Текст книги "Иди и возвращайся"

Глава 18,
в которой Нина с Мирой проникают в НИИ, и что из этого выходит

В ожидании среды я замерла, застыла. Хотелось запереться в комнате, не есть, не спать и ждать, когда она вернется – откроет дверь своим ключом, повесит плащ на крючок, снимет обувь и войдет в мою комнату. Тоскливое настроение сменилось апатией. В тягучих, тяжелых снах мама снова вела меня за руку в школу, и как только мы открывали дверь, картинка моей внутренней камеры щелкала, и по экрану шли зернистые полосы.

И вот в среду в пятнадцать ноль-ноль мы вчетвером – я, Мира, Улитка и недовольный Ваня – сидим за столиком в углу блинной. Улитка – веселая, ждет развлечения, за которое ей ничего не будет. Мира – собранная, капюшон закрывает пол-лица, постоянно оглядывается на особняк, видный в окна блинной. Охранник ежеминутно отрывается от телефона и подозрительно смотрит в сторону нашей компании, поэтому мы взяли по чаю, а Улитке – клюквенный морс.

– Всё запомнили? – спрашивает нас Мира. Она три раза повторила нам план.

– Кажется, всё, – отвечаю я.

Ваня кивает. Улитка занята – тянет морс через трубочку. Мира вздыхает.

– Давайте еще раз, – говорит Мира. Улитка с шумом втягивает остатки морса со дна бумажного стаканчика. – Если нас нет больше получаса, звоните отцу Нины. Если кто-то из нас звонит Ване и сбрасывает звонок, звоните отцу Нины. Ульяна, твоя задача понятна?

– Ага.

– Где ты стоишь?

– В переулке стою. Да че тут непонятного-то? Сто раз повторила.

Мира вздохнула.

– Пойдем.

– Пойдем, – отвечаю я.

Мы с ней и Улиткой вышли из блинной. Ваня остался и придвинулся ближе к окну, из которого виден особняк.

Мы перешли через дорогу, и я открыла дверь, которую открывала много раз раньше.

Внутри все изменилось до неузнаваемости. Исчезли деревянные рамы, колотый напольный мрамор, продавленный вахтерский стол. Холл сиял белизной, новой люстрой, турникетами и будкой охранника. Исчезли запущенные заросли в кадках, старомодные вешалки, где оставляли одежду посетители. Все стало красиво, модно, современно.

Мы с Мирой с деловым видом раздевались, бросив рюкзаки на основательные скамейки вдоль стены. Посмотрелись в зеркало, переговариваясь вполголоса.

– Все выглядит серьезнее, чем я думала, – сказала я, – может, не стоит?

– Уже поздно откатываться назад, – уверенно ответила Мира. – Скажем, что к тете Ане.

Мы подошли к охраннику, который разгадывал сканворд за дымчатым стеклом.

– Нам к Анне Валерьевне. – Я чувствовала, как от страха холодеют ноги.

Охранник строго осмотрел нас и попросил паспорта. Когда мы сказали, что у нас еще нет паспортов, подумал и нажал на кнопку под столом. Стрелка турникета поменяла цвет с красного на зеленый.

Мы вошли в коридор, по обеим сторонам которого были кабинеты, и закрыли дверь. Мы обе наизусть знали, где что находилось раньше, но непонятно, что и где – сейчас. Читая таблички на дверях, прошли в конец коридора, дважды повернувшего направо. На одной двери, где раньше были столы мамы, дяди Леши и самого Вадима Петровича – они делили один кабинет на троих, – висела золотая табличка: «Додонов Вадим Петрович, генеральный директор ОАО „Медицина будущего“».

Мира шагнула к двери. Я схватила ее за рукав, но она вырвала руку. Взялась за ручку, опустила. Замок щелкнул. Потянула дверь на себя. Закрыто.

Мы громко разочарованно выдохнули. Табличка на двери напротив гласила: «Лаборатория». Мы вошли внутрь. Небольшая комната с двумя окнами, одно из которых глядело на внушительный тополиный ствол. Микроскопы, образцы и холодильники стояли так же, как раньше, но теперь вместо расшатанных столов, стареньких пробирок и микроскопов, словно из школьного кабинета химии, стояли блестящие столы, электронные микроскопы, холодильники с прозрачными дверцами. В двух больших клетках спали белые мыши.

