Текст книги "Пирамида не-творчества. Вневременнáя родословная таланта. Том 1."

• «Если музыкальное развитие Модеста Мусоргского (1839–1881) шло более или менее равномерно, то общее образование со времени поступления в Школу гвардейских подпрапорщиков (Петербург, 1852 г.) получило не совсем благоприятное направление. Будущие гвардейцы (старшие именовались «господами корнетами», младшие – «юнкерами») должны были научиться красиво стоять в строю, маршировать, отдавать честь, четко выполнять ружейные приемы, командовать солдатами и при случае уметь защитить «честь мундира». Приготовление уроков и серьезные занятия считались среди воспитанников скучным и недостойным делом. Отношения с преподавателями держались на основах военной дисциплины и подчинения. Старшие воспитанники часто жестоко третировали младших – отнимали ужин, булки, чай, заставляли прислуживать себе. А.И.Куприн в романе «Юнкера» ярко описал эту традицию, назвав ее «дурацким обычаем, собезьяненным когда-то, давным-давно, у немецких и дерптских студентов и обратившимся на русской черноземной почве в тупое, злобное, бесцельное издевательство». Жаловаться было не принято; ябед беспощадно били. Преподавали в школе математику, химию, естествознание, отечественную историю, русский и французский языки, закон божий. Важнейшими предметами считались военный устав и строевая подготовка. Режим дня был по-военному строг – каждый час дня расписан… Но тягой к знаниям Модест выделялся из среды товарищей, чем иногда даже беспокоил благоволившего к нему директора школы Сутгофа. «Какой же, mon cher, выйдет из тебя офицер», – отечески журил воспитанника директор…» (из книги Е.Абызовой «Модест Петрович Мусоргский», СССР, 1985 г.);

• Нравы закрытого военно-учебного заведения, – Училища правоведения, куда поступил Петр Чайковский (1840–1893), отличались бездушным формализмом. Первой обязанностью было объявлено безусловное, нерассуждающее повиновение. Не должно быть ни своих мыслей, ни своих понятий о долге, ни своего, отличного от других способа веселиться…» (из книги В.Черняка «Невыдуманные истории из жизни знаменитых людей: От великого до смешного…», Россия, 2010 г.). «Впрочем, некоторый дух «гуманности», чего-то свежего и, может быть, свободного, в эти годы уже начинал проникать в стены Правоведения… Но с самими учителями у учеников не завязывалось никаких отчетливых, длительных отношений. Были среди них добрые, были и свирепые, но почти все отличались казенной серостью, а если и были люди выше среднего, то на педагогическом поприще своего гения отнюдь не проявляли» (из книги Н.Берберовой «Чайковский», Франция, 1937 г.). «Мы скоро поняли и почувствовали, что становились номерами, под которыми справляли свою функцию воспитанников», – пишет князь В.Мещерский, тоже воспитанник Училища правоведения. «В мое время, – писал П.Чайковский в 1883 году, – экзамены в Училище правоведения были даже не лотерея, где бы все зависело от удачно вытянутого номера, а просто комедия. Все было основано на узаконившихся традициях разнообразного мошенничества, в которых очень часто принимали участие и сами преподаватели, входившие в стачку с учениками…»;

• «Сын мелкого парижского чиновника, Огюст Роден (1840–1917) своим творчеством составил эпоху в истории скульптуры, дал импульс творческим исканиям различных по направленности мастеров скульптуры 20-го века. «Небольшая начальная школа ордена иезуитов была неподалеку от дома, и сначала Огюст бежал туда чуть ли не бегом», – пишет биограф Родена – Дэвид Вейс. Радостное возбуждение Огюста тут же погасло при виде серого мрачного фасада и после знакомства со строгими отцами-наставниками. Это были люди средних лет, придирчивые, резкие и не терпящие возражений. Он сразу почувствовал себя великим грешником. Задавать вопросы воспрещалось, следовало только отвечать. Школа Вальде-Грас состояла при семинарии, и обучение закону Божьему составляло основу программы… Это была школа для бедняков, где презирали развлечение и всякую подобную чепуху и ставили целью воспитать людей трудолюбивых, довольных своим местом под солнцем и глубоко преданных власти… Однажды на уроке географии Огюст Роден нарисовал карту Священной Римской империи. Учитель разорвал ее. Когда его опять поймали за рисованием, учитель, с размаху ударил его линейкой по пальцам. Пальцы болели так сильно, что неделю он не мог взять в руки карандаш. В следующий раз Родена подвергли телесному наказанию…» (из книги В.Черняка «Невыдуманные истории из жизни знаменитых людей: От великого до смешного…», Россия, 2010 г.);

