Текст книги "Казанский Каин"

Глава 6
Подарок майора Майера-Мадера

Геннадия Филоненко определили в пехоту.

Подготовка в учебном центре заняла около двух месяцев, где большую часть времени занимались маршировкой, а в остальное – стрельбой из винтовки и миномета; метанием гранат; рытьем окопов и маскировкой, а также обучались навыкам штыкового боя. После чего выдали самозарядные винтовки системы Токарева и повезли на видавшей виды полуторке на передовую.

Записали рядовым в стрелковую роту одного из сильно потрепанных немцами и румынами стрелковых полков Приморской армии. После чего до самого наступления румын он сидел с такими же солдатами, в окопах, ожидая наступления противника. А когда Четвертая румынская армия перешла в наступление и стала выбивать красноармейцев из занимаемых ими позиций, не стал отступать вместе со всеми, а сдался усатому румынскому капралу, демонстративно бросив винтовку и подняв руки вверх.

Его и еще двух пленных из его роты определили в наскоро организованный пересыльный лагерь для военнопленных. Собственно, лагерем был глубокий и узкий овраг с заросшими кустарником склонами, обнесенный колючей проволокой с двумя наскоро склоченными деревянными вышками по устьям оврага, где круглосуточно дежурили румынские солдаты с прожекторами и пулеметами.

На третий день пребывания в лагере – за все это время пленных покормили всего-то два раза какой-то мутной баландой с куском хлеба – в лагерь приехал некий напыщенный майор вермахта при высокой должности, перед которым навытяжку стояли румынские офицеры, включая двух майоров и одного подполковника.

Майор велел построить военнопленных в две шеренги, после чего обратился к ним на русском языке с грубоватым немецким акцентом. Речь его сводилась к следующему: предлагалось выйти из строя тем, кто готов послужить Германии и тем самым заслужить прощение немецкого командования и избежать помещения в стационарный концентрационный лагерь, где условия для проживания, по его заверениям, не отличаются комфортом и хорошим питанием. Да еще предстоит работать в каменоломнях с полным отсутствием техники безопасности.

Как оказалось, это был майор Майер-Мадер, офицер вермахта и войск СС, кадровый разведчик, не лишенный здорового авантюризма. Повоевав на фронтах Первой мировой войны, он длительное время проработал в восточноазиатских странах, в том числе военным советником у политического деятеля Чан Кайши. А в последнее время занимался организацией разведывательно-диверсионной школы в городе Луккенвальде, подчинявшейся отделу управления «Абвер-Заграница».

Прихрамывая (сказывалось ранение, полученное в Первую мировую), майор расхаживал вдоль строя военнопленных, внимательно разглядывая тех, кто перед ним оказывался. Дойдя до Филоненко – Геннадий стоял в первой шеренге, – майор Майер-Мадер внимательно посмотрел на него и сделал едва заметное движение головой, словно соглашаясь в чем-то с самим собой. Похоже, майор вермахта неплохо разбирался в таком сложном психологическом инструменте, как физиогномика, и мог определять истинные чувства и эмоции собеседника и улавливать глубинные черты его характера и мотивы поведения.

– Мы сделаем из вас хороших разведчиков и диверсантов, – продолжал майор разглагольствовать перед строем военнопленных, коверкая русские слова на немецкий лад. – И когда вы выполните полученное задание, данное вам, и вернетесь, то получите щедрое вознаграждение и сможете в дальнейшем сами выбрать место вашего проживания на любой территории, подвластной великой Германии. А можете остаться в школе инструкторами и обучать новобранцев. Все будет в ваших руках…

Закончив речь, майор Майер-Мадер остановился, отошел на пару шагов назад и выжидающе посмотрел на военнопленных.

Геннадий Филоненко вышел первым, тем самым оправдав ожидания немецкого майора. За ним покинул строй сержант из его роты, а следом сделал два шага вперед какой-то чернявый с оторванными от гимнастерки петлицами, явно офицер из среднего комсостава. Майор вермахта одобрительно посмотрел на всех троих и произнес:

– За мной.

Геннадий и двое добровольцев последовали за ним. Их посадили в крытый немецкий грузовик и под охраной двух полицаев привезли на железнодорожную станцию и велели ждать. Вскоре к ним присоединились еще четыре человека, а потом пешим ходом пришли еще человек пятнадцать военнопленных и один гражданский. Их охраняли два солдата, которыми командовал упитанный фельдфебель.