Входная дверь хлопнула, послышались тяжелые шаги, и в лабораторию заглянул охранник.

– К кому, вы сказали?

Он спросил пока не враждебно, хотел развеять свои сомнения.

– К Анне Валерьевне, я же сказала, – недовольным голосом ответила я, но, видимо, моему голосу недостало уверенности.

– Анна Валерьевна у нас уже не работает.

– Тогда мы подождем Ирину Степановну, – небрежно сказала Мира.

Ирина Степановна, тетя Ира, – тоже одна из бывших маминых коллег. На лице охранника появилось напряженное раздумье.

– Ну тогда сидите.

Он скрылся за дверью. Мы переглянулись. Снова осмотрели шкафы и холодильники. Мира постучала по клеткам, мыши испуганно подскочили и засуетились.

За стеклянными дверцами холодильников рядами стояли коробки с подписанными образцами. На столе – ноутбук, единственный компьютер в лаборатории. Мира нажала на кнопку пуска – он замигал синим экраном, закрутил колесико загрузки. Мы было обрадовались, но ноутбук запросил пароль.

– Чтоб тебя, – выругалась Мира.

Я посмотрела на ровные ряды колбочек в холодильнике.

– Попробуй ТЕО900, ТЕО – заглавными буквами.

Мира вбила пароль.

– Не подходит.

По коридору кто-то прошел, открылась и закрылась дверь в соседнюю комнату. Мы перевели дыхание. Надо было срочно убираться. Затея уже казалась абсурдной. На что мы вообще рассчитывали?

– Идем отсюда, – я снова потянула Миру за рукав. Но она снова вырвалась.

– Не могу.

– Идем, – повторила я. И тут же в памяти всплыл огромный загородный дом, аккуратная зеленая лужайка, на ней – несколько шатров от солнца. На солнце разбросаны одеяла и матрасы. В шатре Вадим Петрович восседает на кресле-мешке, а перед ним – две команды, взрослые и дети. Мы выбираем название для дачи Вадима Петровича. Вчера он вернулся из Италии, где отдыхал две недели. Ему очень понравилось, что каждая вилла имеет свое имя: «Санта-Мария», «Монализа», «Романтика». И он решил придумать название для своей дачи, или, как он говорил, загородного дома. Взрослые и дети разделились на две команды и придумывают название. Призом победителю будет огромный ягодный торт.

Взрослые выдают что-то пафосное и неинтересное, вроде «Золотые сосны». Дети, посовещавшись, выдают вариант «Зеленые кукусики». Вадим Петрович отдает приз детям и обещает сделать табличку с названием к нашему следующему приезду. Но скоро наступает осень, и в этот же год мама исчезает. Я не знаю, была ли сделана табличка и помнит ли кто-то об этой игре.

– Попробуй «Зеленые кукусики», – говорю я Мире.

Она смотрит на меня через плечо и вспоминает. Тогда мы были в одной команде. Вбивает пароль.

– Не подходит.

– Попробуй слитно.

– Тоже нет.

– А если английскую раскладку и без пробела? – предполагаю я.

Мира вводит, и на этот раз пароль правильный. Мы видим рабочий стол: фото через толщу моря, наверху – пловец в ластах. Мира заходит в системные папки – там миллион документов с непонятными названиями, и с понятными тоже. Мира достает флешку из кармана:

– Тут всего шестнадцать гигов. Что копировать?

– Все не поместится?

– Нет. От силы четверть.

Она прокручивает бесконечные папки документов.

«скоро там?» – спрашивает Улитка по эсэмэс.

«Еще две минуты», – отвечаю я.

Мой взгляд вылавливает папку «Воздействие препарата на подопытных мышей».

– Копируй ее, – тыкаю пальцем в монитор.

Потом – «Побочные симптомы от приема ТЕО900 на контрольных группах».

– И вот это, – говорю я, и в коридоре снова слышатся шаги.

Мира копирует папки, в то время как дверь в соседний кабинет открывается и голос охранника произносит:

– Ирина Степановна, вас ждут в лаборатории.

