Текст книги "Обручник. Книга первая. Изверец"

Глава двадцать первая

1

Если это и снилось ему, то самую малость, в пору, когда он произнес:

– Господи! Благослови меня на труд грешный, может быть, даже богохульный, но так необходимый, чтобы люди узнали суть и правду.

А дальше все происходило явно наяву. С гор медленно, как бы держанный где-то вверху за хвост, змеем Горынычем спускался туман. То и дело из-за пазухи у него выныривал и снова исчезал орел. Мелкая птичня, как ей и положено при виде орла, металась из куста в куст, выискивая ту гущину, куда он при всем желании не докогтится.

Пахло только что прошедшим стадом.

Прикусив листок кизила, но при том не ощутив во рту ни горечи, ни кислины, Сосо, почему-то брезгливо, отплюнулся им. И вдруг увидел под своими ногами пояс, похожий на усохлую змею.

Он нагнулся, чтобы его поднять, и откачнулся: потому как это все же была змея. Причем неизвестная ему дотоле.

Он схватил камень, чтобы размозжить ей бошку, как чей-то голос остановил его.

– Ты что, дал ей жизнь? – спросил незнакомец.

– Нет, – ответил Сосо.

– Ну а зачем тогда ее у нее отнимаешь? Что она тебе сделала?

– Но ведь она может ужалить…

Незнакомец, а им был худенький с выпуклыми ключицами старичок, хиловато усмехнулся.

– Нас чаще кусает страх, чем сами змеи. Ведь у них нет злобы…

– Ого! – перебил старика Сосо. – А Шалву вон как тяпнула. В больнице едва выходили.

– Он, наверно, наступил на нее? Или пнул?

– Нет, просто хотел убить.

– Ну вот ты сам и ответил на свой же вопрос.

Змея же тем временем исчезла.

– Где я часто бываю, – продолжил незнакомец, – величайшее множество змей. Но никогда они меня не трогают.

– Значит, вы, – выпалил Сосо, – святой!

– Нет! Я просто знаю, что у них нет злобы, есть обыкновенное желание жить и защищать себя тогда, когда на них посягают.

А тем временем туман, сползши ниже, перестал казаться змеем Горынычем, а превратился в некую бурку, в которую хотелось немедленно завернуться, поскольку повеяло прохладой.

– А птицу-то отпусти, – произнес старик, указав на камень, который Сосо все еще держал в руках.

И едва он разжал пальцы, как с его ладони действительно вспорхнула и улетела в туман какая-то птица.

Сосо, как это всегда делал, кулаком протер глаза, думая, что вослед за птицей и исчезнет пришелец.

Но он никуда не исчез, и Сосо – теперь уже более пристально – рассмотрел его.

Одет был незнакомец во все черное, и только красные полосы на рукавах и подоле его убранства говорили, что там, где он обретается, не приверженцы однотонья.

На голове, однако, у него был лист обыкновенного лопуха, от жара чуть привялый по концам.

– Что ты знаешь о себе? – вдруг спросил старик.

Сосо смутился. Точнее, даже не смутился, а этак дернулся, словно давешняя змея собралась опутать его по ногам.

– Ну знаю, что мне двенадцать лет. Что у нас в Гори…

– А ты знаешь, что в каждом камне есть свой каприз?

– Конечно! Когда огреют…

– Нет, не в этом смысле.

Старик сделал два шага вперед и оказался почти вровень со скалой, обсиженной теми птичками, что, завидя орла, унырнули в кусты.

– Вот этот камень, – указал он на острые зазубрины, – как бы приглашает: «Следи за ходом моих мыслей». А глянь вот сюда.

На этот раз он указал на камень, чем-то напоминающий колесо и который много раз Сосо со своими друзьями пытался сверзить с горы.

– Да, – как бы побывав в его мыслях, продолжил старик, – он напоминает колесо, символизирующее вечность души и приливы и отливы жизни. Прилив, как ты понимаешь, это бытие, а отлив…

– Смерть! – догадливо воскликнул Сосо, вдруг почувствовав, что может и дальше демонстрировать свои способности.

