Текст книги "Это не страшно"

С полчаса Иван Николаевич мужественно стучал по «клаве».

Наступало обеденное время. Женщины-врачи потянулись на обед, Шастин никогда почти не обедал, а Иван чувствовал, что если он поест, то сон свалит его прямо за столом. И в это время в ординаторскую ворвалась постовая медсестра Наталья:

– Доктор, быстрее, Евсеевой плохо.

Шастин сорвался со своего места скорее Ивана.

– В какой палате? – на ходу спросил он?

– В двенадцатой…

Иван Николаевич судорожно соображал. Если сейчас Евсееву переведут в реанимацию, добить ее там будет практически невозможно: круглосуточное наблюдение. А если тромбанула мелкая ветвь легочной артерии, то могут и откачать. То, что все-таки его смесь сработала, он не сомневался!

В палате Шастин уже занимался бабушкой, давал команды медсестрам, что вводить, выгнал ходячих пациентов из палаты, заказал ЭКГ, выслушивал тяжело и часто дышащую Евсееву.

– Хрипов не слышу, это не отек. Давление?

– Сто двадцать на девяносто пять, частота сто двадцать, – доложила Наталья.

– Она гипертоник? – спросил Шастин у Ивана?

– Ну да. Еще и с варикозом в анамнезе. Тромбанула, наверное.

– Похоже, – согласился Шастин. – Давай ее в реанимацию, позвони к ним.

«Вот и все! Откачают!» – скорбно подумал Иван Николаевич. Надо мудрить дальше.

Евсеевой поставили периферический катетер, капельницу. Записали кардиограмму. По расшифровке действительно можно было предположить тромбоэмболию легочной артерии. Подогнали каталку, стали Евсееву раздевать. Перегружали осторожно, и только укрыли бабушку простыней, как она сделала глубокий вдох, и дышать вообще перестала. Шастин с Иваном принялись бабушку реанимировать, но лицо, шея ее постепенно становились темно-фиолетового цвета. Зрачки расширялись. Дефибриллятора в отделении не было. Реаниматологов все-таки вызвали. Они пришли быстро, заинтубировали бабушку, продолжили закрытый массаж сердца. Минут через пять заросший волосами везде, бородатый, колобкообразный реаниматолог Чудов, пьяница и трудоголик, отошел от Евсеевой, вытер пот со лба и сказал:

– Ну, хватит, чего толку качать уже! Видно же, что массивно тромбанула. Пошли, Вера. На вскрытие посылать будете?

– Да куда там! Родственники не согласятся, – ответил Иван. На душе у него пели соловьи!

Чудов вытащил интубационную трубу и реаниматоры вышли из палаты. Санитарки накрыли Евсееву простыней.

– Куда мы ее сейчас?

– Отвезите к запасному лифту, пока. Я сейчас свяжусь с родственниками, – ответил Иван Николаевич.

Они с Шастиным вышли в коридор, где по стенам стояли больные, кто в ужасе, кто с непроницаемыми лицами. Часто лежащие в терапии все это не раз видели, и сейчас спокойно обсуждали событие.

– Умерла, бедняжка?

– Ох, все там будем!

– Как же так, только вчера поступила, да и чувствовала себя неплохо…

– На все Божья воля!

Санитарки покатили труп в закуток к лифту, а Иван Николаевич с Шастиным побрели в ординаторскую. Там Иван Николаевич доложил заведующей, средних лет, молодо выглядевшей и всегда элегантной даме, о происшедшем.

– Звоните родственникам, попробуйте настоять, чтобы отправить на вскрытие, а то на нас и так главнюк все время орет.

Иван Николаевич нашел историю болезни Евсеевой, будто бы полез смотреть номер телефона родственников, хотя он уже был забит в мобильнике.

– Вы скажите родственникам, что у нас возникли сомнения относительно внезапной смерти пациентки, что смерть наступила в стационаре, и мы вынуждены отправить ее на вскрытие, – монотонно, голосом с минимальными модуляциями произнесла еще одна докторица из их отделения, очень спокойная, иногда казалось, совершенно равнодушная ко всему, неразговорчивая Татьяна Игоревна.

Иван вышел из ординаторской и набрал номер Евгения.

– Здравствуйте, Евгений! Это Иван Николаевич, доктор.

