Текст книги "Это не страшно"

– Знаешь, вместо тебя шофера можно на дежурство оставлять: по телефону и он спеца может вызвать.

Даже закадычный друган, Лыкин, – и тот возмущался, когда Чудов выдергивал его из семейной постели по какой-нибудь ерунде: ты же сам бывший педиатр, ну позвони, на худой конец!

– Все равно запись в истории оставить надо было, – гундел Чудов, но вызывать специалистов стал реже, просто складывал в терапию всех подряд.

Бабушка была осмотрена, явно безнадежная, два-три дня «усиленного» лечения – и все; но вдруг Турчин, несмотря на умоляющие взгляды родственников, отправляет бабушку домой. Неожиданно для себя, в первую очередь! Сперва, как паук, алчно взирал на родственников, в надежде заработать на бабушке, и вдруг, будто другой человек, совершил поступок, отказав в госпитализации, и ошалел от собственной смелости! Статистика смертей, была в порядке, никто и не помышлял думать, отчего старики стали помирать чаще, а Иван Николаевич вдруг внутренне заупрямился. Турчин пребывал в недоумении от собственного поступка!

Да и не чаще старики стали помирать, собственно говоря!

Статистика смертей в наших периферийных «геронтологических» стационарах известна всем врачам-терапевтам: пятнадцать-двадцать дней все относительно спокойно, редко один – два случая на инфарктах набегут, затем три трупа подряд за два дня. Последние две-три недели выдались спокойными и вот сейчас, как раз, можно подтвердить статистику – бабуля в палате отделения не ведая того сама, готовится к смерти и бабуля – в приемном покое, туда же! Родственники – с интеллигентными умоляющими глазами, возьмите бабушку, мы заплатим, мы же все знаем и понимаем! Вот это «знаем и понимаем» внезапно покоробило Ивана – палача! Это с его небескорыстной помощью молодые и здоровые избавляются от старых и больных! Правда, есть группа товарищей, родственников, упрямо вытягивающих своих девяностолетних дедушек и бабушек. Думаете из пламенной любви к предкам? Не-а! Из-за того исключительно, что этот, уже давно не ходящий самостоятельно, слабо видящий и плохо слышащий, оправляющийся в памперс, человек, которому не смогли создать, в свое время, достойных для жизни условий, до капли выжатый Советским государством, забытый в перестроечные и после, годы, является участником Великой Отечественной войны и получает замечательную, по меркам провинциального городка, пенсию, которая, естественно, за ничтожным исключением, идет на нужды семьи! Таких стариков родственники тянут до последнего! Лишь бы жил! Неважно, в каком состоянии, но это – источник дохода, безналоговый семейный бизнес. Тут частенько и вкладываются, так, помаленьку, прибыль все равно будет, почтальон принесет заветную пенсию «нашего обожаемого дедушки».

– Что, доктор, не берете? – довольно спокойно спросила вслед уходящему на крыльцо Турчину Екатерина Федоровна. Родственники, с интеллигентными лицами, потянулись за ним. И тут за спиной Турчина прозвучали слова: «Доктор, можно мы с Вами отойдем в сторонку?» Магические слова! Эта простенькая, но долгожданная, фраза вернула Ивана Николаевича на грешную землю, все в голове заработало как надо, исчезло недоумение, непонимание, и все стало на свои места.

От кучки родственников отделилась средних лет дама, и они с доктором прошли в сад. Турчин закурил, дав прикурить и даме. Родственники вернулись в приемный покой. Екатерина Федоровна стояла на крыльце и тоже вытягивала из пачки сигарету. За ними не пошла. Мысль ее была простой и незатейливой: сейчас дама даст доктору одну-две тысячи и он положит ее пациентку. Дала же мне пятисотку, чтобы я свезла бабусю в больницу! Возьмет доктор, куда денется!

Дама оказалась церемонной особой. Она представилась. Представился и Турчин. Особа принялась подробно выспрашивать об отделении, врачах, медсестрах, санитарках даже, как они ухаживают за такими пациентами. Иван Николаевич охотно отвечает на вопросы дамы и как рыбак ждал, когда поплавок нырнет под воду, ждал генерального предложения Елены Константиновны, так представилась дама. Они прошли уже в глубину сада, докурили сигареты, встали друг против друга. Садиться не стали – лавочки были влажны от частых и коротких дождей.

