Текст книги "Сотник. Половецкий след"

– Ты не шевелись просто, – предупредил Миша… Однако уже было поздно… Девчонка взмахнула рукою и вскрикнула:

– Укусил, гад! Прям под лопатку! Рубаху прокусил… Бо-ольно. Надо бы жало вытащить… Да поглядеть. Поможешь, господин?

– Ну…

Михайла не успел произнести и слова, как его спутница уже оголила спину, задрав рубаху по самое некуда…

Обернулась, стрельнула золотисто-карим глазом:

– Ну? Есть там что? Потрогай… Ниже… да, да… Ой, вот здесь больно!

Никакого укуса, честно говоря, Миша и не заметил. Просто погладил девушке спинку, раз уж просила…

– Да ничего там нет!

– Это от твоих рук, господин… они такие ласковые… такие…

Их взгляды встретились… Юноша и дева поняли друг друга мгновенно, ведь хотели-то они сейчас одного – друг друга!

Внезапно вспыхнувшая страсть электрической искрой пронзила обоих… И вот уже губы слились в поцелуе – терпком и пряном, как запахи степных трав…

Лана так и осталась на четвереньках. Погладив нежную девичью спинку. Михайла стащил с половчанки порты, положил ладони на талию, Лана подалась назад и тихонько застонала.

А потом разлеглась в траве, усталая, но довольная… улыбнулась и вдруг прижалась ухом к земле, прислушалась…

– Кто-то скачет! – в голосе девушки прозвучала тревога.

Напарники быстро оделись, осторожно выглянули из травы, увидев подъезжающих к истукану всадников.

Их было двое – половцы, сыны степей. Верхом на приземистых лохматых лошадках, оба чем-то походили друг на друга: безбородые, с тонкими вислыми усиками, в одинаковых коричневатых кафтанах с желтой тесьмою, надетых поверх рубах и плотно облегающих торс. Из-под закатанных рукавов кафтанов виднелись длинные узкие рукава нижних рубах.

На обоих – войлочные остроконечные шапки с загнутыми вверх полями. Узкие порты – скорей, просто ноговицы – заправлены в высокие сапоги, прикрепленные к поясу узкими кожаными ремнями. Из оружия Миша заметил сабли, боевые топорики и притороченный к луке седла саадак с луком и стрелами.

– Что будем делать? – тихо спросила Лана.

– Брать!

– Двоих?

– Можно и одного… Поглядим, кто тут у них за старшего. Пока – тсс! Наблюдаем.

Между тем всадники озадаченно закружили вокруг каменной бабы, явно что-то высматривая… Ну ясно что. Послание. Знаки! Которых уже не было стараниями Миши и Ланы.

Вот один что-то повелительно бросил другому. Тот спешился, склонился… Обернулся и с обескураживающим видом развел руками.

– Пешего – уберешь, – шепотом приказал сотник. – Старшего возьму на себя.

Половчанка спокойно кивнула. Оба подползли к лошадям. Лана ловко вытащила из саадака лук и несколько стрел…

– Только обязательно попади! – вскочив в седло, напутствовал Миша.

Лана широко улыбнулась:

– Не беспокойся, господин сотник. С такого-то расстояния и ребенок не промажет.

– Ну, тогда давай… Хэй-я-а!

С диким выкриком сотник бросил коня в галоп, на ходу выхватывая меч. Главное было не дать врагам применить луки…

Завидев непонятно откуда взявшегося всадника, половцы переглянулись. Пеший тут же подбежал к коню, вскинул ногу в стремя…

Пущенная Ланой стрела с хищным посвистом впилась ему в спину! Бедолага вскрикнул, упал… Мохнатая лошадка жалобно заржала, убегая в степь.

– Молодец, девчонка! И-и-и… йе-х-ха!

Половец едва успел подставить саблю под мощный удар сотника. Хиленький клинок не выдержал – треснул, меч все же помассивнее, помощнее! Однако вражина тут же выхватил из-за пояса топорик и сразу нанес удар, целя нападавшему в лоб. Да не тут-то было! Миша тоже не лыком шит – увернулся, ударил мечом… мимо! Главное было сейчас не войти в ярость, чтобы случайно не убить… А то кого потом пытать прикажете? У мертвеца-то уже не спросишь.