– Да-да, Иван Николаевич, я слушаю Вас внимательно.

– Евгений, Лидия Антоновна скончалась полчаса назад, примите мои искренние соболезнования.

– Боже мой, доктор, это так неожиданно! – На другом конце трубки Евгений даже всхлипнул. – Когда мы сможем забрать бабушку?

– Понимаете, нам бы желательно отправить тело на вскрытие…

– Но это непременно необходимо? – насторожился Евгений.

Турчин вышел в коридор, поблизости никого не было.

– Как бы главный врач требует от нас, но можно попробовать что-нибудь сделать, – начал лукавить Иван. – Но Вам все равно придется приехать и написать заявление об отказе от вскрытия, например, по религиозным мотивам, а я там что-нибудь придумаю, – окончательно ввел Иван в заблуждение Евгения, дав понять, что это тоже зависит от него и за это стоит приплатить.

– Ну, хорошо, я сейчас подъеду.

– Жду.

Войдя в ординаторскую, Иван Николаевич сообщил, что родственники отказываются от вскрытия и пусть идут сами к главнюку, после чего сел писать посмертный эпикриз.

В течение пяти минут ординаторская рассосалась, все пошли по своим делам. Заведующая шепнула Шастину, что на пару часов отъедет в парикмахерскую, куда-то двинулась Татьяна Игоревна, Шастин тоже исчез в неизвестном направлении. Иван Николаевич остался один. Посмертный эпикриз был практически готов. Иван позвал Наталью, попросил ее, чтобы санитарка принесла из регистратуры карточку Евсеевой, а сам пошел перекурить. В курилке он застал Шастина и Ирину Юрьевну, курящих, и о чем-то весело болтающих.

– Привет, доктор! – сказала Ирина, будто они сегодня и не виделись.

– Привет, красавица, – ответил Иван Николаевич, сел на кушетку рядом с Шастиным. – О чем речь?

– Так, ни о чем, отпуска обсуждаем, виртуально, – мечтательно произнесла Ирина Юрьевна.

– И куда ты планируешь?

Иван закурил. В курилке было прохладно, окна выходили на северную сторону, здесь курить было приятнее, чем на жаркой улице.

– Куда мне, бедной, одинокой женщине, планировать? Черное море, предел мечтаний!

– Ну что Вы, Ирина Юрьевна, – воскликнул Шастин. – С Вашими-то данными – и на Черное море? Вы достойны, по крайней мере, Средиземного!

– Константин Евгеньевич, Вы же человек реальный, не мечтатель, как Турчин! Будьте снисходительны к бедной женщине! – протяжно отозвалась Ирина и широко зевнула, никого не смущаясь.

– Я тоже рвану на Черное! – мечтательно сказал Иван. – Может вместе?

– Я Вам не пара и Вы меня недостойны! – шутливо, с пафосом, мурлыкнула Ирина Юрьевна.

– Ну да, ну да, с козлиным рылом в калашный ряд!

– Со свиным, – поправил Шастин.

– Суть не меняется, – Турчин изобразил на лице печаль.

У него запел телефон. Иван Николаевич встал с кушетки и, увидев высветившийся номер Евгения, затушил сигарету. Кивнув головой курильщикам, покинул их.

– Еще раз, добрый день, Иван Николаевич, – сказал Евгений. – Мы можем забрать бабушку?

– Вы где? Иду к Вам.

– Я в холле, на первом этаже.

Иван быстро пошел вниз, навстречу своему благодетелю. И вновь промелькнула мыслишка: вот сейчас Евгений передаст ему деньги, их окружат люди в неприметной одежде, и на руках Ивана Николаевича Турчина защелкнутся наручники лет этак на пятнадцать. Тьфу ты! Он даже мотнул головой, отгоняя всякие дурные мысли.

Евгений с матерью стояли в холле, о чем-то беседуя. Увидев Ивана Николаевича пошли навстречу. Евгений протянул руку, мужчины поздоровались. Ольга Павловна кивнула Ивану.

– Еще раз, примите мои соболезнования, – произнес Иван Николаевич. Ему подумалось, как же бесстыдно он это сказал!

– Спасибо, – ответила Ольга Павловна. – Все так неожиданно произошло…

– Когда же мы сможем забрать бабушку? – снова спросил Евгений.

