Текст книги "Казанский Каин"

Глава 13
Последняя роль заслуженной артистки республики

После ограбления промтоварного магазина на Баумана Геша велел Сэму и Комсе снять милицейскую форму и запрятать ее так, чтобы нельзя было найти даже с собаками. И если эту форму все же обнаружат, то чтобы ее никак не могли связать с ними.

– А что так? – спросил пахана Комса, не понимая, зачем надо что-то менять, если все так удачно складывается. Ведь от добра добра не ищут…

– Я не сомневаюсь, что нас видели прохожие, когда мы входили или выходили из сберкассы или магазина промтоваров, – терпеливо ответил молодому подельнику Геша. – И мусора, надо полагать, сделали все, чтобы найти этих людей. И нашли, и опросили их. Так что мусора уже знают про нас, – заключил Филоненко-Раскатов.

– А че знают-то? – спросил Комса, все еще не понимая, зачем надо отказываться от мусорской формы.

– Знают, что мы стопорим в милицейской форме, – поучающе изрек Геннадий, понимая, что у Комсы с соображалкой большая недостача. – Так что с этого момента мы являемся простыми советскими гражданами, ничем не отличающимися от остальных… – заключил он, ухмыльнулся собственной фразе и продолжил: – И машина у нас теперь не ментовская, а самая что ни на есть обыкновенная.

«Москвич» прятать не стали, просто вернули ему обычный вид. В том, что он еще пригодится, не было никаких сомнений.

Какое-то время жили смирно: самое большое прегрешение – злоупотребление спиртным. Потом Геша наколол новое дело – ограбление уже продуктового магазина на улице Большой Красной.

– На месте ментов я бы устроил засады в промтоварных магазинах, делающих большую выручку, – заявил бывший «капитан милиции». – Чтобы, если мы туда сунемся, взять нас тепленькими и с поличным, чтобы все было на виду и ничего не нужно было бы доказывать. Мусорам такой подарок делать мы, конечно же, не станем, так что пока с этой темой завязываем и переходим на продмаги…

– А потом? – спросил малоразговорчивый Сэм, по своему обыкновению не глядя на собеседника, особенно если этот собеседник – пахан.

– Не переживай, потом еще что-нибудь придумаем, – твердо сказал Филоненко-Раскатов.

Брать продовольственный магазин решили в самое удобное для ограбления время – под вечер перед самым закрытием. Покупателей в это время обычно уже немного. К тому же закрытые бандитами входные двери магазина (после того как они в него войдут) за четверть часа до закрытия, согласно режиму работы, будут вполне оправданны: так обычно во многих магазинах и делается, чтобы прекратить доступ новых посетителей, обслужить которых уже не хватит рабочего времени. К тому же выручка к концу дня намного больше, нежели в его начале или середине.

В магазин вошли за двадцать с небольшим минут до его закрытия. Походили по торговому залу, посмотрели на продукты в витринах и даже поинтересовались, свежий ли хлеб, сами же дожидались, когда разойдутся посетители. Когда покупателей осталось всего трое, Геша кивнул подельникам и вытащил «парабеллум»:

– Всем лечь на пол! Это ограбление.

Мужчина-посетитель все сразу понял, первым упал на пол и потянул за собой женщину, очевидно жену. Та сначала медленно опустилась на колени, потом так же медленно легла, стараясь не помять и не испачкать блузку и руки. В зале осталась стоять лишь одна женщина, которая, не моргая, так смотрела на Филоненко-Раскатова, словно вот-вот собиралась его отчитать за какой-то неблаговидный проступок.

– На пол, я сказал! – направил ствол пистолета в ее сторону Геша и подошел на шаг ближе.

