Текст книги "Лекции о зарубежной литературе. От Гомера до Данте"

Надо сказать, что сам феномен денег может возникнуть только в очень развитой цивилизации, потому что по своей природе деньги – это некая абстракция, некая форма договора, форма общения, или языка. По этой причине деньги напрямую связаны с математикой, с одной из самых абстрактных наук в мире. Деньги связаны и с философией. Деньги – это некая абстрактная идея, не привязанная намертво к предмету. По этой причине на протяжении всей истории человечества деньгами могло быть что угодно: зерно и зерновой капитал Египта (Библия: притча о прекрасном Иосифе), скот, мешок, куда вмещалось ровно четыре десятка беличьих шкурок – отсюда и произошло слово сорок и т. д.). Вспомним Платона и его философию идеи, мол сама вода может быть какой угодно: она может стать паром, течь, превратиться в лёд, но сама идея воды всегда останется неизменной. Так и деньги. Конкретное их материальное воплощение может быть каким угодно, но сама их идея, идея общения, идея установления различных связей, остаётся неизменной. Это особенно заметно сейчас, когда деньги почти полностью перешли в виртуальный мир компьютерных технологий. Именно в эпоху ренессанса флорентиец Козимо Медичи сделает всё, чтобы с помощью банковского капитала в буквальном смысле перепрограммировать Средневековье. И именно в эту эпоху математик Лука Пачоли, друг Леонардо да Винчи и художник, создаст дебит, кредит и баланс, то есть бухгалтерский учёт, без которого немыслимо ни одно банковское дело. Эта так называемая прикладная математика в основе своей будет иметь и учение о «золотом сечении» и числовой ряд Фибоначчи. И если Возрождение немыслимо без банковского капитала, то Средневековье к деньгам относится насторожено. Деньги – это дьявольский соблазн, подрывающий всю основу эпохи рыцарства. Не случайно благодаря Пушкину будет запущен такой оксюморон, как «Скупой рыцарь». Рыцарь и скупость – вещи несовместимые, потому что воин живёт другим: он не копит богатств земных, а собирает их на небесах, желая, во что бы то ни стало, попасть в воинство Христово и встать после смерти под знамёна архангела Гавриила, как великий Роланд.

Но свободный капитал, основанный на банковском деле, потребует расширения сфер влияния и поколение новых пассионариев отправится открывать новые земли. Эпоха Великих географических открытий будет подобна эпохе выхода человека в Открытый космос и страны Западной Европы пустятся в самую настоящую гонку. Вместе с итальянцами в этой гонке примут участие и португальцы, и испанцы.

Данте был современником такого великого европейского путешественника, как Марко Поло. Но если венецианец создал свои путевые заметки в форме путешествия по географическому аду, то Данте описал собственные скитания в виде путешествия по аду души, по аду внутреннего мира человека новой, только ещё зарождающейся, эпохи, которая и найдёт одно из своих ярких воплощений в форме Великих географических открытий, продиктованных поисками торговых партнёров и источников сбыта товаров, пользовавшихся большим спросом в Европе.

Величие Данте сказывается в способности творчески почувствовать потребности ещё только зарождающейся Новой эпохи, эпохи непрерывных скитаний и необычайной активности, с одной стороны, а с другой – органическое единство мира: «все во мне – и я во всем». В его главном произведении нет ничего случайного и ненужного. Космография, астрономия, математика, система мира Птолемея тесно сплетены у Данте с душевными порывами, с предчувствиями того, что ещё только зарождается, но ещё не явлено миру, с сердечными тайнами и самыми сокровенными мыслями. Одинаково знакомы ему «маленькая Флоренция», его родина, и «большая Флоренция» – вселенная. Причём и «Флоренция маленькая», и «Флоренция большая» переплетены между собой самым теснейшим образом. Данте с трудом может провести границу между одним и другим. Будучи выгнанным из «Флоренции маленькой» он оказывается на периферии всего огромного христианского мира, оказывается в пространстве Тёмного леса, наподобие моряков Колумба, отправившихся от берегов родной земли к мирам неведомым и вселяющим только ужас в душу человека, привыкшего жить по законам средневекового тесного христианского мира. Именно с упоминания этого мрачного пространства Тёмного леса и начинается вся «Божественная Комедия». В эпической и лирической поэзии Средневековья ночь была временем невзгод и приключений. Часто она связывалась с другим темным пространством – лесом. Лес и ночь, соединившись воедино, внушали ужас. Именно как первобытный ужас и воспринимал Данте своё изгнание. Его мощное поэтическое воображение родило ассоциативно-метафорическую связь между изгнанием из малой Вселенной Флоренции и схождением в ад, а любовь к Прекрасной Даме Беатриче дало возможность увидеть в этом аду проблески божественного Света. Но прежде, чем Данте подойдёт вплотную к созданию главного произведения всей своей жизни, он должен был написать свою «Новую жизнь» как гимн духовного обновления.

