Текст книги "Сотник. Половецкий след"

Правда, сотник пока не выступал – больше слушал, что другие высказывали… Так себе – ничего новаторского не предложили, все в той же парадигме обычных кочевых войн – набегов. Кое-кто предложил против конницы рвы выкопать да замаскировать, кто-то – разбросать «чеснок»… В принципе, неплохо, но так ведь и раньше делали, и половцы к этому были готовы.

– Лошадей бы где раздобыть…

– Может, отбить у половцев?

– У народишка здешнего отнять!

Первую пару идей воевода одобрил, третью – отмел на корню. Угнать коней у половцев – это хорошо и вполне возможно… только не быстро! Найти, напасть, угнать – все это организовать еще надо, а времени-то – в обрез. Враги в любой момент могли броситься в атаку, появиться с любой стороны – они ж на своей земле, все стежки-дорожки знают.

– У народишка же забирать не станем, – с хитроватым прищуром осмотрев всех, заявил Охрятьев. – Земли невдалеке чьи? Переяславльские. Князь местный и бояре его и так с нами. Что же до простого люда, до смердов и прочих людей… Мне что, еще и объяснять надо, чем крестьянская кобыленка от боевого коня отличается?! Умные вы, как я посмотрю. Только все и больше умом-то задним.

Молодец, воевода! Сказал, как припечатал. И поди поспорь.

Терзания сотника он, впрочем, давно уже заприметил:

– Ты что там мнешься-то, Михайла? Есть что сказать – говори. Выслушаем, обсудим… на смех сразу не подымем. Верно, други?

Каков, а? Разрядил обстановку, да и молодому – Мише – дал понять, чтоб был поспокойнее и не мялся.

Присутствующие в шатре одобрительно загудели:

– Верно, верно, выслушаем парня! Может, и дельное что предложит? Мы же не зря тут собрались!

Вот тут сотник про каре и брякнул…

Поначалу восприняли не очень. Кто-то захохотал… А кто-то и поддержал, одобрительно крикнув! Вспомнили и римские манипулы, и Цезаря, и Велизария… Кто-то уже использовал такое построение, даже вот в древнее время, а сотник-то и не знал.

– Мне бы, други, про половцев больше узнать, – нарочно потупился сотник. Есть такой прием в науке управления, показать, что ты и ничего толком не знаешь – хотя знаешь, конечно, позвать на помощь других, те помогут, причем с удовольствием, а потом твою же идею за свою примут, как бы та идея ни казалась им плохой, как бы против ни выступали прежде… Теперь же это не просто – «младого Михайлы предложение», а «совета решение, сообча»!

Объяснили, не чинясь, наперебой, и на сотника уже посматривали не свысока, как прежде, а вполне даже дружелюбно, можно сказать – по-братски.

Ничего нового хитрый сотник для себя не услышал, однако имидж свой поднял неимоверно: все теперь воспринимали его не как наглого молодого выскочку, а как человека спокойного, умного и прислушивающегося к мнению старших.

О высокой маневренности половецкого войска Михаил и так уже знал – все же кочевники, по-другому было бы странно. Степняки были с детства привычны к быстрым и длительным переходам. Типичная половецкая тактика – внезапные нападения, ложные отступления, подготовленные засады. Нередко легкая конница лишь обстреливала врагов из луков, избегая вступать в ближний бой.

В походе войско сопровождал обоз с запасами продуктов и снаряжения. Везли и разобранные тяжелые самострелы, используемые для штурма городов и крепостей, – вдруг да пригодятся? Обозные повозки также применялись для защиты стана от внезапных нападений – ставились в круг, такой вот «бургваген», как у более поздних чешских гуситов.

Легковооруженные конники вооружалась луками, дротиками, боевыми топориками, саблями, копьями, арканами. Защитное вооружение состояло из кожаных доспехов, шлемов и небольших круглых щитов. Тяжеловооруженные всадники – были у половцев и такие – имели доспехи из железа. Помимо щитов использовали кольчуги, ламеллярные доспехи, металлические шлемы с бармицами и антропоморфными забралами-личинами. Тяжеловооруженные половецкие воины сражались длинными копьями и саблями, боевыми топорами и шестоперами. Основным метательным оружием был тяжелый композитный лук.