– Я – заслуженная артистка республики Луиза Волжская, – громко и четко, словно стояла на театральных подмостках, произнесла женщина и гордо вскинула голову. – И мне не пристало валяться на полу, как…

Филоненко-Раскатов договорить ей не дал – дважды выстрелил прямо в сердце. Заслуженная артистка республики, прославившаяся в роли Катерины из «Грозы» Александра Островского (об этой роли Луизы Волжской – актрисы Государственного академического театра республики – даже писали в общесоюзном журнале «Театр») и замечательно сыгравшая Зулейху из «Молодой жизни» Гафура Кулахметова, рухнула на пол, широко раскинув руки. Женщина, что боялась помять и испачкать блузку, тонко вскрикнула, поскольку ладонь заслуженной артистки с подрагивающими кончиками пальцев оказалась прямо перед ее лицом. Женщина в блузке в ужасе повернула голову в противоположную сторону и беззвучно заплакала, осознавая, что надежды на благополучный исход в создавшейся ситуации нет.

Тем временем Комса вытащил из-под прилавка прячущуюся там одну из продавщиц.

– Где деньги? – сунул он ей под нос ствол револьвера.

– Там, – указала она на дверь позади себя.

– Вставай, – приказал Комса и отступил на шаг.

Девушка поднялась, открыла дверь, и они вошли в кабинет, на письменном столе которого возвышался закрытый металлический ящик.

– Деньги лежат в нем, – указала она на ящик. – Там вся снятая выручка за неделю…

– Открывай, – изрек Комса, поигрывая револьвером и оглядывая ладненькую девушку с головы до ног.

Девушка открыла один из ящиков стола, достала связку ключей и открыла крышку металлического ящика. В нем и правда лежали деньги, приготовленные к отправке.

– Клади сюда, – кинул Комса на стол хозяйственную сумку, с которыми женщины обычно ходят по продуктовым магазинам.

Пока продавщица складывала в сумку выручку, Комса все время смотрел на нее. Когда же ящик опустел, бандит подошел к ней и, глядя на нее в упор, произнес:

– Халатик сымай.

– Что? – Девушке показалось, что она ослышалась.

– Халатик, говорю, сымай, че! – прикрикнул на нее Комса и стал расстегивать на ее халате верхнюю пуговицу.

– Не надо, – попыталась было отвести его руку девушка, но Комса грубо откинул ее руку:

– Не будешь делать, что я тебе говорю, стрельну тебе в ногу, сука…

Под неотрывным взглядом Комсы девушка стала снимать халат. Под ним оказались белый лифчик и нижняя юбка.

– Его тоже сымай, – заявил Комса, указав на лифчик, и сглотнул накопившуюся слюну.

Девушка замешкалась, не решаясь расстегнуть лифчик.

– Ну, кому сказал! – прикрикнул Комса.

Продавщица завела руки за спину, и через пару мгновений лифчик упал на пол. Девушка закрыла груди ладонями и повесила голову.

Комса, снова сглотнув, подошел к ней вплотную, отвел ее ладони от грудей и стал их трогать и мять.

– Сисястая баба попалась!

– Ну что, как дела? – услышал он голос Сэма из торгового зала. – Нашел бабки?

– Нашел, – повернул лицо в сторону двери Комса. – Щас вынесу…

Однако не вынес. Вместо этого взял ладонь девушки, потянул к себе и засунул ее (не без сопротивления) под ремень штанов:

– Давай… трогай его…

– Эй, уснул, что ли, там? – снова послышался раздраженный голос Семена.

– Щас, – крикнул в ответ Комса, продолжая одной рукой мять грудь девушки. – А ты молодец, знаешь, что делать! Хвалю!

После чего выдернул руку девушки из своих штанов и дважды выстрелил ей в голову. Вышел он с наполненной деньгами сумкой, красный, с пылающими ушами и алыми пятнами на шее. Увидев скорчившуюся под прилавком и едва живую от страха вторую девушку-продавщицу, выстрелил ей в голову и, перешагнув через ее труп, вышел в торговый зал.

– Все, уходим, – приказал Геша.

– А с этими что? – указал дулом револьвера на пару покупателей, распластавшихся на полу, Сэм.

– А ты будто не знаешь, – пристально посмотрел ему в глаза Филоненко-Раскатов. – Или мне нужно тебе подсказывать?