«Новая жизнь», наиболее яркое произведение молодого Данте, была написана в конце 1291 или в начале 1292 года. Эта небольшая книжка состоит из 30 стихотворений, связанных между собой прозаическим рассказом.

Начало деятельности Данте тесно связано с новым направлением в истории итальянской поэзии, называемым «сладостным новым стилем». Поэты соединяют психологизм содержания и искренность с изысканностью мыслей, гармонией и благородством стиля. Любовь подвергается высокой идеализации – это возвышенное, облагораживающее чувство, имеющее большую нравственную силу. Женщина, «мадонна», рисуется как небесный ангел, реальные черты едва просвечивают сквозь оболочку таинственного сияния.

Данте рано почувствовал себя поэтом, но причиной того был, пожалуй, не только его собственный дар, но и окружение, и сам воздух Италии, напоенный художественным творчеством. Что же касается окружения, оно состояло из молодых и очень даровитых авторов, в буквальном смысле создававших новую поэтику. Эта поэтика получила в дальнейшем название dolce stil nuovo – сладостный новый стиль. Школа стильновистов зародилась в Болонье и оформилась во Флоренции. Название ей дал, по-видимому, Данте в «Пире» и в «Чистилище». Стильновизм объединял различные творческие индивидуальности, предлагал новую поэтику, новый язык, которому суждено будет подготовить грядущий итальянский литературный язык. Идейно-эстетически новая поэтика была связана отчасти с куртуазной лирикой трубадуров, отчасти с поисками писателей раннего итальянского Возрождения. Она характеризуется высоким аристократизмом и борьбой поэтов за единый итальянский язык. То есть ею вырабатываются правила прекрасной гармоничной литературной речи, образующейся из народного языка, с исключением грубых диалектов.

Признанной главой стильновистов был Гвидо Гвиницелли (родился между 1230–1240 гг., умер в 1274 г.). Был он болонским юристом и, конечно, политиком и умер, когда враждебная ему политическая партия пришла к власти и изгнала его из родного города. Судьба, очень похожая на типичный жизненный сценарий людей той эпохи, включая и самого Данте. Другим выдающимся поэтом, принадлежавшим к этому направлению, был Гвидо Кавальканти. Он был ближайшим другом Данте. Ему поэт посвятил множество стихов и фрагментов поэмы «Новая жизнь».

Самое раннее из стихотворений, вошедших в «Новую жизнь», относится к 1283 году. Оно стоит на первом месте в книге, а за ним следуют расположенные в хронологическом порядке стихотворения 1283–1291 годов, повествующие о любви поэта к Беатриче, о его снах и мечтаниях, а также о скорби, вызванной её ранней смертью. Однако лучшей канцоной этого периода считается канцона «Три женщины пришлись раз к сердцу моему», которая не была включена в «Новую жизнь». Данте в этой книге избегает точных дат, никого не называет по имени и ограничивается намёками на события, вызвавшие к жизни то или иное его стихотворение.

«Новая жизнь» начинается с прозаического рассказа о первой встрече девятилетнего поэта с девятилетней девочкой Беатриче. Вот как Данте рассказывает о первом появлении перед его глазами флорентийской девочки, которая поразила его сердце и ум на всю жизнь: «Девятый раз после того, как я родился, небо света приближалось к исходной точке в собственном своем круговращении, когда перед моими очами появилась впервые исполненная славы дама, царящая в моих помыслах, которую многие – не зная, как ее зовут, – именовали Беатриче.

В этой жизни она пребывала уже столько времени, что звездное небо передвинулось к восточным пределам на двенадцатую часть одного градуса. Так предстала она предо мною почти в начале своего девятого года, я же увидел ее почти в конце моего девятого. Появилась облаченная в благороднейший кроваво-красный цвет, скромный и благопристойный, украшенная и опоясанная так, как подобало юному ее возрасту.

