Текст книги "Это не страшно"

– Нам кажется, – вступил в разговор Евгений, – эта ухаживающая женщина всеми силами старается как можно быстрее загнать нашу бабушку в гроб и завладеть домом. Вы сами видите, в каком бабушка состоянии. При хорошем уходе она могла бы выглядеть лучше…

Ольга Павловна поднялась с кресла и стала ходить по кабинету, продолжая диалог.

– К тому же, у нас в Москве возникли некоторые финансовые проблемы и нам срочно необходима крупная сумма денег, да и Женя решил жениться… В общем, помогите нам и ваш гонорар составит двадцать тысяч евро. Вы меня понимаете?

– А полгода ожидания вступления в права наследства Вас не пугают? – спросил Иван Николаевич.

– Нет, наши друзья на это время нас выручат, – развеяла сомнения Ольга Павловна. – Ну, что скажете? Мы откровенны перед Вами до конца. Даже странно, доверились незнакомому человеку… Но о Вас говорят, что Вы самый приличный доктор в больнице.

– Гонорар? – коротко спросил Иван.

– Десять тысяч сейчас, десять – по завершении работы.

– Согласен! Мне тоже, какое совпадение, очень нужны деньги!

Ольга Павловна раскрыла стоявшую на коленях сумку и достала оттуда внушительную пачку купюр. Передала Ивану Николаевичу. Тот пробежал глазами по деньгам, пошелестел купюрами и положил в карман халата.

– Я позвоню, чтобы оформляли, – сказал он.

Набрал номер приемного и распорядился об оформлении бабуси.

– Простите, но на реализацию плана уйдет дня два-три.

– Чем быстрее, тем лучше, – мягко сказал Евгений. – И для Вас лучше, и для нас. Наш рок в виде сиделки может тоже действовать, со своей стороны.

– Понятно. Постараюсь сделать все быстро… Позвольте Ваш номер телефона.

– Да, конечно! – Евгений продиктовал свой номер Ивану Николаевичу.

– Ну, пойдемте, оформим бабушку, – сказал Иван и все трое вышли из кабинета.

При первичном осмотре бабушка Евсеева оказалась совсем не старой развалиной, а вполне еще соображающей особой. Она довольно четко отвечала, очень мало пускалась в посторонние рассуждения, не касающиеся задаваемых Иваном Николаевичем вопросов. Дыхание проводилось по всем полям, ритм был синусовым, стул – ежедневно. Правда, отеки на конечностях и давление оставляли желать лучшего и сильный шум на митральном и аортальном клапанах не оставляли владелице шансов на долгую жизнь. Удивительно, что при таких отеках – синусовый ритм…

Оформив историю болезни, Иван вышел покурить, пока родственники пошли провожать бабушку в отделение. Как же выйти из этой ситуации? Достал пачку денежек. Там были «еврики»: пятисотки, сотки, двадцатки. Вовсе не новенькие. Интересно, откуда? Точно не из банка! Впрочем, какая разница? Лишь бы не фальшивые.

Глава четвертая

Думки о предстоящей смерти бабушки Евсеевой не шли дальше передозировки калия. Мысли Ивана обволоклись какой-то тупостью. Стали представляться полицейские преследования, меченые купюры, судебные заседания и долгая дорога на Север, среди наглых и опасных сокамерников.

Иван бросил сигарету и пошел на «скорую», к Юльке.

Та еще расписывала карту оказания помощи.

Ладно, вечером ничего не решается! Завтра – решим. А сейчас – хорошее настроение!

На «скорой» – спокойная деловая обстановка. Диспетчер – за пультом, Юлька – пишет карту вызова. Иван подошел к ней, тихонечко нежно погладил по спине.

– Как идет процесс описания полумертвой бабушки?

– Хорошо идет. Она даже не полумертвая, а полуживая, все по стандартам. Ты же видел пленку?

– Да, действительно, бабушка – полуживая… Как тебе идут эти сережки…

– Нравятся?

– Конечно! Прежние были маловаты. Ты их дочери вернула?

