Текст книги "Команда «Наутилуса»"

Переводчик засмеялся.

– Я живу среди этих людей уже не первый год и хорошо знаю чего можно ожидать от них, – произнес он.

– Что вы намерены сделать с пленником, Томпсон? – спросил Больтен. – Я уверен, что вы далеки от мысли отомстить ему за предательство.

– Ничего худого я ему не сделаю, – отвечал Томсон, – ему и без того досталось порядком. От путешествия в таком виде у него, по крайней мере, неделю проболят все кости, – с этими словами он соскочил с лошади, отвязал от седла закутанного Хау-Хи, бросил его на траву и перерезал веревки, стягивавшие его руки и ноги. – Убирайся к своим черным сообщникам и скажи им, что один белый человек умнее целого племени вашего брата, – сказал он на местном наречии.

Хау-Хи не шевельнул ни одним членом, и только когда путешественники отъехали на несколько шагов, он с трудом встал и, прихрамывая, поплелся в чащу леса.

Через некоторое время слева начал доноситься шум морского прибоя. Холодный ветер пронизывал путешественников до костей, месяц скрылся за облаками, двигаться приходилось шагом, наудачу. Все чувствовали сильную усталость и жажду, так как запас воды давно уже истощился. Лошади тоже начинали фыркать и останавливаться. Томпсон советовал дать им маленький отдых. У людей не оставалось уже никаких съестных припасов, зато лошади могли поесть сочной, покрытой росой травы, которая отчасти заменила и воду. Через час путешественники снова тронулись в путь, хотя никто и не знал – куда именно следовало ехать.

Может быть, Хау-Хи лгал, говоря, что на берегу есть колония белых? Возможно, напротив, поблизости находилось другое поселение дикарей, и, только что избежав одной опасности, придется подвергнуться другой?

Молча, длинной цепью, ехали всадники друг за другом. Все были утомлены и продолжительной верховой ездой, и бессонной ночью. К тому же они начали испытывать страдания вследствие голода и жажды. Голова горела, во рту пересохло, по спине бегали мурашки.

Но нужно было двигаться вперед.

Перед путешественниками расстилалась теперь обширная пустынная равнина без всяких признаков растительности. Нигде не были видно ни травки, ни кустика, ни деревца – один голый песок. Муки голода и жажды становились все нестерпимее, но никто не жаловался. Взрослые молчали в глухом отчаянии, а юноши старались подражать им и сдерживались изо всех сил.

Между тем взошло солнце, и ехать стало немного легче, хотя жара и давала себя чувствовать особенно сильно. Песчаной равнине, казалось, не предвиделось конца. Деревья, видневшиеся на горизонте, как будто уходили все дальше по мере приближения к ним и только раздражали утомленных путников.

– Только бы мне кусочек сухаря, – с мольбой произнес Ганс, – только один маленький кусочек сухаря! Голод ужасно мучит меня.

– Потерпи, дружок, еще немного. Видишь, вдали виднеется лес, там мы найдем что-нибудь поесть, – уговаривал его Гольм, хотя сам хорошо знал, как редко в австралийских лесах встречаются съедобные растения.

– И там растут такие же сочные фрукты, как мы рвали на Борнео? – спросил Ганс.

Гольм молча отвернулся, у него не хватило духа обманывать бедного юношу.

Лошади едва передвигали ноги от усталости и жажды, а всадники с трудом держались в седлах, печально опустив головы.

Наконец путешественники достигли местности, покрытой густой травой.

– Смотрите, ведь это наш родной клевер! – воскликнул Франц. – Теперь, по крайней мере, лошади подкрепят свои силы хорошим кормом, да и мы отдохнем немножко.

– Это не клевер, – радостно закричал Гольм, успевший уже соскочить с лошади и нарвать пучок травы. – Это еще более драгоценное растение – оно спасет нас от голодной смерти. Слезайте скорее с лошадей и рвите эту траву. На нижней стороне листьев находятся маленькие коробочки с зернышками. Эти зернышки очень богаты крахмалом и прекрасно утолят наш голод.

Все последовали примеру доктора и стали с жадностью глотать мелкие крупинки, похожие на саго. Нечего и говорить, как вкусно показалось всем это кушанье.