– Иван Николаевич, – начала дама. – Некоторое время назад нам стало трудно ухаживать за бабушкой: она капризничает, ругается, творит беспорядки в доме…

– Простите, перебью Вас. Вы пытались позвать священника, обращались к психиатру?

– Иван Николаевич, голубчик, времени нет у нас отправлять ее в дом престарелых, да и кто ее возьмет с ее болячками, сами видели… Еще надо дом продавать, ожидать наследства… Мы же точно знаем, Вы можете нам помочь! – надавила она, пронзительно, со значением, взглянув на Турчина. – Ну, Вы понимаете! Деньги у меня в сумочке, двадцать тысяч, это много. Но я хочу, чтобы все было спокойно, без милиции, Вы меня понимаете?

Елена Константиновна замолчала, затянулась сигаретой. Турчин смотрел в пасмурное небо. Быстро протянуло свежестью в воздухе. Собирался дождик.

– Давайте деньги и пойдем в приемное. Кажется, дождь собирается.

– Только без вскрытия! – настояла Елена Константиновна, передавая сверток.

– Конечно, конечно, – ответил Турчин, убирая деньги в карман джинсов. Они быстрым шагом пошли в приемное отделение.

«Красивая, – подумал Турчин, чуть приотстав от Елены Константиновны и откровенно разглядывая ее сзади и чуть сбоку. – Не прочь бы иметь такую шикарную любовницу. Явно не из провинции. Интересно, муж у нее есть?»

Опять эти думки про мужей! Вспомнился Юлькин Саша. Правда, завалить его, что ли? А потом уговорить Юлию вообще уехать куда-нибудь на море. Конечно, после года траура. Купим там домик, летом отдыхающих ютить будем, работу мы всегда найдем, а за детьми Юлина мать присмотрит хорошо. Я себе место какое-нибудь непыльное найду, а Юлька пускай на местной «скорой» ставочку или даже половину берет. Нет. Половинку нельзя, надо ставку. Посмотрим. Что за размышления? Глупости какие!

– Оформляйте бабушку, – сказал Иван совершенно спокойно, буднично, хотя подумал, что эту фразу он мог произнести пафосно, с каким-нибудь намеком, этак таинственно или торжественно – ведь этими словами Иван Николаевич Турчин выносил смертный приговор.

– Ну, что я говорила, возьмет он бабулю, – удовлетворенно проговорила в пустоту Екатерина Федоровна, которая, стоя в коридоре, пила кофе. Знала бы она, за что и сколько получил Турчин!

…Все прошло буднично. Иван Николаевич с помощью санитарки отвлек медсестру и дело сделал. Насчет вчерашней бабушки, что Юля привезла. Ночью бабушка приказала долго жить…

В три часа ночи позвонила Юлия, сказала, что свободна. Турчин спустился к ней, они зашли в дежурку, страстно целовались. Юлька потянулась в штаны Ивана.

– Стой, любимая!

– Почему?

– Мы завтра с тобой встретимся у меня, дома. Я сделаю тебе подарок и мы будем вместе почти трое суток. У нас будет незабываемый уикенд!.. Впрочем, давай, раздевайся.

– Я четвертая на очереди!

Турчин быстро скину с себя дежурную пижаму и, притянув к себе любимую, стремительно стаскивал с нее трусики.

Они утонули в море взаимной любви, ежесекундно повторяя; я люблю тебя!..

Юлька получила желаемое и откинулась на диване.

– Ты кончил?

– Да, любимая!

– Хорошо было!..

– Очень хорошо! Так будет всегда!

– Всегда – это сколько?

– Это много, долго…

– Я к себе пойду.

– Может, останешься подольше? Мне хочется тебя целовать и целовать…

– А вот это уже завтра! – ласково ответила Юля и стала одеваться.

Турчин смотрел на эту маленькую, милую женщину, которая натянула нижнее белье и сейчас напяливала на себя скоровскую грубую одегу. Сколько раз это происходило, стало таким обыденным, но каждый раз Иван Николаевич ловил и запоминал эти ее движения одевания в дежурке каждый раз, и знал наизусть, но каждый раз ему было так хорошо с ней, что память стиралась, и каждое Юлькино раздевание или одевание оказывалось внове, чем-то таинственным, необычным. Ему ужасно нравились ее неширокие бедра, стройное, спортивное тело, маленькие и упругие грудки. Ему не хотелось отпускать ее от себя ни на минуту!