Часа через полтора – был уже поздний вечер – пленных, пожелавших сотрудничать с немцами, со станции погрузили в телячий вагон и повезли по направлению на запад. Ночью поезд ненадолго трижды останавливался на каких-то полустанках и, гремя железом, трогался вновь. Четвертый раз он остановился уже ранним утром. Двери вагона вдруг шумно распахнулись, и послышалась команда на ломаном русском:

– Выходить!

Филоненко выпрыгнул из вагона третьим и огляделся. На перроне стояли несколько столов, на которых лежали хлебные пайки примерно граммов по четыреста каждый.

– Шнель, шнель[4]4
  Быстро, быстро (нем.).


[Закрыть], – нервно торопил фельдфебель. – Брать и назад!

Пленные оббегали столы, хватали каждый по пайке и возвращались в вагон. Через несколько минут поезд тронулся.

До городка Луккенвальде, расположенного в земле Бранденбург, ехали около суток, пропуская составы с военной техникой, двигавшиеся на восток. Потом километра полтора топали пешком. Когда вошли в арку с распахнутыми настежь воротами, кто-то за спиной Геннадия глухо произнес:

– Ну, вот мы и прибыли.

Филоненко оглянулся и встретился взглядом с чернявым военнопленным в гимнастерке с оторванными петлицами.

– Куда прибыли? – спросил он самоуверенного чернявого.

– В разведывательно-диверсионную школу, куда же еще, – криво усмехнулся чернявый. – Сейчас ноябрь, в нашей стороне уже начались морозы, а тут, я смотрю, трава зеленая и цветы цветут… Ты кем хочешь быть: разведчиком-радистом или диверсантом-подрывником?

– Кем скажут, тем и буду, – неопределенно ответил Геннадий. – Мне как-то все равно.

Чернявый оказался прав. Всех прибывших первым делом погнали в баню, затем после санитарной обработки выдали солдатское красноармейское обмундирование без знаков различия и повели в столовую. Кормили солдатским супом, похожим на жидкую кашу. Потом принесли на подносах стаканы с кофе и горкой печенья в суповой тарелке. После четырехсот граммов черствого хлеба, выданного более чем на сутки, это был поистине королевский обед. Прибывшие заметно повеселели: «Ежели так будут кормить всякий день – жить вполне можно».

После принятия пищи всех прибывших построили на плацу – большой утоптанной поляне около небольшого пруда, – и к ним вышел из красного двухэтажного здания с колоннами пожилой, лет за шестьдесят, капитан с красными прожилками на лице. Комендант школы, тоже не шибко молодой, вытянулся, подобрав склонное к полноте тело, скомандовал «Смирно!» и строевой поступью пошел навстречу капитану. Шага за три он остановился, взял лихо под козырек и принялся докладывать по-немецки. Геннадий Филоненко мало что понял. После этого пожилой капитан повернулся к строю и эдаким бодрячком, каковым он, видимо, хотел казаться, громко произнес по-русски с нарочито отеческими нотками в голосе:

– Здорово, ребята!

Никто не знал, как следует отвечать, а потому ответили вразнобой, кто на что горазд: «здравия желаем» и «здравия желаем, господин капитан», а кто-то даже произнес «здравия желаем, хер капитан».

– Вот это правильно, – кивнул пожилой капитан чернявому, поздоровавшемуся «здравия желаем, господин капитан». – Впредь здороваемся с начальством именно так, без разных там «херов». А ну-ка, еще разик… И главное, бодрее и молодцеватее…

Когда все поздоровались, как того пожелал капитан, он представился:

– А теперь прошу и жаловать, я заместитель начальника разведшколы капитан Броницкий. – Впрочем, фамилия была наверняка вымышленной. А потом капитан Броницкий начал говорить, расхаживая перед строем: – Вы прибыли в школу немецкой разведки абвер, в одну из главных на Восточном фронте, полевая почта сорок семь двести четырнадцать. Начальник школы господин майор Майер-Мадер лично выбрал каждого из вас, а это большая честь служить под началом этого выдающегося и заслуженного человека. Кого-то из вас наши специалисты сделают разведчиками-радистами и обучат диверсионным действиям для работы в глубоком тылу, кому-то дадут необходимые знания и навыки для работы в ближнем тылу Красной Армии, то есть недалеко от линии фронта. Теперь у вас нет ни имен, ни фамилий. Есть только псевдонимы. Какие они у вас будут – это вам скажут позже руководители ваших групп… – Тут капитан Броницкий немного помолчал, затем продолжил: – Вас будут обучать агентурной разведке и различным методам сбора разведывательных сведений; радиоделу и работе на ключе Морзе, топографии, методам работы органов НКВД. Вас научат, как вести себя в тылу при выполнении задания, что и как говорить, если вас задержал военный патруль или представители органов НКВД. Некоторых из вас будут обучать еще и подрывному делу. У вас в обязательном порядке будут физподготовка, стрелковая и строевая подготовка, политзанятия… – Броницкий закашлялся, что показывало, что со здоровьем у него не все в порядке. После затяжной паузы он продолжил: – Распорядок дня в нашей школе таков: подъем в семь утра, затем туалет и обязательная физическая зарядка. В семь тридцать – завтрак. В восемь – начало занятий. Четыре часа занятий, после чего обед. С часу дня и до шести вечера – снова занятия. В восемнадцать часов – ужин. После чего вам выделяется час личного времени: подшить подворотничок, почистить сапоги, пришить оторвавшуюся пуговицу, постирать трусы… – чуть скривил губы капитан. – С девятнадцати часов и до двадцати одного часа тридцати минут – политзанятия и хозяйственные работы по школе. В двадцать два часа – отбой. Самовольный выход с территории объекта запрещен. Да и не выпустит вас никто, – добавил капитан, хмыкнув. – Увольнительные из расположения объекта – один раз в неделю. Это если курсант не получил в течение недели никаких нареканий от инструкторов и старших групп… И помните, – поднял он вверх полусогнутый указательный палец. – Вы не из-под палки, а совершенно самостоятельно приняли решение начать обучение в нашей разведывательно-диверсионной школе и помогать великой Германии. И спрос с вас будет особый…

Затем пошли формальности, столь чтимые немецкой нацией: на Геннадия Филоненко оформили подробную анкету, взяли отпечатки пальцев и отобрали подписку о добровольном сотрудничестве с немецкой разведкой, присвоив ему псевдоним-кличку: Горюнов.

Майор Майер-Мадер вернулся в школу еще с двумя десятками кандидатов в курсанты разведшколы, лично им отобранных из лагерей для русских военнопленных в Ковеле, Виннице, Хаммельбурге, Данциге. Вместе с теми, кто был уже в школе, курсантов в разведшколе стало насчитываться теперь где-то около сотни человек. И началась учеба, оставляющая мало времени на какие-то сомнения и прочие ненужные раздумья. Да и чего раздумывать, когда выбор пути определен. Остается только двигаться навстречу судьбе и ожидать, какие результаты принесет этот выбор.

Разведывательно-диверсионная школа, охраняемая регулярной немецкой воинской частью и обнесенная колючей проволокой, была разделена на два лагеря, общение между курсантами которых было категорически запрещено, равно как и контакты с гражданским населением вне школы. Лагеря отделялись один от другого высоким забором и также колючей проволокой. Впрочем, желающих наладить взаимодействия с курсантами другого лагеря за все пребывание Геннадия Филоненко в разведшколе не нашлось ни одного.

В первом лагере содержались и обучались курсанты, которых планировалось после учебы забрасывать в глубокий тыл Советского Союза с разведывательными целями, в том числе и диверсионными. Обучение в лагере было полугодичным. Геннадий попал именно в этот лагерь, о чем впоследствии ничуть не сожалел. Старшим лагеря был уроженец Татарстана и бывший командир 60-й горнострелковой дивизии генерал-майор Салихов, к которому было велено обращаться «Осман Булатович». Он был еще старшим преподавателем лагеря и вел предмет «агентурная разведка». На боевого генерала Осман Булатович был совершенно не похож. Скорее он смахивал на агронома, получившего образование еще в дореволюционной России. Впрочем, Гена Филоненко настоящих генералов еще ни разу в жизни и не видел.

Во втором лагере были собраны курсанты, которых готовили для ведения разведки в ближнем тылу Рабоче-Крестьянской Красной Армии, то есть в тылу прифронтовом. Обучение в этом лагере было ускоренным и по времени составляло примерно два месяца. Комендантом второго лагеря был бывший командир стрелкового полка подполковник Степанов, которого курсанты знали как Николая Ивановича Вязова. Бывший подполковник Красной Армии вел агентурную разведку и преподавал стрелковое дело. В этом лагере была небольшая группа молодых радистов, человек семь, которые уже через три недели разными по численности группами были заброшены в ближний тыл РККА. Их всего-то надо было обучить специальному шифру, подтянуть по работе на ключе по передаче радиограмм и их приему и выявить особенности почерков каждого. Дабы быть уверенным, что «работает» именно немецкий агент, а не советская контрразведка, разоблачившая его и пользующаяся его именем.