– Понимаете, есть небольшая загвоздка, подпись главного врача. Всех, умерших в стационаре он направляет на вскрытие, я уже говорил Евгению.

– Но можно что-то сделать? Иван Николаевич, просим Вас, помогите… Мы доплатим…

– Хорошо! Пойдемте со мной, напишете заявление.

Иван Николаевич попросил их подождать в кабинете дежурного врача, а сам пошел к себе в отделение забрать бланк заявления об отказе от вскрытия. Спустился к Ольге Павловне, они написали заявление и, собрав все необходимые документы, Иван перекрестился незаметно, и пошел к заму главнюка, симпатичному дядьке, доброму, умному и почти безотказному.

Напустив на себя полное спокойствие, Иван Николаевич показал амбулаторную карту Евсеевой, историю болезни и в два счета доказал начмеду, что труп можно спокойно отдать родственникам без вскрытия, справку о смерти он, Турчин, напишет. Начмед просмотрел еще раз записи участковых терапевтов, анамнез болезни в истории и подписал справку.

– Дооформи как следует, чтобы потом претензий не было, – сказал он и отдал все бумаги Ивану Николаевичу.

– Конечно, все сделаю, – пообещал Турчин и вышел из кабинета.

В комнату дежурного врача он зашел в приподнятом настроении.

– Ну, все, можно забирать, – сообщил Иван Николаевич родственникам.

– Спасибо Вам за все, – мягко сказала Ольга Павловна, а Евгений достал из борсетки пакет с деньгами.

– Здесь тринадцать тысяч, за скорость и помощь в выдаче тела. Спасибо! – Евгений пожал руку Турчину.

– Как все подготовите, подойдите к санитаркам в отделении, они вам помогут.

– Спасибо еще раз и прощайте… Надеюсь! – добавил Евгений. Они с матерью вышли из комнаты. В словах Евгения Турчин уловил оттенок презрения. «А сам-то, хорош гусь! Бабусю собственную заказал!» – мстительно подумал убийца.

Иван Николаевич защелкнул дверь, достал пакет из кармана и начал пересчитывать купюры. Они так же были не новенькие, разных номиналов, ровно тринадцать тысяч евро. Вот это да! Он – богач! В голове Ивана Николаевича кружились веселые, разноцветные мысли о будущем применении заработанного богатства. Десять тысяч баксов и двадцать три тысячи евро! Не сон ли это? Настроение было очумительное, о работе уже не хотелось думать. Возникло странное желание позвонить Юльке и рассказать ей обо всем. Глупости, не поймет! Сколько же это в рублях? Больше миллиона! Да-а-а… Во времена тухлого средневековья, Турчин вполне мог бы работать Главным палачом в каком-нибудь княжестве… Он совершил уже два убийства, и так спокойно! Вот это жестокость!..

Турчину самому стало страшно!

Глава шестая

Вот сейчас можно и с Юлькой куда-нибудь уехать, только бы уговорить.

Во время обеденного перерыва Иван Николаевич снова отпросился у заведующей и поехал в банк, где произвел несложные финансовые операции по конвертации валюты и создания еще одного валютного счета в евро. Рублевая карточка «Сбербанка» была пополнена ста тысячами рублей. В кармане, наличными, Турчин оставил пятьдесят тысяч. Это было так приятно, рассовывать денежные средства по разным корзинам! По пути на работу, он не отказал себе в желании заехать в табачный магазин и купить себе когда-то доступного и любимого «Captain Black», без всяких ароматизаторов. В ворота больницы он въезжал «на коне»! Даже попавшийся навстречу угрюмый главнюк показался симпатичным мужиком!

Остаток рабочего дня пролетел быстро. Иван с кем-то встречался, весело болтал, кого-то подбадривал, кому-то искренне сочувствовал, в общем, был активен, как Шастин -ежедневно. Ровно в шесть Иван Николаевич переоделся, захватил из своей тумбочки пару бутылок коньяку и коробку шоколадных конфет из фонда подарков, и быстренько спустился к своей «кошечке». Сегодня хотелось расслабиться. Вечер радостного одиночества должен оказаться необычным! А завтра, утром, позвонит заведующей и сообразит какую-нибудь отмазку, чтобы прийти на работу позже, к одиннадцати.