– Они обычно так нападают, – переяславльский воевода Онфимий, высокий рыжебородый муж, показывая, разводил руками. – От тут мы, а вот – они… Выскочат – и прямо на нас… Только это, братцы, так кажется! Не доскачут, повернут, но стрел выпустят немеряно! И спасения от того нет.

– А как же щиты?

– Ну-у… Я ж то и говорю – стрел-то во множестве… Какие-то да попадут. А потом – тяжелая конница – строй пехотный прорвет с наскока и…

– Ну, там уж дело понятно, коли строй прорвут, – махнул рукой Охрятьев. – Надо сделать так, чтоб не прорвали… Но чтоб и сами могли наступать, даже пешими. И вот тут этот вот наш квадрат… или как ты сказал-то, Миша?

– Каре, господин полков… воевода!

– Во, каре! Что для того надобно?

– Большие щиты, кольчуги длинные, шлемы с бармицами да личинами, – быстро перечислил сотник. – Еще копья бы подлинней! Ну и, само собой, – поучиться бы перестроениям.

– Поучимся. – Федор Анисимович спокойно пригладил бороду. – С завтрева и начнем.

Тренировались с неделю – уж выпала такая возможность. Каждый день, с утра и до полудня, все пешие воины строились в каре, щетинились копьями – конница же пыталась их опрокинуть, прорвать…

«Разбор полетов» проводил лично воевода во время обеда, собрав за столом всех своих военачальников, всех, так сказать, «полевых командиров», начиная с сотников. И в который раз уже Михаил дивился уму, деятельности и деловитости этого человека! Вот уж точно сказано – человек на своем месте. Ничем не гнушался Федор Анисимович: и других выслушает, и сам лично поучит. Вот со щитами управляться – самолично учил!

– Видал я нынче, как вы щиты-то за собою таскаете! Будто не щиты, а девок умыкнули на свадьбу. А щиты-то – не девки! И с презреньем к ним относиться нечего. Впрочем, как и к девкам. Токмо я посейчас не про девок – про щиты. Вот про эти вот, про большие, ромейские, кои многим так не по нраву – тяжелы, неудобны, мол!

Воевода замолчал, догрыз косточку и запил квасом. Обеденный стол был накрыт прямо в степи, невдалеке от неширокой речки, под сенью чернотала и ив, охваченных буйной весенней листовою.

– Допрежь, чем губищи-то кривить, нужно ж понимать, что такое щит! – продолжал поучать воевода. – Щит – это вооружение, защитное вооружение. Сие форма оружия. И скажу более точно – разновидность оружия. Щит ограждает и защищает. Щит обеспечивает значительное улучшение защиты воина, особенно в легкой короткой кольчужице или в кожаном панцире. То так. Но! В то же время щит – даже такой длинный – почти не уменьшает способность воина к нападению. Щит может закрыть почти половину тела, позволив оружию оставаться скрытым и готовым к удару! Воин, используя щит, может безнаказанно шагнуть вперед и нанести страшный и быстрый удар словно бы из ниоткуда. Щит позволяет бойцу сближаться против копий врага и оставаться под летящими стрелами. Он может быть оружием сам по себе, и редкий воин применяет его только как простую защиту.

За боевой учебой не забывали о деле. Кроме собственно разведывательного подразделения, Мишиной Младшей стражи, разведку вели и все остальные отряды – «хоругви», так что все данные стекались в штаб, включающий в себя воеводу Охрятьева и нескольких бояр. Именно они решали, стоит ли выносить новость на обсуждение «совета» или же целесообразней будет вынести быстрое решение от имени воеводы, единолично.

Расположение главных сил врага вопросов не вызывало – об этом уже знали. Правда, не знали, когда половцы собирались напасть, а в том, что они нападут, ни у кого никаких сомнений не было. Хитрый воевода планировала сделать так, чтобы враги напали тогда, когда он их будет ждать… и даже знал, как все это устроить. В думы свои он и посвятил сотника, вызвав как-то вечерком в шатер…

Начал прямо, без обиняков:

– Вот что, Миша. Так мыслю – вражины тоже разведку ведут и у нас своих соглядатаев имеют. Ну не могут же не иметь, а?

– Не могут, – согласно кивнул сотник. – Думаю, это кто-то из бродников… ну, из тех, новых, из пополнения…

– Согласен, – Федор Анисимович нахмурил брови. – Миша, их надо найти!

– Есть, господин воевода! – вскочил из-за стола сотник.