– Поэтому когда берешь камень в руки, – продолжил незнакомец, – найди ему то применение, какому он предназначен.

Где-то зашаркали шаги, и Сосо не порывисто, как это раньше делал, а неторопливо этак обернулся.

За спиной никого не было.

– Это я проверял твою чувствительность, – признался незнакомец. – И мне понравилось, что у тебя исчезла суета. Потому как именно она еще издали дает понять, с кем ты имеешь дело.

– А как вы сделали так, что там, – он кивнул назад, – кто-то шел.

– Я – мысленно – попросил камень, чтобы он свалился на дорогу.

– И он вас послушал?

– Как видишь.

– А у меня такое может получиться?

– Пока нет.

– Почему?

– Потому что ты еще не знаешь своего предназначения.

– А вы – знаете?

– Естественно.

– И кто вы?

– Я – Особый человек.

– Вы хотели сказать – «Особенный»?

– Нет, Особый. Даже произносится с большой буквы.

– И что же в вас особого? Хотя… – Сосо запнулся.

Действительно, было глупо без удивления воспринимать пришельца. И все же он – на уровне своего молчания – задал тот самый, как ему теперь казалось, бестактный вопрос: «А кто вас сделал Особым?»

– Особым меня нарекли ламы.

На этот раз Сосо не задал наводящего вопроса, а, глядя на тот же – с зазубринами – камень, мысленно дал ему задание и дальше вести по ступеням разговорчивости Особого человека.

– Я имею доступ в пещеры-сомати, – продолжил Особый человек, – потому как успешнее других прошел школу, в которой учат углубляться в свою душу.

Сосо опять чуть не спросил: «зачем?» Но брошенный взор на камень-колесо и на этот раз заставил его промолчать.

– В сомати-пещеры, – тем временем продолжил Особый человек, – допускаются те, кто не просто исповедует культ души, но и у кого чиста совесть, кто способен на сострадание и овладел навыком специальной медитации. Именно она позволяет обнаружить в себе так называемый «третий глаз».

Старик быстро повернулся к Сосо и отрелючим жестом указал пальцем куда-то в район переносицы:

– Вот здесь главная точка. Она едва касается нижних век.

На удавление Сосо, ему не хаватило какой-то своей энергии. Словно он в самом деле стал зависеть от камней, на которые смотрел.

А Особый человек, неизвестно почему разволновавшись, вдруг произнес:

– Только один мог в полном объеме нести знания предыдущих цивилизаций.

– Это был Будда? – спросил Сосо, тоже, кажется, без участия своей прежней догадливости.

И вдруг как бы вплыл в некую страну, пройдя через горы и другие, хоть и равнинные, но утеснения, и увидел величественный храм, где преобладали статуи людей и коней, запряженных в колесницы.

И тут же – весь в белом – с седой бородой и бусами почти до колен возник, как он понял, учитель медитации.

– Биологическая и душевная энергии, – сказал он словами преподавателя ботаники, – воплощаются в нас затем, чтобы мы сумели себя реализовать. Принять вызов, брошенный нам свыше.

И уже через минуту Сосо знал, что город, в котором он пребывает, зовется Карнал, а чудо, что осматривает, имеет название храма Гиты.

Он остановился у одной из картин и вдруг увидел себя и Особого человека, находящихся возле камня-колеса и почему-то лелеющих в руках все ту же, которую он чуть не убил, змею.

– Учение Гиты, – продолжал говорить медитатор, – это учение о человеческой мудрости. Видишь у меня на лбу мету? Она говорит, что мое внутреннее состояние соответствует ожиданию, которое на меня возложено.

Он взял какую-то дощечку и поднес ее к глазам Сосо, и неожиданно для себя тот не прочел, а понял, что там начертаны какие-то иероглифы о «третьем глазе», который как бы исполняет три функции, то есть обладает внутренним зрением, чтоб детально осмотреть свой организм, затем – опять же с помощью медитации – увидеть свою душу и лишь после этого ощутить в себе такой прилив ума, который не только даст возможность до конца понять себя, но и это же сделать по отношению к своему собеседнику.

