Текст книги "Спокойной ночи, красавчик"

Глава 34

Сэм не знает, проснуться ли ему или остаться во сне, хотя у каждого из вариантов есть свои плюсы. Вариант первый: во сне он хотя бы с Энни в Манхэттене, на углу Юниверсити-Плейс и Вашингтон-Сквер-парк; пять дней назад он сделал ей предложение на крыльце их будущего дома, пока еще выставленного на продажу в Честнат-Хилле. Три часа назад она, наконец, сказала «Да» в сообщении. «Ладно, хорошо», написала она по пути на лекцию. «Я перееду в деревню и выйду за тебя замуж». Час спустя он уже ждал ее у входа в Студебеккер-Холл. «Честное слово, ты ходячий роман Николаса Спаркса», сказала она при встрече. Они молча просидели всю поездку в метро до его квартиры, взявшись за руки, теряясь в догадках о том, что им делать дальше. Выйдя из метро, Энни остановилась у столика продавца шляп и шапок, и выбрала одну, с искусственным мехом вокруг лица. «Готовлюсь к жизни в прериях», сказала она мужчине, протягивая ему двадцатку.

Вариант второй: если Сэм проснется, то сможет выяснить, что это за шум. Мучительно скрежещущий звук, который преследовал его последние несколько часов.

Сэм решает не просыпаться, но сон меняется, и он уже идет не по тротуару с Энни, а по неоново-оранжевому коридору в «Бурных водах», к комнате матери. Что-то подсказывает ему этого не делать, но он все равно открывает дверь. Маргарет одиноко сидит в своем кресле, ожидая его.

– Я не хочу здесь быть, – говорит он.

– Конечно, не хочешь, милый, – отвечает она, улыбаясь, и ее голос звучит как прежде, еще до болезни. – Ты всегда хочешь лишь стоять у зеркала и пялиться на свое отражение. – Она начинает смеяться. – Ты бросил свою жену.

– Нет, не бросал, – возражает он.

– Да, бросил, Сэм. Я знала, что ты так поступишь. Мы все знали, что ты ее бросишь.

– Я ее не бросал! – Кричит Сэм.

Скрежет прекращается.

Над головой вспыхивает яркий свет, и появляется Альберт – расплывчатая фигура с клочьями желтой бумаги, прилипшими к толстовке, и блестящим ножом в руке.

– Еще два часа, Сэм, – говорит Альберт, запихивая таблетки Сэму в рот. – Спи дальше.

* * *

Конечности Сэма кажутся неподъемными, голова болит.

По комнате разливается теплый свет, и он заставляет его проснуться и навострить внимание. Что-то изменилось.

Он уже в другой комнате. Сэм приподнимается на локтях, напрягая бедра под тяжестью гипса, и осматривается. Он в той же самой односпальной кровати. Те же цветочные занавески задернуты перед тем же самым заколоченным окном. В углу комнаты – дверь того же гардероба.

Дело в желтых обоях. Их отодрали от стен.

Сэм в приподнятом настроении плюхается обратно на матрас. – Это работает, – шепчет он. План работает. Сделай то же, что и Пол Шелдон в «Мизери» – подружись с этим ублюдком.

Вот уже два дня Сэм умасливает его, пытаясь, в моменты просветления между таблетками, которыми Альберт пичкает его каждые несколько часов, заслужить его доверие, чтобы понять, какого хрена ему нужно. Он хочет тебя убить. Сэм крепко зажмуривается, отсылая эту мысль обратно в подсознание. Нет. Если бы Альберт хотел, уже давно бы убил.

Он хочет быть рядом с тобой.

У Сэма мурашки бегут по коже, когда он представляет Альберта, подслушивающего здесь, наверху. Теперь хотя бы ясно, почему он всегда знал, когда Сэм заканчивал работу. Даже когда Сэм пытался выскользнуть из дома, следя, чтобы дверь за ним не хлопнула, Альберт всегда был рядом, улыбаясь с крыльца и держа в руках два бокала.