– Да. Та была в изумлении сначала, говорит, мама, они тебе надоели? Нет, говорю, я себе купила новые, взрослые. Начала сразу ныть: а дашь поносить?.. Не могла же я сегодня их не надеть! – Юлька, наконец, взглянула на Ивана Николаевича с такой хитрой и обаятельной улыбкой, что теплая волна страсти разлилась по иванову организму.

– Послушай, Юлечка! У меня есть к тебе предложение: давай, все-таки, в твои выходные съездим в город, на весь день, мне ужасно хочется устроить тебе праздник.

– Подумаю, как получится. Но, я – не против!

– Ну и отлично, попозже поговорим, да? Когда все уснут…

– Как всегда, любимый…

– Ты неподражаема!.. Пойду наверх. Смотри, не таскай всех подряд, нам сегодня нужен здоровый, крепкий сон.

– Ладно, беги к себе, созвонимся!

В ординаторской Иван завалился на диван и принялся обдумывать летальный исход бабушки Евсеевой. Странно, столько лет, а ритм синусовый, опять думал он. А на ноженьках-то варикоз, да еще какой! Может отсюда плясать? Побольше антикоагулянтов? А сколько все это может протянуться? Клиенты ждут. Ну не давить же ее подушкой! Вкатить лошадкину дозу беталока? Ну и что? Разовьется блокада, отвезут в кардиоцентр да поставят ЭКС, и будет у бабушки стучать сердце даже после биологической смерти!.. Да! Задачка! Надо пойти и подробнее выспросить о ее болячках, может, что и откроется.

Нехотя Иван Николаевич поднялся и поплелся в отделение.

– Куда, девочки, Евсееву положили?

– В двенадцатую, доктор… Хватит уже накладывать, Иван Николаевич, все отделение забито!

– Первый раз что ли? У нас вечно все забито, чего ворчать попусту?

В шестиместной палате стояла жара, несмотря на вечернее время, и обычная неистребимая вонь от старых, плохо вымытых тел, мочи и остатков разномастной пищи, видимо, еще с обеда. Евсеева лежала в правом ряду посередине. Места посередине считаются у пациентов самыми неудобными, туда всегда складывают вновь поступивших. При беглом осмотре палаты можно сразу понять, что самые долголежащие – у окон, поступившие позже – у дверей. Свежие – посередке.

Иван присел к Евсеевой, прямо на кровать; единственная в палате табуретка была занята чьей-то сумкой, набитой тряпьем.

– Ну, что, Лидия Антоновна, расскажите подробнее, когда впервые стали отекать ноги?

– Да уж знаете, месяцев шесть назад. Сперва думала, что где-то ушиблась, но отекать-то стали обе ноги сразу. Врача поначалу вызывать не стали: сиделка моя, Валечка, говорит, что отеки пройдут, надо только мочегонное принимать; сама и купила – фуросемид. Начала пить его, кажный день, отеки-то начали опадать, а слабость – неимоверная!

Бабушка вздохнула и продолжила, отдышавшись:

– Валечка говорит: ничего, мяска поедим, фруктов, силенки– то и появятся. Ну, аппетит у меня неплохой, часто ем, но понемногу, как когда-то доктор наказывал, еще при муже, покойном. Муж у меня до врачей охоч был, следил за здоровьем своим, долго прожить собирался, да вот на работе и помер, аккурат за месяц до пенсии. Детки приехали, хотели меня к себе, в Москву, взять, да куда мне в миллионный город! Здесь хоть воздух чистый, да и всю жизнь прожила, Арсена своего здесь похоронила, не обижал меня никогда, все подарками задаривал, любил. Дом вон какой построил! Три этажа. Уважаемый человек был в городе…

– Лидия Антоновна, давайте об отеках. Они исчезли совсем после фуросемида?

– Аж ноги высохли, а слабость не проходила, мышцы стали болеть. Когда Валюшка моя к родственникам на неделю уехала, я доктора вызвала, все ему рассказала, он лекарства новые прописал, фуросемид этот сказал прекратить принимать. Все вроде нормализовалось, а вот два месяца назад вновь отекать ноженьки стали. А на днях внучка приехала, с правнучком Женечкой, они меня в больницу-то и уговорили лечь.

– А чем еще болели в своей жизни?

– Астму раньше признавали, тяжелые приступы были, долго преднизолон принимала, вот и вес-то от него набрала.