Сэм помрачнел, подошел к лежащим на полу мужчине и женщине и выстрелил поочередно им в голову…

Глава 14
Появление свидетелей-очевидцев

В кабинете Щелкунова собрался практически весь его отдел. Речь шла об ограблении продуктового магазина на улице Большая Красная, в котором преступниками было взято двадцать четыре тысячи рублей выручки и убиты две продавщицы и трое посетителей. Магазины грабят нередко, бывает, что и с убийствами. Но даже по такому поводу начальник отдела по борьбе с бандитизмом городского управления милиции майор Щелкунов не собирал весь отдел на оперативное совещание и не раздавал каждому из собравшихся отдельные поручения, которые хоть разбейся вдребезги – но выполни! Однако нынешний случай выдался особым: в теле заслуженной артистки республики Луизы Волжской (настоящее ее имя Луиза Мусеевна Мустафаева) при вскрытии были обнаружены две пули, выпущенные из пистолета «парабеллум». И не просто пистолета, а того самого, пулями из которого была убита Ангелина Завадская, бухгалтер Екатерина Пастухова и водитель грузовика Степан Замятин. Засветился «парабеллум» и при ограблении трудовой сберегательной кассы на улице Горького (опять-таки с человеческими жертвами) и магазина промышленных товаров на улице Баумана, где при ограблении погибли четыре человека. И вот теперь при нападении на продовольственный магазин на улице Большая Красная из этого же «парабеллума» двумя пулями в сердце лишили жизни заслуженную артистку республики Луизу Волжскую. А всего при нападении на продмаг были убиты пять человек… Потому-то Щелкунов и собрал в этот раз отдел в полном составе.

– Я не сомневаюсь, что это одна и та же банда, – заявил, закрывая совещание, майор. – Ее кровавой деятельности надо положить конец, и как можно скорее. Мы не можем позволить бандитам безнаказанно убивать людей и присваивать народные деньги. Или грош нам всем цена, – добавил Виталий Викторович и оглядел присутствующих.

Кажется, собравшиеся сотрудники отдела по борьбе с бандитизмом речью своего начальника прониклись. Многие сидели нахмуренными. Старший оперуполномоченный Валентин Рожнов курил одну папиросу за другой, а лейтенант Зинаида Кац так зло сверкала глазами, что если бы кто из преступников встретился сейчас с ней взглядом – вмиг бы раскололся и попросил бы листок бумаги с ручкой, чтобы написать признательные показания.

За сказанными словами последовали и определенные действия. В городе появились многочисленные патрули – более двух сотен дополнительных парных милицейских дозоров, всматривающихся в прохожих и при надобности проверяющих у них документы. Примерно таким образом происходило патрулирование в годы войны. Около крупных магазинов дежурили милиционеры и люди в штатском, способные пресечь попытку похищения, если она вдруг случится.

Кроме того, были привлечены около ста пятидесяти членов отрядов содействия милиции, которые несли дежурства по вечерам на улицах города. Управление и все городские отделения милиции неусыпно искали трех милиционеров во главе с капитаном, вооруженным «парабеллумом», не зная еще того, что бандиты уже скинули милицейскую форму и теперь «работают» в штатском. И «Москвич» теперь у них не милицейский. Так что поджидать бандитов у магазинов промышленных товаров и высматривать поблизости милицейский «Москвич» было делом совершенно безнадежным.

Валентин Рожнов, не покладая рук и не давая роздыху ногам, искал ряженого капитана милиции. Разумно полагая, что тот вряд ли выбрал местом проживания многоквартирный дом, да еще в центре, Рожнов вел розыск в бывших пригородах Казани, не столь давно вошедших в черту города. Это были городские поселки и слободы, застроенные в большинстве своем частными домами и одноэтажными деревянными бараками для работяг, приехавших в город на работу из сел и деревень. Валентин начал с поселка имени Серго Орджоникидзе. Здесь он когда-то работал простым оперативником под началом тогда еще капитана Щелкунова. Знакомых в поселке у Рожнова было немало, а стало быть, имелась реальная возможность в получении нужной информации. Оказалось, человека, которым интересовался старший оперуполномоченный, здесь никогда не видывали и никакой капитан милиции в поселке за последние пять-шесть лет не поселялся.