– Ну и уходи, – в шутку сказал Иван. – И вообще не приходи сюда больше!

– Чего-чего? – Юлия даже на секунду остолбенела. – Шут гороховый! Давай! Спокойной ночи! Завтра я с утра – домой, а после работы заезжай и у нас будет почти три дня! Только я, наверное, машину дома оставлю. Не будет же она у тебя во дворе светиться, да?

– Юлия Ивановна, это второстепенно, главное – поговорить и что-то решить.

– Милый мой, конечно, поговорим и разрешим все наболевшие вопросы… Тебе плохо со мной?

– О чем ты говоришь, глупенькая? Я готов Сашку убить тебя ради…

– Поговорим! – Юлия Ивановна уже полностью оделась и сидела на краешке дежурного дивана. – А завтра начнется новая жизнь.

– Завтра уже?

– В конце выходных начнется новая жизнь!

– Загадками говоришь, девушка?

Юлька не ответила. Она вскочила, поцеловала Ивана в губы.

– Закройся, а то кто-нибудь уведет!

Иван Николаевич не пошевелился в постели, так и лежал, заложив руки за голову. Он думал об Юлии, ее сильной, открытой и до конца не понятной любви к нему, и постепенно заснул.

Глава девятая

Будильник прозвенел в половину седьмого. Иван Николаевич первым делом позвонил родственникам умершей ночью бабушки и сообщил, что тело можно забрать хоть сейчас. Справку он напишет часам к двум. В ответ мужской голос спросил, можно ли будет мать одеть прямо в больнице и сразу привезти гроб.

– Конечно, приезжайте сразу с вещами и погребальными принадлежностями. Мы все сделаем сами. До встречи… Примите мои соболезнования!

Он оделся и пошел в душ. Приведя себя в порядок, сел за документацию дежурного врача. На утренней планерке сообщил о скончавшейся ночью бабушке, с подтвержденным онкологическим анамнезом, о категорическом отказе родственников от вскрытия. Главнюк поворчал, что мало отправляем на вскрытия, но ругаться не стал, вспомнив, видимо, что Турчин часто отправляет на секцию умерших.

После планерки Иван успел повидаться с возлюбленной, проводив ее до машины, поднялся в свое отделение. Зазвонил телефон. Звонили родственники бабушки. Они в приемном отделении. Иван Николаевич тут же нашел дежурных санитарок, дал каждой по тысяче и попросил обмыть и одеть внизу умершую. И сам спустился вниз.

В коридоре приемного его остановил тот самый унылый мужчина, сын казненной им бабушки.

– Ну что, где она? – спросил мужчина.

– Сейчас в подвальное помещение спустятся санитарки. И все сделают. Одежда с Вами?

– Да, в машине, и гроб… Венки…

– Я сейчас распоряжусь на проходной, чтобы машину пропустили на территорию больницы. Подъедете к главному входу. Да, санитаркам я уже заплатил. В два зайдете за свидетельством о смерти. Соболезную.

Иван Николаевич начал поворачиваться, чтобы уйти, но мужчина остановил его.

– Постойте! – сказал он, подошел ближе и незаметно передал Турчину сверток. – Спасибо Вам… Хотя что я говорю! Вы необычный человек, помогаете нашим трудностям, делаете доброе, для нас, дело, и Вы – преступник, в то же время!.. Я лично Вас не осуждаю, но и не принимаю Вашей позиции… Простите… Я должен был это сказать… Извините, я пошел к машине.

Иван Николаевич стоял и смотрел вслед уходящему мужчине. Как же его зовут? Они даже не представились. Как-то его жена называла… Не вспомнилось. Так даже легче! Что же он хотел выразить? Обвинить Турчина? Оправдаться? Надо же, такой же урод, как и я, только морализирует! Тьфу!

Иван Николаевич прошел в дежурку.

В пакете лежало опять десять тысяч долларов! Неизменная такса за убийство!.. Ну, что же, опять хорошо. Стоимость моих услуг возросла до двадцати тысяч. И я стал явно востребованным. Что-то тревожное, на мгновенье, вступило в душу Турчина, вспомнилась пословица: «сколько веревочке не виться» и прочие темность и страх… Интересно, сколько другие врачи-убийцы берут? В менее благополучных регионах? Что такие мерзкие личности существуют еще где-то, Турчин не сомневался!