Воевода тут же ухватил его за руку и глухо расхохотался:

– А садись, садись-ка! Не убегай допрежь приказу… Поведай-ка мне, старику, как искать собираешься? На вот, медок стоялый… глотни… Ну?

– Уф-ф! – крепкий мед оказался – с непривычки-то прямо искры из глаз! Хотя всего-то градусов двадцать восемь, много – тридцать. Не водка, отнюдь!

– Я видел, ты, Миша, иногда сам с собой рассуждаешь…

Вот ведь – и это усмотрел! И когда только успел-то?

– Так ты не стесняйся – так же, как для себя, и рассуждай! А я послушаю.

– Ну-у… – сотник махнул рукой. – Как скажете. Итак, на чем обычно палятся шпионы? Ну… в смысле – на чем можно поймать соглядатая…

– Я понял, понял… Ты продолжай.

– Во-первых, – Михайла загнул палец, – на излишней суетливости – без нее ничего не узнаешь, особенно когда надо быстрей. Во-вторых, на излишних тратах… Ну, ведь не за просто же так они кому-то служат?

– Та-ак…

– Ну и, в-третьих, классически – на связи!

– На чем?

– Ведь добытые сведения нужно еще как-то кому-то передать. Где? Каким образом? Тут думать надо.

– Молодец! – одобрительно кивнув, Охрятьев потер ладони. – Дальше.

– А дальше – работаем со всех трех сторон, – улыбнулся сотник. – Бывает, торговцы наезжают – кто у них что да почем берет? Может, кто-то обновками хвастает? А ведь трофеев еще нет… Еще хорошо б присмотреться – кто не в свои сани лезет? Ну, не надобно человеку там быть, а он там. Просто гуляет? Или – не просто?

– Тоже ясно.

– И для того, господин воевода, не худо бы к бродникам людишек верных внедрить!

Федор Анисимович крякнул и тихонько засмеялся:

– Не знаю, что значит внедрить… Но наши люди там есть – за бродниками присматривают, каждый день с докладом. Кое-какие подозрительные уже на примете есть.

– Так ведь и славно! Теперь еще бы связь… Как могут? Заранее обговорить встречу в условленном месте? Вряд ли… А вдруг мы не там пойдем? Тогда как? До конца еще не понимаю.

– А я – понимаю, – азартно подмигнув, Охрятьев разлил баклажку по кружкам. – Пей! Так вот – встреча будет в том месте, где обязательно будем мы. Не сможем не быть! Что смотришь? Много одинаковых слов? Ну, извини…

– Да я это… – замявшись, Михайла хряпнул сразу с полкружки. – Думаю, где такое место? Какой-нибудь половецкий город? Брод? Водопой?

– Все последнее – в точку! – в голос захохотал воевода. – Завтра к полудню – Колчан-река. Приток Данаиса. Ныне, весной, – полноводна, а к середине лета пересохнет – русло одно. Там и брод, и водопой – то для коней важно. Для людей питье мы обозом везем… Коням же да собакам – вот. Уж никак не пропустим. И враг об этом знает! Чай, не дурней нас. Знаю! У меня зять из половцев – из тех, что давно уж с нами дружны… Так вот. Там, у Колчана, и камыши, и рогоз, и кусты разрослись – есть где укрыться, спрятаться… Или что-то оставить. За рекой – верстах в трех – каменные бабы. Тоже недалеко – и приметнее некуда! Так вот, Миша. Водопой – мой, бабы – твои. Ищем! Ловим! Однако же незаметно… А дальше… – Федор Анисимович хищно прищурился. – А дальше уж поглядим.

Михаил давно уже стал своим в этом средневековом мире, но тем не менее иногда поражался встреченным умнейшим людям! Что книжник, боярин Аникей, что княжий дознаватель Ставрогин, или вот опять же – воевода Федор Охрятьев. Умники! Философы! Таких умных во все века еще поискать, и будущее – не исключение. Да и главного-то врага – суздальского князя Юрия – тоже дураком не назовешь. Мерзкие свои комбинации разыгрывает как по нотам, не успеваешь отвечать. А надо успевать… иначе… Иначе – тьма, мрак и крах всему делу, всему тому новому, что есть уже в Ратном и, дай-то бог, вскоре распространится по всей Русской земле!

