Текст книги "Первая научная история войны 1812 года"

Наполеон-человек не хотел верить в разрыв с Александром, но Наполеон-аналитик, гений, воистину обладал даром прорицания. Сохранился подлинник письма Наполеона, посланного Вюртембергскому монарху еще в апреле 1811 г. (когда, как мы чуть ниже увидим, к нему стали поступать лишь первые предупреждения от его генералов о том, что русские армии усилились на границах). В нем сообщается, что по донесениям разведки, дивизии русских из Финляндии и из Сибири двигаются к границе Герцогства Варшавского. Император сообщает, что он вынужден поднять 120 тысяч человек в этом (1811) году и планирует добавить к ним еще 120 тыс. чел. в следующем (для отражения атаки русских). И показательная фраза: «Я полагаю, что Россия объявит мне войну в 1812 г.».[501]501
  Correspondance de Napoléon I. P., 1867, v. 22, p. 125.


[Закрыть] Так и произошло: весной 1812 года Российская империя объявит войну Франции.

Современный российский талантливый исследователь, крупнейший знаток русской периодики эпохи Александра I (составитель и комментатор четырехтомного сборника статей из журнала «Вестник Европы», касающихся эпохи правления Наполеона), И.А. Бордаченков, логично отмечает вехи эскалации конфликта: «По его (Наполеона – прим. мое, Е.П.) мнению, это должна была быть очередная страница в его противостоянии с Англией. Он не планировал ни захвата, ни порабощения России, не собирался ни уничтожать русский народ, ни уменьшать его веру, даже смена русского царя на кого-нибудь из клана Бонапартов не входила в его планы. Он собирался только лишить Александра I возможности вредить Франции… Он хотел так напугать русского царя, чтобы тот и думать забыл о возможности ударить в спину воюющей с Англией Империи. А затем, как уже было однажды, встретиться с ним где-нибудь на плоту посреди реки, обняться, проявить неслыханную милость, всё простить и дальше считать русских друзьями и соратниками в главной борьбе его жизни – борьбе против гегемонов океана».[502]502
  Эпоха Наполеона. Русский взгляд. Книга четвертая. М., 2017, с. 7–8.


[Закрыть] Далее И.А. Бордаченков описывает ситуацию благоденствия и удач империи Наполеона по состоянию на 1810 год, когда после победы над в очередной раз напавшей на него (в 1809 г.) Австрией: «Англичане, решившие под шумок этой войны захватить Голландию, были разбиты и бежали обратно на своей остров. В Испании дела принимали удачный оборот – повстанцы всюду терпели поражения… Французские войска снова вошли в Португалию и гнали англичан к морю».[503]503
  Там же, с. 8.


[Закрыть]

Но самым важным, по мнению этого исследователя, были реальные удачи в торговой блокаде Британии: «Это был страшный удар. Экономика Англии за год пришла в упадок. Сахар, кофе и прочие колониальные товары, приносившие раньше английским купцам баснословную прибыль, упали в цене настолько, что не окупали даже перевозку; знаменитые английские сукноделы закрывали свои мануфактуры и выгоняли рабочих на улицу, потому что все склады были забиты тканями. Целые флоты английских торговых кораблей, загруженные товарами, плавали по Балтийскому морю в надежде сбыть свой товар каким-нибудь контрабандистам, и многие из этих кораблей гибли в волнах бурной Балтики. Торговые и промышленные города Англии отправляли наследнику престола принцу Уэльскому слёзные мольбы о спасении их от разорения. …Казалось ещё немного, и Англия задохнётся под своими богатствами».[504]504
  Там же, с. 9–10.


[Закрыть]

Я должен заметить, что блокада также была тягостна и Франции, и германским государствам – но сам «проект» ведь был рассчитан ненадолго: он, безусловно, стоил подобного напряжения сил и уже подходил к успешному завершению! Итак, Наполеон был близок к тому, чтобы остановить морское пиратство Англии (противоречащее интересам всех европейских стран – в том числе России), но буквально в самый критический момент именно Россия спасла своего объективного противника, который еще долгие десятилетия будет воевать с Российской империей в Крыму и на турецких фронтах! Продолжу цитировать И.А. Бордаченкова: «В 1811 году на островах снова заговорили об опасности французского вторжения. По всем расчетам выходило, что французы будут готовы к высадке в следующем, 1812 году. Но… в начале 1811 года в Париж стали поступать тревожные сведения с востока. Русская армия собиралась на границах Великого герцогства Варшавского.

