Текст книги "Спокойной ночи, красавчик"

Глава 26

Глаза Сэма распахиваются.

В комнате темно, и он не может вспомнить, когда в последний раз видел свет. Все его тело болит, и что-то явно не так. Осознание, что именно, занимает у него какое-то время, но, наконец, он понимает. Дело в ногах.

Он не может ими пошевелить.

Он наклоняется и нащупывает шершавую поверхность гипса. Его ноги скованы гипсом. Обе. Он пытается их поднять, но не может: либо гипс слишком тяжел, либо мышцы слишком ослабли. Все, что ему остается – снова заснуть, и он не знает, сколько времени прошло, пока его не разбудил звук открывающейся двери, вспышка света из коридора резанула глаза. Рядом с кроватью появляется фигура, и Сэм ждет, когда зажжется свет, но его не включают.

– Что с моими ногами? – спрашивает он, в горле у него болезненно сухо.

– О, вы проснулась. – Знакомый мужской голос – это доктор, который был здесь раньше, зашивал Сэму лоб. – Вы попали в аварию.

– В аварию? – недоумевает Сэм, – Как долго я здесь пробыл?

– Три дня.

Три дня. – Где моя жена? – спрашивает Сэм, пока доктор обматывает его бицепс повязкой на липучке.

– Вас привезли как раз вовремя, – говорит доктор, игнорируя его вопрос и накачивая манжетку тонометра, сжимающую руку Сэма. – Вас вытащили из-под обломков вашей шикарной машины. Казалось бы, человек с вашим интеллектом должен прислушаться к совету шефа полиции и держаться подальше от дорог.

Липучка разрывается, и затем темноту прорезает луч света, похоже, от фонарика, освещающий медицинскую карту в руках доктора. Глаза Сэма достаточно привыкли, чтобы различить детали комнаты, почти полностью погруженной в тень. Он в односпальной кровати, под лоскутным одеялом. Ему видна дверь в гардероб и маленькое окошко, занавески в цветочек задернуты. На шартрезно-желтых обоях – абстрактные узоры, перетекающие друг в друга, словно нарисованные Эшером[45]45
  Эшер (Ма́уриц Корне́лис Э́шер, 17 июня 1898–27 марта 1972) – голландский художник, мастер графики и гравюры, виртуоз всевозможных визуальных трюков. Прославился своими оптическими иллюзиями и математически выстроенными рисунками.


[Закрыть] под кислотой.

Сэм крепко зажмуривается, осознав, что это не больничная палата. Похоже, что он в чьей-то спальне.

– Где я? – Спрашивает Сэм.

– Я и не ждал, что вы будете помнить, – говорит доктор. – У мозговых центров мышления и когнитивной обработки есть тенденция отключаться во время травмирующих событий. Это способ помочь нам забыть все плохое. Доктор поворачивается к Сэму, и он видит, что то, что он принял за карманный фонарик – это налобный фонарь на голове доктора. – Но зачем я вам это говорю, доктор Статлер? Вы, вероятно, понимаете это лучше, чем кто-либо другой.

Доктор стоит рядом с ним, глядя на Сэма поверх очков, и Сэм не может оторвать глаз от его лица, его мозг медленно собирает кусочки головоломки.

Короткие волосы, седеющие на висках. За очками в ярко-синей оправе прячутся те же глаза, чей взгляд, наблюдающий из окна наверху, Сэм чувствовал каждый день, приходя на работу в Дом Лоуренсов.

– Альберт Биттерман? – произносит Сэм, уверенный, что все это ему чудится. – Мой домовладелец? Альберт наклоняется ближе и улыбается.

– Эй, сердцеед.

– Альберт, – растерянно повторяет Сэм. – Почему я в твоем доме?

Но Альберт лишь шикает Сэму в ухо и заталкивает ему в рот две таблетки. – Спите, доктор Статлер, – говорит он, выключая фонарь, отправляя Сэма в темноту. – Вы через многое прошли.

Часть III

Глава 27

– Альберт Биттерман? – следующим утром кричит мне парень из доставки «Ю-Пи-Эс», высунувшись в открытую дверь своего фургона.

– Да, это я! – Кричу я в ответ, натягивая куртку и выходя на крыльцо. Он исчезает за фургоном, а затем снова появляется, толкая тележку, нагруженную коробками. – Вы довольно быстро, – говорю я, когда он подходит. – Следил за вами по навигатору. Маленькая синяя точка, покинула склад в 8 утра. Интересная опция на обновленном сайте.