Коричневую бурно разлившуюся речку стремительные всадники Михаила Лисовина пересекли с ходу. Глубины-то оказалось – по колено, лишь кое-где по грудь – об этом заранее предупредили люди воеводы, они же и показали брод.

– И эту желтую воду будут пить лошади? – с сомнением покачала головой Добровоя. – Что-то не верится.

– Там, ниже по течению – разлив, – указав рукой на излучину, смуглоликий Ермил пустил коня рядом с девой. – Широко, привольно. И вода не как здесь – чистая.

Въехав на пологий пригорок, сотник придержал коня и осмотрелся. Вновь, как и прежде, швырнуло в глаза разноцветным импрессионизмом привольной степи, ударил в голову пряный запах трав!

Ах, сколько цветов, прямо больно глазам! Позади, у реки, осталось золотое приволье калужниц, сразу же под копытами коня серебрилась полынь, а чуть дальше, впереди, широким голубым океаном колыхались высокие травы. Налетевший ветер перекатывал бирюзовые волны, принося горький запах полыни и гарь далеких степных костров.

Безмятежное море трав перемежалось широкими разноцветными полосами: лиловыми колокольчиками и фиалками, синими васильками, золотистой россыпью лютиков, алыми маками, тусклым белым золотом отцветающих одуванчиков и ромашек. Хороша степь весною, казалось, так и смотрел бы, не отрываясь, на всю эту красоту, вдыхая медовый запах таволги, любуясь палево-золотистыми перистыми облаками – далеко, у самого горизонта. Там же, вдалеке, виднелись два каменных истукана – идолы неведомого степного народа.

– Ермил – направо, остальные – за мной, – подгоняя коня, распорядился сотник.

Нынче он взял с собою не всех: четверо, десятник Ведимудр – старший, Глузд, Неждан Лыко и здоровяк Авраамко оставались в наряде при общем обозе. Все правильно: прибывшие рати наконец-то разгрузили «заводных» – запасных – коней, однако обоз требовал присмотра и охранения, за чем пристально следил сам воевода.

С Мишей отправились пятеро парней и половчанка Лана, с Ермилом же – все прочие, в их числе Добровоя, Трофим и юный Изяслав-Славка, так смешивший сотника своей «пионерской» внешностью. Да уж, по внешнему виду тут и пятнадцатилетние в большинстве своем сущие дети. Но как со взрослых – спрос.

– Встречаемся здесь же, в четвертом часу дня.

– Есть, господин сотник! – обернувшись, отрапортовал Ермил.

В четвертом часу дня… за час до сумерек. А сумерки в степи коротки, один только миг, раз – и сразу ночь. Лишь в бархатном темно-синем небе – яркая луна и звезды.

Махнув рукой на прощанье, Ермил повел свой отряд к видневшемуся впереди большому серому камню, а уже от камня повернул направо – к каменной бабе. Высокие травы щекотали брюхо коней, кисловато-сладкий запах барбариса сменился горьким – полынью, а тот в свою очередь – терпким кипреем.

– На обратном пути нарвем – заваривать, – хозяйственно озаботилась Добровоя. Кроме косы за спиной, девушка ничем не отличалась от обычного воина: кольчуга, узкие цветные порты, сапоги из юфти, на голове – круглая кожаная шапка, отороченная беличьим мехом. Ну и меч, нож, арбалет с запасом стрел.

Ехавший следом «юный пионер» Изяслав улыбнулся:

– Люблю иван-чай – вку-усно!

– Тебе и жареные лопухи вкусно! – подогнав коня, засмеялся Трофим. Красивый, обстоятельный, сильный, он давно уже вызывал уважение у Славки, во всем желавшего походить на своего старшего товарища… Предателя, между прочим! Но об этом пока никто в ватаге не знал… Как не догадывались и про Неждана.

– А что лопух?.. – Изяслав ничуть не обиделся, задорно тряхнув головой. – С ревенем его сварить – да на пирог! Или, как застынет, нарезать полосками – сла-адко!

– Гляди, какой сладкоежка выискался! – засмеялась Войша. – Поди, весь мед дома поел?

– Да мало у нас меда, – Славка вздохнул и тут же расхохотался. – У деда Корнея берем, покупаем…

А иногда он и так даст. Я к ним захожу, к боярыне Анне Павловне. Мы с ее дочками дружим.