Наплевать! Вперед, на службу, пациенты ждут! Турчин, воодушевленный, пошел в отделение. Как всегда, не пойдя на обход с самого утра, он сел писать сегодняшние выписки. Все его нынешние помыслы вращались вокруг вечерней встречи с Юлией и написанием справки о смерти, к двум часам. Иван Николаевич думал, как разместить очередную сумму.

В ординаторскую вошел Шастин, сел за свой стол. По пятницам Шастин старался сделать обход как можно раньше, чтобы быстрее вернуться домой к своей ненаглядной Миле. Откровенно говоря, как считал Турчин, Мила ревновала своего Константина к каждому телеграфному столбу, к каждой его задержке на работе, несмотря но то, что Шастин в больнице забывал обо всем на свете, как и Иван Николаевич, уткнувшись в своих пациентов, только об их болячках и думал. Тем Шастин и нравился Ивану Николаевичу: полной самоотдачей в профессии, которая нередко шла в ущерб семье. Они были очень разные – Мила, выросшая в деревне, и Константин Евгеньевич Шастин, сугубый горожанин, из интеллигентной семьи, где родственники, вплоть до бабушек и дедушек были причастны к медицине. Его отец, профессор, доктор медицины, в Москве, правда, уже почивший, не раз предлагал Константину продолжить его дело, известного гастроэнтеролога. На что Шастин всегда отвечал: «папа, ты же сам, в своих лекциях, непременно упоминал о том, что принципиальным и главным звеном в российской медицине является терапевт, врач общего профиля, могущий сразиться с болезнью и в хирургии, и в гинекологии, и других отдельных специальностях. Никто так не видит больного, как знающий терапевт, и мы призваны лечить, но не болезнь, а больного, человека, индивидуума! Там, в провинции, где настоящий, знающий и неравнодушный врач в дефиците». А мы сейчас, рассуждал Турчин, все поразбежались в узких специалистов. Так и слышишь вокруг: это не мой пациент, я не пульмонолог, или – я эндокринолог, уролог, офтальмолог и так далее. Скоро, наверно, дойдем до специалистов по правому легкому, левому яичку, среднему уху, поджелудочной железе… Этакий синистроскротолог!..

Но остались в глубинке еще люди с нетронутой репутацией настоящего, все почти знающего, терапевта, врача широкого профиля, отзывчивого, соболезнующего, по-настоящему доброго.

Турчин считал, что и он может быть отнесен к когорте этих врачей, несмотря на то, что он… убийца! Парадокс! Он ведь тоже огромную часть своего времени отдавал пациентам, которые платили ему взаимностью, любили его, уважали, ценили.

– Ты сегодня, как обычно, быстрее домой? – спросил он Шастина просто так, чтобы не стояла тишина в ординаторской: дамы-врачи еще не вернулись с обхода.

– Нет, Ваня! Я сегодня дежурю, подменился. Мила попросила, чтобы я все выходные пробыл дома. Я уломал Ястребову.

– Ну, ты монстр! – восхищенно протянул Турчин. – Саму Ястребову уломал отдать ее законное пятничное дежурство! Восхищен!

– Да она чего-то шибко и не ломалась, говорит, устала за неделю.

– А вы чем собираетесь заниматься?

– Мила в город хочет ехать в понедельник, а у меня дежурство, вот и надо сегодня отдежурить, а в субботу машиной заняться, механик придет.

– Понятно! А мы сегодня с Юлькой в загул идем, на все выходные.

– Давай, давай, покажи себя во всей красе, пусть Сашку своего бросает.

Они продолжали сидеть за компами, тупо печатая десятки эпикризов, неспешно переговариваясь.

В ординаторскую влетела заведующая и с ходу напала на Турчина:

– А ты что мне не сказал про вчерашнюю бабку? Померла. Я не посмотрела ее даже.

– Ты же просила ее глянуть и, если надо, положить, что я и сделал.

– Светлана Геннадьевна, на планерке ведь Татьяна доложила, что поступили две бабули, раньше и позже вечером, по «скорой». Первая – тяжеленькая, худая и сухая. Иван Николаевич назначил адекватную гидратацию. Таня говорила, что бабка воду не пьет и есть отказывается, – напомнил Шастин. – И вторая, вообще, не жилец уже.