Сотник обрушил на врага целую серия ударов, и в эту неудержимую разящую мельницу угодило древко топорика… Треснуло! Половец выхватил нож. О, это парень вовсе не собирался сдаваться, бился до последнего, как и подобает настоящему степному витязю!

Михайла взвил коня на дыбы, опрокидывая невзрачную лошадку… Сам тут же спрыгнул с коня, подбежал, ударил поверженного врага кулаком в челюсть…

– Ну… как-то так, – глядя на потерявшего сознание «языка», сотник подул на кулак – ушибся.

А между тем уже и Лана оказалась рядом, спешилась, принялась вязать супостата.

И тут вдруг вновь послышался стук копыт. Кто-то скакал… Еще двое!

Сорвав привешенный к луке седла арбалет, сотник прищурил глаза:

– Лана! Лук к бою.

Глава 3

Половецкие степи Дешт-и-Кыпчак, май – июнь 1129 года

– Кажись, свои, господине, – упав в траву, Лана присмотрелась к всадникам и сняла с тетивы стрелу. – Ну да, свои. Наши. Сотник уже и сам опознал быстро приближающихся конных воинов – Ермил и Войша. Мудрено не узнать – оба приметные, Ермил – смуглявый, как грек, Добровоя же… Ладно, помолчим – ее красоту далеко не все понимали.

Придержав коня, Ермил осмотрелся и, приложив ладонь к губам, закрякал уткой.

– Кря-кря! – поднявшись на ноги, усмехнулся Михайла.

Свистом подозвав коня, сотник уселся в седло, то же самое сделала и половчанка – только куда быстрее, с непостижимой степной грацией и ловкостью.

Подбоченясь, сотник молча ожидал доклада. Связанный пленник, дожидаясь своего часа, валялся рядом, в кустах.

Войша и Ермил переглянулись и дружно вздохнули.

– Судя по вашему виду – хороших новостей нет, – негромко промолвил сотник.

– Какие там хорошие… – смуглый десятник махнул рукой. – Славку убили… Изяслава…

– Как?!

– С Трофимом они в «секрете» были…

– Ну, это я помню… – Михайла покусал губу и нервно дернул щекой.

– Трофим пошел на разведку – к дороге, ну, к колее, – пояснил юноша. – Ну, так он сказал. Изяслав остался у плоского камня – есть там такой, приметный. Вернулся Трофим – а Славка лежит… раздетый, мертвый!

Миша вскинул глаза:

– Что значит раздетый?

– Рубаху сняли, сапоги, пояс… – поспешно доложил десятник. Нож с собой забрали, арбалет… Степь – тут всякого народу полно… Напали, убили, ограбили. Ищи теперь!

– Думаешь – кто?

– Половцы или, скорее, бродники, – шмыгнув носом, Добровоя вступила в беседу. – Лихого народу в степи не меньше, чем в лесах! Славка же – воин не шибко опытный… был…

– Зато Трофим – опытный… – недобро прищурился сотник. – Что же не углядел? Да и сам Изяслав не просто воин, но – ратник! А тут – какие-то, прости Господи, бродники… Ограбили! Как его убили?

– Взяли на стрелу, потом добили ножом, – Ермил снова вздохнул. – Перерезали горло.

– И Славка вот так просто подставился? – с остервенением сплюнув в траву, Михайла с сомнением покачал головой и махнул плетью. – А поехали-ка! Посмотрим.

В бытность свою здесь Михаил не раз уже осматривал места происшествия. Даже иногда составлял для себя протокол, чтоб потом было легче разобраться. Ключевых свидетелей тоже предпочитал допрашивать сам, словно самый дотошный следователь. Правда, сейчас не торопился – сначала нужно было осмотреть место, день-то кончался, скоро быстрые сумерки и всю степь окутает плотное покрывало ночи.

Низкое солнце висело в белесом небе оранжевым пыльным шаром. Где-то там – отсюда не видно – грозно шумел, грохотал порогами Днепр. Под копытами коней бескрайним океаном стелилась степь – без конца и без края. Седовато-синие, изумрудно-бирюзовые, серебристые травы – целый океан с разноцветными волнами, гонимыми налетевшим ветром.

– Вон – камень! – на скаку показал Ермил. – А вон и Трофим. Ему ждать приказано.

– Правильно приказали.