Ему что-то отвечает женский голос.

– Две девочки, сказали, к вам.

Я вытаскиваю флешку из ноутбука, захлопываю крышку, и мы с Мирой срываемся, распахиваем дверь в тот момент, когда из своего кабинета вылетает тетя Ира, за которой несется красный охранник.

Я открываю дверь в холл плечом. Мира бежит следом, и я чувствую, что вот-вот охранник ее схватит. Перепрыгиваю через турникет, открываю входную дверь и жду, когда Мира вылетит из нее. Убегаем по Восстания. Я понимаю, что «Медицина будущего» нашпигована камерами, что камеры есть у каждого магазина на улице, и бегу, не закрывая лица, – нас все равно найдут. Оглядываюсь – охранник не отстает. И тут наперерез ему из Саперного переулка выбегает Улитка – она ждет нас там, где договаривались.

– Дяденька, дяденька! – вопит она, вешаясь с разбегу на охранника. – Помогите найти дорогу до метро, я заблудилась.

На зебре я оглядываюсь – охранник остановился и пытается стряхнуть с себя Улитку, но тщетно, она вцепилась в него обеими руками. Хватаю Миру, и мы поворачиваем на Виленский, в переулке залетаем в мою арку и поднимаемся ко мне.

Несколько минут ждем, что с лестницы раздастся топот и в дверь позвонят, но ничего не происходит. Поэтому мы вставляем флешку в мой ноутбук и смотрим, что удалось достать.

Глава 19,
в которой Нина узнает плохую новость

В папках – графики, таблицы, непонятные цифры и сокращения. Копирую данные на компьютер папы. Мы тратим с час, пытаясь понять, что удалось добыть, пока не приходит папа.

Он переводит взгляд с Миры на меня и обратно с меня на Миру. Мы сжимаемся и хотим раствориться в воздухе. Папа никогда не ругается. Иногда говорит повышенным тоном, но только если его довести по-настоящему. Ничего рассказывать не требуется – папе уже позвонил Вадим Петрович и рассказал, что мы натворили.

– Я сказал, что вы хотели посмотреть, как изменился институт, и что больше этого не повторится. Надеюсь, вы понимаете: что бы ни произошло, вы должны оставаться в рамках закона. Или, по крайней мере, создавать видимость. – Папа устало садится на диван напротив нас, и я замечаю, что у его глаз появились новые морщины.

– Мы… – начинаю я, но папа останавливает меня жестом.

– Но мы же теперь… – Я делаю новую попытку, но папа кладет руку на мою.

Я замолкаю. Мира за все время не произнесла ни слова и сейчас тоже молчит и пинает ножку моего стула.

– Идемте поедим куда-нибудь, – неожиданно говорит папа. Он выходит из комнаты, и слышно, как он в прихожей застегивает молнию на куртке. – Вас долго ждать?

Мы с Мирой переглядываемся. Я открываю рот, чтобы задать вопрос, но она прикладывает палец к губам.

Мы выходим из дома и идем по Радищева к Кирочной. Папа сосредоточенный и хмурый. Мира подозрительно на него поглядывает, я по-прежнему ничего не понимаю. Непонятно, куда он нас ведет, – обычно, если лень готовить, мы идем поесть в один из ресторанов на Маяковского, но это в другую сторону. Наконец не выдерживаю и, забегая вперед него, сообщаю:

– Мы скопировали папки с результатами исследований на флешку.

Он останавливается.

– Они знают?

– Только если на ноуте есть система логирования, – отвечаю я.

– Смотрели, что в папках?

– Да, но ничего не поняли.

– Мне нужно посмотреть, – говорит он.

– У меня с собой, – говорю я, показывая на торчащий из рюкзака ноутбук. Перед тем как уйти, я предусмотрительно захватила его.

– Показывайте, – говорит он.

Мы заходим в ближайшую кофейню и садимся за столик прямо у двери. Мальчишка-официант в длинном переднике направляется к нам, но папа отрицательно мотает головой, и тот возвращается за стойку.