Мужчина с грохотом вкатывает тележку вверх по ступенькам. – По-моему, это жутко, – замечает он, и теперь я жалею, что не сказал это первым, ведь я полностью согласен. (Но если бы он почитал последние комментарии на странице «Ю-Пи-Эс» в «Фэйсбуке», то увидел бы, что анонимный пользователь (я) вписал там то же самое наблюдение двадцать минут назад. – Неужели только я вижу опасность в том, чтобы позволить любому тупице с интернетом следить за грузовиком, перевозящим первоклассное медицинское оборудование на тысячи долларов?)

Дождь капает с краев его бейсболки с логотипом компании, пока он достает из заднего кармана маленький цифровой планшет, и я провожу инвентаризацию. Одна металлическая тележка с выдвижной рукояткой. Одна реанимационная медицинская тележка с прикрепленным мусорным баком и боковыми крючками для метлы и швабры – один из немногих предметов, которые я оценил на пять звезд, как сотрудник «Домашних Ангелов Здоровья», отработавший двадцать пять лет.

– Похоже, все на месте, – подытоживаю я.

– Хотите, я занесу все в дом?

– В фойе, было бы неплохо.

– Как пожелаете. – Он вкатывает тележку внутрь и ставит коробки на пол. – Классный дом, – хвалит он, заглядывая в гостиную. – Красиво и ярко.

– Не моя заслуга, – говорю я, когда он передает мне планшет для подписи. – Все было так, как оставил последний владелец, и я не хотел ничего менять.

– Агата, верно? Милая дама.

Я замираю, стилус зависает над экраном. – Вы ее знали?

– Немного. Когда долго работаешь на этом маршруте, каждого жителя хотя бы раз встретишь. – Он засовывает планшет обратно в карман. – Я с сожалением прочитал, что она умерла. Вы же в курсе, что она пролежала там пять дней, прежде чем ее нашла женщина, которая убирала дом?

– Это был мужчина, – уточняю я.

– Что, простите?

– Человек, который ее нашел. Это был мужчина.

– Правда? – Доставщик пожимает плечами. – Я слышал, что это была прислуга, и решил, что это женщина. Что ж. – Он опускает козырек кепки, поднимает воротник и выходит на холодное крыльцо. – Хорошего дня.

Я жду, пока его задние фонари скроются за холмом, а потом иду на кухню за синим фартуком «Домашних Ангелов Здоровья», который не могу выбросить после потери работы. Я завязываю его на поясе и раскладываю по карманам все нужное: тюбик антибактериальной мази, свежие бинты и пару латексных перчаток. Я шагаю по коридору, тихо вставляю ключ в замок и щелкаю выключателем, когда вхожу. Сэм ворочается в постели и бормочет имя жены. Я закрываю дверь и иду к нему, моя спина прямая, мое сердце полно, я чувствую себя более полезным, чем когда-либо за долгое время.

Глава 28

Энни паркуется между двумя полицейскими машинами и натягивает капюшон, до смерти устав от дождя. Когда она входит в приемную, Джон Джентли уже сидит за столом.

– Шеф Шихи здесь?

Джентли берет трубку и нажимает на кнопку. – Есть новости от вашего мужа? – спрашивает он.

– Еще нет.

– Алло, Шеф, – сообщает он в трубку, стараясь звучать несколько внушительнее. – Здесь жена того доктора. Хочет с вами поговорить. – Он дважды кивает и вешает трубку. – Последняя дверь направо.

Франклин Шихи сидит за письменным столом, закатав рукава, пуговицы едва удерживают рубашку на его животе. – Проходите, миссис Статлер, – говорит он, приглашая ее войти.

– Поттер, – поправляет она его.

– Извините, я все время забываю. Хотите кофе? Он не так изыскан, как вы наверняка привыкли, зато горячий.

– Я готова выпить все, что предложите, – отвечает Энни. – Уже три дня почти не сплю.

Шихи нажимает кнопку на настольном телефоне. – Два кофе, Джентли, – командует он. – Молоко и сахар отдельно. – Шихи вешает трубку. – Он терпеть не может, когда я так делаю.