…Дворянская оппозиция формировалась вокруг императрицы-матери Марии Фёдоровны (которая, кстати, уже после поражения русских в Бородинском сражении сменит свои воинственные лозунги – и станет настаивать на заключении мира с Наполеоном – прим. мое, Е.П.) и великой княжны Екатерины Павловны, полностью разделявших мнение… о том, что мир с Бонапартом должен быть лишь краткой передышкой в борьбе с ним. …Не стоит сбрасывать со счетов и то, что после разгрома Пруссии в 1806–1807 гг. и аннексии северогерманских княжеств Францией в 1811 г. в Россию перебрались многие немецкие принцы, генералы и политики, получившие должности при дворе и в армии. …Совершенно естественно, что немецкие принцы и генералы служили России в надежде, что настанет время, когда они смогут вернуться на родину… под российскими знамёнами. И они хотели, чтобы этот момент настал как можно скорее.

…В 1811 году мало кто думал об обороне. Ситуация была довольно соблазнительной, чтобы начать войну молниеносным ударом, захватить территорию Великого герцогства Варшавского… Ближайшие французские части – обсервационный корпус маршала Даву – стояли на Эльбе, в 800 км от Варшавы.

…А войск было собрано много. Весной 1811 г. на западных границах России были сконцентрированы 17 дивизий из 27 числившихся в то время в российской армии».[505]505
  Там же, с. 12–13.


[Закрыть]

Об этом не любят упоминать отечественные авторы, но был и такой важный и длительный эпизод. Если бы Наполеон желал войны, то он молниеносно бы сразу перешел границу и напал на русскую армию, но император собирает германских монархов и князей в Дрездене, куда приезжает вместе с женой, императрицей Марией-Луизой, и тратит там почти две недели (с 17-го по 29-е мая) на приемы и светское общение! Все это нужно было, чтобы продемонстрировать Александру единство союзников Наполеона, что могло бы остановить агрессивные намерения русского царя. Но последний никогда не задумывался о потерях среди собственной армии и населения, он был полностью во власти своих амбиций и мании.

Обратимся к капитальному трехтомному труду, посвященному франко-русскому союзу 1807–1812 г. и его распаду. Его автор граф Альбер Вандаль (1853–1910) так описывает пребывание Наполеона в столице Саксонии: «Император был отвезен в королевский замок – в Резиденцию – как говорят немцы. В замке для поздравления императора с благополучным прибытием собрались все принцы саксонской семьи. По парадной лестнице была расставлена шпалерами вооруженная алебардами швейцарская гвардия, в треуголках с белыми перьями, в париках на три заплатки, в костюмах из желтой и фиолетовой тафты. Эта щеголеватая, но далеко не военная форма одежды вызвала улыбку у наших молодых офицеров, которые находили, что гвардия Его Саксонского Величества выглядит «скоморохами». Сквозь эти декорации императора провели в назначенные ему покои, самые красивые и самые большие во дворце – те покои, которые некогда занимал и украсил известный своей любовью к роскоши король-избиратель Август II.

На следующий день, по случаю приезда императора, торжественно, с пением Те Deum, отслужен был благодарственный молебен. Затем императору представлялись чины двора и дипломатический корпус. Русский посланник Каников явился вместе со своими коллегами. Император принял его милостиво и даже постарался выделить его из среды его коллег.

(…) Он принял гостеприимство саксонской королевской четы; но пожелал жить своим домом и держать открытый стол, – словом, быть в их дворце полным хозяином. Он привез с собой целиком весь свой двор – высших чинов своей свиты, военный конвой и полный придворный штат: камергеров, шталмейстеров, пажей дворцового коменданта и, кроме того, лиц, обыкновенно сопровождавших императрицу в высокоторжественные дни – обер-гофмейстерину, обер-камергера, обер-шталмейстера, заведующего личными делами императрицы, трех камергеров, трех шталмейстеров, трех придворных дам. В его свите находились люди с самыми знаменитыми фамилиями старой и новой Франции: рядом с Монтебелло были Тюреннь, Ноёль, Монтескье. Взяв с собой огромное количество служащих, целый штат лакеев и поваров, император приказал перевезти в Дрезден свое серебро, великолепный ларец императрицы, драгоценности короны – словом, все, что внешне могло возвысить и украсить высокое положение.