– Молодец! С боярышнями дружбу водишь, не абы с кем! – обогнав отрока, сквозь зубы бросил Трофим. Не поймешь, то ли одобрительно, то ли издевательски. Да и кому надо было понимать?

– Так, тихо все! Подъезжаем, – обернувшись, предупредил Ермил.

Все послушно затихли, поглядывая на маячившую уже совсем рядом бабу.

– Вот это я понимаю, сиськи! – Трофим не удержался, подмигнул Славке. – Не то что у некоторых…

– Значит, вот что, парни, – спешившись, смуглоликий десятник собрал всех в круг. – Трава здесь высокая, густая, кустищи, вон, разрослись… Лошадей оставим здесь… Кольчуги, шлемы – тоже. В засаде они вам без надобности. Узвар! Останешься здесь, присматривать.

– Есть, господин десятник. – Узвар – немногословный, угрюмого вида отрок – без лишних слов отошел к лошадям.

– Если что худое – покличешь уткой! Так… Остальные… Затаимся вокруг идола. Войша с Путятой – во-он в тех кустах…

– Есть!

– Трофим с…

– А можно мне с Трофимом? Мы же друзья! – чисто по-детски попросился Славка.

Ермил усмехнулся:

– Можно. Коль уж так хочешь… Тогда вы двое – во-он к тому камню… А Никодим с Кольшей – к барбарисовым зарослям… Я же буду вас всех обхаживать, так что – услышите утку – сразу не шлите стрелу. На Царьград отзыв – Пинск. Вся ясно?

– Ясно, господин десятник!

– Да!

– Тогда исполняйте. Вперед.

Путяте едва минуло четырнадцать. Или вот-вот должно было стукнуть – кто те года считал? Разве что покойная матушка, сгинувшая в недавнюю лихоманку, когда пустели от мора деревни, когда почти полностью вымерла вся Нинеина весь. Не помогло и колдовство Нинеи Всеславны! Коренастый, невысокого роста, Путята лицом был пригож, бел, правда с веснушками. Волосы имел рыжеватые, правда, не такие огненные, как у десятника Велимудра – поспокойнее, да. Семья Путятиных считалась на селе не то чтобы совсем уж бедной, но к бедноте клонилась, скатывалась, особенно после мора… ну, тогда многие обеднели, вот сейчас только и поднялись, во многом благодаря нововведениям господина сотника и его непрестанной заботе.

Так что, когда Путяту, после многочисленных просьб родни, взяли в Младшую стражу, это был праздник! Парень впервые сытно поел и быстро ко всему приспособился. Сам он был немногословен, красивые фразы говорить не умел, да и писать-то научился так себе – с ошибками. Зато из арбалета бил славно! И с рогатиной управлялся – любо-дорого посмотреть.

– Здесь и спрячемся, – кивнув на заросли краснотала, оглянулась Войша.

Путята молча кивнул. Эту странную девушку он побаивался и не понимал. Дева ведь что должна? Замуж и деток рожать каждый год. Мужа, семью обихаживать, в поле работать и все хозяйство вести. А не скакать на коне черт-те где, с мечом на поясе и самострелом за спиной! С такой вот точкой зрения соглашались все, и то, что молодой сотник привечал Добровою, очень многим не нравилось. Вовсе не потому, что задевало их личные интересы, просто явно нарушался очень важный постулат: полностью игнорировалась общественная мораль, вот то самое «что люди скажут». Миша это понимал прекрасно, но покровительствовал странной девушке специально, но не назло, а имея целью пробить дорогу новому. Так сказать, не потворствовать средневековой косности – пусть привыкают! О том и с дедом был разговор, и со старостой, и со многими наставниками. И все в результате согласились – надо так надо.

Тем не менее косые взгляды на Войшу бросали… Что же касаемо родственников, то те малость подуспокоились. Девка в поход военный отправилась… Сгинет – так с глаз долой, из сердца вон, а ну как не сгинет, а с добычей хорошей вернется? Вот тогда-то ее и замуж, тем более сотник намекнул на некоего весьма перспективного десятника… Чем не жених? Сегодня – десятник, завтра полусотник, а там, глядишь, и до воеводы дорастет! Если в бою на чужбине не сгинет…

Нарвав травы, Добровоя с Путятою устроились в кустах вполне себе уютно. Главное, что отсюда хорошо просматривались и подходы к каменной бабе, и примятая широкой колеею трава – степная дорога. Это ведь только кажется, что степь – сама по себе степь, без конца и без края. На самом-то деле в ней и дороги, и тракты, и тропинки охотничьи – все есть.