• «С 1862 год Виктор Васнецов (1848–1926) учился в духовном училище в Вятке. После этого он продолжил учебу в духовной семинарии…» (из сборника Д.Самина «100 великих художников», Россия, 2004 г.). «Духовное училище и семинария размещались в трехэтажном каменном здании, окрашенном некогда в желтый цвет, но теперь облупившемся, обшарпанном… В училище муштра, в семинарии скука. Учитель русского языка, он же регент архиерейских певчих, был горький пьяница. Нес околесицу. Бывало, отрезвев, сам с удивлением прислушивался к тому, что говорил. И снова начинал клевать над кафедрой сизым носом и засыпал. Ничто не нарушало крепкого сна – ни топот, ни свист, ни выкрики, ни бумажные стрелы, пущенные в него. Не трезвее был и Мышкин, преподававший математику. Медицину преподавал городской акушер. Над ним потешались. Больше всего смеху бывало на уроках ботаники и физики. Эти предметы преподавал священник. Батюшка называл семинаристов дураками. Они к этому привыкли…» (из книги В.Черняка «Невыдуманные истории из жизни знаменитых людей: От великого до смешного…», Россия, 2010 г.);

• «Иван Гончаров (1812–1891) поступил вместе с братом в Московское коммерческие училище, в младшее отделение. Однажды в письме к Н.Гончарову от 10 января 1868 года, он возвратился на волне своей памяти в те недостославные времена: «Об училище я не упомянул ничего в биографии, потому что мне тяжело вспоминать о нем, и если пришлось вспомнить, то надо бы было помянуть лихом, а я этого не могу, и потому о нем ни слова. По милости тупого и официального рутенера, Тита Алексеевича Каменецкого, мы кисли там 8 лет, 8 лучших лет, без дела! Да, без дела. А он еще задержал меня 4 года в младшем классе, когда я был там лучше всех, потому только, что я был молод, то есть мал, а знал больше всех. Он хлопотал, чтоб было тихо в классах, чтоб не шумели, чтоб «не читали чего-нибудь лишнего», не принадлежащего классам, а не хватало его ума на то, чтобы оцепить и прогнать бездарных и бестолковых учителей… Нет, мимо это милое училище!»;

• Иван Бунин (1870–1953) вспоминал: «Директором моей гимназии был старичок из балтийских немцев по фамилии Закс… Пришел он как-то на мое горе на урок математики, которую я с колыбели люто ненавидел… Мне задавали какие-то вопросы… один, другой… я стоял как вкопанный с мелком в руках, ничего не понимал и молчал. Директор с жалостью посмотрел на меня и во всеуслышание на весь класс процедил: «Тупоголовый!» Это было последней каплей, и такого я стерпеть не мог. Я немедленно посмотрел на него, точно внезапно пробудился, и тем же тоном ответил ему: «Остроголовый!» Скандал получился невообразимый. Меня хотели исключить из гимназии. Отца вызвали из деревни для объяснений… Историю эту как-то замяли, а гимназию я вскоре навсегда покинул по собственному желанию…» (из воспоминаний А.Бахраха «Бунин в халате и другие портреты. По памяти, по записям», российск. изд. 2005 г.);