…Вслед за приездом императора начался нескончаемый съезд принцев Рейнской Конфедерации. 17-го утром приехали принцы Веймарский, Кобургский, Мекленбургский, великий герцог Вюрцбургский – примас Конфедерации.

(…) Сколько шуму, сколько волнений, сколько жизни! Везде приготовления к празднествам. На улицах и площадях спешно воздвигаются декорации; шестьсот рабочих приспособляют залу итальянской оперы под спектакль-гала. Шум спешных приготовлений, гомон толпы покрываются ежечасно раздающимися пушечными выстрелами. Сто выстрелов в честь приезда Их Австрийских Величеств, сто выстрелов в начале Те Deum, затем три залпа из двенадцати орудий для обозначения разных стадий церемонии; в то же время саксонские гвардейцы, расставленные вокруг храма, производят стрельбу из мушкетов. Возбужденный этим грохотом, блеском и разнообразием зрелищ народ наполняет улицы, перебегая с места на место, смотря по тому, привлекает ли его внимание новый предмет или уже перестал интересовать его.

(…) По всему видно, что теперь государи, по молчаливому соглашению, признают над собой высшую власть, законно восстановленный сан, и в эти дни Наполеон поистине является императором Европы. Теперь, после длинного ряда Цезарей германской расы, он выступает в роли наследника Рима и Карла Великого – римского императора «французской нации» (выделено мной, Е.П.); но главенство старой империи, зачастую просто почетное, превратилось в его руках в грозную действительность. И чем дольше тянется свидание, тем рельефнее выступает и развертывается во всем своем блеске эта действительность.

(…) В последние дни своего пребывания в Дрездене, желая удовлетворить любопытство публики, он (Наполеон – прим. мое, Е.П.) стал показываться толпе. Он проехал по Дрездену в один из музеев, служивших украшением саксонской столицы. 25-го в королевском имении Морицбурге была устроена охота на кабанов, куда высочайшие особы поехали в открытых колясках. Только Наполеон привлекал всеобщее внимание, хотя на нем был «очень простой охотничий костюм» – у него было принято, что его охотничьи костюмы должны служить ему два года. В другой раз он выехал из дворца верхом, в сопровождении блестящей свиты, проследовал на правый берег Эльбы и объехал вокруг Дрездена по горам, которые окаймляют город и командуют над ним.

На белом коне, покрытом ярко-красным, сплошь вышитым золотом чепраком, впереди своей свиты в блестящих, шитых золотом, мундирах, он ехал шагом, один, на виду у всех, так что его характерный силуэт резко отделялся от группы. Его конвоировали саксонские всадники – белые кирасиры в черных латах. За ним шла громадная толпа немцев, которые, хотя и сознавали унижение своей родины и бесконечное число раз клялись в ненависти к притеснителю, тем не менее, все подпали под его обаяние; все преклонились пред тем, что было великого, прекрасного, подавляющего в этом человеке. Медленно проезжал он по гребням гор, любуясь расстилавшейся пред его взорами картиной – прелестными долинами, освещенными солнцем полями; холмами, покрытыми пестреющими виноградниками, дачами, украшенными весенней зеленью; поместьями, окруженными трельяжами из виноградных лоз и покрытыми цветами террасами; лесистыми вершинами Саксонских Альп с их уходящими вдоль зубчатыми очертаниями – всей этой гармоничной и живописной оправой, в которой покоится расстилающийся на обоих берегах реки, окруженный садами, лесами и горами Дрезден. Он останавливался на знаменитых своими видами пунктах, позволял толпе близко подходить к себе, смотреть на себя и, не торопясь, совершать свою торжественную прогулку».[506]506
  Вандаль А. Сочинения в четырех томах. Наполеон и Александр I. Том IV. Разрыв франко-русского союза. Ростов-на-Дону, 1995, с. 402–427.


[Закрыть]

Я специально привел эту пространную цитату, чтобы показать, что у Наполеона уже все было: слава, почет и комфорт. Во время пребывания императора в Дрездене Лейпцигский университет даже присвоил одному из созвездий (пояс Ориона) имя «Наполеон».[507]507
  Ришелье. Оливер Кромвель. Наполеон I. Князь Бисмарк: Биогр. Очерки. М., 1994, с. 205.