Папа хмурится, разбирая графики и таблички на экране монитора. Мы с Мирой от пережитого и от нынешнего ощущения безопасности почти засыпаем, откинувшись на мягкую спинку диванчика. Официант делает вторую попытку принять у нас заказ, и папа просит принести один эспрессо себе и два латте для нас. Когда официант приносит заказ, папа отодвигает от себя ноутбук.

– Насколько я смог понять, сами по себе эти данные не доказывают ничего плохого. Но и хорошего тоже, – говорит папа, отпивая из маленькой чашки. – Данные говорят об отсутствии достаточных исследований побочных эффектов.

– Как ты это понял? – удивляюсь я, заглядывая в экран ноутбука – там по-прежнему непонятные мне графики и слова.

– После стольких лет расследований я уже сам могу проводить испытания и создавать препараты, – задумчиво сказал папа.

– Что мы можем с этим сделать? Посадить Вадима Петровича в тюрьму? А папа вернется? – спрашивает Мира.

Папа задумчиво потер переносицу.

– Боюсь, что нет. Запуск препаратов с недостаточными сведениями о побочках происходит сплошь и рядом, тем более если говорить о такой высокой эффективности, с какой действует ТЕО900. Скорее всего, на это закроют глаза. Но если это попадет не в научные, а в обычные СМИ, то, возможно, мы выиграем время.

– Время для чего?

– Не знаю. Наверное, на несколько дней они притихнут. Может быть, мама или Алексей снова попытаются связаться с нами. Если, конечно, они… – он замолкает и допивает кофе.

От последней произнесенной фразы я немею, и Мира, кажется, тоже.

– Они с вами связывались? – произносит Мира охрипшим голосом.

Но папа не намерен больше ничего нам объяснять:

– Пока мы ничего не можем доказать, и они оба находятся в опасности. Тем более из-за ваших выходок.

– Скажите нам, – тоскливо просит Мира.

– Нет.

Я понимаю, что больше от него мы ничего не добьемся, и Мира тоже, но дрожащим от обиды и напряжения голосом все же спрашивает:

– Зачем мы ушли из квартиры?

– Мира, хватит. Тебе пора домой.

– Вы тоже находили у себя жучки, да?

– Мирослава, ты заигралась в шпионские игры. Оставь это дело взрослым.

– Вы ничего не делаете. Вы только ждете и трусите, – ее голос дрожит, она замолкает, глотая слезы.

– Мы делаем всё, что можем, – устало говорит папа. – Сейчас, например, я позвоню следователю и расскажу о том, что вы нашли.

Он набирает номер. На той стороне не отвечают.

– Занят, как всегда. Подождем.

Мы ждем еще полчаса. На улице темнеет, как поздним вечером, потому что снова собирается дождь. Допиваем остывший кофе. Мира успокаивается, становится безразлично-усталой. Папа набирает следователя еще несколько раз – без результата. Наконец его телефон звонит. Папа поднимает трубку и молча слушает, отвечает: «Хорошо». Кладет телефон перед собой.

– Мира, звонила твоя мать. Вадим Петрович уже сообщил ей о вашей выходке. Она не может до тебя дозвониться. Тебе срочно нужно домой.

Мира немедленно собирается и уходит, бросив напоследок:

– Представляю, что сейчас начнется.

– Вообще-то тетя Лена звонила не поэтому, – говорит папа, как только за ней закрывается дверь.

По его тону, по судорожным движениям рук я понимаю, что все плохо.

– Месяца полтора назад нашли мужчину, – он запинается. – Предположительно дядю Лешу.

– Живого?

Отрицательно мотает головой.

– Это точно он?

– Сегодня пришел результат ДНК-экспертизы. Это он.

Я молчу и наблюдаю, как бариста делает кофе новым посетителям. В кармане вибрирует телефон.

«Твой папа знает о жучках. Поэтому он увел нас из квартиры. И он знает, что они исчезли из-за работы. Вытащи из него всё, что сможешь. Созвонимся завтра», – как всегда самоуверенно пишет Мира.

– Мира не знала?

– Нет, Лена ей не говорила. Хотела дождаться результатов.

– А ты?

– Что – я?

– Ты знал?

– Лена позвонила мне сразу, как нашли.