Сэм ломает голову, пытаясь вспомнить любые детали, которые Альберт рассказал о себе. Сэм обычно «отключался», когда Альберт начинал нервно болтать, перескакивая с одной мысли на другую; в основном он помнит, что Альберт знает удивительное количество бесполезных фактов о семье, которая построила его дом, и что он записался волонтером в Историческое Общество Честнат-Хилла в качестве гида.

Порез на голове Сэма пульсирует, а ноги зудят в гипсе. Он хочет поужинать с Энни и принять горячий душ. Он хочет понять, чего хочет этот парень, чтобы дать ему это и убраться отсюда.

О, я поняла. Голос Энни звучит в его голове, когда он слышит, как тележка Альберта дребезжит по коридору. Ты собираешься очаровать его, а потом трахнуть, как всех этих наивных девчонок в старших классах. Хорошая мысль, Сэм, используй свою суперсилу.

– Все, что угодно, лишь бы снова увидеть тебя, – шепчет Сэм, когда ключ входит в замок, и дверь открывается. – Доброе утро, Альберт, – приветствует Сэм, изображая улыбку. – Я так рад тебя видеть.

Глава 35

– О, черт, вы уже проснулись, – разочарованно говорю я Сэму. – А я хотел увидеть вашу реакцию. – Я вталкиваю тележку в комнату и нажимаю на тормоз. – Ну как?

– Ты снял обои, – отмечает он. Он сидит в постели, и на его щеки вернулся румянец.

– Насколько смог. – Я провожу ладонью по липкому пятну. – Как вам?

– По-моему, прекрасно, – хвалит Сэм. – Теперь комната ощущается более спокойной.

– О, хорошо. Именно это я и надеялся от вас услышать. Исследования показывают, что прикованные к дому пациенты быстрее поправляются в приятной обстановке, и вы оказались правы, те обои были чересчур.

– Чем ты их сдирал? – спрашивает Сэм, выпивая чашку воды, которую я ему налил.

– Коробка четырехдюймовых шпателей, ведро обжигающе горячей воды и немного старого доброго тяжелого труда. Я дал вам кое-что, чтобы вы это проспали – я хотел, чтобы это был сюрприз. И это еще не все, – добавляю я. – Закройте глаза.

Я возвращаюсь в прихожую за креслом и вталкиваю его в комнату. – Ладно, открывайте.

– Не может быть. – Сэм выглядит ошеломленным. – Это мое Имсовское кресло с нижнего этажа?

– Ну, это не то же самое ваше кресло от «Имс», – объясняю я, поворачивая кресло к нему. То должно оставаться внизу на случай, если ваша жена решит вернуться и повынюхивать вокруг. – Совершенно новое. Я заказал срочную доставку.

– Ого, Альберт, – удивляется Сэм. – Но зачем?

– Потому что вам нужно выбраться из кровати, иначе у вас разовьются пролежни, и я не могу придумать более удобного варианта. – Я поглаживаю мягкую кожу, вспоминая, как впервые сел в кресло Сэма. Я наблюдал из окна наверху, как двое мужчин несли большую коробку вниз по лестнице в его кабинет. Я не смог устоять. Позже тем же вечером я воспользовался дополнительным ключом, который попросил у Гэри Унгера из «Слесарей Гэри Унгера», и провел полчаса в тихом кабинете, расслабившись в самом удобном кресле в мире. Итальянская кожа, хромированный каркас ручной работы и колеса со стопором.

Теперь я ставлю кресло рядом с кроватью Сэма. – Хотите, чтобы я…

– Вытащил меня из кровати и усадил в это кресло? Да, конечно, – просит он. Я откидываю простыни.

– Двигайтесь к краю, – указываю я, подвожу одну руку ему под гипсы, другую кладу на его поясницу, а затем напрягаю колени, чтобы его приподнять.

– Молодец, – говорит Сэм, когда я осторожно усаживаю его в кресло.

– Я всю жизнь перемещал людей в кровать и обратно, – поясняю я, делая паузу, чтобы размять спину, потом иду за пуфиком, который притащил из гостиной. Я затаскиваю его в комнату и укладываю на него ноги Сэма, одну за другой. Затем возвращаюсь в холл за столом – тоже точно таким, как у Сэма в кабинете, ставлю его рядом с креслом. И раскладываю на нем вещи Сэма: желтую коробку с бумажными салфетками «Клинекс» рядом с научной статьей об Анне Фрейд и октябрьским выпуском журнала «Ин тач» с тайной мексиканской свадьбой Крис Дженнер на обложке. Последним штрихом я ставлю на пол, напротив Сэма, маленькие часы.