– Я принесла вам еще несколько фотографий Сэма, – говорит Энни, роясь в сумке. Она протягивает снимки через стол: три фото со дня свадьбы, на их новом заднем дворе, снятые местным инструктором по йоге. Мэдди выступала в роли подружки невесты – по видеосвязи, с экрана телефона, пристроенного на ветке дерева, под которым они стояли. Энни распечатала эти фотографии и отдала Сэму, предложив отправить их его отцу. Вместо этого он засунул их в кухонный ящик и забыл там.

– Еще я распечатала спецификации машины Сэма, точную марку и модель, – говорит Энни, борясь с желанием использовать придуманное ею прозвище для этого авто: Джаспер, самое дурацкое имя, которое она только могла вспомнить.

Она была наверху в их квартире, паковала вещи для переезда «в прерии», когда Сэм позвонил и попросил ее посмотреть в окно, как в каком-нибудь фильме Джона Хьюза. Он припарковался перед пожарным гидрантом, его лицо сияло. – Я купил «Лексус», – похвастался он в трубку.

– Я вижу. – «Лексус»-350, с кожаным салоном и автоматическим зажиганием. Сэм любил вставать в гостиной и нажимать на кнопку, наблюдая, как загораются габаритные огни и заводится двигатель. («Посмотри на себя», поддразнила Энни, впервые увидев, как он это делает. «Гордый, как папаша-южанин на Балу Непорочности[46]46
  Бал непорочности (бал чистоты) – офиц. религиозный обряд консервативных христиан, напоминающий свадьбу. Девочки в белых платьях, торжественно обещают хранить девственность до вступления в брак и избегать любых физических контактов с мужчинами, включая поцелуи и объятья. Отцы в строгих костюмах клянутся защищать невинность дочерей.


[Закрыть]»).

Дверь приоткрывается, и в кабинет входит Джон Джентли с двумя бумажными стаканчиками кофе в левой руке и молоком и сахаром в правой. – Держите, шеф, – говорит он, протягивая им чашки и проливая несколько капель на стол. Уходя, он делает вид, что плотно закрыл за собой дверь.

Энни наблюдает, как Шихи перебирает пакетики с сахаром, пока не добирается до сахарозаменителя. – Есть какие-нибудь новости о Сэме или его машине?

– Джентли! – Вопит Шихи.

Дверь распахивается, будто тот стоял в коридоре и подслушивал. – Миссис Статлер хотела бы получить последние сведения о ходе расследования.

– Да, сэр. – Джон Джентли заходит обратно. – Три дня назад, сразу же после того, как вы сообщили о его исчезновении, мы разослали ориентировку. Серебристый «Лексус»-350 с автоматическим зажиганием и кожаными сиденьями. Отличный автомобиль. Мы также связались с дорожным департаментом и местными пунктами, где стоят устройства для считывания номерных знаков. Если он проехал мимо одного из них, мы узнаем часть его маршрута. Сейчас мы просматриваем записи с публичных и частных видеокамер по всему району. Если его машина попала на запись, мы ее найдем.

– А если он попал в аварию? – Спрашивает Энни.

Шихи качает головой. – По правде говоря, миссис Статлер, это маловероятно. Прошло уже семьдесят два часа, а сообщений о каких-либо авариях не поступало. Мои люди уже несколько раз повторяли путь от офиса Сэма до вашего дома. Мы бы нашли его машину. – Он изображает печальную улыбку, изо всех сил стараясь казаться сочувствующим. – Я знаю, что вы волнуетесь, но будьте уверены, мы делаем все, что в наших силах. Мы позвоним, как только что-нибудь узнаем. Но единственное, что вы можете сделать, миссис Статлер – это постараться успокоиться.

– Я сделаю все, что в моих силах, – отвечает она, вставая. – И, может быть, взамен вы постараетесь запомнить мою фамилию. Я – Поттер.

Глава 29

Сэм чувствует легкое порхание крыльев на своей щеке и открывает глаза. Мотыльки растворяются, и вот – снова он. Альберт Биттерман, его домовладелец, стоящий в дверях комнаты в синем фартуке, завязанном на поясе. – Эй, сердцеед, – приветствует он Сэма, толкая медицинскую тележку в комнату. – Как самочувствие?

– Я в растерянности, – отвечает Сэм, пытаясь сесть. – Почему я в твоем доме? И зачем тебе медицинская тележка?