– Вот смотри, Путята, – с дороги могут сюда свернуть. Какой-нибудь всадник. Вынырнет из травы…

– А мы заметим?

– Ну, ясен пень! – девушка рассмеялась. – На то мы тут и поставлены… О! Слышишь?

– Что, скачут уже? – встревоженно встрепенулся отрок.

– Да нет. Просто… пеночка у дороги поет… Ну слышишь же? Фью-фью…

Парнишка прислушался:

– Ага…

– Значит, там нет никого. Все спокойно… А вон, чуть левей – малиновка… И вот это – чвык-чвык – зяблик!

– Ну ты это… – Путята просто не смог выразить словами все свое восхищение. Сам-то он так хорошо разных птах божьих не знал. Мало кого распознавал, разве что сороку, ворону, утку… ну, кукушку еще – ее любой узнает.

– Вообще-то я тоже раньше птиц не особо знала, – чуть помолчав, призналась девчонка. – Меня Горислава, подружка, научила, а ее – муж, варяг Рогволд.

– Это та Горислава, что на усадьбе Брячиславы-вдовы жила? Горька?.. – Путята округлил глаза.

– Горька, – согласно кивнула Войша. – А ты ее знал, что ли?

– Я-то знал… Вот она меня – вряд ли. Слишком мелок был… – парнишка неожиданно улыбнулся. – Помню, как за ней Велька… десятник Велимудр… в кусточках подглядывал. А она ему – лошадиной бабкой. Зуб выбила, ага!

– Так ты сам это видел?

– Не-а. Большие ребята рассказывали. У нас там, на выселках, рядом с Васильковым, кумовья жили. До мора еще.

– Ой! Кречет кричит! – насторожась, Добровоя посмотрела в небо… – Что-то не видать. Может, там, дальше… О! Вот опять… Слышишь?

– Ага…

– И пеночка запела… Странно…

– А вот и утки! – усмехнулся парень.

– Утки? Ага-а…

Кусты рядом зашевелились…

Разведчики переглянулись и дружно вытащили ножи.

– Царьград! – глухо вымолвили из зарослей.

– Пинск! – Войша тут же откликнулась, заулыбалась.

Из кустов показался Ермил.

– Что это вы тут… с ножами? Утки не слышали?

– Просто так. На всякий случай…

– На вся-акий слу-учай! – передразнил десятник. – Ну, что тут у вас?

– Спокойно все. И никого, – доложив, Добровоя вдруг вспомнила: – Только – кречет!

– Кречет?

– Ну, кречет тут где-то… Охотится… А пеночка поет себе! Словно оглохла. Не боится ничуть.

– Бывает, – расслабленно кивнув, Ермил все же глянул на небо. Какая-то хищная птица все же маячила в вышине, парила, расправив крылья. Сокол? Орел? Кречет?

* * *

Откуда взялся здесь, посреди степи, этот огромный камень, наверное, знали лишь древние забытые боги. Может быть, он лежал здесь всегда, с незапамятных времен, а может – притащен был специально, для жертвенника или капища. Больно уж подходящий, приметный, округлый, а сверху – ровный, как стол.

Славка, недолго думая, забрался на камень и, приставив ладонь козырьком ко лбу, восторженно оглядел округу:

– Ой, Трофиме! Какая же лепота! Там вон – красно все от маков, там – сребрено – полынь, а вон, ближе – злато… лютик, что ли? Еще синее-синее – верно, васильки, а далее все в бирюзе!

– Дорогу видишь?

– Дорогу? А! Вон она, колея – трава примята. Отсель – две сотни шагов.

Где-то совсем рядом внезапно закричала какая-то птица.

– Похоже, кречет, – спрыгнув с камня, прислушался Изяслав. – Вон и жаворонки вспорхнули – услышали. Сейчас он их…

– Кречет, говоришь… – прищурясь, Трофим задумчиво покусал губы. – А ну-ка, друже, сбегай к дороге… Глянь, нет ли каких следов?

– Ага! – радостно закивал отрок. – Посейчас и метнусь – быстро!

– Ну и добре. Вернешься – доложишь!