Иван Николаевич, не придумав, чем заняться, двинулся просто вперед. Машин в городе было много, вечер, но небольшие пробки не раздражали. Иван подрулил в центр, с трудом припарковал «кошечку» и побрел в огромное, сверкающее разноцветными фонарями, здание торгового комплекса, которое океанским лайнером рассекало окрестности.

Он бродил среди украшенных витрин, заходил в ювелирные отделы, разглядывал без особого интереса перстни, цепочки, броши, серьги. Раньше, до внезапно свалившихся денег, он мечтал о том моменте, когда сможет себе позволить вот так просто, зайдя в ювелирный, купить себе что по душе, что приглянется. Сейчас же он мог купить практически любую вещь, но желание пропало. Как удивительно устроен человек! Всю жизнь карабкаешься к цели, раздирая в кровь кожу и сердце, а достигнув цель наступает апатия; надо ставить перед собой цель новую, чтобы вновь карабкаться к ней, таинственной, опять раздирая в кровь кожу и сердце, чтобы схватить апатию…

Ивану вспомнилось, что на протяжении многих лет он увлекался нумизматикой, с детских лет, и бросил свое хобби только в конце девяностых, когда появилось огромное количество подделок и цены на оригиналы подскочили до заоблачных цифр. Иван распродал свою коллекцию, оставив только самые дорогие, штук тридцать. Может, снова заняться коллекционированием? Эта пробежавшая мысль несколько оживила его романтическое настроение. Иван Николаевич подошел к витрине с современными золотыми и серебряными монетами и долго вглядывался в них, вспоминая свою молодецкую страсть. Цены тогда были не в пример, смешными! Эх, были времена! Екатерининские пятаки, например, покупали десятками штук, собирали «по годам». Как и советские серебряные рубли! Литературы не было, специалистов – очень мало! Часто встречались настоящие раритеты!.. Кто бы знал, тогда, что можно было собрать состояние?.. Кто-то знал!

Так он простоял у витрины с подарочными и коллекционными монетами из драгметалла около получаса, продавец-консультант дважды подходил, предлагал помощь, Иван отвечал, что вспоминает молодость. После второго подхода консультант отстал от предложения услуг.

Так, ничего не купив, Иван поблагодарил продавцов за терпение и вышел из ювелирного отдела. Направо? Налево? Какая разница! Он пошел смотреть отдел подарков. Картины по стенам его не привлекали, так как заведомо были написаны во множестве экземпляров. Разномастные вазы, напольные, настольные, миниатюрные тоже попахивали ширпотребом, пусть и искусно выполненным. Антикварный магазин! Вот куда должна завести его дорога!

И, все-таки, надо бы зайти в выходные к нумизматам, в скверик, рядом с художниками!

Выйдя из комплекса, он вспомнил о коньяке и конфетах в бардачке своей «кошечки». Можно было заглянуть к кому-нибудь из знакомых женщин. Только после насыщенных событиями и женщинами суток, видеть их не захотелось. Домой? Иван Николаевич развернул машину и поехал в сторону дома. «Вот так, наверно, и чувствует себя Абрамович», – подумалось Турчину. – «Я сейчас этакий Наноабрамович! Ха-Ха!»

По дороге к окраине машин стало очень мало, тихо и мерно шелестел дождь под шинами, голова перестала о чем-либо думать и клонило в сон.

Дорога, бегущая вдоль высокого кустарника, поворачивала слегка налево и вдруг, в свете фар, на правой обочине Турчину померещилась ступня с частью голени. Он остановил машину метров за десять, пригляделся. Действительно, это была нога, остальное скрывали кусты. Может и проехал бы Иван Николаевич мимо, если бы не была эта нога в полицейской одеге.

Он вышел из машины, посмотрел по сторонам. Никого не было. Подошел к кустам, раздвинул их, и действительно узрел лежащего на животе полицейского, с непокрытой форменной фуражкой головой. Даже издалека Турчин понял, что полицейский мертв, тем не менее, наклонился и приложил пальцы к сонным артериям. Как и предполагал, никакой пульсации, кроме холодной кожи под пальцами, он не ощутил. Не разгибаясь, Иван нащупал под курткой очертания некоего предмета, отчего его сердце забилось в удвоенном ритме. Быстро выхватив свой носовой платок, Иван загнул форменную куртку, расстегнул кобуру, замотанной в носовой платок рукой, и проворно достал из нее пистолет и обойму из соседнего отсека. Сердце отчаянно билось.