К месту происшествия сотника сопровождал Ермил, несмотря на молодость, старый и надежный товарищ. Девчонок – Добровою и Лану – Миша отправил на встречу с людьми Вельки – тех нужно был тоже привести к месту убийства и решить, где хоронить погибшего.

Сухо кивнув Трофиму, сотник спрыгнул с седла, бросив уздечку Ермилу. Ну, конечно же – убитого уже оттащили за камень, положили аккуратно…

– Ну, давай, показывай, где ты его обнаружил? – быстро распорядился Михайла.

Трофим выглядел неважно – бледный, с трясущимися руками… Аника-воин! Говорил тоже заикаясь – нервничал.

– Я эт-то… Отправился посмотреть колею… Ну, мало ли, кто там? Славка же дожидался здесь, у камня… Если встать – с него далеко видно!

– Почему вместе не поехали?

– Так это ж… я ж и говорю – он у камня остался… Хотел все осмотреть… А я был там, у колеи… – Трофим беспомощно развел руками.

– Ясно. Решили разделиться, чтоб побыстрей… – недобро прищурился сотник. – Так, где ты его нашел?

– Вот, – с готовностью указал парень. – Прямо у камня. Думаю, подкрались, пока он стоял, осматривался… Да стрелой! А потом навалились, да ножом и добили. Сапоги сняли, даже рубахой не побрезговали…

– А что ты думал? В степи все сгодится… – сотник оглянулся. – Как он лежал?

– Ну-у… – прикрыв глаза, ратник зачем-то посмотрел в небо. – На спине… Руки в стороны. В груди – в сердце – стрела торчала. И горло… да-а…

– Голова где была, ноги?

– Головой – к камню, а ноги… вот этак, в растопырку…

Какие следы можно увидеть в густой траве? Ну, только то, что примята… А кто примял? Люди это были, лошади – бог весть… Можно лишь только догадываться. Ну да, похоже, спешились, потом напали… Или – напал? Может, это один человек и был? Какой-нибудь пастух отстал от кочевья… Или убежавшую лошадь искал. Видит – мальчишка на камне… Легкая добыча! Прельстился… Стоп! Мальчишку-то лучше б не на стрелу – арканом! Чем худо – раб? Раб – это не труп, раба всегда продать можно! Как-то нелогично – стрелой… Если уж смогли подобраться незаметно, тогда только аркан! Накинули, утащили – делов-то для степняка! Прямо сказать – секундное дело. Почему же не сделали так? Либо парень их все же заметил, либо это – не степняки! Или да – один был, какой-нибудь пастушонок, решивший на халяву прибарахлиться. Почему бы и нет?

Слева послышались голоса – приехали все воины. Велимудра, девчонки… Ага, притихли… увидели убитого.

Столпились, поглядывают искоса, расспрашивают потихоньку Ермила…

– Ладно, вечером еще вызову, – махнув рукой, Михайла зашагал к трупу. Сразу, как подошел, цыкнул, словно рассерженный судмедэксперт:

– А ну, брысь все! Лана, останься.

Лана все же была девчонка степная, из половцев – может, подскажет чего?

– Поможешь осмотреть…

Стрелу из груди убитого уже выдернули – верно, убийцы, когда стаскивали рубаху, и аккуратно положили рядом. На горле бедолаги Славки запеклась темная, сгустившаяся уже, кровь.

– Стрела – половецкая, – с ходу определила девчонка. – Оперение – соколиное. Сокол халзан – птица степная, в лесах не живет.

Миша скривился – ну, хоть с этим определились. Значит, все-таки половцы?

– Что по убитому скажешь? Раны глянь…

Честно сказать, что-то подозрительное виделось сейчас Михайле: вся эта кровь… как-то неестественно, что ли…

Между тем Лана внимательно осмотрела труп, ничуть не хуже того самого опытного патологоанатома-судмедэксперта, что возник вдруг в Мишиной голове.

Осмотрела без всякой брезгливости, а когда обернулась – губки все же покривила:

– Его сначала по горлу. Потом – стрелой.

– Сначала – ножом по горлу, а потом уже – стрелой в сердце? – откровенно не понял сотник. – Как так?

– На горле крови куда больше, чем на груди – там и нет почти… – поясняя, Лана склонилась над телом, показала рукой.

Миша мрачно кивнул – все понятно… Непонятно только – кто и зачем?

– Подобрались-то совсем близко… А стрелой потом – зачем? Что же, выходит, стреляли-то уже в мертвого?