– Да я ничего не говорю против Турчина, правильно терапию назначил, а вот мне не напомнил утром, вот я о чем!

– Да когда было еще напоминать? И так, с планерки – в палаты, тебя и не видел даже. А чего она померла? – чуть не радостно спросил Иван Николаевич?

– А я почем знаю? От старости, наверно. На вскрытие ее направляй, чего там у ней было?

– Родственники амбулаторную карту передали, рак желудка, метастазы в печень, холестаз.

– А зачем взял ее? – не отставала заведующая.

– В истории записано: по настоянию родственников. Та, что в пятнадцатой, жива еще, посмотри, напоминаю!

– Посмотрю… Вот еще одна смерть повиснет, онкологическая, главный будет орать, – ныла Светлана Геннадьевна. – Ну, попробуй, может родственники согласятся на вскрытие?

– Да они уже все подписали и забрали труп. Я все доложил на планерке. Все в порядке, я докладывал, главный не орал.

– Давай, все равно, старайся отказывать таким!

– Ладно-ладно, сейчас, историю покажу.

Турчин радостно выскочил из ординаторской, чуть не сбив дверью входящую докторшу, умницу, невозмутимейшую Елену Ивановну. Пробить ее чем-то необычным было невыносимо трудно: она все знала и все повидала. Наверно, поэтому, мало кто из пациентов видел ее даже улыбающейся, а уж смеющейся не видел никто, это точно! Очень редко ее мог рассмешить Турчин, анекдотом или веселой историей из жизни окружающих. Сама она была весьма остроумной.

– Куда это Вы, да такой радостный? – спросила Елена Ивановна, – Никак облагодетельствовал кто?

– Бабушка вчерашняя померла, – ляпнул не подумав Турчин.

– Вот радости-то привалило Турчину, разбираться со случаем!

Иван Николаевич уже искал историю болезни бабули на посту медсестер. Она лежала на столе сверху. Он раскрыл последнюю страничку и прочитал имя-отчество сына. «Так вот как Вас кличут, Николай Митрофанович, унылый и сомневающийся философ-соучастник».

Нашел и амбулаторную карту. В комнату на пост заглянула заведующая.

– Турчин, я потом историю гляну. Где новенькая лежит, в пятнадцатой?

– Ага!

– Посмотрю, пока жива. Когда они перестанут возить умирающих бабок?

– Никогда, Света, не перестанут!

Заведующая вышла.

Турчин поглядел в окно. Там бурлила утренняя больничная жизнь, сновали пациенты, в поликлинику, в стационар, въезжали и выезжали машины «скорой», бегали собаки.

Не прошло и пяти минут, как вернулась Светлана Геннадьевна.

– Ну, Турчин, это уже ни в какие ворота не лезет!

– Что?

– Бабка на моих глазах померла, только смотреть ее начала! Какого хрена таких везут в больницу? Ей же лет сто!

– Это какая бабка, новенькая?

– Новенькая-древненькая!.. Иди, разбирайся и пиши историю!

В пятнадцатой бабку уже накрывали простыней. Реанимировать не стали, и так все понятно, заведующая сама глядела. Иван Николаевич тут же вышел. Казнить никого не пришлось, все свершилось спонтанно! На черной его душе стало радостно! Ему захотелось услышать голос красавицы-дочери покойной.

– Але, Елена Константиновна? Это доктор Турчин. Примите мои соболезнования!

На том конце женщина молчала, видимо, не могла прийти в себя от такой скорости реализации ее проекта. Так и есть:

– А что, Иван Николаевич, уже все?

– Вы разве не знали еще? Вас что-то не устраивает?

– Нет, что Вы! Я поражена, как умеют работать наши врачи, – с великой долей сарказма произнесла красавица, Елена Константиновна.

– Примите еще раз мои соболезнования. Справку, давайте, Вам в понедельник выпишу, хорошо?

– Хорошо, – ответила красавица и отключила связь.

Ладно! Не хочет больше общаться. Турчин побежал доделывать выписки. В ординаторской Светланы Геннадьевны уже не было, Шастин продолжал сидеть, уткнувшись в экран монитора, Елена Ивановна что-то писала.

– Ну, что бабушка? – спросила она.

– Приказала долго жить, – ответил Иван Николаевич.

– И все?