«И врагу…» – эхово – опять же про себя, как бы в некую бездонность, подвторил Сосо.

Далее он видел женщин, у которых тот самый «третий глаз» был намазюкан на лбу. Его подводили еще к каким-то людям. Одного из которых он запомнил. Все его звали Мастер. И как Особого человека, тоже с большой буквы.

Мастер, как чуть позже понял Сосо, был учителем, потому как хорошо разбирался в религии, определяя, кому и что из этих знаний можно передавать.

И уже какой-то другий голос, который, как Сосо потом понял, принадлежал свами – человеку высшему из местеров, сказал, что Высший Разум передает свои знания именно через людей, способных учить.

Далее на него сыпались разного рода имена. Из них – он только не понял, по какому именно поводу, – но запомнились такие, как Ананта Кришна.

Кажется, тот был Мастером. Потом Сабва Манаям. Про него говорили, что он может загипнотизировать даже облако.

Сосо пришел в себя, когда в сознание прорисовались такие знаки: «Соу и км». А чуть ниже стояло несколько иное, латинское написание.

– Это великие слова, – сказал другой Мастер, с битой сединой бородой и почти бесцветными глазами.

Именно эти глаза бросались такими взглядами, от которых становилось томительно в груди и вроде даже останавливалось само сердце.

– Это последнее послание Высшего Разума человечеству.

– Почему – последнее? – уточнил Сосо.

– Потому что больше не будет.

И тут довершился некоторый наплыв на уже бытующую картину и новый, точнее даже сказать, свежий голос произнес:

– Сейчас ты находишься в храме Ашрам Рамы Кришны.

Сосо огляделся.

В этом храме не было засилья разного рода скульптур, равно как и религиозных картин, изображающих опечаленных мудрецов. Зато тут пахло какой-то неведомой Сосо травой. Она, казалось, прямо прорастала сквозь стены.

И в храме преобладал оранжевый цвет. Сами стены были исполнены в этих тонах, равно как и служители носили соответствующие тоги, имея на рукавах заметную оторочку.

А тем временем, какой-то голос довольно настойчиво втолковывал, что Раджа йога на то и существует, чтобы избранным дать возможность заглянуть во Вселенский Разум.

И вдруг Сосо потянуло поинтересоваться, чем отличается разум простого человека от того, на который так усердно уповают Мастера и Особые люди.

И как бы сам себе ответил, что роль духовного развития, наверно, и есть мерило осознания высшего постижения тела, когда оно перестает быть простой принадлежностью, а переходит во власть бесконечного бытия.

Ему показалось, что он наумничал что-то несусветное, когда Мастер с желтыми глазами – своим взором – подтвердил, что это именно так, и добавил:

– Тебе необходимо услышать еще одно непостижимое другими название.

Сосо передернулся, потому как внутренний подмыв повелел было произнести это слово без подсказки. Но Мастер опередил его:

– Ее зовут Шамбала.

– Это страна или только столица некого государства.

– Шамбала – обитель высших существ.

– А что такое сомати? – полюбопытничал Сосо на всякий случай, понимая, что на этот вопрос может не последовать ответа.

Но желтоглазый Мастер ответил:

– Это состояние тела, при котором за счет духовной энергии…

И некий другой голос добавил:

– Обмен веществ снижается до нуля.

– В этом состоянии, – подхватил Мастер, – человек посвящается тому высшему, что руководит жизнью на земле.

– Тебе многое еще надо будет узнать и постигнуть, – опять произнес неведомо откуда исходящий голос. – Но всему свое время. А сейчас всмотрись вот в эти два портрета.

Сосо упулился в них.

На одном был изображен изможденный старик с каким-то ястребиным взглядом. На втором – дородная тетка, явно тяготеющая к кухне.

– Это французский ясновидец Нострадамус, сказал голос.

– А рядом с ним только что оплаканная нами Елена Блаватская.

– А кто она? – поинтересовался Сосо.

– Посвященная, – ответил голос.

– Во что?

– В тайны всех миров и оущущений.

– Она знала, о чем я думал?

– Не только ты, но и все человечество.

– И могла расшифровать те самые магические буквы?