В это мгновение – говорю по истине – дух жизни, обитающий в самой сокровенной глубине сердца, затрепетал столь сильно, что ужасающе проявлялся в малейшем биении жил. И, дрожа, он произнес следующие слова: Вот бог, сильнее меня, пришел, чтобы повелевать мною».

Этот текст (начало «Новой жизни») следует понимать исходя из современного знания средневековой культуры. Боккаччо был прав, утверждая, что Прекрасная дама Данте звалась Беатриче Портинари и что она вышла замуж за богатого банкирского сына Симона деи Барди и умерла рано. Но автор «Декамерона» не сумел понять, что юная флорентийская красавица стала для Данте высшей реальностью – символом вечного добра, светоносной посланницей небес. Ее появление среди людей на улицах погрязшей в грехах Флоренции воспринималось поэтом как чудо.

Уже при этой первой встрече душа поэта «содрогнулась». Ещё более сильное волнение вызвала в нём вторая встреча, которая произошла через девять лет. Данте рассказывает, что, когда ему исполнилось восемнадцать лет, он увидел на одной из улиц Флоренции даму в одеждах ослепительно белого цвета. Белый цвет означал непорочность. С тех пор во сне и наяву у Данте начались видения. Повествуя о них, Данте, несомненно, прибегает к натяжкам, стараясь, чтобы чудесные появления Беатриче неизменно сопровождались числом «девять», ибо девяти лет он увидел ее в первый раз. Дата реального события наполняется глубинным смыслом, связываясь в сознании поэта с троичной основой мироздания (поскольку «девять» таит в себе число «три»).

На этот раз Беатриче приветливо поклонилась поэту, и этот поклон наполнил его душу неизъяснимым блаженством. Потрясённый поэт бежит в уединение и видит сон, который он описал в своём первом сонете. Данте увидел, что в его комнате в облаке цвета огня появился юноша, который нес в руках спящую Беатриче, едва прикрытую прозрачным плащом. Юноша – это сам Амор, Бог любви. А Бог, в свою очередь, есть идея, или форма. И формой всех форм является Бог, движимый божественной Любовью. Здесь чувствуются отголоски учения Аристотеля в интерпретации Фомы Аквинского.

Однако дантовское понимание искусства и любви восходит своими истоками не только к Аристотелю, но и к Платону и неоплатонизму. Оно базируется на признании примата идеи. Эта идея, связываемая непосредственно с богом, обладает абсолютным совершенством только в чистом виде. Преломленная же в материи природы или искусства, она утрачивает свою первозданную законченность. Тем самым перед искусством встает задача приближения к потустороннему идеалу, который теоретически не может быть осуществим. Именно на этом пути искусство становится символом более высоких ценностей. Эти ценности предстают перед нами в туманном виде, они требуют от человека, пытающегося проникнуть в суть вещей, напряжения всех душевных сил.

Данте показывает в своём сне бога любви, несущего в руках его возлюбленную и дающего ей отведать его сердце. Это какая-то свободная игра бессознательного поэта. Игра очень личностная, субъективная.

«Новая Жизнь» непрестанно открывает нам внутренний мир поэта, иногда в терминах несколько непривычных современному читателю. Носящиеся вокруг Данте и других поэтов сладостного нового стиля духи: зрения, слуха, сердца – не что иное, как символические изображения чувств и переживаний героя. Эта система психологических знаков была в значительной степени заимствована у арабских медиков, труды которых стали известны в средневековой Европе благодаря латинским переводам. Разлад между внутренними духами приводит к смятению чувств, способен потрясти человека и довести его до экстаза. Данте был уже тогда мастером «противоречий», именуемых у провансальцев «discors».

Одна его мысль желает власти Амора, другая напоминает о муках, которые надлежит перенести влюбленному; «и каждый помысел столь мне противоречил, – рассказывает Данте, – что я пребывал в неведении, подобно тому, кто не знает, по какой дороге должен он идти; желает отправиться в путь и не знает, куда он стремится».

