидающего заповедник Кабаньи урочища, был Евдокимыч. Пассажирами – Лёва, Павел, Волгарь, Магз, Сфагнум, Станислав Пашкевич, Борис Яковлевич, Сэмэн, Прохор, Нинель и Осока. И водитель, и пассажиры молчали. Никто не решался заговорить первым, – слишком многое можно было бы сказать каждому.

При подъезде к контрольно-пропускному пункту, Евдокимыч притормозил, но ворота тут же открылись, и водитель до упора вдавил педаль газа. Быстрей, быстрей отсюда, из этих проклятых урочищ! Однако далеко не уехал. И, резко остановив машину, отчего пассажиры едва не попадали со своих мест, Евдокимыч как-то бережно погладил себя по голове. Посмотрев сначала на дочь, потом на остальных, спросил:

– Господа знатные рыболовы, тудыть вас растудыть, у меня, не иначе, волосы на голове расти начали, а?

– Гы-гы-гы-гы… – зашелся в смехе Павел.

– Точно, выросли, – подтвердил Магз, только что снявший с глаз повязку. И закричал:

– Ребята, я вижу, вижу, тудыть вас всех растудыть!!!

– А мне, вроде бы, полегчало, – очнулся Сэмэн, голова которого покоилась на коленях Нинель.

– Я тоже никакой боли не чувствую, – сказал Сфагнум, потирая свою задницу, недавно атакованную кабаном.

– И у меня рука прошла, – констатировал Борис Яковлевич.

– А у меня – бок болеть перестал, – улыбнулась Осока.

– Волгарь, ну что ты на меня уставился? – спросила Нинель, снимая парик. – У меня вот тоже волосы расти начали. А твой-то сексуальный потенциал все такой же мощный?

– Не знаю, – заскромничал нижегородец. – Если будет необходимо – вернусь в заповедник, поймаю волосатого угря и тогда – ух!

Рассмеялись все, хотя большинство и не поняли шутки юмора. А Павел, посерьезнев, окинув взглядом старых и новых друзей, нежно приобнял Осоку и сказал:

– Нет, товарищи, вы, как хотите, а я, то есть, мы в Кабанье урочище впредь больше – ни ногой. Хотя…