– Я вам уже говорил, – поясняет Альберт. – С вами произошел несчастный случай. – Он ставит тележку в ногах кровати Сэма и натягивает пару синих латексных перчаток. – Когда вы выезжали с подъездной дорожки, упало дерево. К счастью для вас, я видел это с крыльца. Я выбежал так быстро, как только мог.

– Почему я не в больнице?

– Похоже, вы сломали обе ноги, – прерывает его Альберт, – Но вы не волнуйтесь. Я их подлатал. И я даю вам кое-что, чтобы унять боль.

Эта ситуация кажется странной, и в то же время странно знакомой – две сломанные ноги, непрерывный поток таблеток, но Сэм не может точно определить, почему. – Энни, – говорит он. – Мне нужно позвонить Энни, моей жене. Можно взять твой телефон?

Но Альберт игнорирует вопросы и достает из кармана фартука пузырек с таблетками.

– Нет, – протестует Сэм. – Больше никаких таблеток. Мне нужно позвонить Энни.

Он пытается отвернуться, но Альберт хватает его за подбородок и запихивает ему в рот три таблетки, сжимая его челюсти подрагивающей рукой, достаточно долго, чтобы таблетки успели раствориться. Вкус мерзкий, как у «Микстуры Бакли», которую мама давала Сэму, когда у него болело горло. «У нее ужасный вкус, но она работает» – настоящий лозунг «Бакли», напечатанный прямо на этикетке, но даже она на вкус в миллион раз лучше, чем эти таблетки. Они действуют впечатляюще быстро, плавя его тело, вызывая мотыльков, сводя реальность лишь к двум фактам: голова больше не болит, и его жестко поимели.

Глава 30

– Подождите, профессор Поттер, – на следующий день окликает Энни парнишка, неторопливо идущий по центральному проходу. – Вы сегодня были хороши, – говорит он, одаривая ее улыбкой, когда она протягивает ему эссе, которое закончила проверять утром, едва успев на занятия. В нем он дважды поставил слово «Патриархат» в кавычки. – Вы почти убедили меня, что я должен сомневаться в предположениях, которые делаю, когда что-то читаю. Почти.

– Спасибо, Бретт, – говорит Энни.

Он краснеет. – Меня зовут Джонатан.

Я знаю, что тебя зовут Джонатан – ты один из тех парней, которые записались на этот курс только потому, что большинство студентов – женщины, но Бретт – это имя для придурка, а ты таким и кажешься.

– Извини, – говорит Энни.

– Хорошего дня.

Она собирает свои записи и ждет, пока последние студенты уйдут, прежде чем выключить свет, не зная, как пережила эту лекцию. Энни сорок пять минут выступала перед переполненной аудиторией вечно не выспавшейся молодежи, анализируя, как авторы-мужчины описывают женских персонажей в шести известных произведениях, начиная с «Ночь нежна» Ф. Скотта Фицджеральда. – «Вся она трепетала, казалось, на последней грани детства», – читала Энни вслух, стоя перед студентами и надеясь, что они не заметят, как книга дрожит в ее руке, – «Без малого восемнадцать – уже почти расцвела, но еще в утренней росе[47]47
  Цитата взята из романа «Ночь нежна», в переводе Е. Калашниковой.


[Закрыть]». – Энни раз сто подумывала отменить занятия, но этим утром решила, что не станет. Она сойдет с ума дома, сидя одной в ожидании услышать, как Сэм поворачивает ключ в замке.

Энни спешит через двор к зданию факультета, простому и обветшалому, совсем не похожему на Колумбийский Университет. Но именно этого она и хотела. И она, и Сэм – они оба хотели упростить жизнь. Энни была загружена по горло с тех пор, как получила диплом в Корнелле, где и осталась преподавать. Она завершала свой следующий, двухлетний контракт в Колумбийском Университете, и размышляла, что делать дальше, когда встретила Сэма. Ей предложили работать в Университете штата Юта, с возможностью быстро опубликоваться, но она отказалась и согласилась на должность приглашенного преподавателя в крошечном гуманитарном колледже Честнат-Хилла, в северной части штата Нью-Йорк, следуя за первым мужчиной, которого по-настоящему полюбила.

Небольшая группка людей ждет лифта, и Энни решает подняться в свой кабинет на третьем этаже по лестнице. Она отпирает дверь, когда Элизабет Митчелл, декан факультета, выходит из своего кабинета тремя дверями дальше.