– Не могла, а расшифровала. Это после нее мы стали повторять главную заповедь современной цивилизации: «Реализуйтесь сами?» Каждый самостоятельно должен обрести силы как физические, так и духовные и подчинить себе власть высшей энергии.

Далее он стал говорить, что психическая к физическая силы, пересекаясь, как бы оспаривают первенство. И вот очень важно понять, что направленная сила всегда созидающая, а ненаправленная разрушающая. А психическая энергия делиться на цетростремительную и центробежную.

Сосо стало скучно, потому что рассказ был почти что такой же, как в школе.

Но тут заговорил желтоглазый Мастер:

– Каждому, кто обрел право жить, надо предаваться самоанализу, углубляясь в собственную душу.

– А Бог какой пользуется силой? – понаивничал Сосо, согнав с носа надоедливую осу.

– Бог вне силы. Он настолько всемогущ, что ему не нужно утруждать себя какими-либо понятиями.

– Он воздействует через пророков, – подхватил было умолкший уже голос.

Сосо вскинулся так, словно его все же укусила та самая змея, которую – в последний раз – он видел на картине в тибетском храме.

И в тот же миг Сосо оказался в Гори, подле подножья горы, где общался с Особым человеком. Да и тот тоже оказался на прежнем месте.

– Нате? – Сосо протянул какой-то фрукт, который ему вручили там, где он только что побывал.

– Откуда ты узнал, что я люблю помело? – поинтересовался Особый человек. И следующим вопросом бросал себя же в догадку: – Тебе сказали, как меня зовут?

– Да, – просто ответил Сосо. – Ваше имя было Хайдар до того, как ламы выбрали вас Особым человеком. А сюда вы отправились под кличкой Корнак – погонщик слонов.

И Сосо увидел перемену, которая сразу произошла с Особым человеком. Исчезла та значительность, с которой он исподлобно поглядывал на Сосо.

– Ты спрашивал, с чего все началось? С обряда сати.

– И что он из себя представляет.

Особый человек еще больше похмурел. Камень, который он держал в руке, рассыпался в пыль.

– У меня умер отец, – тяжело начал он. – И по обряду сати мать должна быть сожжена вместе с ним.

Сосо почувствовал тошноту.

– И это все произошло на ваших глазах? – спросил он.

– Да.

Особый человек, или Корнак, а точнее Хайдар, вздохнул.

– И когда горела моя мать, кстати, умирала молча, казалось, без мучений, я и увидел вход в ту пещеру, где находится сомати.

Ко мне подошел лама Шри и сказал, чтобы я плясал нотч. И вообще чтобы не горевал. И тут я увидел, как богиня Дурга убила демона Махишасуру.

Это все происходило недалеко от Сарнатха, около Варанаси.

Где внутри холма покоятся мощи Будды.

Потом я отправился на Дхаулагири.

– Это где? – полюбопытничал Сосо.

– На Гималаях. Там, в час откровения, поочередно явились Джаганхир – падишах династии Великих Моголов, потом Тадж-Махал – гробница, в которой помещен прах монгольского императора Шах Джахана и его жены Мир-ун-нисы, имевшей титулы Нур-Махал, что означает «Свет дворца» и Нур-Джахан, в переводе «Свет мира», третьим я увидел Бахудара-шаха Второго, последнего представителя Великих Моголов. И тогда лама Шри мне сказал:

«Ты должен взять себе новое имя Дромодер – то есть одногорбый верблюд, пройти всю пустыню Гоби, посетить Кавказ, Алтай и отнести горсть земли от усыпальницы Великого Могола в Индии до гробницы Тамерлана в Самарканде».

В его руках появился кожаный мешочек, в котором, как понял Сосо, и была та земля.

Весь этот разговор как бы размагнитил, что ли, Сосо. Исчезло ощущение сказочности, которое преследовало его все последнее время. И Особый человек не казался каким-то особенным. У него была более чем обыкновенная судьба. И только сожжение живьем матери как бы вывело из общего ряда и, может, из-за сострадания, изменило его жизнь.

Особый человек полез в карман и, когда уже Сосо приготовился к тому, что тот вытащит оттуда давешнюю змею, увидел на его ладони золотую монету.

