Текст книги "Русская проза XXI века в критике. Рефлексия, оценки, методика описания"

Расширение проблематики привело не только к резкому размежеванию литературы на массовую и элитарную, но к выделению как доминантных в читательском восприятии трех групп произведений: детективов, фантастики, женской прозы. Статистическое доминирование может меняться, но ситуация остается той же.

Интересную точку зрения высказывают О. и В. Новиковы (Звезда. 2007. № 9), считающие, что современной литературе следует даже поучиться у массовой литературы, которая активно эксплуатирует три составляющих: «секс», «страх», «смерть». «Тривиальная литература эксплуатирует в качестве своего материала основные человеческие чувства, «доставая» читателя эмоционально. Элитарная словесность склоняется к самовыражению, нарциссизму. Амбициозность не позволяет понять, что читатель ищет простого выражения эмоций внятным языком с четко организованной фабулой. Поэтому писатели и оказываются далеки от народа, ищущего в текстах отражение реальности или откровенной развлекательности».

Добавим, что близость к читателю приводит к нивелированию позиции автора и читателя. Писатель перестает быть властителем дум, не стремится выразить собственные взгляды, сформулировать свое мировоззрение. Он старается быть не сложнее своего читателя, тиражирует обиходные темы. Предопределенность, предсказуемость и клишированность становятся своеобразными визитными карточками.

Выпустить книгу, чтобы «отметиться» в литературе, становится престижно, модно, гламурно. Поэтому так называемые «звезды» и стремятся опубликовать свои опусы.

Откровенно воспользовавшись ситуацией, О. Робски основывает собственное издательство, справедливо полагая, что, если книга товар и может хорошо продаваться, то и следует поддерживать эту тенденцию. В октябре 2007 г. вместе с интернет-магазином OZON.ru звезда гламурной литературы начинает новый совместный проект «Проба пера».

Войдя на сайт, любой посетитель сайта магазина находил страничку информационно-развлекательного проекта MAGAZINE, получал возможность прочитать первую главу новой книги Робски и стать ее соавтором. Для этого полагалось прочитать текст, придумать свой вариант дальнейшего развития событий и прислать продолжение романа на [email protected]. Не случайно информация о событии иронически называлась «Помогите Робски». Ведь лучшая история должна была войти в основной сюжет, а ее автор – получить возможность сотрудничать с Робски.

О. Робски не отрицает, что в названии книги должен присутствовать коммерческий момент, отсюда и выбор слова, которым заменился русский аналог – «Casual», т. е. «повседневный». Но ей ближе второе название – «Пляска головой и ногами». Воспринимая книгу как продукт и получая за нее деньги, она полагает, что если «мне хорошо платят – отлично. Появляется стимул делать это лучше и чаще».

К своим последователям О. Робски относится иронически, отмечая, что написала книгу о том, что раньше считалось лишь темой для заметок на страницах светской хроники, о жителях определенного дачного района под Москвой. Форма книги породила новый жанр, названный «светским реализмом» (А. Бялко, Лена Ленина, М. Трауб, А. Холина, Е. Ямпольская). Приведем пример игры, заложенной в названии книг Н. Солей: «Nучто, или Рублевский Pops art», «Ход Когбюзье, или Шерше бlя femme».

Иногда говорят о вторичных ретропроектах, когда на рынок выходят книги со сходными названиями. Ведь взаимодействие массовой и элитарной литературы – процесс двусторонний («Лед» В. Сорокина и «Чувство льда» А. Марининой). Как полагает Л. Новикова, клоны Робски, Акунина, Роллинг иллюстрируют игру брендов.

Одновременно с открытием новых областей реальности произошло и закрытие некоторых тем или их существенная трансформация. Так историческая тема в прежнем формате продолжала развиваться в творчестве отдельных авторов (Б. Васильева, И. Ефимова, Ю. Федорова), но не как самостоятельное направление. Другие авторы обращаются к истории время от времени, хотя и встречаются интересные тексты.

Наметился и новый поворот в исторической прозе, о чем свидетельствует разнообразие использованных авторами структур. Тема прошлого решалась и в форме исторического романа (проза Д. Балашова, Б. Васильева, Ю. Давыдова, Ю. Лошица, П. Паламарчука), и в сказовой, притчевой форме (произведения Ф. Искандера), в ретро-детективах Б. Акунина, Л. Юзефовича, а также автора мистико-фантастического романа – М. Далета.