– Как питательны эти зернышки, – произнес Ганс, – мне стало гораздо легче, как я поел их.

– Мы теперь пасемся вместе с лошадьми, – заметил Франц, – в какой ужас пришли бы дома, если бы узнали об этом.

– А я предпочитаю пару зернышек этого «клевера» целой дюжине самых лучших устриц, – добавил Больтен.

– Повторяю вам, что это не клевер, добрейший Больтен, а папоротник особой породы, который по форме листьев напоминает немного наш клевер и называется в ботанике марсилия. Это имя нам нужно запомнить – ведь этот папоротник спас нас от голодной смерти.

Утолив голод и собрав небольшой запас марсилии, путешественники продолжали путь в несколько лучшем настроении духа, хотя после утоления голода жажда мучила их еще сильнее.

Наконец, когда начало уже темнеть, маленький караван добрался до опушки леса, но и здесь нигде не было заметно ни ручья, ни источника.

Вдруг Руа-Роа остановил свою лошадь.

– Слышите? – закричал он, – прямо перед нами море – несколько десятков шагов всего…

Лошади остановились, будто по команде. Они трясли головами и упирались, точно не желая идти дальше. Все стали внимательно прислушиваться.

– Действительно, издали доносится плеск волн, только как будто слева от нас, – сказал Франц.

– Слева, слева! – подтвердили все. Но Руа-Роа настаивал на своем.

– Прямо перед нами находится море, – повторял он.

– Я тебе доверяю, дружище, в этом случае больше, чем собственным ушам, – сказал Томпсон. – Цветные на этот счет куда сообразительнее нас, белых. Мне, впрочем, и самому кажется, будто слышен шум впереди.

Томпсон соскочил с лошади, остальные последовали его примеру – и все пятнадцать человек, ведя лошадей под уздцы, стали медленно пробираться через кустарник в большой тревоге, что вот-вот перед ними явится непреодолимая преграда – море, которая заставит их вернуться назад и, может быть, снова очутиться во власти дикарей. Мало-помалу исчезла всякая растительность, почва сделалась сначала каменистой, затем песчаной. Шум прибоя становился все слышнее, в воздухе носилась мелкая водяная пыль. Наконец показалось и море, освещенное фосфорическим блеском от множества содержащихся в нем инфузорий.

Как ни восхищались всегда путешественники морем, как ни прекрасно было оно в настоящую минуту, но вид его не принес им отрады, а, напротив, возбудил в них одно отчаяние.

Этот плеск волн, масса воды, сырой воздух, наполненный морскими испарениями, усиливали жажду до крайних пределов. Ужасно было видеть перед собой воду и не иметь возможности утолить ею мучительную жажду.

У всех шевелились одни и те же опасения – возможность погибнуть от голода и жажды, так как двигаться вперед было нельзя. Наконец Томпсон не выдержал и сердито проворчал:

– Лучше бы я позволил чернокожему украсть, что ему вздумается. Может быть, мы не сидели бы тогда в такой трущобе.

Больтен дотронулся до его плеча.

– Не вините себя, друг мой, – возразил он, – никакие уступки с нашей стороны не принесли бы нам пользы.

– Пожалуй, что и так, – согласился проводник. – Я не могу допустить мысли, что мы не выберемся отсюда живыми, это приводит меня в отчаяние.

– Я опасаюсь за нашу молодежь, – возразил старик, – это более мучительно, чем тревога за свою жизнь. Но надежды на спасение я не теряю, последуйте и вы моему примеру. Надо привязать лошадей к выступам скал, а самим прилечь отдохнуть. Четверых будет достаточно для караула, остальные же пусть хоть во сне забудут на время свое ужасное положение. Через несколько часов настанет день, и кто знает – авось наше положение изменится к лучшему.

Все молча последовали примеру Больтена и растянулись на мягком песке. Томпсон, Руа-Роа, Гольм и один из проводников взяли на себя охрану лагеря. Трое вскоре задремали, но Гольм не стал их тревожить. Он был в сильнейшем беспокойстве, так как перед отъездом прочитал много книг об Австралии и теперь ему припомнилось – сколько там сообщалось фактов о трудностях путешествия внутри ее материка, скольких жертв стоило открытие каждой новой области. Особенно тревожило Гольма воспоминание о несчастной экспедиции Борка в глубь Тасмании, участники ее погибли самой мучительной смертью от голода и лишений.