– Все, как в моем кабинете, – комментирует Сэм.

– Верно.

Я делаю шаг назад, разводя руками. – И как вам?

– Как будто я снова на работе, – оценивает он, вцепившись в подлокотники. – Другими словами, как в раю.

– Я рад, – говорю я, едва сдерживая волнение. – А теперь давайте посмотрим на швы. – Я натягиваю латексные перчатки и снимаю повязку с его лба. – Ушиб хорошо заживает, – сообщаю я.

– Похоже, ты соображаешь в медицине, – подмечает Сэм.

– Двадцать пять лет в сфере здравоохранения, – отчитываюсь я, доставая со дна тележки сложенную толстовку с эмблемой «Лойола Уайлдкэтс[52]52
  «Дикие коты Лойолы» – эмблема спортивной команды университета Лойола.


[Закрыть]». Наденьте ее. Здесь холодно.

– Ты был врачом? – Уточняет Сэм, натягивая ее через голову.

Я громко смеюсь. – Слышал бы вас мой отстраненный отец, – говорю я. – Нет, всего лишь медпомощником. Недавно вышел на пенсию. «Домашние Ангелы Здоровья, мы помогаем пожилым на дому, обеспечивая душевное спокойствие всей семье».

– И что это была за работа? – Спрашивает Сэм.

– Все, что нужно клиенту, – объясняю я, достав из кармана фартука тюбик с мазью и свежую повязку. – Подготовка к купанию и приему пищи. Дружеское общение. – Я наношу мазь на порез Сэма. – Уход за ранами.

– Держу пари, у тебя хорошо получалось.

Я делаю паузу на середине мазка. – Почему вы так говорите?

– Твое присутствие успокаивает, – отвечает Сэм.

– Что ж, я не из тех, кто любит хвастаться, но я трижды был сотрудником месяца, – говорю я, мои щеки пылают. Я заканчиваю с повязкой и возвращаюсь к тележке.

– Ты не против, если я спрошу, что произошло между тобой и твоим отцом? – Интересуется Сэм. Я верчу в руках пластиковый контейнер с ватными палочками, стоя к нему спиной. – Ты сказал, у вас были отстраненные отношения. Мне любопытно, почему.

Я колеблюсь. – Это долгая история.

– У меня есть немного времени. – Его тон звучит мягко. – Не хочешь присесть?

Я разворачиваюсь к нему. – Зачем?

– Думаю, так будет удобнее.

Я нерешительно оглядываю комнату. – На кровать, или принести стул?

– Где тебе нравится, – предлагает он.

– Полагаю, кровать сойдет. – Я сажусь прямо посередине и обеими ладонями давлю на матрас. – Хорошо и твердо.

Сэм кивает. – Она удобная. – Он замолкает и складывает пальцы домиком у губ.

– Я не общался с отцом больше тридцати лет, – начинаю я.

– Почему?

– Он меня стыдился.

– Что заставляет тебя так считать?

– Это было очевидно, – поясняю я. – Мы были слишком разными.

– В каком смысле?

– Он – настоящий мужчина, а я – неженка.

– Оу, – изрекает Сэм. – Это он так тебя называл?

Я смахиваю пыль со штанины. – Он был прав, – говорю я. – Я был не похож на других мальчишек. Всегда ненавидел спорт и не умел давать отпор. Не сумел бы, даже чтоб спасти себе жизнь.

– Понятно.

– Я не от него, – признаюсь я, прежде чем успеваю остановиться.

– Что ты хочешь этим сказать? – Спрашивает Сэм.

– Я хочу сказать, что Альберт-старший – не мой биологический отец. – Я никогда раньше не говорил этого вслух, и слова вылетают сами собой. – В школе мне было очень трудно. Обычно я держал себя в руках, но иногда, когда я возвращался домой, мне казалось, что меня уже переполняет, и все выплескивалось наружу. Мама сидела со мной на диване, пока я не переставал плакать. Однажды отец рано пришел домой. Там, где он работал, случился пожар, и завод закрыли. – Я вижу, как он стоит в дверях. То выражение его лица. Из-за чего опять плачет этот маменькин сынок?