По прошествии двух месяцев из лагеря № 2 еженедельно убывало от трех до пяти человек для переброски в тылы Красной Армии. Конечно, немецких агентов успешно ловила советская контрразведка, большая их часть сама сдавалась органам НКВД, лелея надежду на прощение за предательство. Бывало – и нередко, что выпускники разведшколы попросту скрывались на необъятных просторах Советского Союза, забившись в какой-нибудь «медвежий угол», до которого было не добраться ни на поезде, ни на машине. Все это было хорошо известно начальству разведшколы. Однако эти обстоятельства руководство школы не особенно печалили, старались брать массой. Как однажды высказался сам хитромудрый майор Майер-Мадер:

«Если из ста агентов мы потеряем девяносто девять и оставшийся сотый выполнит задание, все наши действия и расходы, понесенные на учебу и содержание всех ста курсантов, будут вполне оправданны… А остальные девяносто девять заброшенных в стан врага агентов, – добавил Майер-Мадер, – пойманных ли чекистами, сдавшихся ли добровольно властям или бежавших куда глаза глядят, все равно принесут какую-то пользу, поскольку создадут в тылах Советов либо панику, либо шпиономанию. Что тоже нам на руку…»

* * *

Полгода, когда ты сильно занят и свободного времени у тебя практически не имеется, чтобы отдохнуть и оглядеться, пролетели по ощущениям как полтора месяца, если не меньше.

В последних числах апреля, когда курсантов, прошедших полугодичную учебу, учили, как заполнять фиктивные документы и пользоваться ими в советском тылу, Геннадия Филоненко вызвал к себе начальник разведшколы майор Майер-Мадер. Такое случилось не впервые: майор уже не единожды беседовал с Геннадием на протяжении его учебы в разведшколе и, кажется, относился к нему несколько иначе, нежели к остальным курсантам. То есть выделял его среди прочих.

Когда Геннадий спросил разрешение и, получив его, вошел в кабинет Майер-Мадера, тот разливал по рюмкам коньяк.

– Господин Филоненко, входите. Ах нет, прошу прощения, – поправился майор, улыбнувшись. – Курсант Горюнов. Я не ошибаюсь? У вас ведь такой псевдоним в нашей школе?

– Так точно, господин майор, – ответил Филоненко-Горюнов. Это был уже не тот Геннадий, превосходно играющий на скрипке, которому прочили такую же известность, как знаменитому в стране скрипачу Мирону Полякину. Это был хорошо сложенный, физически развитый и способный постоять за себя молодой человек, который мог голыми руками свернуть противнику шею; владел практически всеми видами оружия; был знаком с работой на ключе Морзе и умел как принимать, так и передавать радиограммы. Еще он владел достаточными познаниями, чтобы соорудить из подручных средств взрывчатку, и был первый в своем лагере по стрелковой подготовке. Если бы кто-нибудь из знакомых увидел его сейчас, то вряд ли бы узнал в нем прежнего Гену Филоненко, а ведь не прошло и года с того момента, как он покинул родную Одессу…

– Прошу, – пододвинул поближе к Геннадию рюмку с коньяком майор Майер-Мадер. – Это коньяк Готье, один из лучших в мире. Семья Готье получила королевский ордер на производство коньяка и учредительную грамоту, подписанную королем Людовиком XV, почти двести лет назад. Уверен, что вам понравится его тонкий аромат и мягкое послевкусие.

– Благодарю вас.

Выпили молча, без лишних вступлений. Коньяк был замечательный.

– Скоро вы вернетесь на свою родину. Только уже в ином качестве… Волнуетесь? – внимательно и пытливо глянул на Геннадия начальник разведывательно-диверсионной школы.

– Немного есть, не хочу лукавить, – ответил Филоненко, что являлось правдой. Самообладанию в разведшколе тоже учили…

– Ну, во‐первых, волноваться еще рано, – заметил майор Майер-Мадер. – И вообще, старайтесь избегать поводов для волнений. Кто волнуется, тот совершает непростительные ошибки, что непозволительно для разведчика. Помните об этом… Я вас что позвал-то к себе, – после недолгого молчания продолжил разговор начальник разведшколы. – Через день-два вас и еще двоих курсантов изолируют от остальных для получения специального задания, отработки легенд, дополнительного инструктажа и прочего, а потом вы поступите в распоряжение абверкоманды, действующей на фронте. И вас на самолете перебросят в советский тыл. По последним сообщениям с Восточного фронта, наши войска вот-вот выйдут к Волге и отрежут Москву от получения хлеба и нефти. Далее мы возьмем Северный Кавказ и Сталинград, а группа армий «Север» в самом скором времени покончит с осажденным Ленинградом, войсковые части которого полностью деморализованы, а население города вот-вот поголовно вымрет от голода. Еще полгода, от силы месяцев восемь, и Советской России придет конец. И тогда все, кто как мог приближал это время, будут достойно вознаграждены. Мне кажется, – посмотрел на Филоненко-Горюнова майор Майер-Мадер, – вас ожидает большое будущее…

Начальник разведшколы налил еще по рюмке.