Гольм упрекал себя за то, что не отговорил своих товарищей от экскурсии, хотя и знал, какими ужасными последствиями она может сопровождаться.

Мрачные размышления доктора были прерваны донесшимися откуда-то издалека ударами колокола. Он прислушался – звон был слышен теперь совершенно явственно, точь-в-точь как в германских деревнях во время пожара.

Убедившись, что это не обман слуха, а настоящий звон набатного колокола, Гольм разбудил товарищей, и все начали прислушиваться с замиранием сердца к этим звукам.

«Бум! бум! бум!» – раздавались редкие удары в ночном воздухе. Звон этот служил несомненным доказательством, что за бухтой – значит, не особенно далеко – находилось селение белых. Теперь нечего было опасаться, и даже сама жажда показалась путникам менее мучительной ввиду надежды вскоре утолить ее. Все развеселились и начали весело болтать между собой.

– Не говорил ли я вам, что не следует приходить в отчаяние, – сказал Больтен, – выходит, что старики куда дальновиднее молодежи. Да лягте же вы, – прибавил он, – здесь так мягко и удобно.

С этими словами успокоившийся за молодежь старик перевернулся на другой бок и заснул сном праведника. Но молодым людям не спалось, и они разговаривали вполголоса, мечтая о завтрашнем утре. Вода играла главную роль в этих мечтаниях.

– Как только мы попадем в колонию, я сейчас же возьму ванну, но не морскую, а пресную, – произнес Ганс, – ничего мне не нужно, кроме воды. Стать под струю пожарной трубы кажется мне теперь верхом благополучия.

– Да, холодный душ был бы истинным благодеянием в эту минуту, – согласился доктор, – какое наслаждение чувствовать, как на тебя льется вода. Как у меня пересохло во рту и как горит все внутри.

– А у меня вся кожа потрескалась от жары, – прибавил Франц. – В плену у кафров мы хоть могли утолять жажду вином и вволю жевать сочную траву и листья, а здесь кругом только песок, да этот раздражающий прибой волн. Никогда не забуду я сегодняшней ночи.

– Скоро день, – утешал его проводник, – еще час, и станет светло.

– Но этот час протянется целую вечность, мне кажется, что я и не дождусь, когда он кончится, – вздохнул Франц.

Наконец желанное утро наступило. Солнечные лучи озарили бухту и ее песчаные берега. Сейчас же за бухтой, на противоположной стороне, виднелось небольшое селение с красными черепичными крышами домов и низенькой церковью посредине. Это было небольшое поселение, окруженное фруктовыми садами, волнующимися нивами и скудными пастбищами, по которым бродили стада овец. При виде всего этого путешественники пришли в неописуемый восторг.

– Скорей, скорей, идем туда! – кричал в нетерпении Франц, махая шляпой. – Там, вероятно, живут наши земляки.

– Ура! – Раздалось вдруг неподалеку радостное восклицание. – Ур-ра! Я нашел воду!

Это кричал Томпсон. Заметив, что на некотором расстоянии от берега растут ивы, обыкновенно встречающиеся около воды, он начал исследовать это место и отыскал небольшую речонку, бежавшую по песчаному ложу. Его громкое «ура!» привлекло к счастливой находке всех путников.

Не стоит и говорить, с каким наслаждением люди и животные напились воды, а потом и освежили ею свое покрытое пылью тело. Больтен проснулся от радостных возгласов товарищей и некоторое время не мог понять, отчего они пришли в такой восторг. Его отвели к речонке и уступили ему самое удобное место для купанья. Ганс барахтался в воде, как маленький, и утверждал, что он целый день готов провести в реке. Не меньшее удовольствие доставило купание и другим путникам. Все они – и старые и молодые – сидели по шею в воде, как вдруг на сцене появились два новых действующих лица, которые, правда, не испугали купающихся, но зато привели их в сильнейшее смущение. Это были две женщины в крестьянской одежде, с большими соломенными шляпами на головах, обутые в деревянные башмаки и с плетеными корзинами в руках.