– Близко – да, – согласно кивнула половчанка. – А что стрела в мертвого… Может, какой обряд? Или наговор? Ну, чтоб мертвец не явился мстить!

– А так бывает? – сотник скептически хмыкнул.

– Конечно! – вполне серьезно ответила девушка. – Не так часто, но – случается.

Весь путь до лагеря воеводы Охрятьева Михайла держался чуть позади всех – рассуждал про себя, думал. Погибшего отрока дружно решили взять с собой, похоронить у реки – там уже намечалось небольшое кладбище. Движение воинской рати, естественно, не обошлось без случайных смертей: кто отравился, кто попал под шальную стрелу или нарвался в карауле на вражьи копья. Всякое случалось.

Ехали молча, невесело – Изяслава-Славку все в отряде любили. Продвигались не очень быстро – труп усадили на его же коня, привязали – Трофим молча потянулся с седла, взял узду…

«Ну, что скажете, сэр Майкл? Кажется, по поводу всяческих несуразностей вам ясно все объяснили. И не кто-нибудь, а человек, кочевую жизнь знающий не понаслышке. Наговор! Чтоб покойник не явился мстить. Чего ж тут неясного-то? Средневековые люди во все это дело очень даже верили, впрочем, и не только средневековые.

И все же, все же…»

Миша вспомнил Изяслава. Обаятельный мальчишка, почтительный, всегда с улыбкой… и вместе с тем – воин. Второй год в Младшей страже, а это что-нибудь да значит! Да без всяких там «что-нибудь». Очень даже значит. Изяслав был тренированный воин – никто к нему просто так незаметно подобраться не мог: ни «лешаки», ни половцы… тем более какие-то там «бродники» – сброд. Несение караульной службы строилось на армейском уставе – УГ и КС[5]5
  Устав гарнизонной и караульной службы.


[Закрыть] – и на многочисленных тренировках, между прочим – весьма жестких. Так что Славка только с виду казался милым и беззащитным подростком, на самом же деле это был воин, вполне сложившийся – ну, почти, – иных в поход и не брали.

«Тогда – как? Ладно стрелой – издалека, но ножом по горлу… Это ж надо близехонько подобраться – вплотную. Неслышно, змеей, проползти в траве, подняться на ноги… Да эти упражнения – снятие часовых – отрабатывали в поле не один десяток раз, может – и сотню! Каждый из Младшей стражи – каждый! – пробовал себя и в роли часового, и в роли нападающего, врага. И в том, и в другом случае как себя вести – четко знали. Вот и Славка-Изяслав – знал… Ну и как же тогда?

А просто! Только – гнусно и мерзко… Славку убил кто-то знакомый, и знакомый – не шапочно, а хорошо! Трофим? Вряд ли – на него и подумают первым. Подумали уже… Да и Трофим в наряде старший, прекрасно понимает, что за гибель подчиненного придется отвечать, и отвечать жизнью. Мог, конечно, если уж сильно припекло, но… маловероятно. Повздорили-поспорили? Тогда вероятней бы – драка. Сначала – какие-то повреждения – ссадины, синяки, а потом, возможно, и нож. Только не по горлу, а в сердце. Нет, вряд ли тут ссора… Да и стрелу это никак не объясняет.

Хорошо, сэр Майкл, давайте посмотрим с другой стороны. Допустим, Трофим ни при чем. Мысленно его уберем и поставим другого. Кого-то знакомого! Из рати, из купцов, из беглых… Тот, кто мог подойти близко, поговорить “за жизнь”, а потом – ножом по горлу? Однако для этого нужны веские основания! Такие, за которые можно и нужно отнять чужую жизнь! Что это за основания? Что за знакомый?

Бред! А вдруг – не бред? Вдруг это кто-то из людей вдовы Брячилавы, ушедших вместе с Кочубаром-волхвом. Лжеволхвом… Они же уже убили гулящих девушек… если это – они.

Ох, сэр Майкл, сэр Майкл! На кофейной гуще гадаете. Все же признайте – ни в том, ни в этом случае существенных доказательств нет. Вообще никаких нет – одни ваши догадки! А догадки к делу не пришьешь… Это если есть дело. А если дела нет, то и догадки имеют право на существование! К делу их – да, не пришьешь, но в голове держать нужно.