Образ девушки, вкушающей сердце влюблённого, показался странным друзьям поэта, как, впрочем, и современному читателю. Что это? Бессмыслица, бред, или какое-то интуитивное откровение? Сон – одно из таинственнейших явлений человеческой психики. В XX веке З. Фрейд и К.Г. Юнг посвятят сну всю свою научную деятельность и создадут теорию психоанализа. Но перед нами конец XIII века, а поэт в своих поэтических откровениях погружает нас в свой сложнейший мир переживаний. Создаётся потрясающая картина внутреннего мира гения. Это и будут называть в дальнейшем психологизмом – одно из самых ярких проявлений художественности. Так, у Данте парадоксальность человеческой психики даст знать о себе в картине девушки, пожирающей сердце влюблённого, а поэт-романтик Э.А. По в состоянии экстаза увидит образ ворона, ассоциирующегося с древними языческими сказаниями кельтов. Можно сказать, что Данте своим авторитетом, словно, позволит поэтам будущих времён быть бесстыдно откровенными в своих поэтических признаниях. Условность предшественников, поэтов-трубадуров, здесь дала трещину, сквозь которую, как сквозь асфальт пробились ростки свободной души, игры бессознательного, которая способна удивить не только друзей поэта, но и его самого. А друзья в ответ на такую откровенность считают Данте больным: столь туманен образ его мыслей и чувств. Таким образом, молодой Данте перекликается здесь с трубадурами и их тёмной манерой, но только эта самая тёмная манера столь темна, что словно пророчит мрак будущего непроглядного Ада из «Божественной Комедии».

Нескромные, лукавые расспросы друзей побуждают Данте скрывать свою любовь к Беатриче и притворяться влюблённым в другую женщину, которую он называет, следуя провансальской традиции, «дамой-ширмой».

Притворство поэта удаётся так хорошо, что Беатриче начинает верить в его неверность и перестаёт кланяться ему. Опечаленный поэт отправляется в уединение и проливает горькие слёзы. Однажды, очутившись в большом женском обществе, поэт вынужден был объяснить дамам, почему он избегает общества любимой женщины. Он говорит им, что видит высшее блаженство «в тех словах, что славят мою госпожу». На эту тему он пишет знаменитую канцону, начинающуюся словами «О донны, вам, что смысл любви познали…» Преодолевая условности поэзии трубадуров и их итальянских подражателей, Данте создает здесь новую поэтическую манеру, необычайно искренно и задушевно выражая свои чувства.

С такой же теплотой и искренностью Данте ещё много раз на протяжении «Новой жизни» рассказывает об облагораживающем воздействии, которое оказывает на него и на всех окружающих образ Беатриче. Она распространяет вокруг себя атмосферу добродетели и любовь, которую вызывает в людях. Сама Беатриче и есть путь к добродетели, к высшему и нравственному совершенству. Облагораживающее воздействие Беатриче особенно усиливается после её смерти, которая является главным переломным моментом в «Новой жизни».

После смерти Беатриче отчаяние поэта не знает границ. Первые стихи, написанные после её смерти, дышат исключительной глубиной и искренностью чувств. После нескольких лет тоски поэт встречает какую-то «сострадательную даму», жалеющую его, и на время увлекается ею. Но вскоре поэта охватывает раскаяние; он решает отныне всецело отдаться воспеванию Беатриче. Но для этого нужно долгое учение. Пока же поэт принимает «решение не говорить об этой благословенной до тех пор, пока я не смогу поведать о ней более достойным образом». Он будет накапливать знания для того, чтобы сказать о своей возлюбленной нечто такое, чего ещё не было сказано ни об одной женщине. Так, конец «Новой жизни» содержит намёк на следующее произведение Данте и в первую очередь на «Божественную комедию», которая представляется ему начинанием, предпринятым для прославления Беатриче.

«Новая жизнь» Данте – первая в истории западноевропейской литературы автобиографическая повесть, раскрывающая читателю самые сокровенные чувства автора. Данте даёт здесь необычайно тонкий и проникновенный анализ переживаний любящего человека. Вместе с тем в повести немало элементов, унаследованных и от литературы раннего средневековья. Напомню, что «Новая жизнь» – это, с одной стороны, – рассказ о любви к конкретной земной женщине, а с другой – Данте не постеснялся возвести Беатриче, свою возлюбленную из городских мещанок, отнюдь не феодальную даму, на вершину божественной иерархии, сделав так, что именно от неё исходит свет истины, а в «Божественной Комедии» он водрузит её внутри той колесницы, которой в конце чистилища поэт изображает саму церковь. Налицо яркое проявление средневекового символизма, пронизанного учениями различных теологов и отцов церкви, основанных на сочетании философии Платона, неоплатоников и Аристотеля. Перед нами любовная лирика и учёная поэзия, и проза в одном лице. Вспомним, что для всего Средневековья было характерно это двоемирие, этот «магический реализм», о чём мы говорили в самом начале раздела. Двоемирие Средневековья даёт знать о себе многочисленными видениями и аллегориями, мистической символикой числа 9, таинственно сопутствующего всем важным событиям в жизни поэта и т. д. К концу книги спиритуалистические настроения Данте усиливаются, и его любовь к Беатриче принимает после её смерти всё более мистический характер. Так в конце «Новой жизни» намечается переход к очень напоминающей её по форме и содержанию второй книге Данте – к «Пиру», откровенному философскому трактату, навеянному учением Платона и его последователей. Уже в «Пире» в философскую систему Данте врывается неоплатоническое учение Дионисия Ареопагита об ангельских иерархиях.