• «Ги де Мопассан (1850–1893) поступил в семинарию в Ивето (Франция, 1863 г.). Он чувствовал себя очень несчастным, совсем не будучи подготовленным к дисциплине и отсутствию свобода передвижения… Многим известно, что представляла собой в то время семинария в Ивето, эта «цитадель нормандского духа», где встречались сыновья богатых землевладельцев и местных аристократов; они поступали туда, чтобы изучать латынь, некоторые из искреннего стремления к священническому званию, а большинство – с целью избежать воинской повинности… Все тяготило его, все в этом доме было ему враждебно, а больше всего его независимой натуре был ненавистен интернат. Он с сожалением вспоминал свои прогулки по морю, своих друзей-рыбаков. Недаром ухитрялся он прихварывать, чтобы получать дополнительные отпуска… Товарищи его, большем частью вульгарные, часто смешные малые, были ему антипатичны, и он вымещал на них школьные неприятности, отрабатывая свое остроумие. Ги не щадил и учителей: однажды он забавлялся тем, что изображал перед остальными учениками лекцию профессора богословия, живописавшего им муки в аду. И все же, дисциплина священников и нравы духовенства парализовали его грубоватую откровенность… В виде утешения в монастырской жизни, на которую он был обречен, молодой Ги принялся сочинять стихи: он исписал несколько тетрадей стихотворениями на разные случаи, и эти тетради впоследствии были найдены его матерью и свято сохранены. Некоторые из стихотворений были напечатаны… (из книги Эд. Мениаля «Ги де Мопассан», российск. изд. 1999 г.);

• «В то время (в Шарлевильском коллеже, Франция, 1869–1870 гг. – Е.М.) Артюр Рембо (1854–1891) горделиво драпировался в тогу юного безверия и анархии. В классе он вел себя вызывающе, проклинал Наполеона, «приведшего революцию к глупейшему краху», уснащал свои сочинения призывами к мятежу, риторическими обращениями к теням Робеспьера, Сен-Жюста, Кутона и ставил в тупик преподавателя истории, аббата Вилема, коварными вопросами о Варфоломеевской ночи или драгонадах (карательные меры против протестантов при короле Людовике ХIV – Е.М.). Затем мало-помалу совершенно перестал заниматься некоторыми предметами… Он с увлечением занялся стихотворством. Не один раз учитель математики накрывал его за сочинением стихов на уроке. Он даже перекладывал на французские стихи свои письменные работы по латыни…» (из книги Ж.Карре «Жизнь и приключения Жана-Артюра Рембо», Франция, 1927 г.). «…У всякой медали есть две стороны; абсолютное незнание математики составляло негативную пару необыкновенным способностям Артюра в других областях. Он притворялся, что не умеет даже делить, и учитель, г-н Барбез, регулярно получал сюрпризы – вместо решения задачи в контрольной работе он мог прочесть латинские стихи… Даже когда Рембо получал задание написать сочинение о французской революции, он и тут считал уместными крамольные фразы вроде: «Дантон, Сен-Жюст, Кутон, Робеспьер, молодое поколение ждет вас!.. «Говорят, он был робким, – пишет один из тогдашних учеников коллежа, – но мы помним его безапелляционный, даже наглый, должен заметить, тон; мы помним, как уверенно он разговаривал с учителями, с директором, мы помним, как он любил разыгрывать своих товарищей…» (из книги П.Птифиса «Рембо», Франция, 1982 г.);

• «Гимназию Всеволод Гаршин (1855–1888) не любил… После каникул Всеволод, доведенный до исступленного отчаяния, кричал в письме: «Поп на уроке Закона божьего явно враждебно относится ко мне, но я с него собью враждебность. Вызывает он меня и спрашивает в продолжении целого урока, т. е. час, не урок, а невозможнейшие вопросы со страшными придирками, например, я говорю, что «крещение очищает нас от греха», а он: «От какого?» Я начал излагать историю прегрешения Адама, он перебивает: «Да нет! Вы ничего не понимаете! Как вы смотрите на первородный грех?» и пр. и пр. И это ровно час. Он так придирался, что у меня от злобы уже нижняя губа затряслась… Он (поп) знает, что у меня нервы расстроены, и с целью начинает раздражать человека, чтобы вывести его из себя. Как я был зол! Если бы не звонок, то я бы сделал скандал на все училище…» (из книги В.Черняка «Невыдуманные истории из жизни знаменитых людей: От великого до смешного…», Россия, 2010 г.);

