Текст книги "Команда «Наутилуса»"

– Нигура, – решился на последнее средство Больтен, – я дам тебе много денег, если ты защитишь проводников.

В потухших глазах короля сверкнул зловещий огонек.

– Голова малайца стоит дороже золота всего мира, – мрачно произнес он. – Пусть ваши проводники погибнут.

– Пойдемте, – сказал Гольм, – мы ничего здесь не добьемся, а только зря рассердим короля.

Все молча раскланялись с седым повелителем, который что-то тихо приказывал окружавшим его воинам.

Малайцев, без сомнения, уже не было в живых, и путешественники находились теперь в полной власти манкеанов, не зная, как выбраться из деревни.

Через некоторое время Нигура прислал четверых манкеанов, которые должны были служить белым людям проводниками и носильщиками. Поблагодарив его за такую любезность, путешественники поспешно окончили все приготовления и вышли из деревни еще до восхода солнца по другой, кратчайшей дороге. Час спустя они достигли кочевья пунанов. При виде белых пунаны, сидевшие вокруг своих палаток, начали перешептываться, но никто не сказал белым ничего плохого.

Почти без остановок и в довольно-таки мрачном настроении духа прошли натуралисты половину обратного пути. Роскошная природа тропиков помогла, однако, им отделаться от тяжелого воспоминания. Проводники вели их по новой местности, занимаемой даяками. В каждой деревне им давали все необходимое и новых проводников, которые и вели их до следующей стоянки. Таким образом, переходя с рук на руки, натуралисты добрались наконец до малайской территории. Здесь проводники исчезли, словно сквозь землю провалились. Путь к Баньяр-Мессингу белые продолжали только с переводчиком.

Больтен энергично настаивал на том, чтобы больше никаких экскурсий на Борнео не предпринималось, во избежание всяких сношений с малайцами. Поэтому все решили вернуться на пароход.

– Ну, что же! Отправимся мы теперь на Целебес, к альфурам? – спросил Франц.

– Мне хотелось бы заехать сначала на Ломбок, показать вам один вид пальмы, которая растет на этом острове. Эта пальма цветет лишь один раз в жизни и засыхает после созревания плодов, – отвечал Гольм.

– Я никогда не решусь пуститься снова в экспедицию вместе с малайцами, – продолжал настаивать Больтен.

Заплатив в городе условленную сумму семейству убитых проводников, путешественники сели в лодку и благополучно добрались до «Наутилуса», который в тот же день и пошел к Ломбоку, одному из самых маленьких островов из группы Зондских.

Глава одиннадцатая

Ломбок. – Ломбокские пальмы. – Ломбокские виртуозы. – Научные работы на пароходе. – Больтен препарирует гусениц. – Деревня на воде. – Оранг-Бадью. – Ловля трепангов. – Убитый товарищ. – К Австралийскому архипелагу.

Словно стая разъяренных диких зверей, окружали Ломбок вечно шумящие буруны. Громадные седые волны, порой принимавшие то синий, то зеленый оттенок, с грозным шумом набегали на голые скалы, составлявшие побережье островка. Нигде не видно было ни удобной бухты, ни растительности. Повсюду возвышались голые серые камни, да остроконечные вершины гор. Легкие столбы дыма доказывали присутствие на острове действующих вулканов.

Натуралисты решили не делать дальних поездок внутрь страны, ни здесь, ни на Целебесе, потому что все Зондские острова мало чем отличаются друг от друга. Кто видел Яву и Борнео, тому не было особой нужды исследовать остальные острова, почти не имеющие чисто местных особенностей. Этим сходством фауны и флоры подтверждается предположение английского ученого Уоллеса, что Зондские острова составляли некогда один большой материк.