Дождавшись, когда парнишка скроется в высокой траве, Трофим воровато осмотрелся и, приставив ладони ко рту, закричал кречетом. В ответ послышался точно такой же крик, совсем-совсем рядом!

– Ну, здрав будь, Трофиме! – вышел из-за камня знакомый мужик, Иванко Дрозд, из ратнинской Брячиславы-вдовицы холопов. Тот самый, что с Кочубаром…

– И ты будь здрав, – напряженно откликнулся юноша. – Что-то давненько не появлялись… Я уж думал – сгинули.

– Не надейся! – Иванко смачно сплюнул в траву. – Мы все здесь и всегда будем рядом. Слушай, что тебе надобно будет сделать. Да внимательней! Запоминай…

– Трофим, друже! – внезапно выскочил из зарослей запыхавшийся от быстрого бега Славка. – Забыл спросить-то, а какие следы… Ой! Здоров, дядько Дрозд! Ты-то хоть как тут? Продали, что ль?

– Убег! – холоп хмыкнул и неожиданно громко расхохотался. – Как там в Ратном-то? Давненько ведь не был!

– Да и мы давненько, дядько Дрозд! – Изяслав растянул губы в широкой доверчиво-наивной улыбке. И впрямь, рад был встретить земляка здесь, далеко-далеко от родных мест.

– У тетки Брячиславы пегая корова отелилась… Правда, может, и при тебе еще… А ты вот что, дядько! Коли в бегах, так давай к нам. Вместе, на половцев…

– Славно придумал, паря! – ощерился Дрозд. Сунул правую руку назад, за спину, нащупал за поясом рукоять ножа. – Так, верно, и сделаю… И ведь не с пустыми руками приду! У меня, вишь, злато… Вона! Холоп протянул ладонь…

– Да где? – Славка с любопытством подался вперед – рассмотреть. Никакого золота на ладони не было!

Зато в правой руке лиходея сверкнул нож… Острое лезвие мгновенно вошло парнишке меж ребрами, прямо в сердце!

Славка даже не вскрикнул – сразу обмяк мешком, да, осев наземь, завалился на бок. В уголке губ его показалась тонкая струйка крови…

– Готов, – Дрозд деловито вытер нож об траву. Вот тут только Трофим дернулся:

– Ты… ты что же наделал-то? Это ж я теперь виноват буду! Скажут – не доглядел.

– Так он воин, а не дите, – холодно прищурился убийца. – И присматривать за ним ты не обязан. Скажешь, пошел на разведку – к дороге. Напарника оставил у камня. Вернулся, а он уже и остыл. Тут же степь – всякого народу полно. Бродники, сброд – они ж еще хуже половцев! Вот и польстились… Давай, помогай! Сапоги с него снимем, пояс… рубаху… Заодно – дело наше обговорим!

– Ножом зачем же?! Лучше б стрелой…

– Стрелой так стрелой… У меня тут лошадь рядом… Чай, лук в саадаке найдется!

Примерно через полчасика у камня послышалось кряканье. А затем – тайное слово:

– Царьград!

– Пинск… Ой, господин десятник! Беда!

* * *

Сотник расставил своих вокруг каменной бабы – на вид куда более старой, нежели та, к которой отправился Ермил. Приземистая, с едва намеченной резцом каменотеса грудью, баба смотрела точно на запад узкими щелочками-глазами.

– Видите тележный путь? Во-он, за ромашками, – привстав в стременах, Михайла указал камчой.

– Это где трава примята?

– Да, там. Лана, остаешься со мной, остальные – туда. Не надо прятаться – просто ездите кругами, туда-сюда. Враги знают про наше войско и вас примут за разъезд… Коим мы, вообще-то, и являемся.

Отдав приказ, сотник усмехнулся и пояснил:

– Тот, кто увидит вас, постарается остаться незаметным… Для вас! Ну, а дальше наше дело. Вперед!

Проводив глазами отъехавших ратников, Михаил со своей юной напарницей неспешно направились к истукану.

– Если б тебе нужно было оставить послание, где ты спрятала бы? – подъехав, поинтересовался сотник.

– Смотря что, – тут же уточнила половчанка.

– Поясни! – Михайла вскинул брови.