• «Отчужденность, кастовые предрассудки не позволили получить систематизированного образования Бернарду Шоу (1856–1950). За четыре года учений мальчик сменил четыре школы и везде считался «трудным». Более всего его угнетал схоластический метод обучения. Как вспоминал Шоу, «в школе я не выучил ничего, а забыл многое». Причину своего отставания он объяснил много позднее: «Я не могу запомнить того, что меня не интересует. У меня капризная память, причем выбор ее не отличается строгостью. Я совершенно лишен стремления меряться с кем-нибудь силами, равнодушен к поощрению и похвале и, понятно, не люблю конкурсных экзаменов». Так он подошел к одному из своих блестящих афоризмов: «Вколачивать в человека нежелательную ему мудрость так же вредно, как кормить его опилками». Отторжение осталось на всю жизнь. Прожив 94 года, школу он называл «самым вредным этапом своего образования»;

• «Работа в лавке у отца «съела» учебу Антона Чехова (1860–1904)… Впрочем, нужно сказать несколько слов и о Таганрогской гимназии. Эта гимназия, куда отдали 9-летнего Антона, ничем выдающимся не отличалась. Скучное двухэтажное строение, скучные учителя – их характеры и занятия позднее были описаны Чеховым в «Человеке в футляре» (1898 г.). Мы остановимся на двух. Учителя латыни Урбана называли злодеем и мучителем; гимназисты однажды даже подложили под крыльцо его дома мину – но Урбану повезло. Потому, много позднее, «Чехов получал зловещие напоминания о нем: «У нас периодически повторяются самоубийства гимназистов… Вчера опять застрелился молодой человек 17-ти лет… Говорят, Урбан оскорбил его; молодая вспыльчивая натура не выдержала» (М.Громов, 1993 г.). Писавший о многих человеческих пороках, этого «учителя» Чехов в свои рассказы не впустит. Зато благодаря Чехову остался в истории учитель закона божьего протоиерей Ф.Покровский, «своеобразный священник», как называл его брат Михаил. Покровский был красив, учен, обладал приятным баритоном и всеми светскими качествами, артистичен. Он читал Чернышевского, Белинского, Герцена – «был на гребне волны». К братьям Чеховым относился с некоторой нелюбовью, вызывал к доске, а сам углублялся в газету, не слушая, ставил «три» и отправлял на место…» (из сборника В.Лютова «Русские писатели в жизни», Россия, 1999 г.). «Много испортила она (школа) моих детских радостей», – вспоминал позднее А. Чехов;

• «Мое учение – это настоящая борьба за существование и независимость, – писал сербский драматург Бранислав Нушич (1864–1938) в «Автобиографии», одной из самых смешных книг в мировой литературе. «Это была поистине беспрерывная и длительная борьба, в которой участвовали, с одной стороны, учителя и наука, а с другой – я. Разумеется, борьба была неравной, и мне почти всегда приходилось уступать; утешение я находил в мудрой народной пословице: «Умный всегда уступает». Но уступать я должен был еще и потому, что учителя, видя во мне противника, применяли один и тот же излюбленный, но весьма нечестный прием: на уроках, на экзаменах они всегда спрашивали меня то, чего я не знал. Таким образом они лишали меня возможности добиться успеха в борьбе за независимость… На протяжении четырехлетнего пребывания в школе я старательно ловил мух, ставил в тетрадках огромные кляксы, резал парты перочинным ножом; каждый день к концу занятий руки мои были так испачканы чернилами, словно я провел это время не в школе, а в красильне…» (из книги В.Черняка «Невыдуманные истории из жизни знаменитых людей: От великого до смешного…», Россия, 2010 г.);