Современным писателям показалось более интересным использовать историю в качестве сценической площадки для выражения своих идей (произведения Б. Акунина, Ю. Буйды, Дм. Быкова, А. Королева, В. Шарова). Некоторые вставляют отдельные исторические эпизоды, дополняя биографию героев («Капитан Дикштейн» М. Кураева). Появляются обработки и переложения известных произведений (произведения И. Бояшова, П. Крусанова).

Имитация «древнего государства» представлена в антиутопии («День опричника», «Сахарный Кремль» В. Сорокина, «Кысь» Т. Толстой»), юмористической фантастике (произведения А. Белянина) и альтернативной истории (проекты «Хольм ван Зайчик» и «Дракон») В. Рыбакова и И. Алимова).

Наблюдаются и попытки воссоздания недавней истории (в качестве примера приведем споры вокруг произведения А. Проханова «Господин Гексоген»). Ряд авторов обратились к осмыслению девяностых годов (А. Иличевский, В. Орлов, А. Терехов, Л. Юзефович). Попытка воскрешения сложных событий второй мировой войны предпринята А. Геласимовым.

Собственно творческий поиск, привлечение документов для сверки и историчность концепции показались не столь значимыми, как и тщательное воссоздание исторического фона с объяснением места действия и представлением реальных лиц. Исторические факты стали использоваться лишь для обозначения времени действия, так что теперь на их основе не выстраивается пространное эпическое произведение с глубокими социальными, нравственными и философскими обобщениями, согласно традиционной парадигме данной формы.

Писателям оказалось более интересным развивать своеобразную виртуальную реальность. Особых откровений не наблюдалось, скажем, многие фантастические произведения создавались как кальки известных текстов (например, произведений А. и Б. Стругацких, Дж. Толкиена).

Одним из ярких авторов стал В. Пелевин, зафиксировавший ту часть общества, которая раньше не становилась предметом изображения – мир компьютерщиков, рекламных агентов, пиарщиков. Определенная самоповторяемость вывела автора в формат ролевой игры, хотя вначале и был задуман проект: на основе мифологической составляющей представить новую модель общества («Шлем ужаса»), возможно, наполненную и позитивным идеалом.

Использование мифов и фольклора (в первую очередь жанра сказки) способствовало обогащению литературного текста за счет более четкой структурированности произведений. Доминанта отдельных приемов (гипербол, сравнений, цветовых определений) позволила говорить о начале формирования авторского стиля.

Очевидно, что более глубокие изменения коснулись приемов изображения. Появилась условная реальность, выстроенная на мифах и снах. Она требовала расшифровки подтекста, более углубленного прописывания внутреннего мира героя.

Отмеченные нами особенности, естественно, обусловили появление более активного героя. В 90-е годы началось возвращение молодежной прозы с ее собственным персонажем, появились произведения А. Геласимова, Л. Горалик, А. Гостевой, И. Денежкиной, О. Зондберга, С. Шаргунова. Процесс продолжается и в начале XXI в. – круг авторов стал резко расширяться за счет привлечения тех, кто сумел

проявить себя в интернет-формате (произведения К. Букши, Л. Горалик, С. Кузнецова, А. Левкина, А. Экслера). Сегодня эта литература отличается своими особенностями, и о ней нужно говорить специально. Не случайно появились разнообразные сериальные проекты: «Поколение Y», «Soft Wave».

Сделаем только несколько замечаний. К сожалению, пока не приходится говорить о художественных открытиях, хотя авторы отмечались престижными премиями, что должно было стать стимулом к их дальнейшей деятельности. Действительно, они попытались показать жизнь отечественной молодежи, вывести в качестве героя своего сверстника, наполнить текст современной лексикой.

Как заметил С. Шаргунов, то что стали говорить о новых, запретных темах (любовная сцена, матерный окрик, шприц), «отнюдь не означает нечто эпатирующее и топорное, несет на себе не отблеск преисподней, а отражение ясного обычного дня». Правда, использованные авторами приемы остались традиционными, таких громких открытий, как в начале XX в., когда также происходила смена приемов описания и нарратива, обновление лексики, не произошло.

В области формы кроме исторического романа получают распространение семейная сага, политический роман. Большее развитие получил рассказ, в котором доминируют нарративность, рассказывание историй. Можно считать, что 2008 г. стал и поворотом к малой форме.

Подобная тенденция вовсе не случайна, современная проза в целом склоняется к небольшому формату, чаще всего сборнику рассказов, составленному из эссе, собственно рассказов, анекдотических историй, баек. Некоторые произведения явно предназначены для рассказывания в кругу близких друзей. Исключением стал роман Л. Улицкой «Священный мусор» (2012).