Сложнее было разыскивать нужного человека в прочих слободах и городских поселках. Капитан милиции Рожнов исходил вдоль и поперек Адмиралтейскую и Академическую слободы, заглядывая в самые крохотные переулки и тупички и задавая один-единственный вопрос – про «капитана милиции». Прошел с расспросами местных жителей все улочки и переулки немалой по размеру территории Суконной слободы, где скрыться человеку, не желающему, чтобы о нем знал кто-то посторонний, было все равно что раз плюнуть. Побеседовал Рожнов и со многими жителями Пороховой слободы и обошел все бараки Желатинки – поселка имени полярного летчика Виктора Левченко, пропавшего вместе со своим самолетом в тридцать седьмом году в районе побережья Северного Ледовитого океана. Как оно почти всегда и бывает, надежда на благоприятный исход дела уже едва теплилась и готова была, как сгоревшая свечечка, пустить последний дымок, когда нашелся человек, могущий ответить на некоторые интересующие капитана Рожнова вопросы. Человек этот проживал в Ягодной слободе, почти сплошь застроенной частными домами. Следует сказать, перед тем как этот человек нашелся, старший оперуполномоченный долго ходил по улицам и переулкам слободы, задавая вопросы практически всем встречным-поперечным и даже стучась в дома и напрашиваясь на разговор. Однако никто ничего путного сказать не мог. И вдруг случайно встреченная в одном из переулков слободы женщина годов под пятьдесят, Нина Марковна, на вопрос Рожнова, не встречала ли она в слободе жителя в звании капитана милиции, уверенно ответила:

– Милиционера не встречала. А вот нового жителя – встречала, и не раз. Он какой-то родственник Аглае Марфиной. В Межевом переулке проживает. Второй дом по левую руку…

– А вы сами-то где живете? – поинтересовался старший оперуполномоченный.

– На улице Герцена. Это меньше чем в двух кварталах от Межевого переулка, – ответила женщина. – Там у меня золовка живет, аккурат наискосок от дома, куда Аглая этого нового поселенца определила. Дом-то этот отца ее, а сама она в доме мужа покойного живет.

– Знаете, как его зовут? – спросил Валентин Рожнов.

– Не интересовалась, – последовал ответ. – К чему мне? А вот фамилию его знаю: Раскатов. Со странностями он. Ни с кем из наших мужиков не общается. И водку не пьет. Так, ежели бы он с кем за столом посидел и водку попил, за разговорами, кто он да что, непременно бы прояснилось. Так нет… Да и бабы у него нет, похоже. Да и какая баба будет с ним знаться, ежели с головой у него, сказывают, что-то не ладно. Так что дружбу с ним никто не водит: с чокнутым дружиться – себе дороже. Словом, сторонятся его люди… Неизвестно же, что он может выкинуть. Вдруг ножиком пырнет, – вполне резонно заметила Нина Марковна. – И ему за это ничего не будет, потому как с головой не в ладах и справка у него имеется, что он – слегка того…

– И давно он в доме том живет? – задал новый вопрос Рожнов.

– Да почитай лет шесть уже, – немного подумав, что-то припоминая, ответила женщина.

– Стало быть, не такой уж он и новый житель, – вполне резонно заметил Валентин.

– А остальные спокон веков тут живут, – парировала Нина Марковна. – Семка Сидорчук с Большой Песочной улицы лет пятнадцать, как с Бердянска приехал, а по сей день местным не считается. А Колька Проханов с женой и двумя детишками в сорок первом здеся поселился. С Кубани приехали. Так все новоселами у нас почитаются…

– Описать этого Раскатова сможете? – продолжил интересоваться относительно новым жителем Ягодной слободы Рожнов.

– Ну, молодой, лет под тридцать. Статный такой. Росту не шибко низкого и не то чтобы высокого. И глаз у него такой, как у ворона… – добавила женщина и посмотрела на капитана милиции, чтобы удостовериться, понял он, что она хотела сказать, или не понял.