Дионисий Ареопагит создает классический мистико-философский образ ослепительного божественного света, который становится решающим в поэтическом мышлении Данте Алигьери.

Дантовский путь любви – это путь восприятия божественного света. Понятие света как возвышающей силы и света как разрушающей силы, мысль о том, что свет может осветить и возвысить человека и может разрушить его, с удивительной поэтической силой звучит в божественном осмыслении Данте Алигьери. Фактически вся будущая поэма, «Божественная Комедия», – это, по мнению А.Ф. Лосева, мистерия приобщения к ослепительному божественному свету. Так давайте примем участие в этой самой мистерии.

Свое произведение Данте назвал «комедией» согласно нормам античной поэтики – т. е. как произведение с благополучной и радостной развязкой, где смешано возвышенное и бытовое. Действительно, труд Данте начинается с ада, а заканчивается раем. Пушкин сказал, что единый план произведения Данте есть уже плод высокого гения. Ад – огромная, уходящая вглубь воронка, разделенная на девять кругов. Там мучаются грешники, на самом дне Люцифер. Чистилище – мощная, уходящая конусом вверх гора, ее окружает океан. В горе семь ступеней, поднимаясь по которым грешник освобождается от грехов. В раю – девять небес. Последний – Эмпирей.

«Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу»… Так начинается действие «Божественной комедии» – Данте, заблудившийся в лесу, встречает там страшных зверей: льва, волчицу и пантеру. Все это аллегории. Лес – жизнь, а звери – страсти человеческие: лев – властолюбие, волчица – корысть, пантера – страсть к телесным наслаждениям. Кто же выведет героя из леса жизненных заблуждений? разум и Любовь. Разум является Данте в образе великого древнеримского поэта Вергилия, которого направляет из рая возлюбленная поэта – Беатриче. Вергилий ведет Данте в Ад, показывая ему, чем грозят человеку пороки и страсти. Затем они отправляются в Чистилище, где Данте освобождается от своих грехов. В раю он предстает перед своей чистой возлюбленной Беатриче, которая подводит его к трону Бога – олицетворению нравственного совершенства.