– И все. Девяносто лет.

Все замолчали, торопясь сделать сегодняшнюю работу, побыстрее. Сильно старался и Турчин. Даже справку о смерти бабушки сделал сегодня. Так быстро, странно, без особой пятничной суеты, прошел день.

В половине третьего в ординаторскую забежала заведующая, вытащила из холодильника остатки обеда для своих кошек, напомнила Турчину, чтобы смотрел больных в приемнике, сказала «пока-пока» и, встряхнув гривой своих роскошных вьющихся волос, исчезла. Турчину Светлана Геннадьевна напоминала Маргариту Булгакова: ее нрав и фигура были сногсшибательны! Он даже часто представлял ее голой и на метле, и не видел в этом ничего необычного. Она была то вихрь, то само спокойствие! Стройна и красива! Если бы не ее высокий рост, Турчин ухлестнул бы за ней со всей присущей энергией! Однажды, Светлана Геннадьевна приснилась ему в мятежном, возбуждающем плоть, сне! Редчайшее сочетание ума и красоты в женщине! Турчина подобное сочетание сильно выбивало из равновесия!

Наконец, шесть! Работа, неделя закончились! Впереди – выходные с Юлией. Она, только она! Турчин чувствовал себя бегуном, стартующим на длинную дистанцию, и уверенным в победе! Все уже давно разошлись, кроме Шастина, который продолжал строчить эпикризы. Вызовов в приемное не было.

– Костя, ты отпустил бы меня раньше, если бы я попросил? – задал вопрос Турчин.

– Боже мой, я и забыл совсем тебе это предложить, прости, друг!

– Пустое! Все равно, Юлия Ивановна соберется только часам к семи. А я что, уже хвастался, что выходные с ней провожу, впервые?

– У тебя счастье на лице написано.

– Как и у тебя. Сразу видно по харе, когда о своей Миле думаешь.

– Люблю я ее, Ваня, и это факт, с которым ничего не поделаешь!

– Чего-то грустно ты об этом факте?

– Нет, все в порядке, все отлично, сам знаешь и видишь.

– Да видел! Ваша история любви уже записана в анналы нашей больницы, вы – предмет зависти многих наших, только никто тебе об этом не говорил, видимо.

Шастин промолчал, согласно кивая головой.

Иван Николаевич выключил компьютер и стал переодеваться.

– Ты хоть цветы Юльке купил? – спросил Шастин.

– Вот, черт! Не подумал! – огорчился Турчин. – А где сейчас взять? Уже поздно.

– Езжай к армянам, на линии, спроси в любом дворе, продадут, я так часто делаю, Мила лилии обожает.

– Ты все еще даришь ей цветы? – искренне удивился Турчин.

– Конечно! А как иначе? – также искренне удивился Шастин.

– Молодец! Иногда я тебя не понимаю, а иногда мне кажется, что ты мой брат-близнец.

– Да! Брат-близнец, извини, у тебя не найдется тысячи три до зарплаты? – попросил Константин Евгеньевич, хочу жену немного побаловать, к зиме.

– Какие проблемы! – Турчин вытащил из портмоне три пятитысячные купюры. – Побалуй, как следует, возьми. Отдашь, когда сможешь.

– Ваня, я даже не знаю, весьма смущен…

– Бери, бери! Будет мало – скажешь. От всего моего большого сердца, – засмеялся Иван Николаевич.

– Ваня, ты банк грабанул?

– Нет, Костя, наследство! Брат квартиру отцовскую продал.

– Понятно!

Турчин уже оделся, положил на стол деньги. Собрал свои вещи и у порога помахал Шастину.

– Ну, бывай!

– Спасибо, Вань! Удачи тебе!

– Спасибо, Костя! Удача – будет! Я хочу быть счастливым, как и ты. Но еще и богатым. Пока!

– Пока!

Турчин быстро сбежал по лестнице на улицу, сел в автомобиль и поехал в сторону «линий», как назывался армянский район в городе. В первом попавшемся доме уговорил хозяйку продать розы, целых пятнадцать штук, сунул денег с лихвой, и пока шел к машине слушал вслед благодарности от счастливой продавщицы.