Родители ничего нам не сказали. В который раз они посчитали нас детьми и промолчали – папа, тетя Лена, Клочков. Мне стало от этого очень тревожно: в попытках уберечь нас они недоговаривали, избегали разговоров и прямых вопросов. Все вокруг врут. Все притворяются.

Я с мстительным удовольствием подумала, что у меня тоже есть секрет, о котором папа пока не знает. И эта мысль приятно сгладила жестокое разочарование от его молчания.

Однако воображение тотчас нарисовало картинку, как Мира зайдет домой, готовая получить от матери приличную взбучку, но ее оглушат ужасной новостью. И, пока она ехала в метро, ничего не зная, пока ее ожидание хорошего конца не разлетелось на куски, я послала ей сообщение: «Держись».

Глава 20,
в которой Нина идет в оперу

– Вот это вот что? – Улитка дернула на себя платье, следом за ним выпали другие. Вывалила на пол целый десяток платьев и теперь их разглядывала.

– Уля, положи на место, – просила я. Но Улитка меня не слышала.

На кровати развалился Родик. Вообще-то я пригласила их в оперу, но решила перед спектаклем позвать домой и чем-нибудь угостить. Это было большой ошибкой.

После среды потянулись тягостные дни ожидания. Мира не отвечала на мои звонки. Сообщения от мамы не приходили, и я боялась думать, что это может значить. На курсы я больше не ходила.

Чтобы не сойти с ума в один из таких дней, я придумала визит в оперу. Достала три проходки в театр на Рубинштейна, на генеральную репетицию перед премьерой. Мы часто ходили на репетиции перед премьерами с близнецами, но в этот раз они не смогли – подхватили вирус. Обычно мы болели синхронно (как пловцы, шутила их мама), но в этот раз я была здорова. Поэтому, зная, что Родик и Улитка снова торчат в приюте, позвонила и пригласила их. Они с энтузиазмом согласились и через час материализовались на пороге.

Я-то представляла себе чинное чаепитие и спокойный поход в оперу. Но с порога Улитка спросила:

– Есть че пожрать?

– На полдник давали стремную запеканку, – добавил Родик.

Они съели вчерашние сосиски, гречку и суп. Пару банок консервов. Потом еще пожарили яичницу. Весело чавкали, громко разговаривали и шутили. Улитка спрашивала, почему близнецы не похожи друг на друга, и другую чепуху. На фарфоровой этажерке лежали печенье и сухофрукты – обычно мы с папой ели их с кофе, эти же умяли всё дочиста.

Потом переместились в папину спальню, где Улитка добралась до маминой одежды.

– О! Сейчас принаряжусь!

Улитка была чуть выше меня, и мамины платья были ей почти впору. Закрытое шерстяное платье с поясом – бежевое по колено, приталенное, с рукавами-крылышками; в нем мама была на последних фотографиях, – висело на Улитке как на вешалке, но она, кажется, этого не замечала. Крутилась перед зеркалом, поднимала волосы руками и строила гримасы.

Я глядела на Улитку и вспоминала маму. У нее-то спина всегда была прямая.

– Плечи развернуть, голову выше, – говорила она и стучала мне между лопаток.

Собранные в пучок волосы – вроде бы небрежно, но выглядело всегда аристократично. Быстрые, изящные движения.

Наконец Родик что-то почувствовал и сказал:

– Все, снимай.

– Куда снимать? Я так и пойду, – сообщила она и спросила у меня: – Можно же, да?

– Нельзя, блин! – ответил за меня Родик.

– Чего раскомандовался? У тебя никто не спрашивал, – отшила его Улитка.

Но тут Родик соскочил с кровати, и она поспешно сказала:

– Все-все, ладно, снимаю.

И она переоделась в свою одежду.

– Нам пора, – сказала я, показательно взглянув на экран телефона. И ушла надевать дежурное платье.

До театра на Рубинштейна мы дошли пешком. Прошли сквозь толпу на входе, сдали куртки в гардероб, присели на диванчике на втором этаже. Родик и Улитка явно гордились тем, что я пригласила их в театр. Мне стало стыдно, что я пожалела съеденного печенья и что нервничала, не увидит ли нас сейчас кто-нибудь из моих знакомых.