[Закрыть] Кстати, это именно те три звезды пояса Ориона, которые так сходно коррелируют с расположением великих египетских пирамид в некрополе Гизы. Большего достигнуть было невозможно и не нужно. У «космического» императора не было необходимости и желания влезать в какой-то новый поход в страну без красивых пейзажей и приличных дорог. А вот Александр не только жаждал реванша, но и завидовал всему этому. У него не было талантов Наполеона – зато случайным образом (по рождению) оказался под рукой огромный ресурс – бесправный и невежественный народ. При помощи английских денег, оружия и иностранных советников он им и воспользовался.

Отвлечемся, однако, на один нюанс, который нам будет важен в последующем повествовании. Показательно свидетельство секретаря русского посольства в Дрездене А.В. Ведемейера. Он описывает вечер, проведенный «в кругу одного почтенного соотечественного семейства, находящегося в Дрездене для воспитания детей и которое, подобно всем добрым русским, питало ненависть к поработителю…».[508]508
  Отечественная война 1812 года глазами современников. М., 2012, с. 10.


[Закрыть] Напрашивается вопрос: почему это семейство так любило родину в столице Саксонии – одного из главных союзников Наполеона в 1812 году?! Почему это семейство не воспитывалось в обожаемой России? На самом деле – это тема отдельного исследования, о котором до меня не задумался ни одни историк: сколько русских жило во Франции и в странах-союзниках Наполеона в 1812 году? Ведь они продолжали жить там, и когда всем было понятно, что вскоре разразится конфликт. Более того – они остались там и во время войны! Я нашел ряд свидетельств (часть из них будет упомянута в следующих главах) – но разыскания в этом направлении необходимо продолжить.

Далее. Уже перед самым началом кампании 1812 г. Наполеон все еще ждал того, что Александр I согласится на переговоры и на возобновление выполнения условий Тильзита. Поразительно, что буквально за несколько недель и дней до начала войны император требовал от маршалов терпеть даже и провокации русских – только бы до последней возможности сохранить мир и возможность договориться, чтобы избежать гибели людей. Вот один из его приказов: «У меня есть все основания полагать, что русские не сдвинутся с места, исключая, быть может, захвата Мемеля, что в военном отношении вполне законно (имеется в виду – выгодно наступающей стороне, русским – прим. мое, Е.П.), но с политической точки зрения есть чистая агрессия. Посему в таком случае моему посланнику предписано покинуть Петербург. Однако принц Экмюльский (маршал Л.Н. Даву – прим. мое, Е.П.) никоем образом не связан с политикой и может почитать себя в состоянии мира с русскими, если они без предупреждения за несколько дней не перейдут Неман».[509]509
  Фэн А. Указ. соч., с. 34.


[Закрыть] Секретарь полководца А. де Фэн архивировал важный факт: «…Наполеон рекомендовал принцу Экмюльскому избегать всего, что могло бы в военном отношении обеспокоить русских, ибо надо обезопасить себя от нападения и не провоцировать их. Он намерен до конца сохранять возможность договоренности…»[510]510
  Там же, с. 35.


[Закрыть]

Сам А. Фэн так комментирует агрессивный ультиматум Петербурга: «Руководители петербургского кабинета, несомненно, рассчитывали на то, что подобное требование вынудит Наполеона начать войну, инициатором которой не хотел быть император Александр».[511]511
  Там же, с. 42.


[Закрыть] Однако Александр лишь мешкал переходить границу (о причинах этого промедления речь пойдет ниже), но война в отношении Франции все же была Россией официально объявлена: посол России в Париже затребовал паспорта (на языке дипломатии той поры это означало разрыв отношений), а когда посол Наполеона в Петербурге попросил о встрече с Александром (чтобы предотвратить войну) – то получил отказ. Подчеркну: только после прибытия секретаря посольства Прево с известием о разрыве дипломатических отношений (инициатором чего была Россия), Наполеон произнес: «Все решено, русские, коих мы всегда били, заговорили тоном победителей. Они провоцируют нас, и мы должны быть благодарны им за это».[512]512
  Там же, с. 57.