– Это мохур, – сказал. – Ее имеет каждый синх.

– Ученик? – догадался Сосо.

– Правильно. А теперь я тебе дам несколько особых советов.

Сосо приготовился слушать. А Особый человек, неожиданно найдя плоский камень, стал на нем писать невесть как оказавшимся у него в руках углем.

Это были, видимо, все же заповеди. И первая из них звучала так:

«Легче всего отречься от того, что было, чем сделать то же самое по отношению к тому, что будет».

Сосо отвел взор от письмен. Заметил, что туман, оформясь в облако, теперь толокся возле вершены горы, не собираясь, однако, пасть дождем.

Орла больше видно не было. И птичья мелюзга вовсю расхрабрилась, а одна какая-то пичуга даже села Особому человеку на плечо.

А Особый человек все продолжал писать:

«Дети природы не должны думать, что рождены, чтобы отравить ей жизнь».

И Сосо вдруг почувствовал, что скучает. Как-то ему стало тягостновато находиться рядом с Особым человеком. Захотелось пойти к друзьям. Или домой к матери. И, конечно же, рассказать обо всем, что с ним приключилось последнее время.

«Без усилий даже разумным существом стать невозможно», – прочитал Сосо очередную заповедь и тут же услышал голос Особого человека:

– А запомнить тебе надлежит только одно. Отныне ты не принадлежишь себе.

– Как это? – вырвалось у Сосо.

А Особый человек продолжал:

– В мире было слишком много мудрецов, чтобы пытаться кланяться каждому из них. Но Высший Разум един. И тебе – со временем, конечно, откроются те тайны, ради которых и принимаешь ты теперь на себя прозвание Посвященного. Вместо Великой Елены Бловатской.

Сосо не успел задать главного вопроса: почему именно он и какая за это полагается кара или тягота, потому как в свои двенадцать он уже понял – в жизни ничего не происходит даром или за так.

Но Особый человек исчез.

Так же внезапно, как и возникнул.

И с неба грянул ливень.

Безгрозный, но злой.

Он смыл все то, что для Сосо написал на камне Особый человек. И вообще, кажется, не оставил никаких признаков его пребывания в Гори.

2

Сосо не думал, что его когда-нибудь так будут преследовать шорохи. Ни какие-то там другие, пусть и сходные с ними, звуки, но именно шорохи, как правило, возникающие из ощущения полной тишины.

И вот нынче, только он улегся спать и даже, кажется, заснул, как его сбудил шорох. Этакий вкрадчивый, даже въедливый, чем-то напоминающий тщету мыши, которая пытается вылезти из пустого ведра.

Он возжег свет, походил по всем углам, где в доме стояли ведра, опрокинул их вверх дном и улегся снова.

Шороха не было.

И тут какой-то наплыв смыл его мысли о шорохе и о звуках вообще, потому как перенес в некое место, обставленное разноуглыми немыми камнями. И Сосо – во сне – подумал: из какого же из них выйдет Особый человек, чтобы продолжить с ним все то удивительное, что пришлось пережить ему в том смутный, но все же памятный день.

Правда, порою ему казалось, что все, о чем он теперь вспоминает, было обыкновенным сном. Вернее, не обыкновенным, а, можно сказать, придуманным, поскольку перед этим он прочитал дневники князя Алексея Дмитриевича Салтыкова, в свое время прозванного «Индейцем», о его путешествии в Гималаи.

Именно оттуда он почерпнул, что такое «паланкия». Это довольно игривое слово означало не танец и не песню, а тяжелую, изнурительную работу, ибо было средством передвижения в той же Индии. Это когда шесть пар боевых ног по целым ночам, поскольку днем передвигаться было невозможно, копытили ту непроходимость, по которой пролегали нужные путешественнику дороги.

Книжка была снабжена картинками. На одной из них слон вез двухколесную телегу, в которой находился, по всему видно, некий господин. Верхом же на слоне сидел волохатый индеец с видом независимого придурка. А впереди, видимо указывая, куда ехать, шел мальчишка с хворостиной. Индианки же, чередой вышедшие из леса, перехахатываясь, смотрели на путешественника.