– А сейчас его пьете?

– Нет, уже год без него.

– И ничего, не задыхаетесь под утро, в жару? – насторожился Иван Николаевич.

– Бывает иногда, в жару, когда невыносимо уже, так я беротек брызгаю, легчает.

– Ну ладно, Лидия Антоновна, подлечим, – Иван поднялся с койки.

– А ноги стухнут?

– Конечно! Может дольше, может быстро. Полегчает!

Иван еще раз внимательно обследовал ноги-рульки и ему показалось, что где-то там должен быть варикоз.

– А варикозной болезнью не страдали никогда? – спросил он.

– Как же, было! Долго болела, еще при Арсене лечиться начинала. Вены все в узлах, ужас! А сейчас вены под отеки спрятались.

– Вот и ладно, – чуть не радостно воскликнул Иван. – Пока, мои золотые!

Иван вернулся в ординаторскую и в голове стали появляться мысли по бабушке Евсеевой. Мысль одна упорно била в точку: устроить тромбоз, устроить тромбоз… Инсульт, инфаркт, а лучше – тромбоэмболию легочной артерии. Точно! Решено! И препарат, сделающий дело, тут же всплыл в горячечной голове Ивана Николаевича, бес не дремлет! Все! Сегодня – Юлька, завтра – за дело…

За окном заметно потемнело небо. Иван отодвинул шторы. Черные тучи дикой стаей налетали на корпус больницы, забарабанил по крышам и подоконникам дождище. Время близилось к десяти. Захотелось увидеть Юлию, они в это время обычно ужинают. Сходить?

Юлька сидела с помощницей в столовой, пили чай с пирожками, больше никого не было.

– Будете с нами? – спросила Юля.

– Только чай, как всегда, – согласился Иван.

Толстая Лариса, помощница Юлии Ивановны, засуетилась у плиты, а Иван принялся нежным взглядом рассматривать предмет своей любви. «Определенно, думал он, даже жует она красиво».

– Ну что Вы на меня уставились, доктор?

– Мне нравится, как ты ешь.

– Вот опять Вы меня смущаете, – сказала Юлька хотя ничуть не покраснела. Эта их игра в комплименты давно уже никого не удивляла. Года два назад даже пошел по больнице слушок, что скоро Юлия Ивановна разбежится со своим незарегистрированным мужем и уйдет к Ивану Николаевичу. Разговоров было много, но за эти два года их постоянных встреч только раз кто-то заметил их, целующимися в каком-то закутке. Они соблюдали конспирацию, как агенты во вражеском тылу. Юлька никак не могла решиться поменять все устоявшееся на нечто эфемерное, уйдя к Ивану. На первом месте у нее стояли дети, хозяйство и благополучие в доме. Любила ли она Ивана по настоящему? Говорила – да, но сердце мужчины подсказывало, что Юлия Ивановна таким образом восполняет явный недостаток секса и настоящего мужского внимания, с горячими признаниями в любви, с дорогими подарками, преподнесенными в коленопреклоненном виде. Иван любил Юлию заметно сильнее: всегда обращал на нее внимание, выделял среди ее постоянного окружения, иногда – чересчур, мог на их совместных дежурствах просиживать рядом с нею, проводя время в пустой, с полунамеками только им понятным, всеобщей болтовне. Да, об их отношениях догадывались или знали многие, да что там – многие – вся больница знала! Странно было Юлии Ивановне только то, что ее муж ни разу еще не прибегал на разборки с Иваном. Несколько раз Юля предупреждала, что им надо реже быть вместе, мало ли что, муж узнает – убьет ее и прочую несла чушь. Иван был уверен на девяносто девять процентов, что ее Сашка все прекрасно знает, потому и пропадает иногда на две-три ночи, возвращаясь под хмельком и прося прощения, как бы не в серьез; да и Юлька сильно на него не наезжала после его загулов. Странная, глупая ситуация, неживая какая-то! Ни смертельных страстей, мордобоев, вызовов на дуэль… И опять Иван подумал: вот женюсь на ней, двое ее детей – от разных отцов, еще маленькие, Юлишна вся в заботах – то надо, это надо, без этого – вообще никак, деньги нужны… Сплошной быт! Поедем куда-нибудь, на море, на недельку? Да ты что?? В саду работы полно… Поедем позже? Нет. Там детей надо в школу собирать, урожай на носу… Тьфу! Лучше уж так, любить, волноваться, секс втихушку по больничным закоулкам и кабинетам и радость – перед очередной тайной встречей!