– За скорую победу великой Германии! – провозгласил он тост.

Геннадий не имел ничего против и с удовольствием выпил.

Затем майор Майер-Мадер прошел к комоду и достал «парабеллум» с инкрустированной рукоятью.

– Это вам мой подарок, – протянул пистолет Геннадию начальник разведшколы. – Не волнуйтесь. По документам он будет проходить у вас как наградной.

– Благодарю вас, – принял из рук майора подарок Геннадий.

…Через день, как и обещал майор Майер-Мадер, его и еще двоих – а это были старый знакомый Геннадия Филоненко: чернявый, с которым он находился в пересыльном лагере (его псевдоним был Донец), и молоденький радист Шустров – изолировали от остальных учащихся на девять дней. Их заставили по нескольку раз на дню перечерчивать карту Казани и ее окрестностей, чтобы они знали город вплоть до самых незначительных улиц и переулков и могли по памяти воспроизвести карту города, будто родились в нем и прожили всю свою сознательную жизнь, разгуливая каждый день по его улицам. Затем каждому из группы были объявлены персональные задания и легенды, которые они должны были знать назубок; выдали оружие, обмундирование, гражданскую одежду на всякий случай и, конечно, немалую сумму денег и документы. Шустров получил еще рацию с шифрами и кодами, размещенную в старом зашарпанном чемоданчике, с которыми немолодые граждане ездят в командировки, а еще ходят в баню.

Геннадий, согласно удостоверению личности командного состава на имя старшего лейтенанта Кочетова Анатолия Степановича, по легенде, был комиссован из армии по болезни на полгода и отправлялся в глубокий тыл. Конкретно – в город Казань. Также из мастерских разведшколы по изготовлению фиктивных документов (мастерскими заведовал бывший начальник первого отделения штаба 145-й стрелковой дивизии майор РККА Крапивницкий, которого курсанты в школе знали как Александра Семеновича Смирнова) новоиспеченного старшего лейтенанта Кочетова снабдили продовольственным аттестатом. Помимо этого, еще расчетной и вещевой книжками командного состава, комсомольским билетом и временными удостоверениями о наградах. Впрочем, все эти документы ничем не отличались от настоящих – Смирнов свое дело знал, за что его и ценило руководство абвера.

Заданием «старшего лейтенанта Кочетова» было осесть в Казани, заниматься сбором сведений о работе оборонных предприятий и их продукции; узнавать о передвижениях воинских эшелонов, формировании новых воинских частей, их личном составе и местах их дислокации и сообщать об этом посредством радиопередатчика в центр. Для этих целей годилось все: личное наблюдение, грамотный опрос сведущих лиц, подслушивание частных разговоров, спаивание военнослужащих, использование женщин, имеющих связи с офицерами Красной Армии и руководящими работниками военных промышленных предприятий, каковых в Казани было большинство.

Одной из задач Кочетова было изучение возможности проведения диверсионных актов на пороховом и авиационном заводах. Донец, помимо сбора разведданных о пороховом и авиационном заводах, должен был отыскать возможность устроить диверсии на них и взорвать самые важные цеха. И если бы у него получилось, к примеру, взорвать и вывести из строя хотя бы несколько цехов порохового завода – а таковых предприятий в Советском Союзе на данный момент было всего два действующих: в Казани и Кемерово (остальные были либо захвачены, либо эвакуированы и еще не наладили производство), – это был бы, несомненно, ощутимый удар для Советов. Задачей Шустрова была передача разведданных в центр и получение от него новых инструкций.

Через девять дней Кочетов, Донец и Шустров были переданы в распоряжение фронтовой абвер-команды. На следующий день поздно вечером их привезли на аэродром и посадили в черный бомбардировщик, невидимый в ночи. Провожал их на аэродром самолично майор Майер-Мадер. Всем троим он пожал руки, а Геннадию пожелал удачи.

– К черту, – отозвался Филоненко и первым ступил на шаткий трап.