«Наутилус» бросил якорь в плохо защищенной бухте, и путешественники отправились на берег в сопровождении нескольких матросов, посланных капитаном ввиду предосторожности. За голыми стенами из камня начинался лес пальм, ради которых путешественники и сошли на берег. Лес этот был очень редкий, в нем повсюду виднелись свалившиеся стволы, длиной в пятьдесят и более метров, уже отцветших пальм. Мертвые пальмы составляли резкий контраст с молодыми, покрытыми густой листвой деревьями. Ломбокские пальмы – одни из самых высоких. Они цветут только раз в жизни, уже во время цветения понемногу теряют листья, а после созревания плодов умирают совсем.

Крайне своеобразный вид имел этот лес, где громадные пальмы то выказывали всю красу своих зеленых веерообразных листьев, то стояли полуобнаженными с пучком цветов на вершине, то голые, умирающие, несли на верхушке пучок плодов, повисших вдоль ствола. Ловкие матросы сумели добыть и цветов и плодов пальмы. Плоды оказались очень вкусными.

Таких лесов пальм было не так-то уж много на острове, зато густой колючий кустарник на каждом шагу заграждал дорогу. Через несколько часов пути белые очутились в болотистой долине, покрытой рисовыми полями, среди которых там и сям были разбросаны убогие хижины ломбокских обитателей. Белые тюрбаны на головах и синие полосатые передники и кушаки показывали, что эти люди – приверженцы ислама. Когда после небольшой прогулки натуралисты выбрали тенистое местечко и расположились завтракать, то почти все жители деревни собрались вокруг, но близко не подходили, держась на почтительном отдалении.

Ломбокские обитатели – мирный, добродушный и гостеприимный народец – оказались чрезвычайно робкими. Только после долгих усилий белым удалось заставить их разговориться, хотя разговор и не мог быть особенно оживленным, так как туземцы не знали ни одного европейского языка, а матросы едва понимали туземное наречие. Кое-как, с помощью мимики, взаимное понимание установилось. Натуралисты узнали, что ломбокцы управляются старшиной, или райей, и платят дань голландскому правительству Явы, а произведения своего острова продают голландским и американским торговцам, фактории которых находятся на берегу, далеко от места высадки натуралистов.

Чтобы узнать, какие из диких зверей водятся на острове, Гольм прибегнул к такому способу: он рисовал их на клочке бумаги и показывал туземцам. При виде изображений леопарда и буйвола они объявили, что никогда не видали подобных животных, но тотчас же узнали изображения оленя.

Лошади тоже были неизвестны на Ломбоке, зато на нем водились отличные овцы и козы, не говоря уже о множестве попугаев, в особенности какаду, питающихся плодами местной пальмы.

Ознакомившись с островом и его обитателями, путешественники тронулись в обратный путь, сопровождаемые всем племенем туземцев, которым хотелось посмотреть «водяной дом» белых людей. У них самих были только «прау», плоские пироги, служившие им, однако, для довольно отдаленных плаваний с одного острова на другой.

Только самые смелые из туземцев решились взойти на пароход. Как дети, они стали осматривать и ощупывать каждую вещь. Когда Франц заиграл на пианино, то туземцы замерли от изумления. Один из них на цыпочках подошел к Францу и, прячась за его спиной, старался прикоснуться к клавишам.

– В четыре руки хочешь сыграть? – спросил его Франц.

Туземец, конечно, не понявший вопроса, кивнул головой, потом протянул руку и осторожно ударил по клавишу. Раздался громкий звук. Дикарь с торжеством взглянул на своих земляков.

– Ну, – заметил Гольм, – теперь они все начнут пробовать… И действительно, один решился только дотронуться пальцем до клавишей, другой ударил по клавиатуре всей ладонью, а третий провел рукой по всей ее длине и смеялся от радости над «множеством голосов, которые ему отвечали». Нашелся наконец и такой смельчак, который уселся на табуретку и начал, подражая Францу, обеими руками колотить по клавишам, производя невероятный шум…

Путешественники остались очень довольны своим посещением Ломбока, которое обошлось безо всяких приключений, и стали с нетерпением ожидать высадки на Целебес. Старик Витт разочаровал их, сообщив, что осмотр этого острова сопряжен с большими затруднениями. Капитан также был не очень-то доволен поездкой на этот остров.