– Ну… – девушка ненадолго задумалась. – Скажем, если послание на пергаменте или бумаге, нужен футляр и более-менее сухое место. Здесь росно по утрам – вымокнет. Было бы подходяще дупло или какое-нибудь дерево… Но деревьев здесь поблизости нет, одни кусты, да и тех мало…

Замолкнув, Лана вдруг дернулась, встрепенулась:

– Дозволь спросить, господин?

– Спрашивай!

– Почему ты думаешь, что половцы именно сегодня передадут указание своим людям?

– Скорей – заберут, – уточнил Миша. – Если вчера не забрали. А завтра уже может быть поздно! Мы знаем, где их кочевья, и они знают, что мы это знаем. Не сегодня-завтра – сражение! Грядет великая битва. Не-ет, ждать они не будут. Они… или – их люди.

– Так ты думаешь…

– Да! Могут и с нашей стороны прийти… Но скорее – уже пришли. Так где бы ты спрятала?

– Зарыла бы в землю у подножия идола… Или вообще бы не прятала.

– Вообще?!

– Просто написала бы что-то на самой бабе. Правда, может смыть дождь… Но пока сухо…

– На самой бабе…

Напарники переглянулись… Спешились… И дружно обошли бабу.

– Ну вот они, надписи! – Лана показала на покрывавшие подножие идола значки, похожие на детские стрелки – тюркские руны.

Судя по всему, знаки были нанесены углем. Значит, спешили… И те, кто сюда явятся, тоже будут спешить. Без всякой оглядки на погоду, на возможный дождь. Впрочем, почти всю неделю стояла сушь, а легкие перистые облака, иногда возникавшие в небе, на хмурые дождевые тучи ничуточки не походили.

– Будем ждать, – негромко промолвил сотник. – Вон в тех кустах схоронимся… Кстати, ты не можешь это прочесть?

– Нет, – половчанка отрицательно тряхнула головой. – Руны ведают жрецы великого Тенгри. Я же не жрицей была и даже не служанкой – чагой. Просто рабой.

– Тогда сотрем от греха… – сорвав пучок травы, Михайла принялся деятельно стирать знаки, к нему тут же присоединилась и Лана.

Вдвоем управились быстро.

– Что будем делать, если явятся? – тихо спросила девушка. – Может, позвать остальных?

– Позовем, если понадобится. – Взяв коня под уздцы, Михайла зашагал к зарослям. – Правда, не думаю, чтоб их было много. Скорее, двое, трое… Зачем им внимание привлекать?

Привязав коней просто накинули уздечки на ветки напарники расположились рядом, в траве. Просто уселись – и никто бы их не увидел, даже если бы очень захотел, высота травы позволяла.

Ударил в нос пряный запах таволги. Защекотали руки бархатные медвежьи ушки. Миша сорвал травинку, протянул между пальцами:

– Петушок или курочка?

Была в детстве такая игра. Если собранные меж пальцами тычинки густы, значит – петушок, если редкие – курочка… или наоборот.

– Ну-у… пусть курочка, – интересно, половчанка тоже знала эту игру! Ну, так половцы всю жизнь среди трав.

– Точно – курочка! – разжал пальцы сотник. – Я загадал – значит, все хорошо будет.

– Ага…

Лана потянулась с чисто детской непосредственностью, зевнула, прикрыв рот рукой. В карих, вытянутых к вискам, глазах ее отразились желтые искорки солнца, золотистая челка упала на лоб.

Красивая девочка, что уж тут говорить… И взгляд такой… лукавый. О-очень опасный взгляд!

– Жарко…

Лукаво щурясь, Лана сняла пояс и быстро стащила верхнюю рубаху, оставшись в одной нижней – из светло-серого полотна с затейливой красной вышивкой – оберегом. Под тонкой тканью виднелись острые пупырышки сосков… Да что там – виднелись, торчали в полный рост!

Не столь уж и маленькая у нее грудь… Да и вообще, с зимы девушка сильно изменилась, покруглела… уже не замухрышка-подросток, но – дева! Не воробышек – лебедь…

Похоже, хитрая половчанка прекрасно поняла, какое впечатление производит сейчас на сотника. Да и не только сейчас…

Снова потянулась, встала на колени, осторожно выглядывая из травы, отвела рукой ромашки…

– Пусто, господин сотник!

– Да я вижу…

– Ой! Шершень!

И в самом деле, вокруг кто-то тихонько зажужжал, что-то полосатое залетало кругами – шершень? Шмель? Оса?