Давали «Волшебную флейту» Моцарта. Первые несколько минут ребята таращились на сцену, а потом начали переговариваться и хихикать, тыкая друг дружку под ребра. На нас недовольно оборачивались.

– Смотри, чё эт у него нарисовано, – шептала мне Улитка, показывая на Зарастро.

– Это масонские символы, – прошептала я в ответ и протянула программку.

Программка отвлекла их ровно на три минуты. Я не знала, куда деваться, особенно когда актеры стали бегать по залу – сидящий с краю ряда Родик пытался схватить их за полы одежды. Актеры уворачивались. Наконец объявили антракт.

У меня горели уши, но я делала вид, что все нормально, и повела их в дальний угол фойе.

– Как не стыдно, вы мешаете остальным! – возмутилась мне в лицо соседка по ряду – седая старушка, которую держал за руку благообразный старичок.

– Извините, они первый раз в театре, – ответила я, чувствуя, что лицо тоже краснеет.

– Сначала научитесь вести себя, потом идите в театр! – старушка не успокаивалась, хотя муж тянул ее в сторону от нас.

– Что, в самом деле сильно мешаем? – полюбопытствовала Улитка.

– Да. Сидите тихо в следующем отделении, – раздраженно ответила я.

– Пошли в туалет, – с вызовом ответила Улитка.

Мы с Улиткой спустились вниз и встали в очередь в женский туалет. Родик пошел в мужской. Когда мы вышли после второго звонка, он уже нас ждал.

– Нинка, тебе просили передать, – Родик протянул мне сложенную вдвое программку.

– Кто? – удивилась я. Мы поднимались по лестнице на второй этаж.

– Какая-то тетенька.

Я раскрыла программку. На ней обычной ручкой было написано: «ищи горошка на параде».

– Как она выглядела?!

– Ну-у-у… Тетенька как тетенька, – пожал плечами Родик.

– Куда она пошла?

Он молча ткнул пальцем в сторону выхода.

Я побежала туда. Люди шарахались от меня в разные стороны. Врезалась в толпу курильщиков на выходе – никого похожего. Пробившись на свежий воздух, рванула в сторону Невского, но через сто метров поняла, что если это была мама, то она почему-то не хочет, чтобы я ее видела, и наверняка уже там, где я ее не найду. Чего она боится? Чего хочет, назначая встречи и не приходя на них? И все же я побежала обратно по Рубинштейна, мимо ресторанов, мимо театра и дальше.

Ребята ждали меня в опустевшем фойе. Второе действие уже началось.

– Нинка, ты чего? – спросила Улитка.

– Ничего, – ответила я. – Идемте в зал.

Мы вошли и сели на последний свободный ряд. Мои гости могли здесь хихикать и переговариваться – их никто не слышал. Я каждую минуту разворачивала программку и читала наспех написанную фразу, пытаясь вспомнить, это мамин почерк или нет, но, кажется, я вообще его никогда не видела. Она всегда печатала на компьютере или отправляла мне сообщения. Ищи горошка на параде. Парад – понятно, сегодня шестое мая, речь о параде девятого. Но что за горошек? Она будет в платье в горошек?

Я не запомнила второго действия «Волшебной флейты». Судя по репликам искушенных театралов в очереди в гардероб, партию Папагено исполнял совершеннейший гений и будущая звезда оперы. Мы оделись и вышли на улицу. Мои гости, уставшие с непривычки, молчали и клевали носами.

– Эт… Типа спасибо, клево было, – сказала мне Улитка, когда я сажала их в автобус на остановке.

– Пожалуйста.

– В воскресенье придешь?

– Как обычно.

Они помахали мне на прощание.

Домой я пришла совсем поздно.

– Нина, где ты была? – крикнул папа из своей комнаты.

– В театре, я же предупреждала.

– А, точно. Я забыл. – Он выглянул из комнаты. – Есть хочешь?

– Нет.

– Что смотрели?

Я хлюпнула носом и опустилась на пуфик у зеркала.

– Нина, ты что?

Снова хлюпнула. Он присел возле меня на корточки, взял за плечо.

– Нина?

И тут я впервые за всё время расплакалась и всё ему рассказала.