Все не то что-то, все не так!

Толстая Лариса уже налила ему хорошо заваренный ароматный чай.

– Кушать будете, Иван Николаевич? – спросила она.

– Ни в коем случае! – возмутился, шутя, Иван. – После девяти – категорическое «нет».

– Ну-ну, – усмехнулась Юлька. – Он сейчас уйдет к себе в кабинет и слопает сочный кусок жареного мяса. С жареной картошкой!

– Не бывать этому! Клянусь!

Чаепитие продолжалось. Болтали ни о чем. Хохмили. Появилась еще одна бригада, промокшая с ног до головы.

Болтовня с Ивана перекинулась на проблемы «скорой помощи».

Иван понемногу успокоился от собственных мятежных мыслей, искренне поблагодарил за чай, и пошел на улицу.

Дождь хлестал как из ведра, попрятались даже собаки, во множестве обитающие вокруг больницы. Стояла темень, обильно поливаемая светом от мощных больничных фонарей, оттеняя как бы кусочки растущих во дворе деревьев и блестящие от воды машины.

Стоя под навесом Иван достал сигарету, закурил. Предстоящая сегодня ночная встреча с Юлей уже не ощущалась так остро, как это было вначале зарождения их чувства и отношений. Тогда, несколько лет назад, все было гораздо острее! Иван часто заглядывал на «скорую», чаще, чем того требовали приличия: после института он долго работал на «скорой» и как бы у них были общие интересы. Но на «скорой» он, как правило, находился, только когда там была Юля. Все сотрудники «скорой» выглядели безлико, ходили на службе в мешковатой спецформе. Ивану же хотелось посмотреть, а как там – под формой у нее? Ну, стройность ножек штанцы не могли скрыть, а легкие туфельки на босу ногу и несколько задирающиеся по голени штанины, когда объект сидит, открывали миловидные безволосые ножки. Туже было с определением объема бюста: то ли ноль, то ли три, форменная рубаха давала примерно такой разброс. Иван нашел решение: пошел в кабинет флюорографии и нашел в компе прекрасные снимки, при внимательном рассмотрении которых (теней от молочных желез) можно было не сомневаться, что под одеждой скрываются прекрасные формы не меньше второго размера. Что и оказалось в действительности, при первом любовном свидании.

Иван Николаевич докурил сигарету, пошел к себе в ординаторскую, где достал с полки справочник по лекарственным препаратам и стал особо внимательно изучать допустимые дозировки, побочные действия замысленного для преступления препарата.

Все сходилось идеально, если у Евсеевой действительно под массивными отеками скрывались варикозно расширенные вены. Иван решил долго не наблюдать жертву, а попробовать совершить преступление прямо завтра. Чего ждать? Получится – завтра же он станет богаче еще на десять тысяч евро…

Очарованный убийца!..

Раздалась мелодия звонка его телефона, звонила Юлька.

– Я последняя. Ты где?

Иван глянул на часы. Ого! Уже три часа ночи!

– Я в ординаторской, бегу в «дежурку», дверь не закрою. Целую!

– Я сейчас подойду.

Иван быстренько ополоснулся под краном в ординаторской и помчался по пустынным, полутемным коридорам, навстречу своей любовнице.

Юлии у «дежурки» еще не было. Он отпер дверь, скинул с себя одежду и забрался под простыню. Негромко работал телевизор, показывали какой-то боевичок. Ивану нравилось смотреть отечественные сериальные боевики, где все события более или менее правдоподобны, в отличии от американских. Он давно подметил, что глядя современные боевики не напрягаешься, напротив, расслабляешься.

Как в сказке: добро всегда побеждает зло, вот тут – черное, а тут – белое, нет полутонов, не надо сильно задумываться, смотри спокойно, наслаждайся, отдыхай!