– Энни, – окликает она. – Что вы здесь делаете?

– У меня рабочее время, – отвечает Энни.

– Я знаю, я о том… – колеблется доктор Митчелл. – Я видела статью о Сэме.

– А, да, – говорит Энни.

– Вы не обязаны здесь быть, – произносит доктор Митчелл. – Вы могли бы…

– Мой отец был из старинного рода трудолюбивых ирландских католиков, – возражает Энни. – Я научилась справляться со своей болью.

– Но, если вам нужно время…

– Спасибо, – обрывает Энни, входя в свой кабинет, оставив дверь слегка приоткрытой, чтобы видеть настенные часы. Еще час. Она сможет. Энни садится за стол и достает сэндвич, купленный перед лекцией в кафе студенческого союза. Прессованная индейка со швейцарским сыром и двойной порцией перца халапеньо, точно такой же, как она всегда покупает перед работой, каждую неделю. У нее есть привычка снова и снова заказывать одно и то же. Это сводит Сэма с ума. В Нью-Йорке, когда они только начали встречаться, они ходили в один и тот же итальянский ресторан минимум дважды в неделю: «Фрэнки-457», в квартале от ее квартиры. Сэм недоверчиво уставлялся на нее, когда она каждый раз делала один и тот же заказ: сосиски с пастой кавателли и зеленый салат. Энни так ярко вспоминает озадаченное выражение его лица. – Не хочешь попробовать что-нибудь еще?

– Я знаю, что мне точно нравится, и не против это заказать, – ответила она. – Привыкай.

Но сегодня при виде сэндвича у нее скручивает желудок. Энни бросает его в мусорное ведро и копается в сумке, ища телефон. Она открывает «ФэйсТайм» и звонит Мэдди – та отвечает сразу же. Ее каштановые кудри собраны в пучок, на голове наушники.

– Что делаешь? – Спрашивает Энни.

– Иду на пробежку, – говорит Мэдди, и один лишь звук ее голоса успокаивает нервы Энни.

– Ты же ненавидишь пробежки.

– Знаю, что ненавижу, но все в ресторане бегают эти дурацкие пять километров и… подожди. – Мэдди останавливается. – Что-то случилось? По лицу вижу.

Энни встает и закрывает дверь кабинета. – На имя Сэма пришли кое-какие счета, – шепчет она.

– В каком смысле счета? – Спрашивает Мэдди.

– По кредиткам. – Первый прибыл вчера: «Чейз Сапфир Преферред», с максимальным кредитным лимитом в 75 тысяч долларов. Энни была ошеломлена, но старалась не придавать этому особого значения. Переезд, новый дом – она понимала, что все еще должно утрястись. Но этим утром, заглянув в почтовый ящик, она обнаружила еще один счет: от «Кэпитал-Уан» с долгом в 35 000 долларов. – Что, черт возьми, он купил? – Спрашивает Мэдди.

– Лучше спроси, чего он не купил. – Просто нелепо, сколько Сэм спустил на всякий хлам. Энни долго просидела в машине на факультетской стоянке, просматривая список. Три сотни за беговые кроссовки. Пять тысяч за ковер для офиса Сэма. Шесть кофейных чашек по 34 доллара за штуку.

– Ты знала, что у него были эти карты? – уточняет Мэдди.

– Нет, но Сэму уже сорок. Конечно, у него должны быть кредитки. Мы не сводили все в общий бюджет. – Она меряет шагами кабинет – восемь шагов взад и вперед, а затем падает в кресло, сраженная внезапной волной усталости. – Думаю, это объясняет, почему он был так рассеян.

– Рассеян? – переспрашивает Мэдди. – Ты мне этого не говорила.

– Мы переехали в новый город, Сэм заново начинает практику, пока его матери становится все хуже, – возражает Энни в его защиту. – Было бы странно, если бы он не был рассеян.

– Энни, как думаешь… – Мэдди замолкает, поморщившись.

– Что? – торопит Энни.

– Даже не знаю. Странно, что он тебе этого не сказал.