Иван Николаевич распрямился и вновь огляделся по сторонам. Тишина, только легкий дождь. Он быстро прошел к машине, положил оружие и запасную обойму под сиденье и быстро поехал от обочины. Только метров через пятьсот навстречу ему попалась машина, за ним никого не было. Турчин остановился, достал пистолет, обойму, завернул их в дежурную тряпочку, снова засунул поглубже под сиденье. Носовой платок кинул туда же.

«Вот это да, – думал сейчас Турчин. – Еще и ПМом обзавелся. Впрочем, в богатом хозяйстве все пригодится. Да и мент уж, наверно, час как мертв. Может, сердце с перепою да от дежурств сплошных не выдержало. Шел домой и застала смерть не на боевом посту…»

Вновь тревога посетила его сердце.

Проехав немного дальше и проанализировав ситуацию, Турчин успокоился: видеокамер вокруг не наблюдалось, дождь следы смоет.

Вечер Турчина продолжился неожиданно весело. По дороге домой он встретил Шастина, видимо, только возвращавшегося из больницы. Шастин нечасто ездил на работу на своей старой «шестерке», добирался автобусом. Вот и сегодня, что-то, видимо с машиной было не в порядке.

– Шастин, привет, садись! – крикнул Иван в окошко. – Чего-то ты задержался! Мила не выгонит? Пойдем-ка к вам в гостяшки, я угощаю! Небось, Мила твоя все глаза уж проглядела: где он шляется, этот доктор Шлястин?

– Да, уже обиделась и рассердилась не на шутку, по телефону говорить не хочет. Объясняю, надо бумаги дописывать, дождь идет, скоро буду, а она каких-то баб больничных придумывает…

Иван захохотал, позвонил Миле, сообщил, что они действительно задержались в больнице, едут домой и предупредил, что кроме них едет алкоголь в неисчислимом количестве; не дав опомниться Шастину, затащил его в машину и довез до дому, жили почти рядом… Мила была очень приветливой хозяйкой и они застали ее уже разогревающей в микроволновке мясо, жарила картошку и уже порезала зелень.

– Привет, Иван, – поцеловала Мила в щечку Ивана. – Если бы не ты, убила бы этого труженника!

– Привет, верная, строгая и необратимая! – В доме Шастиных Иван Николаевич чувствовал себя спокойно и комфортно, даже весело.

Константин подошел к жене и нежно поцеловал.

– Ну, прости, больше не буду, правда!

– Ты предупреждай! Я, как дура, ужин приготовила, тебя жду, ужин остыл, а он даже не звонит… Ну, ладно, я тебе еще покажу кузькину мать!.. Садитесь за стол, – Мила принялась накладывать горячее. Салаты стояли на столе, два сорта плюс засолки. Появилась и бутылочка домашней наливки.

– Мила, уважаемая и неподражаемая, пить будем только крепкие напитки! – заявил Турчин, разливая коньяк. – Ну, только из уважения к тебе, если хочешь, доставай свое любимое белое, я с собой не взял.

– Вот, вечно ты на халяву, и рыбы нет, да? Так, я все поняла! Ты к нам и не собирался!

Мила обожала рыбу в любом виде.

Турчин проигнорировал ее фразу, так как сделанный вывод был совершенно логичным.

Мужчины выпили.

– Мила, по первой мы уже выпили, так что не ругайся, бывают экстренные набеги, как в моем случае… Ну, Шастин, давай по второй!

– Ну, давай!

Мужчины выпили еще по рюмочке, Мила только пригубила из своего бокала и вышла с кухни.

Мясо было нежным и вкусным, закусывали лимончиком, сервелатом, сыром. Аппетит разыгрался.

– Вот скажи мне, Ваня, – завел разговор Шастин. – Ну чего ты не отобьешь Юлию свою Ивановну у этого Саши? Чего он ей дать может, полезного? Ни образования, ни культуры внутренней, то ли сварщик, то ли еще кто, или вообще – без профессии, пьянствует, дома не ночует, книжек не читает… А внешность у него? Видел же… Морда бандитская, ублюдская какая-то… я даже не представляю, как он улыбается, этакая улыбка палача-садиста перед обреченной жертвой, что-то такое… Как-то так… – Шастин тайно сотворил отрыжку с привкусом лимона и коньяка.