• Мало утешительного мог вспомнить о начальном периоде своего образования художник, историк искусства Александр Бенуа (1870–1960): «Я брезгал всем, что приходило в соприкосновение с чем-либо гимназическим – и даже брезгал своими руками, которые пачкались чернилами, от засаленных столов, больше всего – от пожатия десятков нечистоплотных и потных рук. Я покинул гимназию в 1885 году. Главной причиной тому было… преследование, которому я подвергался со стороны гнусного Мичатека, и получившаяся вследствие того моя полная деморализация. Деморализация привела к тому, что я совершенно запустил не только древние языки, но и все другие предметы…»;

• «Конец отрочества отравлен гимназией», – писал Максимилиан Волошин (1877–1932) в одной «Автобиографии», а в другой характеризовал этот период своего ученичества так: «Это самые темные и стесненные годы жизни, исполненные тоски и бессильного протеста против неудобоваримых и ненужных знаний». Тоска и отвращение ко всему, что в гимназии и от гимназии, сказывались на его учебе. Учителя не понимали одаренного гимназиста. Плохие отметки он получал даже по поведению. «Причем, – писал Волошин в 1932 году, – это было не за шалости, а за возражения и «рассуждения»… Макс учился без особой прилежности, но охотно принимал участие в гимнастических литературно-музыкальных вечерах. С 12 лет Волошин начал регулярно писать стихи…» (из книги В.Черняка «Невыдуманные истории из жизни знаменитых людей: От великого до смешного…», Россия, 2010 г.);

• Александр Блок (1880–1921) рано сформировал свои литературные предпочтения и встретился с «непримиримыми противоречиями» уже на школьной скамье. Гимназия, по его свидетельству, отталкивала его «своим страшным плебейством», не соответствующим его «мыслям, манерам и чувствам поэта с рождения»;

• «Сын профессора Бугаева – Андрей Белый (1880–1934) не только плохо учился в школе, но позднее, в 1928 году, пытался найти этому объяснение. «Мой отказ от учения был моим «да», сказанным алканью подлинного учения; товарищи удовлетворялись «пятеркою»; я удовлетворялся бы только системою знания; а эта система вырастала из организации моих собственных интересов, из роста их. С 4-го класса я начинаю учиться у себя; и моя борьба с неправильным внедрением «ложной учебы» принимает вид настоящей революции: с организованным подпольем и с бомбами; решение себя обучить, минуя гимназию, минуя наш дом, крепнет…» (из книги В.Черняка «Невыдуманные истории из жизни знаменитых людей: От великого до смешного…», Россия, 2010 г.);

• «Шарль де Голль (1890–1970) – генерал, президент Франции в 1959–1969 гг. – Е.М. – учился в иезуитском коллеже на улице Божирар… Система мелочной, дотошной регламентации, не обоснованной никакой логикой, необходимость безропотного подчинения всему, что предписано, оказались для Шарля непереносимыми. Он возмущался принудительными порядками. Часто ему указывали на его недисциплинированность в занятиях…» (из книги В.Черняка «Невыдуманные истории из жизни знаменитых людей: От великого до смешного…», Россия, 2010 г.);

• Бертольд Брехт (1898–1956), писатель, режиссер и теоретик искусства, вспоминал: «В народной школе я проскучал 4 года. В течение 9 лет закутывала сонным коконом аугсбургская реальная гимназия, и за это время мне не удалось сколько-нибудь существенно воспитать своих учителей. Они неустанно возбуждали мое стремление к досугу и независимости»;

• «В табели Антуана де Сент-Экзюпери (1900–1944), неистощимого в выдумках и проказах, дисциплина и вежливость оценивались самой низкой оценкой – «е». Такую же оценку он получил за прилежание и опрятность. Все это создало будущему автору «Маленького принца» (1943 г.) репутацию посредственного ученика. В самом деле, школьные отметки, если по ним можно судить об одаренности человека, ничем не подтверждают будущий расцвет Антуана де Сент-Экзюпери. В 1909 году Антуан становится учеником коллежа Нотр-Дам де Сент-Круа. Курс наук он прошел на положении эксперта, и это немного спасает его от бдительного ока отцов-иезуитов, от мертвящего однообразия школьных порядков. Учился он средне, занимался тем, что его больше интересовало, вел себя не всегда чинно» (из книги В.Черняка «Невыдуманные истории из жизни знаменитых людей: От великого до смешного…», Россия, 2010 г.).