А так – да, сэр Майкл! Может, вы вообще зря здесь тень на плетень наводите? Может, гораздо проще все? Так, как считают все… Убийцы – грабители. Половцы, бродники…

Вот только как подобрались? Что ж, придется пока записать в загадки».

* * *

Пленник под пытками умер. Тот самый половец, взятый Михаилом и Ланой. Еще молодой – лет двадцати – гордый, он сразу же был доставлен к воеводе для вдумчивой беседы. Однако беседовать не захотел, лишь презрительно щурился, а подошедшему палачу-кату плюнул в лицо и громко захохотал. Так, со смехом, и умер. На двадцать пятом ударе… Многие и пятнадцати не выдерживают, визжат, корчатся и признаются в самых страшных грехах. Этот же не визжал – смеялся! Только глаза побелели от боли…

Умер как истинный воин… Охрятьев велел похоронить половца с честью, но в тайности, палачу же самому пришлось лечь под плеть. Десять ударов! Чтоб впредь знал меру.

– Жаль, что так… – встретившись с воеводой в шатре, сотник с сожалением покачал головою.

Федор Анисимович пригладил бороду:

– И мне жаль. Палача хотел было приказать казнить… Но раздумал. Ну не рассчитал, с кем не бывает?

Молодой ведь еще… А другого ката я где возьму? Этот ведь – с охоткой!

С охоткой… Миша досадливо хмыкнул и даже хотел было сплюнуть, да постеснялся в воеводском-то шатре. Лишь рукой махнул:

– Ох, не для того ж мы его ловили… Выходит, зря все!

– Как знать, как знать, – хитро прищурился воевода. – Они ведь с напарником вполне могли и не знать, кто там писульки на идоле оставляет… Просто приехали глянуть, а тут – вы…

Михайла ничего на это не ответил, лишь склонил голову набок, испытующе посматривая на собеседника. Ушлый Охрятьев явно что-то придумал, иначе б не вел себя так вот спокойно и не вызвал бы одного Мишу – вместе бы всех собрал для совета.

– Я вот думаю, соглядатаи-то половецкие о пленнике знают… Не могут не знать.

– Да все обсуждают! – развел руками сотник. – Вот вам и весь секрет! Надо бы слухи те пресечь, но…

– Пусть обсуждают, – Федор Анисимович неожиданно улыбнулся в бороду. – То я слух тот пустить велел. Пущай соглядатаи поволнуются!

– Ага… – несколько выбитый из колеи загадочным убийством юного Изяслава, сотник наконец уловил, что именно придумал Охрятьев, и в который раз уже подивился мудрости воеводы. Ну а что же? Умные-то люди во все времена жили. Правда, и самодуров во все эпохи хватало, слава богу, хоть Федор Анисимович к таковым не относился. И других умников чуял и привечал! Вот как Лисовина…

Что же касаемо слухов… То еще там, в той своей жизни Михаил Андреевич Ратников проучился заочно на факультете управления и даже вполне самостоятельно – не как некоторые – написал реферат «Слухи как объективный атрибут межличностных коммуникаций». Эти его знания весьма пригодились в Ратном, особенно когда стал сотником, обзаведясь ушлым секретарем и «шустрыми» девчонками, специально для распускания нужных слухов.

– Согладатаи ведь не знают, что нам пленник наболтал, – пояснил воевода. – Вот и мучаются от незнания, и чем-нибудь обязательно себя выдадут. Мои люди средь бродников есть.

– Возможно, и так… Но не обязательно! – согласно кивнув, тут же возразил сотник. И далее разразился умной научной тирадой: – Это раньше дефицит информации принято было считать основной причиной зарождения слухов. Однако последние исследования социологов показали, что это не совсем так. Возникновение слухов обусловлено целой совокупностью фактов, как субъективных – зависящих от нас, так и объективных – от нас не зависящих. Сюда относится низкий уровень жизни, опять же – низкий культурный уровень, образованность ниже плинтуса, ну и соответствующая среда – круг общения, где мы как раз и можем посеять нужную нам информацию… Ой!

«Профессорская» борода воеводы сбила Михаила с толку – вот парень и начал выражать свои мысли соответственно – абсолютно непонятно средневековым людям!

Впрочем, сейчас он явно недооценил своего командира.

– Вот о том же я тебе и толкую! – выслушав, расхохотался Охрятьев. – Нужное нам мы и посеем. Среди бродников, да… Сейчас вот только определим, что именно. Согласен?