– Да мы пробудем там всего два-три дня, – говорил Гольм.

– Два-три дня, – ворчал старик. – И из-за этого сворачивать в сторону с дороги? Нет, я никогда больше не пойду в плавание с натуралистами в качестве хозяев корабля. Они всегда избегают обычных путей и вместо надежных гаваней желают останавливаться в таких трущобах, где живут только дикие разбойники да головорезы и где корабль с трудом может стать на якорь, не рискуя разбиться вдребезги…

– А где вы все-таки думаете остановиться на Целебесе? – прервал воркотню старика-капитана Гольм.

– Корабли пристают в Макассаре, но мы не станем туда заходить. Нам придется остановиться вблизи селения племени Оранг-Бадью, устроившего себе жилища прямо на воде в тихой бухточке, а затем мы пойдем к альфурам в Менегассе.

– Интересно будет увидеть деревню на воде! – воскликнул Ганс. – Скоро ли мы придем туда?

– Дней через двенадцать, не более.

Срок этот показался юношам очень длинным, но поездка на Борнео дала столько всякого материала, что недостатка в занятиях во время переезда не предвиделось. Нужно было уложить насекомых, привести в порядок растения, разобраться в наскоро снятых шкурках птиц. Доктор застрелил, между прочим, на Борнео «баю», тропический вид известной птицы-ткача, вьющего из травы гнезда, похожие на кисет или химическую колбу.

– Ткач этот на Борнео привешивает свои гнезда к пальмовым стволам, – рассказывал Гольм, когда все принялись за работу, – в Бирме же (Индия), где водится множество этих птиц, они устраивают гнезда под навесами крыш. И что замечательнее всего – они кладут в гнезда камешки, как бы для того, чтобы удержать гнездо в равновесии при ветре.

Среди множества застреленных птиц находилось несколько большеногов, родственников цесарок. Эта птица не насиживает своих яиц, а зарывает их в кучу гниющих листьев. При гниении развивается достаточное количество тепла для развития яиц, и птенцы выводятся без насиживания.

Экскурсия на Борнео дала также множество бабочек и их гусениц.

– Как мы станем хранить гусениц? – спросил Франц. – Положим их в спирт?

– Нет, – ответил Гольм, – мы изготовим из них сухие препараты. Для этого надуем их и высушим. В таком виде они лучше сохранят свою окраску и форму.

Гольм взял одну из гусениц (мертвую), осторожно надрезал ей задний конец туловища и выдавил через разрез содержимое – внутренности. Затем в разрез он вставил тоненькую стеклянную трубочку, соединенную с парой резиновых шаров от пульверизатора.

– Теперь, – сказал он, – нужно осторожно надуть гусеницу и все время поддерживать ее в таком надутом состоянии. А одновременно – подсушивать ее над огнем, для чего нам послужит вот этот ящичек.

С этими словами Гольм взял небольшой жестяной ящичек, открытый сверху и с большим прорезом в одной из боковых стенок. Он укрепил трубочку с гусеницей в прорезе, так что гусеница оказалась внутри ящичка. Затем с помощью резиновых шаров осторожно надул тело гусеницы. Гусеница, до того бывшая смятой и съеженной, расправилась и приняла вполне натуральный вид. Ящичек с гусеницей Гольм поставил над спиртовой горелкой. Осторожно поворачивая гусеницу в накаленном ящичке и поддерживая ее надутой воздухом, он вскоре получил прекрасный препарат сухой гусеницы.

– Ну, теперь пробуйте сами, – предложил он молодежи. – Помните одно – спешить не нужно, перегревать нельзя, так как гусеница может совсем сгореть.

– Это дело совсем по мне! – воскликнул Больтен. – Работа нетяжелая, особой ловкости не требует. Сиди да поворачивай гусеницу в разные стороны.

Больтен взял уже выдавленную гусеницу, насадил ее на трубочку и сунул в ящичек. Миг – и гусеница с треском лопнула.