В первую минуту они намеревались удариться в бегство или, по крайней мере, закричать от испуга при таком неожиданном зрелище: в заросшей ивняком речке, где никогда не было видно ни одного живого существа, кроме зимородков, копошилось теперь пятнадцать мужчин, да еще стояли тут же столько же лошадей. Было чего испугаться!

Гольм поспешил успокоить встревоженных крестьянок. От имени всех своих товарищей он попросил извинения за беспокойство и, вкратце рассказав о постигших их бедствиях, выразил надежду, что им не откажут в гостеприимстве.

Ответ звучал на родном языке и привел слушателей в восхищение.

– Добро пожаловать, – отвечала по-немецки одна из женщин, – земляки ваши будут рады видеть вас у себя.

С этими словами женщины, смеясь исподтишка, побежали в село, а наши друзья поспешно оделись в свои изорванные и перепачканные костюмы. Через полчаса путешественники въезжали в ворота немецкой колонии и были встречены как дорогие гости всем ее населением. Вечером этого так счастливо начавшегося дня они спали как убитые на мягких перинах – удовольствие, которого они не испытывали с самого отъезда из Гамбурга. Больше года они уже нигде не чувствовали себя так хорошо, как здесь, среди поселенцев, заброшенных на край света.

Все здесь было родное, близкое сердцу – язык, нравы, обычаи. Утром – кофе с поджаренным хлебом, затем дети, повторив уроки, отправились в школу, кузнец и бочар работали на улице, перед своими домами. Некоторые из поселенцев оказались даже гамбургскими уроженцами. Добродушные люди заставляли путешественников несколько раз повторять рассказ о том, что случилось с ними во время такого долгого странствования. Пожилая женщина, бабушка приютившего их колониста, с особенным вниманием слушала все эти рассказы, покачивая седой головой. Наконец она сказала, протирая слезившиеся глаза.

– Хорошего везде много, а дома все же лучше, чем в чужих краях. Франц особенно полюбился старушке.

– Сядь ко мне поближе, – попросила она его, – и скажи мне правду. Наш сосед говорит, что родина наша лежит как раз на другой стороне Земли, у нас под ногами. Он говорит, что если бы взять очень длинный шест и проткнуть им Землю насквозь, то конец шеста вышел бы как раз в родном краю. Правда ли это?

И когда юноша подтвердил справедливость этого, женщина грустно поникла седой головой.

– Поклонись от меня милому родному краю – Голштинии, – произнесла она печально. – Восемьдесят лет тому назад там стояла моя колыбель.

Трудно было путешественникам расставаться с обитателями австралийской колонии, и точно с родными прощались они с гостеприимными хозяевами, выезжая из немецкого поселения в сопровождении колонистов, которые везли в Сидней овечью шерсть для продажи. На этот раз ехать было очень легко, потому что съестные припасы имелись в изобилии, а дорогу колонисты знали, как свои пять пальцев.

Путешественники пробирались у подошвы гор с несколькими вулканами, миновали множество горячих ключей, плодородные поля и наконец через несколько дней прибыли в Сидней, а оттуда и на пароход, где их долгое отсутствие уже начинало не на шутку тревожить дядю Витта и капитана.

Вечером, когда все общество удобно расположилось в каюте, капитан, заметивший, что молодые натуралисты несколько охладели к опасным экскурсиям, спросил с лукавой усмешкой:

– Так завтра отправляемся к Южному полюсу?

Наступила длинная пауза. Все переглянулись между собой, никто не произнес решительного «да». Даже Франц, обыкновенно такой смелый, только вздохнул в ответ на вопрос капитана. Наконец доктор прервал молчание.

– Ну! – воскликнул он, – к чему нам обманывать друг друга? Будем откровенны. Очевидно, никто из нас не хочет предпринимать такое длинное и опасное путешествие. Поэтому скажем прямо капитану, чтоб он приказал положить руль «право на борт», и поплывем к островам Мореплавателей. Там и теплее, и безопаснее, да к тому же и домой мы тогда приедем на несколько месяцев раньше.

– Чем раньше мы вернемся домой, тем лучше! – в один голос закричали Ганс и Франц.