Юлька всегда заставляла себя немного подождать. Так было и на этот раз: дверь открылась только через двадцать минут, как Иван уже валялся в постели.

– Привет! – прошептала Юлька и, оглянувшись назад, в коридор, закрыла дверь на ключ.

– Ты точно последняя?

– Да, да, точно… Я тебя сейчас изнасилую, – зловещим шепотом муркнула Юлька, уже сбросив форменную куртку, и тут же стала стягивать красные форменные штанишки, под которыми мелькнули кружевные белые трусики. Сегодня бюстгальтер ее тоже был белым, в одном стиле. Вообще, большинство женщин, не собираясь заниматься сексом, не обращают внимания на сочетание цветов нижнего белья; Юля же не придерживалась правила цветосочетания совершенно! Даже заведомо зная, что сегодня ночью этот секс будет. Еще она ужасно не любила носить юбки и платья: какой-то урод, в ее ранней молодости, когда сексуальные отношения только начинаются, после очередного соития посоветовал ей не носить платья, так как форма ножек ее оставляют желать лучшего, слишком худые. Воистину – урод! Юльке была нанесена грубая эмоциональная травма, тем более что этот мудила вскоре стал ее первым мужем. Бедная женщина, уверившись в эту шизу, стала носить исключительно джинсы, сменив их на просторное платье только на сроке беременности тридцать недель, чтобы после родов вновь наряжаться в джинсы.

Ивану же нравилось в Юльке все: стройные худенькие ножки, плоский животик, небольшие, упругие, будто и не выкормившие двоих детей, грудки и плотная спортивная попка. Личико ее можно не описывать: совершенно чудненькое в жизни, оно было нефотогенично в отпечатках, отчего Юля не любила фотографироваться. Сколько ее не упрашивал Иван, убеждая, что все зависит от умения фотографа – не имело последствий.

Только полностью раздевшись, Юлька запрыгнула на Ивана и губы их слились в длиннющем страстном поцелуе.

– Я люблю тебя, – шептала Юлька.

– Я очень люблю тебя, – отвечал Иван…

…Насытившись любовью, они еще минут пять голышом лежали рядышком, глядя в потолок, на мигающую лампочку пожарной сигнализации.

– Все, мне пора, – шепнула Юля и встала с дивана. Иван, закинув руки за голову, смотрел как она быстро и ловко одевается.

– Не смотри! – кокетливо бросила она.

– Не могу оторвать взгляд, ты неподражаема!

– Ладно-ладно!.. На неделе отправлю своих к тетке, на два дня уедем к тебе, уж там-то я уже на тебя насмотрюсь.

– Правда? Не верю своим ушам! – Иван приподнялся в постели, ему захотелось броситься к этой маленькой потрясающей женщине и обнимать и целовать ее от счастья предстоящей, такой длинной, встречи. – Это потрясающе! Я закачу тебе такой вечер, такой ужин! Ты не забудешь эти дни никогда, обещаю!

– Было бы сказано, я верю… Ну все, я пошла, – Юля наклонилась к Ивану, еще раз поцеловала его в губы и вышла из «дежурки».

Иван еще долго лежал с открытыми глазами, вспоминая их пролетевшую любовь; постепенно веки затяжелели, мысли разбежались в разные стороны и он уснул.

Глава пятая

И это ночное дежурство прошло спокойно, только под утро, когда пора уже было прозвенеть будильнику, «скорая» притащила очередную бабушку после купирования отека легких.

Иван Николаевич неспешно осмотрел и описал болезную и пошел в душевую, где стал приводить себя в порядок. Побрился, вымыл голову, принял душ…

Сдав дежурство на ежеутренней муторной «планерке», во главе с главнюком, Иван потащился в свою геронтологию. Думки вновь заострились на Евсеевой. Решение по применению лекарственного препарата принято, надо только опять незаметно влить его в капельницу. В выходной день это сделать проще. Может, потянуть до воскресенья? Нет, клиенты просят ускорить процесс!

На короткое мгновенье Ивану стало страшно! Он готовит убийство! От его действий должен погибнуть человек, со своими мыслями, памятью, внутренним миром, родственниками… Хотя, родственнички и «заказали»! Дикость какая-то, бред современного мира!