– А дальше? – Спрашивает Сэм.

– Он был в ярости, – продолжаю я, моя грудь сжимается. – Посмотрел мне прямо в глаза и сказал: «Я каждый день благодарю Бога, что этот ребенок не мой».

– Сколько тебе было? – Спрашивает Сэм.

– Восемь. – Мое сердце бьется так громко, что я боюсь, что Сэм услышит его из своего кресла.

– Ты понял, что это значит?

– Не сразу, но рано или поздно я понял, что у моей мамы был роман. – Я заставляю себя рассмеяться. – Честно говоря, я почувствовал облегчение – за отца. По крайней мере, ему не стоит винить себя за то, что его сын – такой слабак. – Я делаю глубокий вдох, чтобы успокоиться. – Моя мать умерла, когда мне было четырнадцать, и мы с ним остались вдвоем.

– О, Альберт. – Сэм выглядит искренне огорченным. – Мне очень жаль это слышать.

– Рак груди, – поясняю я. Помню, как она откусывала краешки печенья и спрашивала, не хочу ли я остаться дома и побыть с ней. Я каждый раз соглашался, но не потому, что не любил школу. Просто мама так нуждалась во мне, что я был уверен, что она умрет, если я уйду. Мы прятались наверху, слушая, как школьный автобус проезжает мимо дома, а потом она готовила нам яичницу и включала сериалы.

– Как твой отец воспринял ее смерть? – Спрашивает меня Сэм.

– Он был зол, – отвечаю я. – Последнее, кем видел себя Альберт Биттерман-старший, так это одиноким родителем. Я делал все, что мог, чтобы ему угодить, но ничего не выходило. Со временем мы поняли, что проще держаться подальше друг от друга, и я покинул дом, как только смог. С тех пор мы не общались.

Сэм замолкает на несколько мгновений. – Потерять мать в четырнадцать – это очень тяжело, – наконец, произносит он. – Как ты справился?

– Я притворился членом семьи, живущей через дорогу. – Я смеюсь. – Безумие, да? Одним из Паркеров.

Миссис Паркер начинала накрывать на стол в половине пятого, пока Дженни смотрела телевизор в гостиной, с вазочкой мороженого на коленях, и никто не волновался, что она испортит себе аппетит. По выходным Дженни устраивала вечеринки с ночевкой: все популярные девочки рассаживались на полу в гостиной и сидели допоздна с попкорном и виноградной газировкой. Она знала меня. Я жил через дорогу, и она ни разу не сочла меня достойным, чтобы сказать мне «привет». Дженни заговорила со мной, только когда миссис Паркер притащила ее с собой, вместе со сковородкой лазаньи, чтобы сказать, как жаль, что моя мать умерла.

– После смерти мамы я решил, что мистер Паркер признает, что у них с мамой был роман, и заявит на меня права, – говорю я Сэму. – Я заходил к ним несколько раз.

– Так ты с ними познакомился? – Спрашивает Сэм.

– Нет. Я входил, пока их не было дома. Я знал, что миссис Паркер прятала ключ под цветочным горшком, на веранде сбоку. Я ходил туда по утрам в воскресенье, пока они были в церкви. – Я смотрю себе под ноги, не понимая, зачем говорю Сэму все это, ожидая, что он повторит слова, которые я постоянно слышал тогда: «Ты урод». Но когда он заговорил, его тон был мягче, чем когда-либо.

– И каково было находиться в их доме?

Освежитель воздуха с корицей и чистое белье. Виноградная газировка в холодильнике. – Захватывающе, – отвечаю я. – Я бы не стал задерживаться. Я просто хотел посмотреть, каково это. Но как-то раз Дженни стало плохо в церкви, и они рано вернулись домой. – Я был наверху, когда услышал, как открылась входная дверь. – Миссис Паркер нашла меня, когда я прятался в шкафу ее дочери. Это было ужасно. – Я прикусываю нижнюю губу, стараясь не расплакаться.

– Звучит травмирующе, – произносит Сэм.