[Закрыть] Альбер Вандаль также акцентирует данный момент: «В Гумбиннене прибыл в главную квартиру курьер из нашего (т. е. из французского – прим. мое, Е.П.) посольства в России. Он приехал прямо из Петербурга и привез известие, что император Александр, не довольствуясь тем, что выпроводил Нарбонна, отказался принять и Лористона (посла Франции в России – прим. мое, Е.П.), запретив ему приехать в Вильну. Таким образом, царь нарушил правила международной вежливости и общепризнанные права посланников и этим еще раз доказал свое желание уклониться от всякого нового обсуждения. Наполеон отметил эту выдающуюся обиду».[513]513
  Вандаль А. Указ. соч., с. 469.


[Закрыть] И снова мы встречаем в первоисточнике тот психологический аспект, о котором я уже говорил: император не желает начинать войну, потому что, как отмечает А. Фэн: «В… доверительной беседе Наполеон говорил, что сожалеет об удалении своем от жены и сына, от Франции и созданных им памятников и учреждений. Говорил он и об Испании и трудной затяжной войне там, подогреваемой англичанами».[514]514
  Фэн А. Указ. соч., с. 55.


[Закрыть]

Кстати, о русском после, который затребовал паспорта, что стало разрывом дипломатических отношений (об этом подробнее в следующей главе), и его посольстве. Специально для маргинальных крикунов-пропагандистов, которые обвиняют США во всех бедах России со времен еще до открытия Америки европейцами, я сообщу, что ценнейшие архивы посольства Российской империи были сохранены добротою граждан США (хотя для них это было чревато проблемами). От этого американцы никакой выгоды не имели – и поступили так просто их добрых побуждений (с Францией у них в ту пору были самые добрые отношения). Воспитатель царя Александра швейцарец Фредерик-Сезар Лагарп безо всяких притеснений наслаждался парижской жизнью при Наполеоне. При этом он интриговал против последнего и помогал с переносом архивов русского посольства американцам. Вот что он сообщал в личном письме Александру: «Когда Ваш посол в 1812 году из Парижа уезжал, доверил он посланнику американскому несколько ящиков, содержащих архивы Вашего посольства».[515]515
  Император Александр I и Фредерик-Сезар Лагарп… с. 146.


[Закрыть]

Об этом не написал ни один мой коллега, ни один исследователь 1812 года, но на лето 1812 года Наполеон вообще планировал поездку в Италию – в Рим[516]516
  Федотова Е.Д. Канова: Художник и эпоха. М., 2002, с. 236.


[Закрыть] (я напомню: он ведь еще был королем Италии!). Его сына уже называли «Римским королем», а жене был полезен тамошний климат. Важнее всего было посетить те территории, в которых Наполеон успел провести самые эффективные реформы – и символическим путешествием закрепить исторические свершения. Когда я уже нашел письменные упоминания о планах подобного визита (а это, безусловно, означает, что император французов изначально не собирался вторгаться в Россию), стали открываться и другие факты, подтверждающие данную информацию. Специально для отправки из французских дворцов Наполеона в Италию приготовили предметы интерьера – мебель в новомодном ампирном стиле. Подобные предметы сегодня можно видеть, к примеру, в Королевском дворце неаполитанских монархов, а также в музее Наполеона в Риме (при входе в первый зал – сразу справа: я попросил смотрителей показывать это русским туристам сразу по их прибытии…). Для него специально было произведено новое убранство некоторых покоев величественного Квиринальского дворца в Риме: они украшались живописными панно и скульптурными рельефами, а в спальне Наполеона планировалось разместить «Сон Оссиана» работы великого Жана Огюста Доминика Энгра (1780–1867).[517]517
  Вершитель роковой безвестного веленья. Исторические и художественные ценности Наполеоновской эпохи из частных собраний. Книга первая. М., 2004, с. 27.


[Закрыть] Не исключено, что и дошедшие до нашего времени канделябры с профилем Наполеона и римской символикой, созданные знаменитым французским скульптором-бронзовщиком Пьером-Филиппом Томиром (1751–1843), были отправлены в 1812 году во Флоренцию с той же задачей.[518]518
  Об этих канделябрах подробнее: Destins souverains. Napoléon Ier, le Tsar et le Roie de Suède. Musée national du Châteaude Compiègne. P., 2011, p. 140.