– Что это значит? – не совсем уяснил, однако, что хотела сказать последней фразой женщина, Валентин.

– Ну… колкий…

Более о человеке по фамилии Раскатов узнать ничего не удалось, и Рожнов отправился к местному участковому Каримову порасспросить про этого странного Раскатова. Старший лейтенант Ибрай Каримович Каримов служил участковым еще с довоенной поры и знал практически все о жителях слободы. Каримов поведал, что поселился Раскатов – а зовут его Геннадий Андреевич – в слободе в сорок втором году. Сам Раскатов из Агрызского района республики. В сорок втором году он приехал в город и отправился в военкомат просить, чтобы его отправили на фронт. Но его не взяли – он имел какое-то психическое заболевание.

– А какое заболевание у него, тяжелое или не очень, – я в этом не разбираюсь, – добавил участковый и несколько виновато посмотрел на Рожнова. После чего продолжил докладывать про Раскатова: – Поселился он в доме Аглаи Марфиной, вернее, в пустующем доме ее покойного отца. Он то ли ее дальний родственник какой, то ли хороший знакомый ее подруги, – не уточнял, так как не было в том необходимости… Когда его на фронт не взяли, то через малое время он устроился работать на почту сортировщиком писем. Потом стал разнорабочим в продмаге, что на улице Архангельской. Год назад ушел оттуда и пристроился в промысловой артели надомником. Спокойный такой гражданин, хоть и состоит на учете в психдиспансере. Забот он мне никогда никаких не доставлял, не дебоширит, не пьет и девок к себе не водит, – закончил участковый и уставился на Рожнова в ожидании вопросов. Но таковых не последовало…

Словом, этот Раскатов отнюдь не походил на ряженого капитана милиции, однако Валя Рожнов все же установил за ним наблюдение, которое ничего не выявило. Правда, несколько раз ребята из службы наружного наблюдения теряли его из виду, но это никого не насторожило: топтуны были из нового набора, молодые, не очень опытные и сильно боялись засветиться, поскольку за раскрытие фигурантом слежки за собой в управлении по головке не гладили. Последний раз они потеряли Раскатова, спешащего, как им казалось, на трамвай. Скорым шагом Геннадий Андреевич приближался к трамвайной остановке, шел дворами – так было ближе, – однако на остановку он почему-то не вышел. Подошел трамвай, высадил пассажиров, забрал новых, среди которых Раскатова не оказалось, и уехал. Топтун, что шел за Геннадием Андреевичем, кинулся было обратно во дворы, да куда там! Работник промысловой артели как сквозь землю провалился. Опечаленный работник наружного наблюдения отправился в управление получать положенное «на орехи», в то время как ушедший от слежки Филоненко-Раскатов, постояв в подъезде и понаблюдав за действиями мечущегося сотрудника наружки, вышел из подъезда, когда милиционер ушел, и спокойно направился к трамвайной остановке. Через полчаса или немногим меньше он подходил к Лядскому саду, где на лавочке возле фонтана его поджидали Сэм и Комса, теперь выходящие с запасом времени, чтобы не сердить пахана своим опозданием.

– Есть новое дело, – сообщил он подельникам, и те, придвинувшись к Геше поближе, принялись слушать…

* * *

Филоненко-Раскатов заметил слежку за собой сразу, как только вышел из помещения промысловой артели, где трудился по большей части надомником со сдельно-прогрессивной оплатой труда. Хвост за собой заметить было нетрудно – Геннадий проверился, скосив глаза в стеклянную витрину магазина и заметив небольшого росточка гражданина (про которых говорят «метр с кепкой»), неотступно следующего за ним от самой артели. Оторваться от него тоже труда не составило – обнаружению слежки и уходу от нее учили в разведывательно-диверсионной школе абвера, и учили знатно!