Вергилий во всей «Божественной комедии» играет очень важную роль. С одной стороны, шестая песнь «Энеиды» является тем источником, на который, прежде всего, ориентировался Данте, когда собирался создать картину загробного мира, картину Ада. Дантовский Ад – это переосмысленный Аид древних. В свою очередь, и шестая песнь «Энеиды» не возникла на пустом месте, а является результатом поэтического переосмысления соответствующего эпизода из поэмы Гомера «Одиссея». В XX веке это позволит постмодернистам создать теорию интертекстуальности, в соответствии с которой все книги внутренне связаны между собой в форме скрытого или явного цитирования, своеобразного диалога. Вергилий для Данте, который не знал греческого языка и, следовательно, не мог читать Гомера, был своеобразным проводником не только в загробный мир, но и в мир античности. Городская культура уже не удовлетворяется только христианским влиянием и находит привлекательным язычество. Вергилий, в данном случае, согласно европейской традиции, был поэтом-язычником, которого причисляли к так называемым некрещёным христианам. В отличие от других античных авторов, Вергилий был объявлен первым христианским писателем, пророком, предсказавшим в «Буколиках» явление Спасителя. Его сочинения входили в круг чтения в монастырских школах. Бытовало представление о Вергилии как о провидце, сумевшем предсказать христианство. В подобном духе, например, интерпретировались его «Буколики» как произведение сугубо аллегорическое. Пастух символизировал Христа, доброго пастыря, а овцы были людской паствой, им ведомой. В шестой книге «Энеиды», изображая подземное царство, Вергилий, как считалось, предварил христианскую концепцию загробного мира. Сивилла, давшая Энею золотую ветвь, символ бессмертия души, почиталась в средние века как святая. Но в случае с великой поэмой Данте мы имеем дело с живым диалогом двух поэтов, диалогом, который осуществляется через толщу веков. Данте называет Вергилия своим учителем и у нас создаётся впечатление, будто эти две личности были очень близки и хорошо знали друг друга. Эта живая интонация общения сразу покоряет читателя. Так лишь с помощью доверительной интонации утверждается мысль о бессмертии художника. Книга становится великим коммуникатором через бездну времён. Причём, информация передаётся не только интеллектуально, но и эмоционально, по принципу: «Над вымыслом слезами обольюсь». Данте в самом начале своей поэмы оказывается в лесу сомнений. Он видит холм, на который следует взойти, минуя трёх зверей, это аллегории трёх страшных пороков самого поэта. В дальнейшем литература Нового времени откажется от аллегорий Средневековья и переведёт все повествование в психологический дискурс. Например, внутренние монологи героев Л.Н. Толстого. Но Данте – человек своей эпохи. Он пишет так, как этого требует от него традиция. Для современного человека эта традиция может показаться неуклюжей, тяжеловесной что ли. Однако с появлением Вергилия всё резко меняется. В момент отчаяния на помощь приходит друг. Друг, умудрённый опытом, друг, с которым ты давно уже знаком, потому что общался с ним, с его бессмертной душой, через книгу. Давно умерший друг, но разве от того, что он умер, он перестал быть другом? Нет. И между друзьями теперь начинается самый высший уровень общения. Это разговор через бездну. Разговор, преодолевающий самый высший Страх, онтологический Страх перед Смертью. Данте стёрли из политической памяти Флоренции, его выбросили во враждебный мир, лишив привычных цивилизованных отношений, лишив привычных связей города Флоренции. Он живой труп. Он без семьи и друзей. Без средств к существованию. Средневековый человек стремится к тесноте, к теплу узкого жизненного пространства, а здесь – ад неизвестного, непредсказуемого. Ад европейских городов, каждый из которых живёт исключительно своими законами. Не случайно в первой части «Комедии» большое место будет уделено описанию города Преисподней Диту. Он окружён степью, где вечно идет огненный дождь, и взгляду предстает одно и то же: страшные муки душ, запятнавших себя насилием. Сюда попадают и тираны, и убийцы, и самоубийцы, и богохульники, и даже игроки (которые бессмысленно истребляли собственное имущество). Грешников раздирают собаки, на них охотятся гарпии, их варят в алом кипятке, превращают в деревья и заставляют бегать под струями пламени. Наказание: кипеть в кровавой реке, изнывать в знойной пустыне у горящего потока, быть терзаемыми гарпиями и гончими псами.

Зато в «раю» устами своего предка, рыцаря Каччагвиды, он рисует в XV песни чудесную картину старинной Флоренции, в которой господствовала простота нравов, отсутствовали погоня за деньгами и порождённые ею роскошь и распутство. И вот по призыву Любви друг встаёт из могилы, чтобы провести Данте долиной Смерти и напоминает при этом: «здесь надо, чтоб душа была тверда, здесь страх не должен подавать совета». Какая точная психологическая характеристика! разве мы не вспоминаем о наших умерших в минуту отчаяния и разве умершие наши не говорят с нами? Не утешают, не укрепляют нас, как Вергилий: «здесь надо, чтоб душа была тверда, здесь страх не должен подавать совета». А дальше прямо по тексту: «И я пошёл, и мне была опора в стопе, давящей на земную грудь». Вот так два друга делают свой первый шаг там, в долине Смерти, где царствует Страх, Ужас, способные парализовать любую волю. Но их двое, а это огромная сила! И этой силой они делятся с Вами, дорогой читатель. Сейчас всё будет приобретать черты фантастического реализма, почти как у Фёдора Михайловича Достоевского в его описаниях петербургских трущоб. Реалистичность в описании Ада была замечена уже современниками. Ходили даже легенды, будто седины на висках поэта – это следы, оставленные адским пламенем.