На второй картине туземцы плясали. Сосо даже запомнил название танца, было в нем что-то грузинское – катхакали.

Но Сосо по-настоящему взволновала третья картина. На ней были изображены две с выпростанными грудями женщины.

Они были, конечно же, красавицы.

А рядом жался невзрачный аборигенчик, видимо, их хозяин или муж. И какая-то мучительная несправедливость виделась во всем этом. Такое женское роскошество и такое мужское убожество.

Еще в той книге Сосо заинтересовала карта. На ней много было названий, которые тут находились в обиходе. Да что там слова, даже фамилии некоторых горийцев совпадали с такими портами как, скажем, Кочин. Именно под таким прозванием на их улице жил русский купец, который водил керосиновую лавку. Правда, прозвище у него было «Кочка». А один учитель носил фамилию Мардас. Точно такой порт обретается возле Калькутты.

Стоит ли говорить, что, прочтя путевые заметки князя Салтыкова, Сосо тут же стал изображать себя путешественником. Даже что-то наподобии «паланкина» соорудил. Правда, тех, кто бы его таскал, не находилось. Если двое соглашались, то четверо отказывались. А сын того же Кочина Василий сказал:

– Ты вон меня тащи до горы, тогда я тебя до Куры.

Пересмешливый Василий потому все время и ходит с неотухшими синяками. Это он как-то бузнул учителю Мардасу:

– С вашей фамилией только полицейским быть.

– Почему? – интеллигентно поинтересовалоя учитель.

– Чтобы в морду давать без предисловий.

И Кочка получил по физиономии.

Раздобыв поношенную клеенку, у которой, однако, был чистым испод, Сосо перерисовал карту Индии, куда вошли Непал и цейлон, и стал – мысленно – бросать себя в путешествия по этим всем диковинным местам, тем более что князь описывал свое пребывание более чем скудно.

И что ему особенно нравилось эти названия, которые носили поселения, скажем: на том же цейлоне – Нувара Элия. Или – там же – Коломбо.

Если первое путешествие как бы обкружило Индию со всех сторон, то второе, показанное на карте пунктиром, начавшись в Бомбее, а окончившись на цейлонском Галле.

Сосо опять пробудил шорох.

Но на этот раз он был не только объяснимым, но и реальным. Это пришла с работы мать. Вернее, даже не с работы, а с ночного бденья. Кто-то подрядил ее приглядеть за детьми.

О том, что с ним произошло в тот достопамятный день, Сосо так и не сказал. Хотя подмывало не столько пооткровенничать, сколько школярам поведать о том, как побывал в неком месте, где находится те самое сомати.

Тем более что книгу князя Салтыкова они читали вслух и, конечно же, всяк по своему грезили о путешествии.

Наскоро ополоснувшись, Сосо засобирался к друзьям. Мать же, переодеваясь за занавеской, где не виделись, а только угадывались ее движения, спросила:

– Как ты думаешь, Бог нам поможет? Ведь существуем, в чем только душа держится.

И, кажется, он только теперь увидел ту убогость, какая сопровождает всю его жизнь. И как-то заныло сердце, облилось жалостью к матери, которая из последних сил тянет лямку их бытия. А ведь у других…

Он вдруг вспомнил одну из заповедей, которые начертал на камне Особый человек. Она гласила: «Не завидуй кто в чем-то, но преуспел больше тебя. Он обкраден уже тем, что не испытал твоего разорения. И когда с ним случится такое, возгневит небо за то, что оно немилосердно к нему».

И Сосо ответил матери, отпахнувшей занавеску и выглядевшей более чем привлекательно.

– Бог обязательно поможет нам, ибо мы единственные, кто не просит у него больше, чем он может.

Мать глянула на сына со страхом восхищения. Еще ни разу не говорил он так складно, хотя учителя духовного училища, где сейчас проходил курс наук, говорили, что он башковит и сметлив. Но ведь не до такой же степени, чтобы говорить как проповедник.

И она спросила:

– Это ты где-нибудь вычитал?

Сосо не ответил.