Заметив слежку, Филоненко-Раскатов завернул за угол, потом еще за один и скорым шагом дунул во дворы, после чего скоренько влетел в один из подъездов. Поднявшись на второй этаж, бывший слушатель абверовской разведшколы чуть постоял, после чего осторожно глянул в окно. «Метр с кепкой» растерянно метался по двору, явно не ведая, что ему делать дальше и кляня себя за непростительную нерасторопность. Потом, видимо, топтун смирился с потерей фигуранта и уже неторопливо покинул двор. Геннадий выждал с четверть часа, после чего вышел из подъезда, осмотрелся и бодро зашагал к трамвайной остановке.

Доехал он до конечной остановки и вышел на площади Куйбышева, что не так давно звалась площадью Рыбнорядской. По улицам Бутлерова и затем Толстого поднялся до Лядского сада – постоянного места встречи с подельниками, – где на лавочке возле фонтана его уже поджидали Сэм и Комса, неторопливо и со вкусом покуривая. Филоненко-Раскатов присел рядом и завел с подельниками обстоятельный разговор. Новое дело, про которое он им сообщил, заключалось в ограблении продуктового магазина на улице Щапова недалеко от пришедшего в запустение сада «Эрмитаж». Еще год назад до отмены продовольственных карточек и реформы цен магазин был коммерческим, куда захаживали состоятельные граждане едва ли не со всего города, не обремененные нехваткой денег и отсутствием аппетита. По старой привычке они продолжали посещать этот магазин и в этом году, к тому же ассортимент продуктов здесь был (верно, тоже по старой привычке) получше и побогаче, нежели в остальных продовольственных магазинах города. Стало быть, и выручка в магазине была значительно богаче, чем в остальных городских продмагах. Такими соображениями руководствовался Филоненко-Раскатов, и он оказался прав. Когда трое громщиков[28]28
  Громщик – здесь: вооруженный грабитель (жарг.).


[Закрыть] вошли в магазин, закрыли щеколду на входной двери, вытащили оружие и положили на пол всех, кто находился в магазине, завмаг в своем кабинетике только что посчитала выручку.

– И сколько тут? – указав на кучу денег, лежащую на завмаговском столе, поинтересовался Геша, с ходу направившийся в служебные помещения магазина, как только в него вошел.

– Шестьдесят одна тысяча восемьсот сорок два рубля, – ответила женщина и покосилась на пистолет в руках бандита: – Берите все, только не убивайте, у меня дети малые, – просительно добавила она, и по щекам ее полились крупные слезы. Преступник с пистолетом лишь хмыкнул: ни слова женщины, ни тем более ее слезы жалости у него не вызвали.

Геша деловито и аккуратно сложил деньги в хозяйственную сумку и хладнокровно выстрелил женщине в голову. При этом выражение его лица ничуть не поменялось. Дело это – убивать людей – очень скоро переросло для него в рутину. Пальнул в человека да и потопал себе дальше. Это как прихлопнуть пятерней комара. О каждом насекомом, что ли, думать? Был комар, а теперь нет его! Вот и вся она, философия.

После выстрела в зале раздался шум, а затем прозвучали два револьверных выстрела и звон разбитого стекла. Филоненко-Раскатов торопливо вышел из кабинета завмага и, увидев спину выбегающего из магазина Комсы, сразу догадался, что случилось.

А произошло следующее… Услышав выстрел и осознав, что все может закончиться очень плачевно для всех находящихся в магазине, один из покупателей-мужчин, а их было двое, вскочил с пола и быстро побежал к входным дверям магазина. Комса это увидел сразу и, не раздумывая, вскинул револьвер и выстрелил, всадив пулю мужчине между лопатками. Но тот продолжал бежать и успел уже открыть щеколду входной двери, как вторая пуля, выпущенная из револьвера Комсы, чиркнув мужчину по шее, выбила стекло магазинной двери. Мужчина все же успел выбежать из магазина и сделать несколько шагов до того, как выскочивший за ним Комса почти в упор выстрелил ему в затылок.