– Это что значит? – сконфуженно спросил Больтен.

– Это значит, что вы и слишком сильно надули гусеницу, и перегрели ее. Вот она и лопнула, – пояснил Гольм. – Я ведь говорил – главное, не спешить.

Высушенных гусениц переложили ватой, пересыпали нафталином и тщательно упаковали.

Так, в постоянной работе, то за книгами, то за рисованием, проходили дни за днями, и все удивились тому, как быстро прошло время, когда вдали показались очертания гор. Точно из морской глубины вынырнул остров Целебес с его покрытыми лесом горами и несколькими действующими вулканами. Пароход остановился на рейде, а натуралисты в шлюпке поехали в узенькую тихую бухту, где находилось селение Оранг-Бадью.

Странный вид имели эти человеческие жилища, устроенные почти на поверхности моря. Маленькие домики на сваях рядами теснились у подножия скалы в бухте, где было не более сажени глубины, а между ними по всем направлениям сновали лодки туземцев. Завидев гостей, они тотчас поплыли им навстречу, так что вокруг них скоро образовалась целая эскадра.

Жители Оранг-Бадью принадлежали, судя по внешности, к смешанному из малайцев и китайцев племени. Цвет кожи у них был довольно светлый, а черты лица у многих очень красивые. Они стали предлагать путешественникам всевозможные произведения своего искусства: разные безделушки из раковин, черепахи, кораллов и жемчуга, а также пойманных ими рыб, раков, устриц и улиток. Так шлюпка с «Наутилуса» проплыла через все селение. Молодежь накупила всяких вещиц и осмотрела много жилищ, обстановка которых была такая же бедная, как и в хижинах остальных дикарей. Вместо постелей были бамбуковые циновки или просто куча листьев, кое-какие кухонные принадлежности и иногда грубой работы скамейка – вот и все содержимое хижин. Кушанье варили в лодках, а некоторые даже и жили в них, устроив палатку из циновок.

Оживление в селении было большое: всюду скользили лодки, управляемые не только женщинами, но даже и детьми. Вода была, по-видимому, их родной стихией и чувствовали они себя на воде не хуже, чем мы на земле.

Каким образом этим людям пришла в голову мысль селиться на воде? Земли было вдоволь – сейчас же за деревней начинался берег, покрытый богатейшей растительностью, которая доставила бы и пищу, и одежду. Оставалось только предположить, что обилие хищных зверей заставило племя предпочесть лесам морское дно и жить на воде в неуклюжих и неудобных хижинах-клетках.

– Здесь несколько таких деревень, – заметил сидевший у руля капитан. – Обитатели их занимаются, конечно, рыбной ловлей, торгуют с прибрежными жителями всем тем, что доставляет им море.

– Но что делается здесь во время бури? – спросил Ганс.

– Тогда волны врываются в хижины, уносят с собой стариков и детей, а иногда срывают и всю хижину, – отвечал капитан. – В Китае существуют целые плавучие города из барж и лодок, которые ураганом уносит на десятки километров вниз по реке. Иногда при этом погибает треть населения, но уцелевшие этим мало смущаются. «Народу хватит» – вот что, по-видимому, думают они. Так же, вероятно, рассуждают и жители Оранг-Бадью. У них, как и вообще у диких народов, не особенно развиты родительские чувства. Они не только готовы продать по дешевке свою дочь или сына, а и не прочь отдать их и даром, только бы избавиться от лишнего рта.

Немного отъехав от деревни, путешественники остановились собирать морские водоросли, во множестве покрывавшие дно в этом месте. Одетый в костюм водолаза матрос опустился на морское дно, а за ним последовал и фонарь, ярко осветивший темное подводное пространство. Глубина моря здесь была не менее шести метров.

Целая флотилия туземных пирог окружила шлюпку европейцев. Дикари хотя и не понимали, что те намеревались делать, но все же с большим любопытством следили за всем происходившим. Когда же на дне залива замелькал огонек фонаря, то у всех них вырвались громкие крики изумления.