Название сборника Д. Рубиной «Больно, только когда смеюсь» (с авторской расстановкой знаков препинания) (2008) косвенно указывает на склонность к нарративности. Он построен как цикл историй, дополненных воспоминаниями («картинки на тему»), данными когда-то интервью и, конечно, искрометными ироническими комментариями автора.

Причем речь идет именно о внешнем выражении, минимальная авторская философия не позволяет проникать внутрь, он остается рассказчиком, даже не летописцем. Некоторые критики считают, что из подобных историй даже складываются отдельные романы. Подтверждением служит публикация сборника рассказов Д. Рубиной «Окна» (2012), обозначенным как «роман в рассказах». Подобную контаминационную форму Д. Рубина давно практикует в своем творчестве, равно как и Л. Улицкая в сборнике «Люди нашего царя». Выдвижение сразу двух авторов подобных текстов – А. Иличевского («Анархисты») и М. Хемлин («Очередь») на «Большую книгу» и вхождение их в основной премиальный список 2012 г. также подтверждает данную тенденцию.

Одновременно выразилась склонность к документальному повествованию. Она проявляется в формах мемуаров как профессиональных авторов (писателей), так и различных деятелей, поскольку позволяет читателю отождествить себя с героем. Даже аналитические книги по бизнесу создаются в формате личного признания о собственных достижениях, ошибках и преодолении трудностей. В 2008 г. А. Ермак выпустил своеобразный гайджест (руководство по созданию рекламного агентства), где использовал приемы романа воспитания, исповеди, женского романа («Команда, которую создал я»).

Разнообразие блоговских дневников свидетельствовало о том, что форма личного соучастия в процессе чтения позволяет отчасти объяснить, что происходит или подвергнуть анализу описываемые явления.

Отметим также новые тенденции в фантастике, одного из востребованных направлений, хотя и несколько уступивших свои позиции детективной прозе. В XXI в. В. Панов предложил форму «городской фантастики», где продолжил традиции гротескного реализма, по стилю близкого М. Булгакову. Интересно, что он уловил и современную тенденцию изменения нарратива, использовав быличку и выстроив свое повествование из ряда историй. Заметим, что произведения М. Булгакова становятся пратекстом, и авторы откровенно пересказывают их (Г. Садуллаев «Ад», 2009). Признавая, что автор «сыплет удачными, но с привкусом вторичности афоризмами», журнал CQ все же называет произведение «книгой месяца».

Появились и приобретают все большее распространение травелоги, причем путешествие оказывается не только реальным, но и вымышленным. Отсюда такое распространение в текстах мистических историй и снов, становящихся частью странствий во времени и пространстве.

Внимание к бытовой составляющей привело к изменению роли языка. Традиционно лексика фиксировала перемены в общественном состоянии, только обычно она выполняла характерологическую функцию. Она сохранилась и теперь, только доминируют другие приемы. Отметим снижение «территории» авторского описания и выдвижение на первый план диалога и несобственно-прямой речи как факторов, способствующих усилению повествовательной динамики.

Меняется и нарратив. Описательность отходит на второй план, сменяясь нарративностью. Тенденция к рассказыванию историй и конструирование текста как диалога и обуславливают языковые перемены. Несобственно-прямая речь также позволяет передать живые разговорные интонации и скрытую авторскую оценку происходящего. Кажется, что герои погружены в бесконечный разговор, из которого никак не могут выйти.

Состава лексики оказывается весьма разнообразным: соседствует высокая и низкая лексика, вводятся нецензурные слова и выражения, доминируют диалектизмы. Часто наблюдается скудость языка, когда постоянными глаголами становятся «есть и быть», как в компьютерном переводе.

Следовательно, особенности выбора художественных средств не в последнюю очередь зависят от автора, который в той или иной мере использует универсальную базу языка (обычно литературный язык).

Настоящий писатель основное внимание при создании текстов уделяет поэтике, тем приемам, которые он считает значимыми для своего текста. Не случайно такое количество исследователей занимаются творчеством, скажем В. Набокова, тщательно сортируя по рубрикам его метафоры, эпитеты (цветовые определения), символы.

Создавая авторский мир, писатель использует язык своего времени. Соответственно, он выражается теми средствами, которые поймет его потенциальный читатель. Возникает свойственная некоторым авторам определенная скудость и бедность языка, соответствующая и среде, которую он отражает.