– Все! Уходим! – закричал обеспокоенный сложившейся ситуацией Филоненко-Раскатов и уже на бегу выстрелил во второго мужчину-покупателя, лежащего на полу и прикрывающего голову руками. Сэм побежал за Гешей, не обратив внимания на кассиршу и продавщицу, что забились в угол, дрожа и прижавшись друг к другу.

Прохожих на улице не оказалось. То ли так получилось по чистой случайности, и в этом плане преступникам крупно повезло, то ли люди, что находились поблизости, услышав выстрелы, попросту попрятались от греха подальше и решили не высовываться до поры до времени. И это было вполне объяснимо: никому не хотелось, пережив такую страшную войну, уже в мирное время попадать под пули бандитов.

Так или иначе, но трое грабителей, никого не встретив по пути, скорым шагом направились к своему «Москвичу», припаркованному поодаль, уселись в него всяк на свое место и тронулись. И в это время они сначала услышали, а потом, оглянувшись, увидели мотоцикл с люлькой и человека в милицейской форме, сидящего за рулем и едущего за «Москвичом».

– Давай жми, – скомандовал Комсе Филоненко-Раскатов.

Мотоцикл уверенно следовал за ними и отставать не собирался.

– Стоять! – донесся в полураскрытое окно до Геннадия голос ехавшего сзади милиционера, после чего раздался выстрел.

– Сзади мусор, – неизвестно зачем промолвил Сэм, хотя и без сказанного все было предельно ясно.

– Вижу, – нервно произнес Геша. После чего опустил до конца стекло, высунулся в окно и, прицелившись, дважды выстрелил. Старенький «Harley-Davidson» резко свернул и опрокинулся.

– Жми, жми, давай, – снова приказал Комсе Филоненко-Раскатов и откинулся на спинку сиденья, время от времени раздраженно поглядывая на стриженый затылок Сэма, сидящего впереди: он должен был без всяких проволочек и напоминаний с его, Геннадия, стороны убрать кассиршу и продавщицу. Но он отчего-то не стал стрелять в них. То ли по причине спешки, то ли еще по какой иной. Так что на этот раз они оставили после себя свидетелей. Чего делать было нельзя…

* * *

Старшина милиции Рамиль Шамшурин возвращался после вызова на своем «Харлее» в отделение, когда неподалеку услышал револьверный выстрел. Ехал старшина из Марусовки – малоприветливого места между улицами Пушкина и Щапова. В городе оно имело дурную репутацию, потому как проживал в нем в основном пьющий рабочий люд, самогонщики, проститутки, торговцы краденым, нищие. Правда, перед самым началом войны многие дома Марусовки, превратившиеся к этому времени в настоящие трущобы, посносили, а жителей с сомнительной репутацией распределили по казенным домам. Однако завершить начатое у исполнительной власти не получилось – началась война. Тут уж не до Марусовки, тем более что таких мест в Казани было не одно, а даже и не два, целая дюжина! И ликвидировать их не хватало покуда ни сил, ни средств.

В сорок восьмом году в Марусовке проживало немало граждан, приносивших дополнительные заботы органам правопорядка, и в частности старшине Шамшурину. Среди них был Игнат Феоктистович Полухин, орденоносец (кавалер ордена Красной Звезды) и дважды награжденный серебряными медалями «За отвагу». А давались они солдатам Великой Отечественной не абы как, а за проявленные личное мужество и доблесть. Настоящий герой войны, он потерял ногу в Висло-Одерской наступательной операции в самом конце января 1945 года, когда был захвачен плацдарм на левом берегу Одера, стратегически очень важный для наступления на Берлин.

Крепко подвыпив, Игнат Феоктистович гонялся, громыхая по полу своей култышкой, за женой Матреной. Догнав ее, колотил нещадно, а протрезвев, долго стоял на коленях и вымаливал у Матрены прощение, клятвенно обещая более не пить. Через пару недель, а то и менее история повторялось сызнова. В этот раз, изрядно приняв за воротник, он снова принялся бить жену чем ни попадя, и та верещала так истошно, что соседка Клавдия Осиповна, привыкшая к подобным скандалам и переставшая обращать на них внимание, сейчас вынуждена была накинуть на голову платок и бежать до ближайшего телефона-автомата, чтобы сообщить о происходящем бесчинстве в милицию. После телефонного звонка к Полухиным направили старшину Шамшурина, чтобы усмирить героя-выпивоху или – если все будет складываться очень скверно – привезти его и сдать в отделение под надзор дежурного.