Больтен одобрительно кивнул головой, и все вздохнули свободнее, когда избавились от необдуманно затеянного путешествия к Южному полюсу.

– Но чтобы не пропали понапрасну отличные согревающие средства, которыми нас снабдили в Гамбурге, – произнес Гольм, – давайте изготовим из них пунш и разопьем его за здоровье путешественников и натуралистов, которые когда-нибудь вздумают отправиться в страну вечных льдов и холода.

Глава тринадцатая

К островам Дружбы. – Ловля палоло. – Землетрясение. – Обгоревший корабль. – Вити Леву. – Парусник «Согласие» и его экипаж. – Руа-Роа – распознаватель следов. – Деревня людоедов. – Пленные матросы. – Удачный выстрел. – Левука.

Мерно бороздя синие волны Тихого океана, «Наутилус» благополучно прошел Коралловое море и, обогнув Новую Каледонию, приближался к островам Тонга и Дружбы, которые, желали исследовать натуралисты.

Снова показались роскошные и разнообразные картины тропической природы. На поверхности моря были видны живописные отмели так называемых атоллов, узких, необитаемых, большей частью имеющих форму круга коралловых островов. На них росли стройные пальмы, издали казавшиеся выходившими прямо из вод океана. Встречались и небольшие островки, покрытые лесом. Вокруг парохода во множестве плавали красивые сифонники, каждый экземпляр которых представлял целую колонию отдельных организмов.

Сифонники имели вид шаров бело-молочного цвета, увешанных более чем пятьюстами маленьких, белых же, колокольчиков. Колокольчики эти походили на прозрачные пузырьки и казались еще красивее розового ствола колонии. Все это странное существо, напоминавшее гигантскую кисть, составленную из прозрачных белых жемчужин, покачивалось на воде, точно драгоценный наряд сказочной морской красавицы. На самом же деле – это была только клейкая слизь. Пойманное животное моментально утрачивало нежные краски, а положенное в спирт расплывалось в бесформенный комок слизи.

– Сифонники – это родственники медуз и полипов, – говорил Гольм. – Это не одно животное, а целая колония, причем разные члены этой колонии несут и разную работу. Здесь есть особи, которые служат для плавания колонии, другие – ловят добычу, третьи – защищают колонию своими стрекательными аппаратами, четвертые – несут органы размножения. Эти животные служат хорошим примером того, насколько сильно «разделение труда» может отозваться на внешнем виде животного. Сравните разных членов колонии – разве вы скажете, что все они – дети одной матери? Вы примете их за совсем разных животных…

Вблизи островов Тонга «Наутилус» бросил якорь в первой попавшейся бухте. Зная, что было бы не совсем благоразумно предпринимать дальние экскурсии внутрь страны, заселенной дикарями, в числе которых встречались даже, как рассказывали, еще племена людоедов, путешественники решили ограничиться прогулками по берегу.

Они захватили с собой кроме оружия и запаса продовольствия много всякого старья, несколько сабель, кинжалов, куски пестрого ситца и под охраной вооруженных матросов отправились на берег.

Жизнь на берегу кипела ключом. Копошились в ветвях деревьев мелкие птички, кричали изо всех сил попугаи, длинноногие цапли ловили на берегу добычу. Всюду мелькали бабочки, жуки, мухи. Только не было видно млекопитающих, хотя бы маленьких. Из прибрежной деревни навстречу путешественникам вышли высокие красивые люди со светлой кожей, длинными волосами и черными умными глазами. Они с любопытством осмотрели гостей и начали знаками приглашать их зайти в жилища. Все хижины были построены на сваях и расположены вокруг одной площадки. Посередине каждого жилища находился очаг. Дикари показывали белым произведения своих рук – красивые циновки, корзины, оружие и украшения из кораллов.

Весь остров походил на большой прекрасный сад, где недоставало только зверей. Зато птиц было множество. Голуби самых пестрых цветов держались исключительно вблизи бананов, питаясь их плодами. Маленькие пурпурные пи и зеленые попугаи качались на пальмах. Красоту этих пальм еще увеличивали вьющиеся растения с синими и белыми цветами, образовавшие нарядные гирлянды вокруг стволов. Сандаловые деревья распространяли благовоние, а хлопчатники были покрыты пушистыми семенными коробочками.