Создается впечатление, что строптивость юных гениев в принципе не укротима. «Как я был зол! – вспоминал Всеволод Гаршин (1855–1888) о своих столкновениях с учителем Закона божьего. – Если бы не звонок, то я бы сделал скандал на все училище». Серенькая жизнь семинарии с полумонастырской дисциплиной и розгами наполняют их сердца горечью и гневом, подавляя тягу к самообразованию (в прямом смысле учиться самим), но не облегчая трудности восприятия «всякого навязанного другими образования» (Л.Толстой). И все же… Какой бы светлой идеей «утвердить истинное просвещение» не оправдывался их протест, ставить в тетрадях кляксы, срывать мессы, резать школьные парты или изобретать взрывные устройства – это, согласитесь, чересчур! Даже либеральные учителя не находят своих учеников «достаточно прилежными», но зато «часто ослушными и весьма много мечтательными о самих себе».

Грехи молодости или издержки уникального творческого развития? А может быть, сразу оба «греха»? Прежде чем находить обоснование своего протеста («мир так жесток и несправедлив, а школа требует безропотного подчинения!»), им следовало бы подумать над тем, каким образом улучшить программу собственного совершенствования еще до принятия ответственного решения «учиться только у себя» («…ибо трудолюбие не сделалось еще его добродетелью… знания его вообще поверхностны, хотя начинают несколько привыкать к основательному размышлению»).

Так, Бернард Шоу (1856–1950) признавал, что его «школьная идиосинкразия» имеет и субъективные причины, которые он тоже назвал: «Был я в те лета неисправимым лодырем и балбесом и не моргнув глазом сочинял себе любые оправдания… Мне и в голову не приходило готовить уроки или, говорить правду этому всеобщему врагу и палачу – учителю».

«В те годы» – это на заре туманной юности. Как трудно говорить о программе собственного совершенствования в начале пути – и какие горестные заметы отмечаются в послужном списке, который общество заводит на художника-творца без скидок на пылкость юного ума и нежный возраст только-только в жизнь входящего!

Приходится познать правду горьких истин или, другими словами, «силу факта формального образования»: «Без дипломов никого не поощряют. Дипломы – это двери во все профессии. Только дипломы помогают продвигаться в жизни. Если вы, по глупости, владеете этим грозным оружием, вы умница. Если вы талантливы, но факультет не дал вам свидетельства о вашем образовании, вы считаетесь глупцом…» (из письма Эмиля Золя к школьному товарищу Б.Байлю, Франция, 23 декабря 1858 г.).

А что в послужном списке непризнанных талантов? С каких строк бюрократического формуляра они начинали свои биографии?

а) проваливались на экзаменах

Анри Стендаль (1783–1842) в 16 лет провалился на вступительных экзаменах в Политехническую школу и, поддавшись уговорам родственников, начал карьеру военного.

Чарльз Дарвин (1809–1882), творец новой теории эволюционного развития, был отчислен, из Эденбургского университета.

«На вступительном экзамене в Политехническую школу Эвариста Галуа (1811–1832) провалили. Галуа размахнулся и швырнул губкой в голову профессора Дине. Удар был рассчитан точно. Радостно, как будто с его плеч слетело тягчайшее бремя, Эварист выкрикнул: «Вот как бы я ответил на ваш вопрос, мосье!». И, не оглядываясь, вышел и закрыл за собой дверь. Он знал, что закрывает ее навсегда. «Что это была за тягостная неделя, – говорил Галуа. – Когда я не выдержал вступительного экзамена, меня оставила всякая надежда, сама жизнь стала мне не мила…» (из книги В.Черняка «Невыдуманные истории из жизни знаменитых людей: От великого до смешного…», Россия, 2010 г.).