Энни сглатывает подступающий к горлу комок. – Знаю, это странно, – соглашается она, и тут слышит шаги в коридоре снаружи. Она ждет, и шаги проходят мимо. – Мне пора, – говорит она, собравшись. – Я на работе. Потом еще позвоню. – Она вешает трубку, приоткрывает дверь на несколько дюймов и возвращается к столу, где открывает одну из книг, приготовленных для следующей лекции. Но от этого никакого проку: уже через тридцать секунд Энни хватает с пола сумку, достает счета и снова просматривает содержимое. Сэм, ты идиот, – шепчет она. – Семьсот долларов на ножи для стейка?

– Доктор Поттер? – В дверях стоит студентка. Энни спешно вспоминает ее имя. – Извините, дверь была открыта.

– Все в порядке, Клара, – говорит Энни. – Входи.

– Вы уверены? – девушка заходит в кабинет, а Энни кладет счета обратно в сумку. – Знаете, я получила предложение о работе и хотела спросить у вас совета.

– Конечно, – говорит Энни, застегивая молнию на сумке. – Присаживайся, поговорим.

Глава 31

Свет горит, когда Сэм просыпается, в комнате полная тишина. Он задерживает дыхание и прислушивается, идет ли сюда Альберт Биттерман.

«Альберт Биттерман-младший, если быть точным. Сын, о котором всегда мечтал мой отец». Именно это Альберт сказал Сэму в день их встречи. Сэм прочесывал память в поисках того, что знает об этом парне, и прежде остального ему вспомнилась их первая встреча. Энни была в Нью-Йорке, дорабатывала последние две недели, и Сэм позвонил ей из Честнат-Хилла, где провел все утро, изучая ужасный выбор офисов для аренды и уже смирившись с тем, что придется остановиться на чем-то посредственном. А потом он заехал в банк, а когда вышел – как по волшебству, нашел листовку на ветровом стекле. «Сдается помещение под офис, в старинном доме, идеально подходит для спокойного профессионала». Сэм не мог поверить в свою удачу.

Когда двадцать минут спустя он въехал на подъездную дорожку, Альберт уже стоял на крыльце, предвкушая, как покажет ему помещение под аренду внизу. – Конструкция хороша, но нужно немного доработать, – пояснил он, ведя Сэма по дорожке вдоль фасада дома. – Можете спроектировать все так, как сами хотите. Я совершенно не представляю, как это сделать. – Он отпер дверь и провел Сэма внутрь. Комната оказалась очень просторной и пустой, если не считать груды коробок вдоль стены. – Здесь полно места. Неплохо было бы привести все это в дельный вид.

Сэм озирается, догадываясь, что сейчас он в комнате в доме Альберта, той, что дальше по коридору от кухни, и как раз над своим кабинетом. Альберт устроил ему экскурсию по дому, когда Сэм зашел проверить протекающий кран. Это было частью их сделки – сделки, о которой Сэм не просил – бесплатная аренда в обмен на помощь в случайной мелкой работе: убирать листья, менять лампочки, ничего слишком сложного, заверил его Альберт. Сэм несколько раз пытался отказаться, говоря Альберту, что предпочел бы платить за аренду, но Альберт настаивал, говоря, что Сэм окажет ему услугу.

Странно. Именно это слово использовала Энни, когда Сэм рассказал ей об этом невероятном предложении: неухоженное помещение на уровне сада в викторианском особняке, которое он мог бы спроектировать сам. – Ничего странного, – ответил тогда Сэм. – Это называется любезность. Обычное дело в провинции. Не волнуйся, ты к этому привыкнешь.

И это было очень любезно: Альберт сказал, чтобы Сэм не жалел денег, и он не жалел. Теплые полы. Система кондиционирования. Из окна от пола до потолка теперь открывался умиротворяющий вид на задний двор. Кабинет был идеальным, намного лучше, чем все, о чем Сэм когда-либо мечтал. Но Альберт всегда слонялся рядом. Утром, когда Сэм приезжал, он пил чай на веранде. Когда Сэм уезжал обедать, он выходил проверить почту. Он возникал с этим чертовым подносом напитков в конце каждого дня. – Эй, сердцеед, как прошел ваш день? – Сэму было жаль этого парня. Ему было одиноко здесь, наверху, и нечем заняться целыми днями.

– Эй? – Кричит Сэм. – Альберт? Мне нужно позвонить. – Тишина.

Он смотрит на дверь в холл, прикидывая расстояние. Семь футов, самое большее – восемь. Сэм справится. Он пробежал милю быстрее всех в команде по бегу по пересеченной местности; конечно, ему хватит сил добраться от кровати до двери, а затем туда, где Альберт Биттерман хранит тяжелый черный радиотелефон, который наверняка есть у людей вроде него.