Уложив розы на заднее сиденье, Турчин поехал, наконец, к Юлии. Дорога заняла около получаса. Иван ехал медленно. Вдруг его охватило чувство неуверенности: правильно ли он поступает – ведь эти дни могут стать переворотными в судьбе его и Юльки. Он чего-то боится? Трудностей? Да нет. С детьми ладить умеет, сам вырастил двоих сыновей. Вот опять началось! Он не мог избавиться от мыслей о Сашке, что с ним делать. Убью!

Подъезжая к дому Юлии, Турчин ей позвонил и остановился за квартал, дабы не опорочить честного ее имени, хоть и было уже темно. Юлька ответила мгновенно, будто держала мобилу в руках.

– Ну, где ты пропал? Я уже собралась, – без «здравствуй» сказала Юлия.

– Ездил за сюрпризом. Я стою за три дома от твоего, не доезжая. Видишь, не компрометирую тебя.

– Спасибо, дорогой! Выхожу.

Турчин отключился. Закурил сигарету. Открыл окно. Вот, сейчас она сядет в его машину и фантастическое путешествие в любовь начнется, наконец! Иван решил окончательно, что совершенно серьезно предложит Юлии рвать с Сашкой и выходить за него, Турчина, замуж! Он все обдумал, он готов на все!

Через пять минут в слабых лучах ближнего света его «кошечки» появилась Юлия Ивановна. Она была одета в пальто и юбку. Турчин был приятно удивлен: ожидал увидеть ее, как почти всегда, в куртке и джинсах. Он выкинул сигарету в окно.

Юлька открыла дверь и осторожно села на переднее сиденье, подставив Ивану губки, которые тот нежно поцеловал. От Юльки очаровательно пахнуло вкусными духами, запаха которых от нее он раньше не чувствовал.

– Привет, любимая моя! Новые духи?

– Ага, уже забыл, кому что даришь. Ты же мне еще в прошлом году подарил, не помнишь?

– Я запах не помню, – жалобно ответил Турчин.

Юлия обернулась к заднему сиденью положить довольно объемистую сумку и увидела цветы. Турчин тут же спохватился.

– Это тебе! От всей моей громадной любви.

– Спасибо, милый мой! – Юля взяла осторожно букет в руки и понюхала. – Свежие. Целую вечность никто цветов не дарил. Спасибо!

Она левой рукой обняла Турчина и жарко поцеловала. Он ответил ей взаимностью. Они не отрывались друг от друга уже больше минуты, и у Ивана, на мгновенье, возникла мысль овладеть ею прямо здесь.

Юлька, как бы прочитав его мысли, отстранилась.

– Ну, не будем же прямо здесь, поехали к тебе, – ласково произнесла она.

– Да, конечно, дорогая. Я что-то увлекся.

Иван завел двигатель.

– Какие свежие розы, – вздохнула Юлька. – Где ты их сумел достать в такое время?

– Секрет полишинеля!

– Ты вообще такие вещи знаешь! – Юлия помолчала несколько секунд, – Я, наверно, и полюбила тебя за твой ум, ты столько знаешь… Ну и вижу, конечно, что любишь. Помнишь, как мы просиживали летом, на дежурствах, в курилке на улице, а ты мне стихи читал?

– Конечно, помню. Мы тогда даже не целовались.

– А я помню, когда ты меня впервые поцеловал…

– Я тоже помню. А ты даже меня не обняла тогда.

– А потом в ординаторской твоей целовались…

– И ты опять меня не обнимала!..

Юлька промолчала. Несколько минут они ехали молча, думая о своем. Подъехали к дому Ивана. Заехали в гараж, который Турчин оборудовал по европейским меркам, с дистанционным открыванием. Юлька была ошеломлена тем, что выйдя из автомобиля, они сразу попали в коридор, ведущий в дом. Она никогда не бывала у него раньше! Турчин отпер вход в квартиру и пропустил вперед Юлию.

Включили свет во всех комнатах, на кухне. Юлька, только сняла туфли, не раздеваясь, расстегнув пальто, прошла по всем комнатам, заглянула на кухню, в ванную, туалет.

– Тапочки надень, – сказал Иван.

– Ага, сейчас.

Она подала Турчину пальто. Сумку взяла с собой, в спальню.

– Я переоденусь?

– Конечно, моя сладкая!

Иван пошел на кухню готовить праздничный ужин. Странно, у него все трепетало внутри, будто он ни разу не спал с этой женщиной, будто это было первое их свидание!