Известно, что «из-за плохой памяти» великий итальянский композитор Джузеппе Верди (1813–1901) не выдержал экзамена в Миланской консерватории.

Говорят, классик мировой литературы Михаил Салтыков-Щедрин (1826–1889), написав сочинение за дочь, получил «двойку» с припиской школьной наставницы: «Не знаете русского языка»…

«Окончив в 1859 году курс риторики в лицее Сен-Луи (Париж), Эмиль Золя (1840–1902) не мог даже думать спокойно о новом сидении в классе философии и решил, миновав эту чашу, прямо сдать на бакалавра. Предприятие было заманчивым вдвойне. Исполнение его избавляло от надоевших стен лицея и наконец-то давало возможность стать на ноги, зарабатывать свой хлеб… Результат экзамена оказался плачевным: Золя поставили «ноль» за познания во французской литературе…» (из очерка М.Барро «Э.Золя, его жизнь и литературная деятельность», Россия, 1895 г.). «После неудачной попытки стать бакалавром (Париж, 1859 г.) Золя, в ноябре 1859 года, вновь появился за экзаменационном столом, на этот раз в Марселе. Марсельские экзаменаторы оказались еще более строгими и придирчивыми, чем профессора Парижа. Полный провал! Приходится окончательно распрощаться с мыслью о бакалаврском дипломе. Через 8 дней после возвращения в Париж (3 декабря 1859 года) Золя жалуется в письме к Б.Байлю на меланхолию, в которой он пребывает: «Мне 20 лет, а я не имею никакой профессии… Я хожу по зыбкому песку, и, кто знает, не погружусь ли я в него совсем?..» Без диплома, без какой-либо профессии, без чьей-либо поддержки…» (из книги А.Пузикова «Золя», СССР, 1969 г.).

«Когда известный художник Василий Суриков (1848–1916) первый раз пытался поступить в Академию художеств, он не был принят. По всей видимости, отсутствие у него необходимых умений и навыков было расценено профессорами Академии как отсутствие художественного таланта вообще» (из книги Т.Иванюк «Творчество и личность», Россия, 2006 г.).

«Виктор Васнецов (1848–1926) – российский живописец и график, передвижник с 1878 года – Е.М. – подал заявление в Академию художеств (1867 г.). Он показал прежние рисунки и выполнил новые – по заданной теме. Испытаний не выдержал…» (из книги В.Черняка «Невыдуманные истории из жизни знаменитых людей: От великого до смешного…», Россия, 2010 г.).

«В начале 1884 года Сергей Рахманинов (1873–1943) с позором провалился на экзаменах по всем обязательным предметам Консерватории. Мрачный ходил по коридору, не зная, как быть. Проклятая зачетная книжка!.. Вернувшись домой, он не пошел к бабушке. Взяв тайком в дядином кабинете витую свечу и дорожную чернильницу, он уединился в месте весьма укромном. И вскоре единицы превратились в четверки. Такую операцию Сережа ухитрялся проделывать не один и не два раза… Сергею шел двенадцатый год. О нем говорили: «Шалопай отчаянный»…» (из книги В.Черняка «Невыдуманные истории из жизни знаменитых людей: От великого до смешного…», Россия, 2010 г.).

«Казимир Малевич (1878–1935) в 11 лет открыл для себя изобразительное искусство. С этих пор он начал много рисовать и писать красками. Впрочем, все попытки художника поступить в Московское училище живописи, ваяния и зодчества, предпринятые в 1905, 1906 и 1907 годах окончились провалом. Его работы (в ту пору он подражал импрессионистам) никого не заинтересовали (из сборника К.Рыжова «100 великих имен Серебряного века», Россия, 2011 г.).

Альберт Эйнштейн (1879–1955) не смог сдать приемных экзаменов в Цюрихский политехникум.