– Знаю, – говорю я. – Миссис Паркер была в шоке…

– Нет, ты не так понял, – вмешивается Сэм. – Я имею в виду – травмирующе для тебя. То, что ты делал, было совершенно естественно. Но никто из них не мог этого понять.

– Правда?

– Абсолютно. Ты горевал и пытался найти опору, оставшись без матери.

– Они выставили это так, будто я делаю что-то извращенное, но это не правда, – рассказываю я. – Клянусь Богом. Мистер Паркер забаррикадировал меня в спальне, пока не приехала полиция, а потом они вызвали моего отца. – Я закрываю глаза, слыша, как за нами хлопнула входная дверь – после того, как отец притащил меня домой. Тот абсолютный ужас, когда он бросился на меня с оскорблениями. Я встаю. – Теперь я могу идти?

Сэм выглядит огорченным. – Ты хочешь уйти?

– Да, можно?

– Конечно.

– Я устал, – поясняю я. – Думаю, мне нужно прилечь.

Сэм улыбается. – Конечно, Альберт. Думаю, это хорошая идея. – Он расслабляется в кресле и похлопывает по подлокотникам. – А я думаю, что мне нужно посидеть. Еще раз спасибо за кресло.

Я киваю и поднимаю ножной тормоз тележки. – Не за что, – говорю я. Выхожу в коридор, поднимаюсь наверх и закрываю дверь, молясь, чтобы он не услышал моих слез.

Глава 36

Кто-то на кухне роняет поднос, напугав Энни, единственную посетительницу столовой в «Бурных водах». Жильцы уехали в торговый центр на свою еженедельную прогулку, но медсестры сказали Энни, что Маргарет плохо спит – они обнаружили ее бродящей по коридорам в три часа ночи, уже две ночи подряд. Энни возвращается к письму врачу Маргарет, убеждая его прописать новое лекарство, чтобы помочь Маргарет засыпать; какие бы пилюли она ни принимала, они перестали работать.

Энни видит Джозефину, одну из женщин, работающих в приемной, которая толкает тележку в обеденный зал. – Это очень мило, – говорит Энни Джозефине, расставляющей вазы со свежими гвоздиками на каждом столе.

– Пытаюсь принарядить это место, – говорит Джозефина, бросая на стол перед Энни номер местной газеты. – Пришли бесплатные газеты. – Они обе одновременно видят первую полосу – фотография Сэма под заголовком жирными буквами: «Местный психотерапевт, пропавший без вести на прошлой неделе, оказался большим должником».

Энни берет газету и просматривает статью.

Оказалось, что доктор Сэм Статлер, психотерапевт, известный благодаря помощи людям в их проблемах, скрывал собственные, включая несколько кредитных карт, потраченных до предела. По словам начальника полиции Франклина Шихи, это открытие заставляет следователей задуматься о том, что его исчезновение из Честнат-Хилла на самом деле не было случайным. Для жены Статлера, которая преподает литературу в университете, его долги стали неожиданностью.

– О боже, – шепчет Энни. – Этот говнюк позвонил репортеру.

– Мне жаль, Энни, – говорит Джозефина, когда одна из работниц кухни выходит в столовую с тарелкой феттучини альфредо, завернутой в пленку.

Энни не может оторвать глаз от текста, поражаясь, что Шихи хотя бы ограничился этим и не разболтал репортеру о переписке с ее телефона. По словам шефа полиции Франклина Шихи, мистер и миссис Статлер также практиковали извращенный сексуальный ритуал, в котором миссис Статлер притворялась пациенткой по имени Чарли.

Энни запихивает газету в сумку, берет тарелку с едой и выходит из столовой. Маргарет в своем кресле, смотрит в телевизор с отсутствующим выражением лица, когда к ней входит Энни.

– Вот, держите, – говорит Энни, стараясь, чтобы голос звучал бодро. – Ваш обед. – Она ставит поднос на металлическую тележку рядом с кроватью Маргарет и разворачивает столовое серебро из салфетки. – И помните, Сэм уехал ненадолго. Я на днях еще приду. Мне надо на занятия. Вам еще что-нибудь нужно?