Прелестная картина открылась на освещенной глубине. Гигантские водоросли-ламинарии, морские агавы, макроцистисы и аларии образовывали густой подводный лес, переливавшийся всеми цветами радуги. Между крупными водорослями красовалось множество пурпурных флоридей и нежных морских роз то маленьких, не больше наперстка, то с детскую голову. Различные черви, раки, улитки копошились в подводном лесу, а рыбы, словно птицы, шныряли в зеленой чаще. Мерцающий свет фонаря придавал особенную красоту этой картине. Словно сказочный великан, двигался водолаз по дну, собирая в мешок различные водоросли, раков и улиток.

Колесо на шлюпке завертелось – водолаз появился на поверхности воды и передал свою добычу Гольму. Затем, когда был поднят и фонарь, капитан приказал грести к пароходу. Тут только белые заметили, что шлюпка окружена туземцами, находящимися в самом воинственном настроении.

– Что бы это значило? – переглянулись путешественники.

Наконец один из туземцев сказал на ломаном английском языке:

– Мы хотим иметь огонь, который горит под водой.

– Фонарь? – испуганно воскликнул Гольм. – Я не отдам его ни за что! Он нам необходим, а другого здесь не достанешь.

– Мы хотим иметь огонь, – продолжал настаивать дикарь. – Он будет показывать нам рыбу и раков на дне моря.

Капитан очень досадовал на себя, что увлекся интересным зрелищем подводного леса и прозевал опасность.

– Я вам дам такой же фонарь! – закричал он туземцам. – Плывите за мной на корабль!

Туземцы стали перешептываться между собой. Должно быть, они не очень-то поверили обещанию капитана, потому что парламентер требовал немедленной выдачи фонаря, того самого, который был на шлюпке.

Положение путешественников было очень затруднительным. От парохода их отделяло большое пространство, а туземцы начинали держать себя все более и более угрожающе. Вздумай они пустить в ход свое оружие – копья, гарпуны и стрелы – гибель натуралистов была бы неизбежна.

– Держите ружья наготове и стреляйте по моему знаку, – скомандовал капитан, подавая сигнальный свисток «Наутилусу».

Но там, вероятно, еще раньше заметили опасность. Две шлюпки, наполненные вооруженными матросами, отваливали от борта парохода. Воспользовавшись смятением, которое вызвало среди дикарей появление двух шлюпок, капитан быстрым поворотом руля вывел свою шлюпку из круга челноков туземцев. Матросы налегли на весла, и шлюпка понеслась навстречу другим.

Оранги, однако, быстро оправились. Дикий рев раздался с их челноков, стрелы и копья полетели вдогонку белым и ранили многих. Но расстояние между ними и челноками дикарей быстро увеличивалось, так что метательные снаряды перестали попадать в цель.

Через несколько минут «Наутилус» проходил мимо деревни. В ней было тихо и пустынно, в привязанных к сваям пирогах не видно было ни одного человека. Жители попрятались из опасения мести белых.

Пароход обогнул мыс Риверса, берега острова стали намного красивее и оживленнее. На обширных полянах, покрытых густой травой, паслись стада буйволов, вперемежку со стройными антилопами и аннангами – животными, представляющими нечто среднее по внешнему виду между быком и антилопой. По деревьям перелетали птицы, среди которых бросались в глаза очень оригинальные породы. Особенно интересна была одна порода – с хвостом, состоявшим всего из одного, но зато очень длинного пера.

Если бы не было так жарко и некоторые из путешественников не страдали от ран, полученных при столкновении с орангами, то на этих живописных берегах непременно сделали бы высадку. Но у Франца появилась лихорадка, а малагаш еще не совсем твердо ступал на раненую ногу, и все берегли свои силы для экспедиции к альфурам. На другой день были, однако, закончены все приготовления и даже выбрано удобное место для высадки, вблизи Менегассе, где берег казался необитаемым и где узенькая бухта врезывалась глубоко в болотистый лес.