«Крестьянский поэт, прозаик и мифотворец Сергей Клычков (1889–1937) попытался поступить на историко-филологический факультет Московского университета (1908 г.), но не смог сдать экзамен по древнегреческому языку. Тогда, бросив университет, Клычков целиком отдался творчеству…» (из сборника К.Рыжова «100 великих имен Серебряного века», Россия, 2011 г.).

В 1919 году 19-летний Антуан де Сент-Экзюпери (1900–1944) держит экзамен в военно-морское училище, но срезается на… сочинении!

б) становились второгодниками

Из «Ведомости о поведении пансионеров» за февраль 1824 года Нежинской гимназии, в которой обучался Николай Гоголь-Яновский (1809–1852): «Многие из учеников, особенно первого и второго отделений (по языкам), отмеченные в списке единицею или ничем, не успели, и не успевают, потому что приходят в класс неготовыми и неисправными, то есть без учебных пособий, без упражнений и без знания заданных уроков. Отметку за поведение получили по единице: Яновский за неопрятность, шутовство, упрямство и неповиновение…» В журнале гимназических надзирателей за тот же год имеется следующая запись: «До экзамена Гоголь состоял во втором отделении, но по экзамену не переведен в третье, а оставлен в том же отделении».

«Директор лицея Луи де Гран (Франция) настойчиво советовал мосье Галуа оставить сына, Эвариста Галуа (1811–1832) на второй год в том же классе. «Я почти уверен, что вам придется остаться в следующем последнем классе на второй год, и придете туда с плохой характеристикой, – говорил заботливый директор. – Между тем, возвратившись во второй класс, вы можете начать последний год учебы с хорошими, быть может, прекрасными, отметками». Эвариста оставили на второй год. Он вернулся во второй класс, к прежним лекциям, к прежней скуке среди новых одноклассников» (из книги В.Черняка «Невыдуманные истории из жизни знаменитых людей: От великого до смешного…», Россия, 2010 г.).

«Учился поэт Афанасий Фет (1820–1892) сперва дома, 14-ти лет был отвезен в немецкую школу-пансион в маленьком городке Верро (Выру) в Эстонии, где проучился 3 года, затем провел полгода в пансионе профессора Погодина для готовящихся поступать в Московский университет и в 1839 году поступил на словесное отделение философского факультета. Учился он плохо, в университете пробыл 6 лет вместо полагавшихся тогда четырех» (из книги В.Черняка «Невыдуманные истории из жизни знаменитых людей: От великого до смешного…», Россия, 2010 г.).

В результате «полной деморализации» и явных неуспехов в изучении гимназических наук историк искусства Александр Бенуа (1870–1960) был «оставлен на второй год без экзаменов». Два года он просидел в 7-м классе и окончил гимназию лишь к двадцати годам. «Это было слишком стыдно», – признавался А. Бенуа позднее.

«Поет, прозаик, переводчик и драматург Сергей Городецкий (1834–1967) в 1902 году поступил на историко-филологический факультет Петербургского университета. В его стенах он провел 10 лет, однако так и не смог окончить курса…» (из сборника К.Рыжова «100 великих имен Серебряного века», Россия, 2011 г.).

В письме к своей приятельнице детства Л.Прозоровской (СССР, сентябрь 1974 г.) Фаина Раневская (1896–1984) вспоминала: «Училась в Мариинской женской гимназии Таганрога… Очень плохо, оставалась на второй год…»

«В школе к Пьеру Ришару (р.1984) одноклассники относились с неприязнью… Учился Пьер плохо и умудрился 3 года проучиться в 5-м классе…» (из книги Ю.Безелянского «Кинозвезды: плата за успех», Россия, 2009 г.).

Второгодниками также были: хирург Николай Амосов (1913–2002), художник Эдуард Мане (1832–1883), военачальник Александр Брусилов (1853–1928), писатели Антон Чехов (1860–1904), Иван Бунин (1970–1953), Иван Гончаров (1812–1891), Федор Достоевский (1821–1881), Бранислав Нушич (1864–1938), Пантелеймон Романов (1884–1931), Илья Эренбург (1891–1967). И этот список далек от своего исчерпания!