– Конечно, господин…

– Только, Миша… – Федор Анисимович хмыкнул и скривился. – Ты это… больше ромейских слов-то не употребляй, у нас, чай, и свои словеса найдутся. Я-то тебя понял, а остальные на совете чего скажут?

Уже к вечеру основная цель воеводы и сотника была воплощена в жизнь! Внедренные к бродникам люди просто подбросили нужную информацию… У костров, на водопое, в походных шатрах и палатках живо обсуждали последние новости. Ну, а что тут было еще обсуждать? Степь да степь кругом – красиво, но неимоверно скучно.

Говорили, что у каменной бабы был схвачен половецкий шпион, который под пыткой выдал своих сообщников в лагере русской рати и обещался их показать. Многие, правда, конкретизировали: не шпион, а шпионы, не поймали, а сами сдались, и не под пыткой – а доброхотства ради… или за мзду.

Весь вечер лагерь бурлил, особенно – так сказать, иррегулярные войска – бродники… А вечером усиленные караулы у брода через речку Колчан перехватили двоих… Оба, как только ката с плетью увидели, сразу и «раскололись», «поплыли», признавшись во всем… Как в отравлении лошадей, так и в том, что постоянно имели связь с кочующими рядом врагами, снабжая их ценными сведениями относительно княжеского войска. Увы, больше ничего полезного соглядатаи своим хозяевам сообщить не могли – ратные планы им были неизвестны, не того полета люди, одно слово – сброд…

* * *

После вынужденного убийства своего прихлебателя Карася Нудыгина унот Неждан Лыко вел себя спокойно и тихо. Все приказания десятников исполнял точно и беспрекословно, даже нового «каптерщика» – Трофима Нехлюдова – слушался и во всем ему помогал, тем более что Трофим слыл парнем честным и вообще – за правду борцом. Правда, после гибели юного Славки положение Трофима несколько ухудшилось, да и авторитет его померк – недоглядел за напарником! Правда, с хозяйственной должности его не сняли, ограничились беседой и устным взысканием. Ну, убили Изяслава… Так на то он и военный поход – всякое может случиться!

Многие в отряде Михайлы даже считали, что Нехлюдова отчитали зря – не виноват он! За каждым ведь не приглядишь, да и погибший – не дите малое, а воин, унот второго года обучения! Почти что урядник уже… был бы наверняка.

Воевода Охрятьев велел разбить лагерь на берегу речки Колчан, на всякий случай подальше от брода. Все, как положено по римской военной науке, кою Федор Анисимович изучал с младых лет самолично, по книжкам. Палатки и шатры не абы как, а ровненько, в линию – по улицам, по отрядам. Воеводский шатер – на главной «площади» – форуме. Тут же, рядом – хоругви полка, вышитые золотом знамена с изображением Николая Чудотворца и Богоматери. Рвы, правда, не рыли и частокол не ставили – встали-то на день, от силы – на два. Потом дальше – в путь! Лишь обозные телеги поставили в круг – вместо ограды, да выставили надежную стражу.

У ратников Михайлы Лисовина обоза с собою не имелось, но пару телег им все же выделили – для скарба и будущих трофеев. Потому и дежурство по обозу ратнинцы тоже несли наравне со всеми. Нынче же очередь вышла Неждану. Не первый раз уже…

Да обозники на него не нарадовались! Все знал-умел парень. И как колесо починить, и как оси смазывать, насчет упряжи смыслил, даже ковать немного умел. Не парень – золото! Начальник обоза Космата Нерядин, дотошный такой, домовитый рядович, всерьез обещался похлопотать перед воеводой о предоставлении «рукастому» воину хоть какой-нибудь награды – серебришка там или чего еще.

– А ты сам-то что больше хотел бы, Неждане? – шутили обозные мужики. – Серебришка или, там, паволоки, парча разная.

– Девку половецкую, – невольно вспомнив Лану, хмыкнул Неждан.

Обозники грохнули хохотом:

– Лучше серебришко возьми. А девку и сам в походе добудешь.

Где-то рядом, в камышах, вдруг закрякала утка. Никто и внимания не обратил – много их тут нынче, уток и всякой прочей дичи. Весна! Самое время. Вот только крякнула-то утка как-то странновато: три раза подряд – кря-кря-кря… потом затихла малость и снова – кря-кря-кря…

Один лишь Неждан прислушался – махнул рукою…

– А ну вас! Пойду-ка пройдусь у телег, оси гляну. Ведерко-то с дегтем где?