Быстрее обычного сделав обход, Иван тихонечко пробрался в отделенческую аптеку и засунул под халат коробку с лекарством. Теперь надо было в два двадцатиграммовых шприца набрать из ампул препарат. С первого раза дозы может не хватить, придется повторять процедуру три-четыре раза. Иван, в своем роде, производил страшный эксперимент по изобретению средства убийства. Страх опять обуял его, как горячей волной накрыл с ног до головы. Прошло. Адреналин истощился. Как только Иван подпускал в сердце к себе совесть, становилось до безобразия плохо на душе, даже физически. Вон совесть из сердца! Как говорил один его приятель, в старые еще времена, жизнь – как кино: смерть – это конец фильма, а аборт – «кина не будет»!

В душевой он набрал в шприцы лекарство, по дороге в процедурку рефлекторно глянул в палату, где лежала его жертва. Пустую коробку из-под лекарства решил выбросить где-нибудь в другом месте. А лучше – сжечь дома.

В процедурной, медсестра Тома заканчивала заправку систем. Иван Николаевич зашел к ней, посидел, поболтал о жизни, пошел в ординаторскую, сел за комп. Пришлось написать один эпикриз, пока Тома выйдет с первой партией заправленных капельниц, с его места дверь в процедурную видна хорошо.

Вот Тамара вышла, неся в руках две стойки с капельницами. Иван поднялся и пошел в процедурку. Никому из врачей, сидящих в ординаторской, нет ни до кого дела в течение дня. Столько писанины, домой брать не хочется, потому надо успеть до конца рабочего дня. Врачихи даже привыкли переодеваться, не выгоняя из ординаторской врачей-мужчин. И наоборот.

В процедурной никого не было. Иван подошел к столику с подписанными бутылочками, нашел две евсеевские, повернулся спиной к входной двери, достал шприцы и быстро добавил в обе бутылки заготовленную отраву.

Все прошло спокойно, никто не заходил. Иван сел на кушетку, будто ожидает Тому, достал мобильник и позвонил своей единственной подруге, здесь, в больнице, не считая любимой Юлии, единственной женщине-хирургу, Ирине Юрьевне, с предложением пойти подымить. Та пригласила его подняться за ней в хирургию, она скоро закончит выводить ненавистные письмена в очередной истории.

Зашла Тамара за следующей порцией капельниц. Иван Николаевич спросил ее что-то малозначительное, получил ответ и вышел из процедурки. Потихоньку пошел в хирургию.

В ординаторской хирургического отделения сидели трое. Точнее, двое сидели за столами, Ирина Юрьевна и Степан Игнатьевич, старейший врач больницы, на диване лежал травматолог, лицом к работающему телевизору, и откровенно спал, посапывая, распространяя вокруг себя амбре вчерашнего застолья.

– Привет, хирурги! – Иван Николаевич сразу подошел к Ирине.

– Привет, терапевт, – откликнулся Степан Игнатьевич, а Ирина только мотнула головой.

– Как жизнь, молодежь? – вопрошал старик.

– Да какая же мы молодежь, Степан Игнатьевич? – ответил Иван. – Еще чуть, и на пенсию.

– Так уж и на пенсию! Работать будешь, не хватит тебе пенсии.

– А Вы чего не идете? – подала голос Ирина. – У Вас же и степень, и выслуга, небось, лет пятьдесят?

– Ирина Юрьевна! Вы недопонимаете остроты момента. Сил мне хватает, работу люблю, куда вы без меня, да и, верно, пенсия к зарплате – и я в махровом халате!

– А чего ты, Игнатьич, с больными постоянно ругаешься, орешь на них? – подал хриплый свой голос, не открывая глаз, травматолог Сан Саныч. – Значит, не все в порядке в датском королевстве?

– Так Саша, тупые они все, тупые! Дебилы с лицами народа. Как можно так себя не любить, запускать свои болячки до летального исхода, – Савельич аж побагровел от злости. – Ни хира не понимают! Двадцать первый век на дворе! А они выглядят как крестьяне двадцатых годов прошлого столетия! На прием к доктору приходят не помывшись… Тьфу! Темнота!

– Все равно, Степан Игнатьевич, не надо на больных орать, жалуются уже на Вас, – вступила Ирина Юрьевна.