Изображая Ад, Данте показывает в нём целую галерею живых людей, наделённых различными страстями. Он первый в западноевропейской литературе делает предметом поэзии изображение человеческих страстей. Эти страсти и становятся главными обитателями ада. В отличие от средневековых «видений», дававших самое общее, схематическое изображение грешников, Данте конкретизирует и индивидуализирует их образы. Все персонажи «Божественной комедии», в особенности её первой кантики, наиболее сильной в художественном отношении, глубоко отличны друг от друга, хотя и обрисованы лишь двумя-тремя штрихами. Умение нарисовать образ на самом узком пространстве – одна из основных черт изумительного поэтического мастерства Данте. Поэт создает галерею не столько легендарных персонажей, а хорошо известных читателю лиц. Загробный мир не противопоставляется реальной жизни, а продолжает её, отражая существующие в ней отношения. В дантовском аду бушуют, как и на земле, политические страсти. Грешники ведут с Данте беседы и споры на современные политические темы. Гордый гибеллин Фарината дельи Уберти, наказываемый в аду среди еретиков, по-прежнему полон ненависти к гвельфам и беседует с Данте о политике, хотя и заключён в огненную могилу («Ад», песнь X). Сам поэт сохраняет в загробном мире всю присущую ему политическую страстность и при виде страданий своих врагов разражается бранью по их поводу. Сама идея загробного возмездия окрашивается у Данте в политические цвета. Не случайно в аду пребывают в таком количестве политические враги Данте, а в раю – его друзья. Так, римские папы во главе с Николаем III мучаются в аду, тогда как для императора Генриха VII приготовлено место в эмпирее, в непосредственной близости с Богом. Конкретная политическая направленность поэмы и придаёт ей в первую очередь характер фантастического реализма.

Другим проявлением этого своеобразного фантастического реализма является то, что его «видение» построено целиком из кусков реальной жизни. Так, при описании мучений лихоимцев, брошенных в кипящую смолу, Данте вспоминает морской арсенал в Венеции, где конопатят суда в растопленной смоле («Ад», песнь XXI). При этом бесы следят за тем, чтобы грешники не всплывали наверх, и сталкивают их крюками в смолу, как повара «топят мясо вилками в котле». В других случаях Данте иллюстрирует описываемые мучения грешников картинами природы. Так, например, он сравнивает предателей, погружённых в ледяное озеро, с лягушками, которые «выставить ловчатся, чтобы поквакать, рыльца из пруда» (песнь XXXII). Наказание лукавых советчиков, заключённых в огненные языки, напоминает Данте долину, наполненную светляками, в тихий вечер в Италии (песнь XXIV). Чем более необычны и фантастичны описываемые Данте предметы и явления, тем более он стремится наглядно представить их читателю, сопоставляя с хорошо известными вещами. Он точно обозначает расстояние от одной ступени горы чистилища до другой, говоря, что оно равно росту трёх человек. Когда же ему нужно дать представление читателю о райских садах, он, не колеблясь, сопоставляет их с цветущими садами своей прекрасной родины. Необычайно развитое у Данте чувство природы, умение передать её красоту и своеобразие делают поэта человеком нового времени, ибо средневековому человеку был чужд такой напряжённый интерес к внешнему, материальному миру.

Ярким выражением этого интереса к материальному миру является живописное мастерство Данте. Поэт владеет палитрой, исключительно богатой красками. Каждая из трёх кантик поэмы имеет свой основной красочный тон. Так, «Аду» присущ мрачный колорит, густые зловещие краски, среди которых господствуют красная и чёрная, выступающие в самых разнообразных сочетаниях. На смену им приходит «Чистилище». Оно отличается более мягкими, бледными и туманными цветами. Это будут серо-голубой, зеленоватый, золотистый. Это связано с тем, что Чистилище – это гора посреди бескрайнего моря. Зеленеющие луга, скалы и деревья на фоне морского пейзажа определят основной цветовой тон. Наконец, в «рае» мы находим ослепительный блеск и прозрачность. Здесь будут преобладать лучезарные краски. Рай – обитель чистейшего света, гармоничного движения и музыки сфер. Сопоставление двух описаний леса (песнь I «Ада» и песнь XXVIII «Чистилища») ясно показывает разнообразие красок «Божественной комедии», соответствующее различному настроению поэта в разных кантиках: если в первой песни «Ада» лес изображён мрачным и зловещим, то в «Чистилище» он нарисован мягкими красками.