На этот раз все матросы, кроме тех, присутствие которых было необходимо на пароходе отправились вместе с натуралистами, чтобы в случае нужды дать отпор диким альфурам. Дядя Витт согласился не покидать «Наутилуса», но путешественникам стоило больших трудов отговорить его от участия в этой прогулке.

– Дорога нам предстоит трудная, – убеждал его Гольм, – по камням, через рытвины и горы. Вам нечего и думать идти с нами.

Старый моряк в конце концов согласился, но надавал кучу советов и приказаний матросам, между которыми были отчаянные смельчаки.

Наконец натуралисты отправились на берег в самой большой из шлюпок. Приятная прохлада охватила путешественников, когда они вошли в лес, где не было заметно никаких следов диких зверей или людей. Птицы были до того непугливы, что их, казалось, легко было ловить прямо руками. Тут же увидели и большие гнезда большеногой – кучи гниющего листа и мусора, в середине которых помещалось по несколько штук крупных яиц. Чем дальше путники углублялись в лес, тем он становился болотистее и непроходимее. Обширные топи, покрытые по берегам высоким камышом, чернели под сенью гигантских деревьев. По берегам копошились огромные крокодилы, в траве скользили змеи, а издалека раздавался треск ломаемых сучьев, как будто сквозь кустарник ломилось стадо диких животных.

– Это, мне кажется, идут кабаны, – прошептал Руа-Роа.

Доктор покачал головой.

– Здесь их не водится, – отвечал он. – Ах, впрочем, что же я говорю… Я и забыл про бабируссу. Ее надо застрелить во что бы то ни стало.

– Это не так-то легко сделать, – сказал малагаш. – Добывать их умеют только особые охотники, которые и пользуются за это большим уважением на моей родине.

– А сам ты разве никогда не участвовал в такой охоте?

– Нет, говасы не любят ее. Но, если я не ошибаюсь, здесь за кабанами гонятся туземцы. Слышите?

На этот раз шум ломаемых сучьев раздавался вблизи, вслед за тем послышались человеческие голоса, визг раненого животного, и снова все стихло. Путешественники переглянулись – альфуры были за ближайшими кустарниками.

Доктор шепнул, прижав палец к губам:

– Тише! Быть может, мы сумеем уйти отсюда незамеченными.

Все остановились, как вкопанные, затаив дыхание. Неподвижно стояли за деревьями, словно окаменевшие, белые, но дикари уже как-то почуяли их присутствие. Из-за кустов выглянуло кирпично-красное лицо, обрамленное черными всклокоченными волосами. Темные, глубоко впавшие глаза осмотрели европейцев. Дикарь проговорил несколько слов – и на поляну высыпало человек двадцать альфуров. Все они были невысокого роста, слабого телосложения и без всякой одежды, кроме передника из какого-то волокнистого растения. Вооружение состояло из стрел и копий.

Путешественники приветствовали дикарей. Только один из матросов, молодой веселый парень, насмешливо сказал при этом:

– Ведь эдакий сброд, подумаешь. Я один уложу шесть штук таких уродов.

Передний альфур злобно поглядел на матроса. Вероятно, он по тону догадался, что речь матроса не была дружественной.

Больтен строго приказал замолчать. Этим дело и кончилось. Альфуры на ломаном английском языке приветствовали белых и, получив от них несколько мелких подарков, в свою очередь, отдали им только что убитое животное.

После этого альфуры ушли, пригласив путешественников посетить их деревню и участвовать в ловле трепангов, которая должна была происходить вечером в ближайшей бухте. Полученную в подарок бабируссу натуралисты внимательно осмотрели и смерили, а потом спрятали под кучей листьев до своего возвращения с прогулки.

Бабирусса оказалась полтора метра в длину и около трех четвертей метра в высот. Колючая щетина и торчащие изо рта клыки делали ее очень похожей на обыкновенного кабана.