Другая проблема связана с изменением позиции автора. Оценочная и экспрессивная лексика наряду с диалогом всегда служила средством организации повествования, характеристики действующих лиц, теперь вышла на первый план. Соответственно, постепенно утрачивается ранее значимая функция писателя как носителя и хранителя языка, на котором он пишет. Все чаще роль писателя стала сводиться к простой имитации повседневной жизни.

В частности, Д. Рубина заявляет: «Важна среда, в которой каждый из нас вырос. Каждый может вывалить из памяти целый вагон словечек, которые не будет знать другой. На днях мой редактор, выросший в Гурьеве, подарил мне чудесное слово "помазАй". Существуют еще пласты местных «вкусных» диалектов, которыми наш брат писатель частенько подкармливается. Есть еще полу б латные "молодежные" словечки, которые как вехи разделяют целые поколенческие эпохи. При изображении героя я точно знаю, кого наделю в прямой речи словом "чувак", а кого – "ботан"». Она подчеркивает, что сохраняет привязанность речи героя к среде, откуда он родом, используя язык как одно из характерологических средств создания персонажа.

Сходную точку зрения в анкете о языке, проведенной инициаторами «Большой книги» 2007 г., высказывает А. Кабаков: «Читатель безошибочно распознает среди писателей таких, каков он сам. Если писатель пишет "более-менее" через дефис, а не "более или менее", как положено, или употребляет цеховое портновское "пошил", вместо "сшил", – он свой для демоса. А писатель, который пишет по-другому, – зачем он им? Он им чужой». Далее писатель говорит о том, что, уничтожая культурные традиции, уничтожают и культурный язык.

С ним солидарен Быков, замечая в той же анкете: «С языком общества происходят не самые приятные вещи – он беднеет, скудеет, отходит от литературной формы». «Литература сейчас никак не отвечает за язык общества – она его отражает, им пользуется, но формируют его совсем другие вещи… Одна из главных задач литературы – поставлять обществу парольные цитаты».

Опасность нивелирования языка под влиянием массовой культуры еще в двадцатые годы почувствовал М. Зощенко. В «Голубой книге» он попытался провести эксперимент, изложив историю человечества языком люмпена. Получилось смешно. Но изменился ли язык общества, увидевшего себя в зеркале своего языка, удивившегося, посмеявшегося и ужаснувшегося? В наши дни В. Пелевин, И. Стогов попытались переложить новым языком Юнга, Фрейда и Новый Завет, поставив одновременно закономерный вопрос: стали ли их тексты произведением искусства или остались в формате постмодернизма (использующего цитатность как прием организации структуры).

Из сказанного вытекают такие свойства современной литературы, как клишированность, стереотипность, повторяемость. Она почти не обогащает язык, в ней мало афористичности, собственно авторского, т. е. один автор отличается от другого разве что набором: подобных «фенечек». Сами авторы издают расхожие книжечки со своими цитатами, как, например, поступил Ю. Поляков, выпустивший сборник «Слово за словом. Карманный цитатник».

Следовательно, доминирующим фактором формирования языка продолжает оставаться та среда, в которой он существует. Отсюда и вариации с ударениями, которые находим в речи современных корреспондентов: «за закрытыми дверями».

М. Кронгауз выделяет 4 социальных диалекта, ставших источниками лексики современной прозы:

1) гламурный,

2) бранно-бандитский,

3) иностранно-заимствованный,

4) интернетский.

Ненормативная и блатная лексика относится к маргинальной части языкового поля, к его периферии, что и определяет ее главное отличие – семантическую бедность по сравнению с разговорными аналогами, а также особую экспрессивную окрашенность, нередко явно уничижительной направленности, ограничивающие сферу ее функционирования в речи. Понятно, что при включении даже в нейтральный речевой контекст обозначенные свойства выявляются с особой силой, высвечивая свой маргинальный характер.

Заметим, что блатная феня давно вошла в русский язык, причем ее появление прошло незамеченным. Речь не идет о словах типа «киллер» (вместо «бандит»), «пахан», «шестерка». В устной речи давно встречаются усечения типа словечек «короче» или клишированных выражений вроде «твое место у параши».

В литературном тексте такие вкрапления выглядят совершенно чужеродно, ибо каждая часть языкового поля выполняет свою функцию, и нельзя насильственно менять их местами по прихоти автора. Маргинальная зона может использоваться как средство экспрессивной характеристики, но никак не в качестве основного языкового материала. Вот почему использующие их авторы вынуждены намеренно снижать литературность текста за счет введения разговорной, жаргонной и диалектной лексики.