Маргарет молча уставляется на свою тарелку и начинает есть. Энни целует ее в щеку и открывает дверь, как раз когда в нее собиралась постучать пожилая женщина с ходунками.

– Вот, передайте это Маргарет, – говорит она, протягивая Энни фиолетовый маркер для «Бинго». – Ее сын оставил его вчера вечером.

– Ее сын? – переспрашивает Энни, забирая у нее маркер.

– Да. Они сидели за моим столом, и он мне его дал. Этот маркер никуда не годится. Везде протекает.

– Вы уверены?

– Да, уверена. – Старушка поднимает правую руку, все ее запястье – в фиолетовых пятнах. – И никак не отмывается.

– Нет, я имею в виду, что ее сын был здесь.

– О. Да, он был здесь. Приходит каждую неделю на «Бинго». – Она бросает взгляд на Энни. – Я одна из немногих здесь, кто все еще в своем уме. Поверьте мне, это был ее сын.

– Спасибо, – говорит Энни. Старушка разворачивается и шаркает по коридору в свою комнату. Энни направляется в вестибюль, по пути бросив маркер в мусорное ведро. За стойкой никого нет, и Энни останавливается, чтобы просмотреть журнал регистрации гостей, водя пальцем по списку подписей, ища имя Сэма. Она отгоняет эту мысль. Конечно, вчера его здесь не было. Эта старая женщина – сумасшедшая. Энни выходит через раздвижные двери, но, добравшись до парковки, разворачивается и спешит обратно, не в силах остановиться. Дверь в кабинет Салли Френч слегка приоткрыта. Она стучит и заглядывает внутрь. Там пусто.

– Она в столовой, обедает, – говорит молодая женщина, проходя мимо. – Сейчас вернется. Можете присесть и подождать, если хотите.

– Спасибо, – благодарит Энни. Женщина скрывается в комнате для персонала, а Энни находит в сумке телефон.

– Это Энни Поттер, – говорит она, когда отвечает Джон Джентли. – Шеф Шихи там?

Она слышит щелчок, а затем на линии появляется Шихи. – Доброе утро, миссис Статлер.

– Я – Поттер, и какого черта вы разболтали газете насчет долга Сэма?

– Прошу прощения?

– Она понижает голос. – Не включайте дурака, Франклин. С какой стати вы позвонили репортеру и выложили ей…

– Во-первых, – перебивает ее Шихи, – я не говорил ей о долге. Она уже о нем знала.

– Что значит – знала? – Спрашивает Энни.

– То и значит, что она уже знала. «Привет, Шеф, это бла-бла-бла», – пародирует он манеру журналистки. – «Нам прислали подсказку, что Сэм Статлер на момент исчезновения был в больших долгах. Что вы об этом скажете?» – Энни слышит, как под весом Шихи скрипят пружины кресла. – Что вы хотите, чтобы я сделал? В отличие от некоторых в этой стране, я еще верю в свободную прессу.

– Подсказку? – Говорит Энни. – О долге знают только два человека, Франклин. Вы и моя кузина. И это точно не она.

– И не я, миссис Статлер.

– Я – Поттер, – повторяет она. Внешняя дверь открывается, и входит пара лет семидесяти. – Мне кажется, я понимаю, откуда взялся этот долг.

– О? Пожалуйста, продолжайте.

– Сэм получил кое-какие деньги от отца, – поясняет Энни. – В подарок.

– Не могли бы вы уточнить? – Спрашивает Шихи.

Энни поворачивается к паре спиной и тихо говорит: – Два миллиона долларов.

Шихи тихо присвистывает. – Значит, когда Тед подцепил эту девицу, ему повезло даже больше, чем я думал. Странно, что вы мне раньше не сказали.

– Мне казалось, что это не имеет отношения к делу, – поясняет Энни, наблюдая, как пара расписывается в журнале регистрации, прежде чем исчезнуть в коридоре. – Эти деньги были для него бременем.

– Логично, – комментирует Шихи. – Нелегко, когда на тебя падает два миллион долларов.