– Мы ее захватим после, когда пойдем в деревню альфуров, – сказал Гольм. – Мясо ее считается очень вкусным. Затем посмотрим на ловлю трепангов, переночуем где-нибудь на берегу, а завтра утром вернемся на пароход.

Все отправились дальше в глубь леса, где исполинские деревья то и дело заграждали путь. Упас, тековое дерево, сандальное, мускатное, черное и множество иных перемешались в лесной чаще. На пути попадались иногда и деревни альфуров, чрезвычайно бедные и грязные на вид. Старики и дети выходили навстречу путешественникам и протягивали руки за подачкой. Вообще, настроение дикарей казалось настолько мирным, что Гольм пригласил одного подростка проводить их до прибрежного селения, на что тот очень охотно согласился. На пути зашли к тому месту, где была спрятана бабирусса, но от нее и след простыл, – вероятно, подарившие воспользовались ею сами. Было уже довольно темно, когда белые добрались до залива, где в это время происходила ловля трепангов.

На воде сверкали огоньки сотни факелов, которые держали в руках сидевшие в лодках альфуры. Путешественникам тоже дали челнок, и они подплыли к самой большой группе ловцов. Народу, впрочем, виднелось на лодках очень мало, и это крайне удивило наших друзей, видевших, какое множество альфуров отплывало от берега. Но вскоре они догадались, в чем дело: на лодке оставалось только два человека, а остальные беспрестанно ныряли в воду. Там они тоненькими палочками захватывали живущих на водорослях трепангов, всплывали на поверхность и передавали добычу в лодки. Затем – снова ныряли. В лодках трепангов складывали в заранее приготовленные корзины. Животные эти, известные под названием «съедобные морские огурцы», покрыты толстой коричневой, красной или черной кожей, испещренной пятнами; они имеют ряд щупалец вокруг рта и достигают в длину двадцати – двадцати-пяти сантиметров при толщине в пять-шесть сантиметров. Высушенные, они под именем «трепангов» составляют важный предмет торговли в портах Тихого океана, так как китайцы – большие охотники до этих животных и истребляют их в большом количестве. Научное название трепангов – голотурии.

Живописную картину представляли эти мелькающие огоньки факелов, темные фигуры ныряющих дикарей и как задний фон картины – громадные скалы, окутанные полумраком тропической ночи.

Натуралисты с трудом могли оторваться от этого своеобразного зрелища и только вместе с последними пловцами вернулись на берег. По совету Витта, доктор, выбрав место для ночлега, пересчитал членов экспедиции. Все шестнадцать человек оказались налицо. Два пожилых матроса были назначены караульными в первую очередь, всем повторено было приказание не удаляться от места стоянки, и затем каждый улегся на разостланном одеяле, чтобы тотчас же заснуть крепким сном.

Франц и молодой матрос, тот самый, который утром подсмеивался над дикарями, лежали рядом. Когда все смолкло, матрос слегка коснулся плеча юноши и шепотом спросил:

– Вы спите, Франц?

– Нет, а что?

– Тс… говорите тише, чтобы не разбудить доктора или Больтена. Им ведь кажется, что все здешние дикари отчаянные людоеды, а вы сами видите, что это неправда. Скучно лежать, когда не спится. Пойдемте прогуляться по берегу, посмотрим деревню, заглянем в хижины. Уверяю вас, что ничего с нами не случится. Мы захватим с собой ружья.

– Нет, я не пойду, – покачал головой Франц. – Да и вам не советую ходить, Гартман. Внутренность хижин дикарей не представляет собой ничего интересного – скверный воздух, множество насекомых, грязь. Все это я испытал уже на Борнео.

– Жалко! А я именно и надеялся, что вы пойдете со мной. Франц покраснел до ушей. Предположение, что он способен ослушаться приказа доктора, жестоко оскорбило его.

– Спокойной ночи, – сухо проговорил он, отвернувшись. – Я хочу спать.

Караульные матросы прилегли на траве и, покуривая трубки, вполголоса болтали между собой. Вскоре их начало клонить ко сну, теплый воздух навевал какую-то истому на уставших за день моряков. Вокруг стояла полнейшая тишина.