Максимальная приближенность к читателю, раскрытие проблем времени обусловили активное использование разговорной лексики именно в массовой литературе. Повышение ее удельного веса, в свою очередь, привело к тому, что внешне структура текста стала выглядеть как сплошной диалог, а авторские описания практически исчезли или стали занимать минимальное место, сводясь к авторским ремаркам:, поясняющим, где и когда происходит действие и кто является автором той или иной реплики.

Возникло понятие «килобайтной литературы», когда создавалось впечатление, что текст просто набивается на машине, без всяких соблюдений грамматических и орфографических норм и особой редактуры, кажется, что авторам просто некогда вчитаться в собственный текст. Появился даже анекдот: «Раньше писателями становились, когда жизнь доводила до ручки. Теперь – до клавиатуры». Так и происходит снижение качества, явно заметное в современной прозе.

Замечая данное явление, писатели зачастую не понимают его природы, забывая о характерологической функции языка, и говорят о беспокойстве, чувстве нестабильности. Приведем высказывание А. Варламова:

«Тревожно не за язык, а за его носителей. С языком: все будет нормально. Это мощное образование, которое не мы придумали. Но вот то, что происходит в сознании людей, которые говорят на этом великом языке, меня беспокоит». Если говорить о зонах охраны языка, то это еще и: университет. Наш замечательный: профессор, выдающийся лингвист Михаил Викторович: Панов говорил: студентам:: «Пусть в обществе забыли разницу между словами "одеть" и "надеть". Но вы-то не забывайте. Вы – филологи».

Позиция А. Иличевского более оптимистична: «Я считаю, что язык выдержит все на свете. Нет ничего более консервативного, чем язык. В моем окружении бандитским языком никто не пользуется. Да, существует рок-культура с ненормативной лексикой. Но там есть просто блестящие тексты!»

Вывод очевиден: в произведении не должен доминировать разговорный стиль, ибо иначе оно превратится просто в запись бытовой речи. Вместе с тем: язык не может не пробовать другие возможности и варианты, иначе не будет происходить его развитие и обновление. Но следует учитывать, что активное введение повседневной лексики, интернет-деятельность меняют приемы нарративности, фразы становятся короче, яснее, прагматичнее.

Многие задают себе вопрос о правомерности существования «неправильностей», сознательном искажении текста. В данном: случае речь также идет об игре, которую подхватили начинающие пользователи, полагающие, что так и должен выглядеть текст. Возникновение блоговской литературы: поддерживает данную тенденцию.

Иногда авторы вводят в текст слоганы из англоязычной рекламы: «Information wants to be free» (С. Кузнецов. «Гроб хрустальный»). Параллельно включается и иноязычная: лексика, причем даже привычные слова получают новые значения – портфолио – альбом со снимками топ-модели или фотографа. Но, как и в случае организации «потока сознания», речь идет именно об устройстве текста, баланс между основной и маргинальной лексикой остался прежним, поскольку законы развития языка не меняются. Поэтому повышается роль редакторов, которых, к сожалению, катастрофически не хватает.

Использование профессиональной лексики придает описанию оттенок отстранения:

«Провода вываливались из раскрытых ящиков не то щупальцами, не то выпущенными кишками. В центре на большом столе – несколько распотрошенных компьютеров, вдоль стен – штуки четыре работающих. За одним: сидела Катя Гусева и работала в Фотошопе» (С. Кузнецов. «Гроб хрустальный»).

В нашу задачу не входит анализ подобных языковых особенностей, упомянем только о клишированности, формульности (на основании моделей детского фольклора – страшилок, песенок, считалок; рекламных слоганов, газетных клише, рядов из кинофильмов и мультфильмов): типа «у него сели батарейки».

Данный материал интересно обобщен Т.Н. Марковой в монографии «Современная проза: конструкция и смысл (В. Маканин, Л. Петрушевская, В. Пелевин)», она пишет и об ином использовании несобственно-прямой речи, когда входящая в авторское описание речь персонажей способствует динамизации повествования.

Повествование нередко ведется от первого лица или предполагается рассказ о событиях, чему способствует введение несобственно-прямой речи, вклинивание речи персонажей в авторское описание.

Следует четко различать неправильную речь, происходящую от элементарного незнания правил грамматики, и словесную игру, которую ведут весьма образованные люди. Например, общепринятая ошибка написания (превет) выдает неграмотность, а написание превед – уже игра. Кстати, данный процесс прослеживается и в рекламе, например, слоган в рекламе китайских товаров содержит слово «халасё» (иск. «хорошо»).