Конечно, Сэм сможет.

Он делает глубокий вдох и отбрасывает одеяло, ужасаясь при виде своих ног. Гипс – просто катастрофа, одна его нога в два раза больше другой. Он откладывает этот повод для беспокойства на потом, вместе с вопросом, откуда у его домовладельца взялось все необходимое, чтобы наложить гипс на сломанные ноги. Он отметает эти мысли и обдумывает варианты, как выбраться из постели. Ползти? Катиться? Он решает применить комбинацию из обоих способов: подползает к краю матраса и затем пытается мягко скатиться на пол.

– Чееееееерт, – насколько можно тише стонет он, жестко ударившись грудью об пол, а следом – и загипсованными ногами. Он прижимается пульсирующим лбом к сосновым половицам и дышит сквозь боль в ребрах, ожидая звука шагов Альберта, бешено мчащегося по коридору.

Но там тихо.

Он приподнимается на локтях и ползет к двери, его ноги, словно валуны, прикрепленные к бедрам. Он взмок от пота и запыхался, пока добирался, но все же смог – дотащился до двери и схватился за ручку.

Нет, этого не может быть.

Она заперта.

Сэм подползает ближе и подтягивается, чтобы сесть. Вцепившись в ручку обеими ладонями, он дребезжит дверью, молясь, чтобы все это было сном. Он оглядывается вокруг. Окно. Он снова падает на живот и ползет обратно через комнату. Все будет хорошо. Он раздвинет занавески, и Сидни Пиджен будет там, в конце подъездной дорожки, как всегда, с ее выставочным кокер-спаниелем. Она придет сюда, отопрет дверь, Сэм поздоровается и проползет мимо нее, наружу, через мост, прямо в булочную, где добрая старушка, работающая там по утрам, даст ему две таблетки парацетамола от головной боли и разрешит позвонить Энни с ее телефона.

Сэм добирается до окна и переводит дыхание, прежде чем снова сесть и раздвинуть занавески. Он замирает. Окно заколочено листом фанеры, прибитым к стене гвоздями, по обе стороны, и не пропускает ни капли света. – Я заперт в комнате, со сломанными ногами.

И тут его осеняет. «Мизери».

Четкое воспоминание. Парадное крыльцо, листья становятся золотыми. Альберт вышел и спросил, что он читает. Сэм показал ему обложку. Это полное безумие.

Его кожу покалывает от жара, и он почти уверен, что его сейчас стошнит, но происходит нечто другое. Сэм начинает смеяться. Сначала хихикает, а потом его прорывает, и он заливается таким хохотом, что не может дышать. Хрестоматийный защитный механизм: смех как средство защиты от переполняющей тревоги. Конечно, все это становится еще более абсурдным из-за ярко-желтого коврика в виде смайлика, который смотрит на него из угла комнаты.

– Ох да, еще и коврик? – выговаривает Сэм сквозь смех. – Думаешь, это смешно? – Он все еще смеется, когда паника нарастает, и до него доходит вся серьезность ситуации. Он перестает смеяться и наклоняет голову, навострив уши. Он мог бы поклясться, что слышал звук автомобильного двигателя, но было тихо. Должно быть, ему показалось. Хотя нет, вот опять: хлопает дверца машины. Кто-то приехал.

Слава Богу. Сэм был прав. Все будет хорошо. Альберт не какая-то сумасшедшая, одержимая женщина. Нет, в этот самый момент он снаружи, на подъездной дорожке, встречает машину скорой помощи, которая ехала необъяснимо долго. Он покажет медикам дорогу в эту комнату, объяснив, почему дверь заперта, а окно закрыто фанерой. Энни, вероятно, тоже здесь, кричит на всех, чтобы поторопились, и требует впустить ее сюда первой. Все подумают, что это мило, но правда в том, что ей нужно скорее сбросить эту гору с плеч. Четыре дня, и ты не мог найти телефон, чтобы мне позвонить? Да неужели, придурок?

Сэм ждет звука шагов в коридоре, но вместо этого слышит, как хлопает внешняя дверь в его офис. Эта проклятая дверь, думает он, которую Альберт все время обещал починить. Она прерывала сеансы Сэма каждый раз, когда кто-то приходил или уходил. У Сэма стучит в голове, и он силится понять: 1. Почему парамедики идут в его кабинет, ведь ясно, что он здесь, в спальне наверху; 2. Как они вошли, если только у него есть ключ, и тут происходит самая странная вещь.