Когда Рамиль Шамшурин подъехал к дому и подошел к подъезду, все вроде бы было тихо.

– Что-то не слышно никого, – обратился он к Клавдии Осиповне, поджидающей его у подъезда. – Что так тихо-то?

– А я почем знаю, – заявила пожилая женщина. – Может, Игнат Матрену-то уже того…

– Чего – «того»? – с опаской посмотрел на Клавдию Осиповну старшина милиции.

– Прибил благоверную, – изрекла Клавдия Осиповна и прищурилась: – И лежит она теперь в кровище и при последнем издыхании и уже не надеется на помощь…

Шамшурин в сердцах чертыхнулся и поспешил по деревянной лестнице на второй этаж двухэтажного дома, где в квартире номер пять проживали Полухины. Дверь была приоткрыта. Старшина вошел и огляделся. Собственно, в пятой квартире он бывал не единожды, и царящий в ней кавардак его если и удивил, то не шибко сильно. А бедлам вокруг наблюдался такой, словно Мамай прошел! Несколько стульев были перевернуты, у одного была отломана ножка и выбито сиденье. Горшок с геранью, вдребезги разбитый, валялся на полу. Возле стола со свесившейся и едва держащейся на нем скатертью валялась деревянная нога Игната Феоктистовича. Сам он сидел поодаль на полу и крепко обнимал жену. На небритой щеке застыла крупная слеза. Плакала и Матрена Дементьевна, тоже сидящая на полу и обнимавшая мужа. Старшина Шамшурин глянул на обоих.

– Милые бранятся, только тешатся!

Покачал головой, молча повернулся и вышел из квартиры, прикрыв за собой дверь. Силовым ведомствам в настоящее время в этой квартире делать было нечего. Когда Рамиль Шамшурин вышел из дома, Клавдии Осиповны возле подъезда уже не было. Верно, ушла подалее, боясь наказания за ложный вызов. Старшина милиции завел мотоцикл и поехал было обратно в отделение, но тут услышал со стороны улицы Щапова пистолетный выстрел. Развернувшись и прибавив скорость, Рамиль Шамшурин поехал на выстрел и увидел, как из продуктового магазина по улице Щапова выбежали трое мужчин и скорым шагом дошли до припаркованного «Москвича», сели в него и резко дали по газам. Старшина, стараясь не отстать, поехал за подозрительными мужчинами. «Москвич», прибавив скорость, начал отрываться, и Шамшурин, крикнув «Стоять!», достал из кобуры пистолет и произвел предупредительный выстрел в воздух. Старшина видел, как из заднего окна высунулась голова мужчины, а затем и ладонь, сжимающая пистолет. Мужчина дважды выстрелил, и Шамшурина отбросило назад, как будто бы в грудь ударили кувалдой; чуть выше сердца полыхало пламя. Мотоцикл, потеряв управление, резко повернул и повалился набок, придавив ноги Шамшурину. А «Москвич» через несколько мгновений уже скрылся из виду. С большим трудом старшина милиции высвободил ноги и отполз в сторону. Потом лег на спину, зажал рану рукой и прикрыл глаза…

Когда приехала скорая помощь, старшина Шамшурин находился без сознания. Он даже не почувствовал, как его осторожно подняли, бережно положили на носилки и погрузили в машину. Не слышал, как к врачу скорой помощи подошел майор Щелкунов и поинтересовался состоянием раненого:

– Как у него дела? Будет жить?

– Ничего не могу сказать вам определенного, товарищ майор. Слишком большая потеря крови. Можем и не довезти…

Щелкунов в ответ на эти слова лишь печально покачал головой. Однако до больницы старшину милиции Шамшурина все же довезли. Живого…