[Закрыть]

Показательно, что о слухах большого турне Наполеона в 1812 г. по Италии (а не России…) знали уже авторы русского журнала «Вестник Европы» (раздел «Известия и замечания» в № 17 за 1812 год).

О том, что Наполеон планировал визиты в Италию (а отнюдь не в Сибирь…) говорит и тот известный ценителям искусства и вообще образованным людям факт, что специально для него был создан флигель (архитектор Джузеппе Сали), соединяющий Старую и Новую Прокурации на площади Сан Марко в Венеции. Этот флигель был отделан в неоклассическом стиле – и сегодня в нем стоит бюст императора, а в соседних залах музея Коррера – множество филигранных произведений Антонио Кановы. Стоит подчеркнуть: все искусства при Наполеоне стали важнейшим направлением политики. Мало кто знает, но члены художественных цехов среди прочих льгот освобождались от военного призыва – они были равны армейцам по славе и значению в жизни страны, могли быть приняты в Орден Почетного Легиона.[519]519
  Вершитель роковой безвестного веленья… с. 43.


[Закрыть]

Об этом зачастую не задумываются даже специалисты-искусствоведы, но гений Наполеона проявился и в искусстве. Стили ампир и романтизм обязаны ему не только вдохновением от действий императора-полководца и реформатора: Наполеон лично и конкретно влиял на смену художественной стилистики. Так, именно по его желанию законодатель мод и лидер живописи той эпохи Ж.-Л. Давид убрал парящую над офицерами аллегорическую фигуру Славы (она осталась в эскизе) в полотне «Раздача орлов на Марсовом поле»:[520]520
  Там же, с. 41.


[Закрыть] а вместе с традиционным аллегорическим элементом уходила в прошлое целая стилистика! Сюжет и задачу, ставшего невероятно знаменитым и символичным портрета Наполеона на перевале Сен-Бернар, консул также сообщил его автору лично. Кстати, именно это полотно Ж.-Л. Давида несколько лет назад было просто нагло скопировано (очевидно, с помощью не менее «православного» Adobe Photoshop лишь убрали шляпу французского республиканского генерала, но ботфорты оставили без изменений…) на русскую православную «икону», которую затем выпустили в России колоссальными тиражами в виде «Святого Георгия Победоносца».[521]521
  Об этом подробнее: Понасенков Е.Н. Змей попутал. // Коммерсантъ-Власть, 2006, № 25, с. 60–61.


[Закрыть]

Далее. Фарфоровая севрская мануфактура обрела имя «императорская» – и получала крупные заказы как для дворцов Наполеона, так и для дипломатических подарков (и в моей личной коллекции хранятся восхитительные предметы с маркой Севра именно 1812 г.). Лионские ткачи, которые оказались на грани разорения, были энергично поддержаны первым консулом, а затем императором – и снова стали обеспечивать первоклассными изделиями дома разных стран Европы. Живописцы получили заказы как от императора, так и от многих семей его маршалов, министров и прочих нотаблей: так появились выдающиеся произведения в стиле ампир. Именно в этом и есть главное отличие французской революции от революции русской. Во Франции хаос был вскоре обуздан: там сумели пойти по пути созидания, смогли закрепить и сочетать все завоевания свободы с уважением к частной собственности. А есть собственность – значит, будут и обеспеченные, богатые люди; будут богатые – найдется и частный заказ на искусство, начнется конкуренция между художниками. Появится планка общественного вкуса! Это и есть нормальное существование общества. К 1812 г. дворцы Наполеона блистали выдающимися произведениями искусства – оставалось только наслаждаться всем этим, а не воевать в некомфортных условиях полевой жизни. Эпоха 1810 – весна 1812 гг. в континентальной западной и центральной Европе – вообще навевала беззаботное настроение, хотя в метафорах иронически чувствовался мотив борьбы. Подобное отчасти отразилось и в музыке. Так, Джакомо Мейербер (Giacomo Meyerbeer, урожд. Якоб Либман Бер: 1791–1864) создал ораторию «Бог и Природа» («Gott und die Natur», 1811), а скрипач и композитор Луи (Людвиг) Шпор (1784–1859) сочинил «Поединок с возлюбленной» (Der Zweikampf mit der Geliebten, 1811). Но вернемся к теме готовящегося к войне и страдающего от сексуальной нереализованности русского царя.