Через десять минут на кухне появилась Юля. Она была в велюровом халате светло-сиреневого цвета с большими красными цветами.

– Тебе помочь?

– Нет. Ступай в ванную, поваляйся, я тебе один еще сюрприз приготовил.

– Что это?

– Ванна с морской солью и пеной. Пойдем, настрою воду.

Он обнял Юльку и нежно повел с собой. Высыпал в ванную соль, включил воду, настроил и влил гель. Вода из крана быстро наполняла сосуд и образовывала обильную пену. Иван с Юлькой стояли обнявшись и смотрели на процесс ваннонаполнения.

– Давай, прими ванну, поваляйся, пока я колдую на кухне, – сказал Турчин. – Дать тебе музыку, журналы?

– Нет, я просто полежу, понежусь. У меня ведь нет такой роскоши.

– Хорошо, родная, валяйся! Позови, когда спинку потереть.

– Ладно, иди отсюдова. Я стесняюсь, – шутливо вытолкнула Ивана из ванной молодая женщина.

Иван снова ушел на кухню, готовить ужин. Цветы расположились в вазе, в спальной.

Голова Турчина была наполнена сладким ощущением предстоявших удовольствий от любви, радостного чувства неожиданных подарков для любимой женщины, совместной прогулки завтра по городу, магазинам. В конце завтрашнего вечера он планировал ресторан, с Юлей, в новом, роскошном, настоящем женском наряде, в украшениях, которые томились в большой комнате, на подоконнике, за шторой. Под чудесное настроение творилось приготовление кулинарных шедевров, в холодильнике охлаждались шампанское, водка, минеральная вода. Вино, красное, сухое, дорогое и очень вкусное, уже стояло на столе, в окружении вазы с фруктами. Пузатые бокалы ждали пьянящего напитка, когда они будут поданы милой женщине с горячим, чуть прожаренным, хорошо отбитым мясом. Вот уже порезаны все компоненты придуманных и вычитанных оригинальнейших салатов, всего понемногу! Оставалось заправить.

Крупные маслины взяли в плен твердое сырокопченое мяско, тонко порезанное, осыпанное зеленью, а два сорта сыра – молодой и твердый – аккуратно, плитками свалены на тарелке, образуя две раскинутые колоды карт!

Из ванной появилась Юлия Ивановна, слегка раскрасневшаяся, свежая и нежная, чуть-чуть благоухающая дезодорантом.

– Тебе помочь? – Она вытирала голову полотенцем, халатик был на месте, аккуратно запахнут. Иван отчего-то представлял, что Юлька выйдет в распахнутом халате, как вчера -Ирина. О, боже! Что за воспоминания, как они неуместны!

– Не надо, дорогая, я сам, чуточку осталось. С легким паром!

– Спасибо, любимый! Я тогда пойду, волосы высушу.

– Фен в трюмо, найдешь.

Каждый занялся своим делом. Зашумел фен, забрякала посуда. Турчин думал об Юле, она думала о Турчине. «Как жаль, все-таки, что он не появился у нас года на два раньше. Впрочем, он тогда сам был женат, пусть и не жили с женой, но дети еще не выросли, не разъехались. Я бы не смогла разбить их семью… А сейчас я уже не разрушу свою, какая ни есть, а семья».

«Как же мне дальше жить с этим, думал Турчин, сейчас она со мной, через пару дней вернется к мужу, к семье, опять встречи на дежурствах, украдкой, втихушку… Не хочу! Долго так не выдержу! Нет! Что я себе сегодня настроение порчу? Вот бы лет пять-шесть назад сюда приехать!

Так и проходит наша жизнь, с ее удачами и нестроениями, счастливыми встречами и горькими расставаниями, находками и потерями. Кому проще: врачу с зарплатой, пусть в двадцать тысяч рублей, пытающемуся растянуть эти деньги на месяц для прокорма детей или какому-нибудь Михаилу Прохорову, страдающему бессонницей, не знающему, как пристроить еще три миллиарда долларов? Да им одинаково паршиво на душе, оба по ночам грызут подушку. Черная полоса. И вдруг врачу начинают приносить курочек или бараньи ноги, а М. Прохоров удачно инвестирует три миллиарда в очередное предприятие. Светлая полоса. Оба счастливы. Эмоции тождественны. Только от разного масштаба событий. Так что не завидуйте миллионерам, им тоже приходится плакать!»