– Не видел, как он улыбается. Да и вообще, встречались два-три раза. Насчет его внешности – это ты правильно сказал, – сморщившись, может от лимона, сказал Иван.

– Ну, так и бортани его как-нибудь! Вообще, если ты настроишь себя решительно, своего добьешься. Ты просто до конца не решил, наверное? Чего тебе мешает? Почитай любовную классику, решись на что-нибудь!

– А как, убить его, что ли? Да и вообще, – Иван обернулся, нет ли на кухне Милы, и продолжал, – Представь себе, она переезжает ко мне с детьми или я переезжаю к ней, и что? Огород, свиньи, дичь? Да я же ссохнусь от тоски через месяц! Страшно мне, что между нами возникнет вот эта ее привычка к огороду, хозяйству, хотя сейчас это не есть необходимость, вместе ведь мы будем хорошо зарабатывать. Если только ее в большой город увезти… но сначала надо убрать Сашку.

– Кого это вы хотите убрать? – на кухню зашла Мила, подошла к плите. – Ну вот! Мясо прожарилось? Гарнир горячий? Можете наливать по следующей.

– Мила, вот как ты, Шастина на огород гоняешь?

– Не-а, бросила, бесполезно. Он такую рожу скорчит, лучше сама все сделаю!

Район, где в основном жили врачи, находился на окраине города, километрах в пяти, потому у каждого коттеджа был небольшой (а у некоторых – и большой) участок земли. Коттеджи стояли компактно, образуя улицы и переулки. Они были построены в конце восьмидесятых годов, с целью привлечения молодых, а позже, и немолодых специалистов. И все равно, при явной нехватке кадров, мало кто ехал работать в провинцию. Молодых спецов тянуло в столицу, крупные города. А Шастин и Турчин уже и не подумывали о каких-то переездах, не те годы! Иван Николаевич еще держал в уме возможность перебраться глубоко в нутро города, но хотелось захватить с собой Юлию.

Мужчины разлили по рюмкам коньяк, чокнулись за удачу, выпили и набросились исключительно на приготовленное Милой мясо. Оторваться было невозможно, вкуснятина! Жена Шастина умела готовить и очень любила, когда гости съедают все и хвалят хозяйку за вкусно приготовленную еду. Сама ела мало, всего понемногу, потому и выглядела прекрасно: стройная фигурка, благородно вытянутый овал лица, четко очерченные губки, выразительные большие голубые глаза, удлиненные темные волосы. Шастин не ревновал, а гордился своей женой, когда на улице незнакомые мужчины бросали на нее однозначно восхищенные взгляды.

Выпили еще по одной, разговор, как ни странно, не особо разгорался, поболтали еще полчаса о делах больничных и любовных.

Иван Николаевич стал собираться. Порешили, по пьяной лавочке, Сашку Юлькиного извести, а как – потом придумаем, а пока пора разбегаться по домам.

– Доедешь? – формально спросил Шастин?

– Обижаешь!

– Ты все равно будь осторожнее, – напутствовала Мила.

– Да полисмены все уже родные, бросьте вы! – весело ответствовал Турчин. Вспомнилось: тот полисмен в кустах был ему незнаком. Впрочем, то – город!

– Да, Вань, не забудь, у Вовы скоро день рождения, приходи, – вспомнила Мила.

– Можешь Ирину Юрьевну захватить, Юля-то твоя вряд ли с тобой поедет, – добавил Костя.

– Точно, захвати Ирину, мы давно с ней не виделись, – согласилась Мила.

– Договорррились! – язык у Турчина уже немного заплетался. – Пока, ребята!

– Пока!

На улице было прохладно, черное небо высветилось яркими звездами-гвоздями, тучи разошлись, ветерок еле трогал листья деревьев. Дождя как и не было.

Иван Николаевич сел в машину, завел движок, включил дальний свет и, не спеша, поехал домой. Шастины постояли на улице, пока авто Ивана не скрылось за поворотом, вернулись в хату.