– Наплевать! Дело делаю и ладно, – ответил старый хирург угрюмо. – Вот подрастешь, сама поймешь и будешь на своих пациентов орать, доведут.

– Ладно, доктор, пойдем, – Ирина Юрьевна взяла Ивана за руку и потащила из ординаторской, увидев, что тот уже открыл рот высказать что-то Игнатьичу.

Они поднялись на самый верх, по запасной лестнице, к чердаку, где курящие врачи устроили довольно удобный приют для страдающих вредной привычкой. Негласно было принято содержать в порядке место курения, по надобности освобождать импровизированную пепельницу, жестянку из-под алкогольного коктейля. Две старенькие, обитые дерматином, кушетки со спинками делали комнатку вполне уютной для душевных бесед за сигаретой. Из окна открывался чудесный вид на район богатеньких коттеджей.

– Ну, что нового в холостяцкой жизни? – спросила Ирина, усаживаясь на кушетку, закинув ногу на ногу, ничуть не стесняясь того, что халатик немного распахнулся и открыл взору Ивана самую верхнюю часть длинного женского бедра, то самое чудесное местечко, что будит воображение любого нормального и способного еще мужика. Ирина вообще была симпатичной, хорошо сложенной, слегка пухленькой, блондинкой, успевшей родить мальчишку, развестись с мужем, притом сохранить оптимизм в отношении мужчин, безумно влюбленной в свою специальность. В свои тридцать лет она не сидела на приеме в поликлинике, а была оперирующим хирургом в стационаре.

– Что холостяцкая жизнь? В ней есть свои прелести, есть свои недостатки. Ты же тоже замуж не торопишься?

– А ты откуда знаешь, что не тороплюсь? Я, может, об этом мечтаю, просто не показываю, – Ирина затянулась, выдохнула дым. – Да и пока нет достойного мужчины в обозримом пространстве.

– А я?

– Что – ты? Ты мне предлагал?

Иван задумался, что ответить ей, как не обидеть. Встал с кушетки, закусил сигарету зубами, руки завел за спину. Ирина снизу вверх пристально смотрела на него. Через десяток секунд он взял сигарету в руки и вздохнул:

– У нас бы с тобой ничего не вышло! Сильно разные характеры. Ты романтична, но слишком практична, а я оказался авантюристом с совершенно отсутствующей жилкой практичности. Ты бы наезжала на меня за неумную трату денег, я бы ревновал тебя где-нибудь в гостях, когда ты танцевала бы с другими мужчинами и смеялась, когда тебе что-то шепчут на ушко. Да и я не люблю, когда мной в постели командуют.

Как-то, года три назад, когда Ирина только появилась в больнице, Иван не смог пройти мимо молодой симпатичной врачучки. С Юлией Ивановной отношения тогда только зарождались, медленно, неспешно, крайне осторожно. С Ириной же они оказались в постели уже на второе совместное дежурство. Потом встречались в интимной обстановке еще пару раз. Все это произошло месяца за два, в легком алкогольном сопровождении, и как-то само собой сошло на нет. Иван ее не домогался, а Ирина не удивлялась и вела себя вполне естественно, будто ничего и не было. Они остались хорошими друзьями. Стремительно стали развиваться отношения с Юлией, Ирина Юрьевна об этом, конечно, знала, Иван не скрывал, и никакой ревности не наблюдалось, только редкие насмешки со стороны Ирины по поводу миниатюрности и худобы иванова выбора. Иван Николаевич в постели с Ириной чувствовал себя неуютно: она командовала им: делай так, нет, так не надо, ну, что ты как гвозди забиваешь, ой, больно, снова не так, и прочее. Иван назвал ее секс потребительским, она не стала спорить, посмеялись над этим и больше в постели они не встречались.

– Любому челу хочется покомандовать, тем более, в семье. И женщина становится лидером в какой-нибудь ипостаси – в постели, на кухне, в общем быту или ещё как, это уж индивидуально. А встречаешь сопротивление – на кой бес такой мужик нужен?.. Мне бы хотелось простого взаимопонимания, больше ничего. Понимаешь?

Иван потушил сигарету, сел на кушетку.