– А эвон, под возом, рядом. Потом поснедаешь с нами? Гусь нынче у нас! И куропатки.

– Отчего б и не поснедать? Тем более коли цельный гусь!

Уже уходя, парень вдруг замедлил шаг, обернулся:

– Эй, старшой! Нынче тайное слово какое? А то еще стрелой приветят…

– Подойди, – хмыкнул Космата. Шепну на ухо… На всю-то степь не орать же.

Вот так вот спокойно, с бадейкой березового дегтя, и вышел Неждан Лыко за пределы лагеря да пошел себе спокойно вдоль телег. Раз только и окликнули:

– Стой, кто идет?

– Овруч!

– Переяславль. Проходь… И все ж зачем?

– Телеги смазать – не видишь, что ли?

– Понятно… То-то и чую – дегтем смердит на версту…

– Так уж и на версту?

– Да ла-адно…

Вот снова три раза подряд крякнула утка. Совсем рядом, у реки… Туда, в камыши, Неждан и спустился, сорвал рогоз – в бадейке деготь помешал…

– Здрав будь, Неждане.

Парень резко обернулся:

– И ты…

На встречу явился сам Кочубар, стало быть, дело предстояло по-настоящему важное, и от этого отчего-то Неждану вдруг сделалось как-то неловко, что-то засвербило в душе. Нет, ни сотника, ни кого-то из его людей парню было не жалко – все одно они его и в грош не ставили, даже вон с должностью «прокатили», так что сгинут – и пес-то с ними, что уж тут говорить! Всю жизнь ему, Неждану, завидовали, насмехались за глаза да по мелочи пакостили. Вот и пусть теперь…

Жалко было других – обозных! Вот с ними-то парень за последнее время сошелся – роднее родных. Там его привечали, ценили и сам старшой – рядович Космата Нерядин – хвалил.

Вот и решил про себя Неждан: коли про обозных у переветников речь пойдет – ничего не делать! Не исполнять! Мол, пытался – не вышло, и все.

– Ты что так зыркаешь-то, друже? Али встрече нашей не рад?

Фальшивый волхв Кочубар выглядел сейчас не так, как тогда, в корчме. И перстней на пальцах нет, и одет почти что в лохмотья, да и борода вся свалялась… Однако пояс наборный, а на поясе том – половецкая сабля и нож. Бродник! Ищет, к кому бы в войско наняться – таких много бродило в то время по степи.

– Рад… как не рад… – Неждан поспешно улыбнулся, только улыбка-то вышла совсем неискренней.

И лжеволхв это заметил. Усмехнулся:

– Слушай, друг. Знай – нам до половцев дела нету! Разобьют их вежи, пограбят – туда и дорога. Может, и нам что перепадет… У нас другая забота. Какая – ты ведаешь. Вот и слушай приказ… Не исполнишь – опять же, знаешь, что с тобой будет… Опять же – не дурак… Да не журись! – Кочубар негромко рассмеялся и подмигнул. – Славно все будет! Все по-нашему сладится. Домой вернешься героем и не с пустыми руками. Да землицу сорок получишь… Боярином, правда, не станешь… Но служилый человек, гридь княжий – тоже, знаешь ли, неплохо звучит! Помни всегда, друже Неждан, будешь нам верен, землицу свою поимеешь – две-три деревеньки, холопы, челядь всякая… Сам своеземцем станешь, хозяином! Не как сейчас… Что смотришь? В том чем угодно поклянусь! Понял? Ну, вот и славненько… А теперь слушай да на ус мотай.

* * *

Лана вела себя как обычно. Глазки сотнику не строила и особого к себе отношения не искала. Да что такого и случилось-то? Подумаешь… На то она и бывшая наложница, раба… Захотели – сладили, не захотели б – ничего бы и не было. И что?

Так считала половчанка. Для нее ничего такого-этакого не случилось. А вот Михайла иначе все это воспринимал. Как-то стыдно ему стало – перед сами собой, перед Юлькой… Но, с другой стороны, а чего стыдиться-то? Лана ведь не походно-полевая жена, а бывшая рабыня-наложница. По языческим-то законам секс с наложницей вообще изменой не считался! Правда, вот христианство считало иначе… Ну, так там и вообще почти на весь секс – табу. Грех – одно слово.