Ковер со смайликом с ним заговорил.

– Мне называть вас доктором? – спрашивает ковер. У него мужской голос.

– Что? – переспрашивает Сэм.

– Вы доктор Кейворт? – не унимается ковер.

Голос знакомый. – Нет, – отвечает Сэм. – Я – доктор Статлер. – Ему приходит в голову, что, возможно, он не выжил в автомобильной аварии. Может быть, он и правда умер и обнаружил, что загробная жизнь выглядит точно так же, как в тот раз, когда он принял «волшебные грибы» на заднем дворе Джоуи Эмблина летом 1999 года.

– Что с вашей рукой? – спрашивает ковер. Сэм поднимает руку.

– Порезался о стакан. – Эти слова исходили уже не от Сэма, и он теряет очередность диалога: голос коврика показался ему странно знакомым, и это сбивало с толку. Но его отвлекло не только это – в паузах в разговоре Сэм различает еще один звук – явно напоминающий хруст, когда кто-то ест попкорн.

– Кто ты такой? – Шепчет Сэм коврику, придвигаясь ближе.

– Доктор Кейворт, я заместитель главы администрации Белого дома, – отвечает коврик.

– Что? – Сэм в замешательстве. Голос. Откуда он знает этот голос?

– Под моим контролем – одиннадцать сотен сотрудников Белого дома, – докладывает коврик. – Я отвечаю непосредственно перед Лео Макгэрри и президентом Соединенных Штатов. Или вы решили, что говорите с разносчиком газет?

– Разносчиком газет? – Переспрашивает Сэм, поднимая улыбающийся коврик и держа его на уровне глаз. И тут замечает на полу металлический отблеск. Вентиляция. Он прикладывает к ней ухо как раз вовремя, чтобы уловить безошибочно узнаваемый взрыв смеха Альберта Биттермана, сопровождаемый размашистыми вступительными нотами лучшей заставки в истории телевидения.

Сериал «Западное крыло».

Альберт внизу, в кабинете Сэма, смотрит «Западное крыло» – «Рождество», 2 сезон, 10 серия, если быть точным, и Сэм слышит каждое слово через вентиляционное отверстие в полу. Сэм снова начинает смеяться – да так, что болит живот, когда в его голове все сходится: Альберт все это время был здесь, наверху, подслушивал сеансы психотерапии. «Ей-богу, конечно же!», думает Сэм, и слезы катятся по его щекам. Он это знал; ощущение присутствия Альберта над ним, скрытое в глубине подсознания, внезапно становится осознанным. Интуитивно Сэм чувствовал энергию наверху, как Альберт входит и выходит из комнаты над ним, согласовывая свой ритм жизни с ним.

Сэм смеется так громко, что едва не пропускает суматоху внизу – из вентиляции доносится голос Альберта («Боже мой, Сэм, это вы?»), затем снова хлопает дверь офиса. И Сэм не только хохочет – он с громадным удовольствием яростно раздирает улыбающийся коврик, оказавшийся хлипким куском дерьма, и желтый смайлик разлетается в клочья к моменту, как в дверях возникает Альберт – с испуганными глазами и пакетом попкорна «Смартфуд» в руках.

– Ты был здесь и подслушивал меня, – констатирует Сэм.

– Что? Нет, – возражает Альберт.

Сэм перестает смеяться, когда воспоминания о том вечере возвращаются, ясные, как день. Надвигалась буря, и Сэм запер дверь кабинета, представляя себе Энни – как она будет ждать его дома, помешивая что-то на плите, с откупоренным вином на кухонной стойке. Альберт стоял на крыльце, держа в руках поднос с напитками. Сэм сделал вид, что не заметил его, и побежал к своей машине.

Он сел в авто и понял, что у него нет ключей. Он забыл их на столе.

Память о том, что случилось дальше, удивительно яркая – вернулись даже столь мелкие детали, как пробежка назад под дождем в кабинет и полоска пота на губе Альберта, когда тот появился в приемной, с его волос стекали капли дождя, а в руках была зажата лопата. И то дикое выражение на его лице, когда он бросился к Сэму, с лопатой над головой.