– Ох, понимаю! В смысле логики семейных отношений ты больше на мужика похожа, хоть и женщина, хоть и красивая. Не может у нас с тобой сложиться счастливая пара. Мне кажется, несмотря на твой молодой возраст, ты слишком практична. Может это и хорошо, но не для меня…

– А ты просто блядун, по жизни, и это не исправишь, не обижайся… Ты прелесть! – Ира подставила ему губки, которые Иван нежно и чувственно поцеловал. Руки его пошли потихонечку гулять по нежному телу Ирины, начиная с груди, опускаясь книзу, к распахнутому халатику.

– Ты меня хочешь? – Ирина выдохнула как будто выстрелила.

Иван тут же вспомнил про Юлию, но ощущение рядом с собой желанного женского тела затмила все его внутренние обеты верности. Точно, блядун, мельком подумал он.

– Хочу…

Защелка на двери закрывалась курильщиками автоматически.

Очень быстро халатик Ирины оказался расстегнутым, руки ее оплели шею Ивана, создались и реализовались условия для мимолетного секса, будоражащего служебные будни его и Ирины…

Они слились в одно целое всего минут на десять. Но оба остались довольны друг другом. Иван – как мужчина, Ира – как женщина, которая все-таки нравится мужчине, в которого она тайно и тихо, совершенно секретно влюблена, пожалуй, безнадежно! И никому об этом никогда не скажет, если только Иван сам не признается ей в любви, что было, по её мнению, весьма маловероятно. А его упреки, относительно превалирования в постели, она решила устранить однозначно, если Иван все-таки бросит Юлию Ивановну и вернется к ней, не на дежурствах, спонтанно-алкоголически, а реально, семейно! Какая же дура, эта Юлия, голову такому мужику морочит!

– Пошли работать? – спросила Ирина, поправляя белоснежный халат.

– Пошли, моя хорошая, – отвечал Иван Николаевич. – И пусть остаток часов рабочего времени, проведенных без меня да не омрачат твоего существования…

– Болтун! – Ирина Юрьевна поцеловала Ивана в губы, с полуминутной экспозицией, и вышла из курилки. – Дверь не забудь запереть!..

Времени-то еще было всего одиннадцать, а Иван так разомлел, что непреодолимо потянуло на сон. Неимоверным усилием воли он заставил себя пойти в ординаторскую и сесть за компьютер, писать эпикризы. Напротив него. так же уткнувшись в экран, сидел его коллега и хороший приятель, доктор Шастин, этакий веселый малый, пятидесяти с небольшим лет, хотя выглядел лет на сорок, не больше. Самое странное, что Шастин курил, далеко не дурак был до выпивки, физкультурой не занимался, а давление до сих пор было абсолютно нормальным, хрони никакой не было и бегал по этажам как мальчишка. Еще одним достоинством его была абсолютная, патологическая какая-то, верность жене! Минусы Константина были сокрушительны! Шастин настолько не любил писать истории болезни, что у него скапливались кучи этих историй, за что он неоднократно получал выговоры от главнюка. Главный врач Шастина люто ненавидел, то ли из зависти к его моложавости, то ли из-за того, что этот доктор никогда не подлизывался, денег в конвертике главнюку не носил, в профсоюз не вступал и был абсолютным пофигистом. Зато больные, в большинстве своем, были без ума от Константина Евгеньевича Шастина!

Его обходы длились по два-три часа, с каждым пациентом он внимательно беседовал, рассказывал про болезни, их причины, как болезни эти лечатся и что современная провинциальная медицина в полной жопе, по сравнению с советской.

– Ты, Ваня, чего такой взъерошенный, как из постели?

– А, может так оно и есть?

– Что, Юлия Ивановна дежурит?

– Да нет, просто валялся в дежурке, страсть как спать хочется. Хотя ночь спокойной была.

– Угробишь ты себя своими дежурствами! Вы с Лыкиным, кажется, перестарались, – отвечал Шастин. – Сколько у тебя в месяц?

– Девять-десять выходит.

– Дома делать нечего?

– Не то. Привык, да и где еще бабок заработаешь в нашей профессии?

– Да уж, – согласился Шастин и вновь уткнулся в комп.