Грех Миша замолил, по крайней мере – пытался, честно молитвы читал да по утрам бил поклоны. Правда, чувствовал – как-то неискренне это все идет, не от сердца, а, скорее, от глупо растревоженной совести. Да и какая искренняя вера могла быть у советского человека, воспитанного пионерией-комсомолией в суровом антирелигиозно-атеистическом духе?

Тем не менее Миша все же верил… Благодаря тем священникам, которых встретил уже здесь, в этом мире…

– Господин сотник! Господине! – отвлекая Михайлу от мыслей, ворвался в шатер воеводский посланец: – Тревога, сотник! Половцы лавой идут. Наконец-то! Собираем на битву рать. – Сказал – и тотчас же запели трубы…

Откуда придут половцы – знали. И сколько их – тоже имели представление. Конджак-хан, правая рука Боняка вел свой курень на «проклятых урусутов». Решил напасть первым, ринулся в атаку, собачий хвост? Ну иди, иди… Туда, где тебя давно уже ждут!

Снова завыли трубы, зарокотали боевые барабаны, поползли вверх по шестам разноцветные сигнальные прапорцы-флажки.

Войско выходило, строилось. Здесь же, на берегу реки, на широком бескрайнем поле, выстраивались ровными квадратиками-каре пешие воины. Выставили вперед большие червленые щиты, ощетинились копьями… Тускло блестели кольчуги и шлемы, налетевший из степи ветер развевал разноцветные хоругви и плащи.

Между каре расположились в засаде стрелки – арбалетчики, лучники, в их числе почти все люди Михайлы. Встала по флангам тяжелая конница – кольчуги до пят, шлемы с бармицами и личинами, длинные копья, мечи, палицы… Страшная, неудержимая сила! Коли достанут – живым не уйти врагу!

А враг уже показался! Завыли, заулюлюкали, выскочили, казалось, прямо из высокой степной травы! Выскочили, помчались неудержимой лавою, тьмой – прямо на пешие русские рати!

Тучи стрел взметнулись в воздух… Уткнулись в выставленные щиты, на излете не пробили кольчуги… Впрочем, кое-кому все же не повезло…

Как действовали кочевники – всем было ясно. Вроде, казалось бы, сейчас налетят – сшибутся… Ан нет! Ставка делалась именно на дальний бой. На множество стрел, на скаку выпускаемых из мощного лука. Словно пулеметы работали…

Вот конная лава, улюлюкая, казалось, достигла ратей, и тут же повернула влево, понеслась вдоль строя – на расстоянии, вновь осыпая стрелами…

Пронесшись ураганом, ускакали… Многих выбили из седла арбалетчики, но вот сейчас развернутся – и снова…

– Вперед! – погладив гриву коня, скомандовал воевода.

Взвились сигнальные флажки. Запели трубы…

Случилось небывалое! Пехота – жалкие пешцы! – пришла в движение, быстрым шагом двинувшись наперерез конной половецкий лаве… Такого еще не видели в степи!

Щурился хан Конджак, почесывая рыжеватую бородку. Урусуты сошли с ума? Сами подставляют себя, сами идут в ловушку!

Так подумал хан… и тут же скривился от ярости и гнева – от внезапно пришедшей в голову мысли. Обернулся к посыльным:

– Остановить! Живо! Э-эй…

Грянули барабаны и бубны – стой!

Куда там! Разве услышишь? Да разве можно остановить неудержимую лаву? Поймать уже выпущенную стрелу?

Поздно, братцы! Поздно!

Вернувшаяся на новый обстрел вражья конница нарвалась на копья русских каре!

Падая, ржали кони… Летели меткие стрелы арбалетчиков. А вот и вступила в бой конная тяжелая рать! Ударила в копья – сметая все на своем пути! Расправившись с легкой конницей, вылетела на простор…

Вот тут-то и появился достойный соперник – закованные в железо тяжелые всадники Конджака. Гвардия!

Приподняв забрало-личину, сотник оглянулся на своих:

– Ну, парни… Постоим за Русь-матушку!

– Постоим!!!

Здоровяк Авраамий, Ермил, Узвар, еще четверо рослых воинов. Остальные – в пехоте, с арбалетами. Ими командовала Велька…