– Все это одни только пустые страхи, – проговорил один из них. – Чего нам тут караулить? Из-за того, что полсотни лет тому назад на этом берегу кого-то убили, мы должны, прошатавшись весь день по лесу, не спать всю ночь? Дикари эти, кажется, славные ребята – сколько они надавали нам этих сушеных червяков…

Протяжный зевок закончил эту речь. Другой матрос давно уже дремал, уткнувшись лицом в траву, он промычал что-то в ответ товарищу. Оба замолчали…

Солнце стояло уже высоко, когда доктор проснулся и, приподнявшись на локте, осмотрел свой лагерь. Он невольно засмеялся, увидев как храпят оба караульные, растянувшись на траве. Они заснули, не дожидаясь смены. Все остальные тоже спали крепким сном.

Как и вчера, доктор пересчитал спящих и, к ужасу своему, убедился, что их было только пятнадцать. Где же был шестнадцатый?

Больтен, Франц и Ганс оказались на месте. Немного успокоенный этим Гольм снова начал считать. И снова – одного человека не хватало.

Он вскочил на ноги, разбудил спящих и только хотел сделать перекличку матросам, как взгляд его упал на то место у его изголовья, где он сам вчера сложил оружие и припасы. Там теперь ничего не было.

– Наши ружья! – прошептал, побледнев, молодой ученый и затем прибавил: – я разбудил вас всех за тем, чтобы узнать, кого именно нет среди нас.

Через несколько минут не оставалось никакого сомнения, что исчез Гартман. Франц с волнением передал Гольму о том, что вчера ему предлагал исчезнувший матрос.

Невозможно описать негодование и горе, охватившие всех при мысли о гибели товарища. Каждый обвинял себя в оплошности, в невнимании к общим интересам. Караульные матросы проклинали свою сонливость, Гольм негодовал на себя, зачем поручил им охрану лагеря, Больтен предлагал немедленно вернуться на пароход, а Руа-Роа и братья Готфрид настаивали на том, чтобы немедленно обыскать все хижины.

Руа-Роа, сохранивший острое зрение дикаря, вскоре нашел следы пропавшего, которые вели прямо к одной из хижин. Очевидно было, что никуда дальше матрос не уходил.

– Может быть, дикари схватили Гартмана и держат его в плену с целью получить выкуп? Пойдемте в эту хижину, – предложил Ганс.

– Чтобы они застрелили нас из наших же ружей? – возразил Гольм. – Нет, без оружия тут ничего не поделаешь.

– Ах я дубина! – ругал сам себя один из караульных. – Не засни я, по крайней мере, ружья были бы целы.

– Ну, полно, брат, – утешал его Гольм. – Мы все от усталости забыли всякую осторожность. Будь у нас теперь целый арсенал, мы все равно не могли бы помочь горю. Нам остается только найти убитого и похоронить его.

– Неужели бедного Гартмана действительно уже нет в живых, и мы повезем на пароход его обезглавленный труп? – печально спросил Франц, которому не давала покоя мысль, что при других условиях он и сам бы не отказался от участия в проделке тайком от старших.

– По всей вероятности, он убит, и вопрос еще, отыщем ли мы его тело, – отвечал Гольм. – Вот до чего доводит безумная удаль, – продолжал он. – Ведь все мы предупреждали матросов, а в особенности дядя Витт и капитан.

Образовав цепь, путешественники принялись исследовать окрестный лесок, осматривая каждую яму, каждый куст. Но ничего подозрительного нельзя было заметить. Только к полудню Руа-Роа, остановившись перед небольшим холмиком, сказал:

– Здесь недавно рыли землю, трава и мох только что посажены на этом месте рукой человека.

С этими словами он отбросил в сторону искусно положенные пласты дерна, под которыми оказалась свежевырытая земля. Через несколько минут моряки нашли тело убитого товарища. Оно было без головы.