Выводы

Эстетическое лицо девяностых (пролога современности) определялось резкой сменой проблематики и героя, оно обусловило натуралистичность и конкретность изображаемого. Литература обратилась к конкретному читателю, перестала носить ярко выраженный тенденциозный и дидактический характер.

Повествование стало вестись от первого лица, вводился непосредственный рассказ о событиях (например с использованием несобственно-прямой речи, вклинивающейся в авторское описание речи персонажей, что способствует динамике повествования). Иногда имеет значение только фабула, само содержание носит откровенно развлекательный характер.

Однако существенных обновлений приемов изображения не произошло, равно как далеко не всегда ставились философские и этические проблемы. Некоторые авторы допускали резкое отображение действительности (Вик. Ерофеев, В. Сорокин), публицистическую фиксацию картины мира (В. Пелевин).

Динамичное развитие литературы в XXI в. показало, что писатели осваивают самые разные жанровые формы, хотя в ряде случаев происходило их смешение и использование элементов смежных культур. Рассказ стал походить на небольшую повесть или музыкальную увертюру, роман – вбирать в себя элементы саги и отличаться особой живописностью изображения.

Отвечая запросам конкретного читателя, в ряде текстов по контрасту с произведениями-однодневками усилились условность, метафорическая и философская составляющие. Более свободным стало обращение к культуре прошлого, выстраивание текстов на мифо-поэтической составляющей. Хотя открытая эпатажность некоторых авторов уже перестала восприниматься как экстраординарное явление. Равно как и постоянное использование нелитературной лексики (не только с характерологической целью).

Непосредственная фиксация бытовой составляющей обусловила развитие форм экшн, трэша и гламура. Ориентация на прямое называние, без перевода, обозначила тенденции: в центре оказывались иные сферы реальности, жесткая и прагматичная действительность с насилием и однозначными персонажами. Одновременно по контрасту возникает интерес к глянцевой жизни, узкому кругу людей, которые относятся к шоу-бизнесу.

Происходит и активное внедрение документальной составляющей в повествование. Размываются границы между событием и его описанием, что выражается в том, что мемуары начинают писаться о совсем недавнем прошлом. Появляются тревелоги, книги о путешествиях, где собственные наблюдения следуют сплошным потоком в виде потока сознания. Или просто перечисляются факты в виде отдельных впечатлений об увиденном с небольшими комментариями.

Главная проблема остается той же, что и в предшествующее десятилетие, литература перестает быть повествовательной, начинает напоминать эссе, репортаж, хронику. Отсутствует и писательская идея, его собственные мысли, рассуждения, что приводит к стандартизации текста, исчезновению авторской картины мира, что означает отсутствие собственных приемов выражения.

Вместе с тем ситуация не воспринимается как мрачная и пессимистическая. Происходящая дегероизация литературы обуславливает потребность поиска идеала и новых приемов выражения действительности. Свою роль в этом должны сыграть критика и научные исследования.

Оценка литературного процесса происходит не только с помощью традиционных рецензий и обзоров. Активными «участниками» становятся и разнообразные мероприятия: презентации, встречи авторов с читателями, анонсы предстоящих событий, выступления на литературных салонах и книжных ярмарках. Следовательно, информационное поле расширилось, и его следует учитывать при оценке текущего литературного процесса. Особую роль начинает играть редактор как литературно-публицистического издания, так и разделов в издательствах.

Следовательно, существует вероятность, что новейший литературный процесс сложится интересно и своеобразно. Наша задача показать, как это происходит на современном информационном поле.

Вопросы и задания

1. Попробуйте сами определить термины «современный» («современная литература»).

2. Проведите анализ дискуссий по поводу терминов «другая литература», «постмодернизм», «новый реализм». Определите, насколько объективно и конкретно отражены авторские суждения.

3. Какие жанровые разновидности вы считаете доминантными в литературе XXI в.?

4. Приведите конкретные примеры различия лексики в языке конца XX и начала XXI в. (в качестве источника используйте произведение современного автора любого направления).

5. Проанализируйте публикации в «Вопросах литературы» (Литературная премия как факт литературной жизни. 2006. № 2) и А. Бархаха в «Новом литературном обозрении» (Шорт-лист литературной премии: жанр и текст. 2010. № 101). Сравните с позиций М. Абашевой. Сделайте вывод (точнее прогноз) о будущем премий.