Энни подавляет раздражение. – Сэм всю жизнь нуждался в любви отца, – продолжает она. – Получить эти деньги – словно, наконец, заслужить эту любовь. Но они заставляли его ощущать себя дешевкой, будто он позволил отцу себя купить. Поэтому он спустил их так быстро, как только мог, на всякое невероятно глупое дерьмо. – Она изучила счета, в шоке от того, сколько Сэм потратил на всякий хлам. Первоклассная газонокосилка и профессиональный объемный звук. Кресло за 5000 долларов для его кабинета. – Он увлекся и не успел опомниться, как уже был в полной заднице. Он твердил себе, что все будет хорошо, ведь долг был временным. Как только придут деньги его отца, он все выплатит.

– Я понял, – произносит Франклин Шихи. – Дайте угадаю. Есть нюанс.

– Деньги еще не пришли, и это займет больше времени, чем Сэм ожидал.

– И почему же?

– Мать Сэма должна подписать бумаги на его имя, но ее здоровье подводит, и деньги задерживаются. – Это стало ясно Энни вчера, пока она бродила по дому, потягивая третью чашку кофе. Его мать еще не подписала, а долг все рос и рос, давя на Сэма все сильнее. Вот почему он был в таком плохом настроении последние несколько недель, и слишком нервничал, чтобы нормально спать.

– Звучит вполне невинно, – говорит Шихи. – Но тогда почему он не рассказал об этом вам?

– Ему было стыдно, и он боялся, что я его брошу. – Энни делает глубокий вдох. – Говорю вам, Франклин, не пускайте расследование по ложному следу. С Сэмом что-то стряслось. Я в этом уверена.

Шихи молчит на другом конце провода, а потом тоже вздыхает. – Два миллиона долларов – неплохая сумма, чтобы начать все сначала. Вы уверены, что он их не получил?

– Да, Франклин. Я уверена. Он бы мне сказал.

– Послушайте, Энни. Как я уже сказал той репортерше, мы делаем все возможное, с той информацией, что у нас есть.

Энни больше не хочет тратить время впустую. – Что ж, спасибо за весь ваш тяжелый труд. Хорошего дня, офицер Шихи.

– Шеф Шихи.

– О, верно, – говорит она. – Все время забываю. – Она отключает связь, ее руки дрожат.

– Энни? – Она оборачивается. Это Салли Френч. – Джозефина сказала, что вы хотели со мной поговорить.

– Да. – Энни удается слабо улыбнуться. – Одна из обитательниц сказала, что Сэм был здесь вчера. Она, вероятно, обозналась, но мне нужно хотя бы спросить, видел ли его кто-нибудь.

Салли колеблется, и что-то в выражении ее лица заставляет Энни нервничать.

– Что не так? – спрашивает Энни.

– Я не видела Сэма здесь уже несколько недель, Энни.

– Что вы имеете в виду? Он приезжает через день. Мы ездим по очереди.

Дверь снова открывается, и входит женщина, держа за руку маленькую девочку с раскрашенным, как у кошки, лицом и зажатым в кулачке красным гелиевым шариком. Салли кивает. – Давайте спросим Джозефину. Она наверняка в курсе.

Энни следует за Салли к стойке регистрации.

– Одна из жительниц сказала, что Сэм был здесь и водил Маргарет на «Бинго», – объясняет Энни Джозефине. – Есть ли шанс… – она умолкает, не закончив фразу.

– Нет, простите. Джозефина натянуто улыбается. – Один волонтер привел Маргарет на «Бинго». Та дама, вероятно, обозналась.

– Когда вы видели Сэма в последний раз? – Спрашивает Энни.

– Давненько уже, – отвечает Джозефина. – Может, пару месяцев.

– Вы уверены? – Голос Энни дрожит. Потому что это означало бы, что он мне лгал.

– Да. – Лицо Джозефины становится огорченным. – Я здесь каждый день и почти всех вижу.

– Ладно, – бормочет Энни, когда маленькая девочка с кошачьей мордочкой вдруг отпускает свой шарик. – Спасибо. – Энни направляется к дверям, наблюдая, как шарик медленно плывет к потолку, где цепляется за светильник. Энни слышит громкий хлопок, а за ним – плач маленькой девочки, который провожает Энни в холодный, серый полдень. Вот она и превратилась в самого клишированного персонажа из всех возможных: наивную жену.