Разговаривать с дикарями было невозможно. Однако меновая торговля легко установилась, и за полученные от путешественников подарки туземцы привезли на пароход целые груды плодов. Вид «Наутилуса» привел их в восхищение. Дикари большой толпой взобрались на палубу и начали осматривать и ощупывать каждую вещичку, без умолку болтая на своем языке.

Наступившая темнота заставила дикарей покинуть пароход, который простоял на якоре до утра.

На берегу шумели верхушки деревьев, с ясного звездного неба лился на море нежный голубоватый свет. Ленивые черепахи медленно выползали на песчаный берег, большие цапли и чайки летали у самой поверхности воды. В воздухе кружились стаи “вампиров”, с морщинистыми крыльями и острыми когтями. Бесчисленное множество медуз, сальпов и других животных верхних слоев морской воды распространяли фосфорический свет по всей видимой поверхности океана.

Едва только заалела утренняя заря, как поверхность моря покрылась густым слоем небольших червячков землистого цвета. От берега отчалили лодки туземцев и начался сбор этих червей. Слово «палоло» слышалось отовсюду, и наполненные корзины передавались на берег в руки женщин, которые тут же на месте жарили червей и угощали ими ловцов.

Сбор «палоло» составлял, по-видимому, нечто вроде праздника у туземцев, так как животные эти не часто появляются в изобилии. Все жители казались очень веселыми, женщины украсили свои волосы кусочками сандалового дерева и цветами, а дети пели и плясали вокруг костров. Несколько дикарей явились даже на палубу «Наутилуса» с большим запасом жареных червей. Путешественники щедро наградили их за такую любезность, но попробовать этого кушанья не решились. Курам, которые получили «палоло», это блюдо пришлось по вкусу.

Около полудня «Наутилус» поднял якорь и пошел к островам Фиджи. Путешественники намеревались посетить только одну их группу – острова Самоа, так как в общем все острова архипелага Фиджи мало чем отличались друг от друга.

– Из трех наиболее многочисленных австралийских народностей – меланезийцев, микронезийцев и полинезийцев – для нас наиболее интересны последние. Поэтому мы проедем мимо островов, обитаемых двумя первыми группами племен, и сделаем визит фиджийцам, затем пробудем некоторое время на островах Самоа и наконец отправимся домой.

Все единогласно одобрили этот план. Пароход, словно чайка, несся по морю мимо бесчисленного множества островов, то цветущих и покрытых роскошной растительностью, то совершенно обнаженных и скалистых. Все эти острова, несомненно, вулканического происхождения и здесь особенно часто бывают землетрясения, что доказывали и постоянно встречавшиеся вулканы, частью потухшие, частью действующие. Каждый остров был окружен цепью коралловых рифов и отдельными маленькими наносными островками и скалами. Пароход часто проходил так близко от берега, что можно было простым глазом различать темные фигуры туземцев и дома европейских колонистов.

– Завтра мы придем в Вити-Леву – объявил капитан после трехнедельного плавания, – я надеюсь, по крайней мере, что не позже завтрашнего дня мы будем там.

– Если только сегодня не случится урагана, – заметил доктор, – вода и небо приняли такой странный оттенок, море очень неспокойно, хотя ветра нет ни малейшего.

Капитан уклонился от прямого ответа на это замечание и пошел наверх. Справа от парохода находился в эту минуту какой-то небольшой безымянный островок с высоким дымящимся вулканом, а впереди него было разбросано несколько отмелей, заросших пальмами. На них-то капитан и обратил внимание.

– Ну, я так и думал! – воскликнул он. – Посмотрите-ка, что теперь будет, – обратился он к Гольму.

Глухой раскатистый гул пронесся в воздухе. Из вулкана поднялся высоко к небу огненный столб, потоки огненно-желтой лавы потекли в долину по склонам вулкана. Из жерла вулкана вылетали громадные камни и падали обратно, осыпая все кругом золой и окутывая дымом. Путешественники столпились на палубе и с невольным трепетом следили за величественным явлением.

Мало-помалу небо заволокло тучами, и разразилась страшная гроза. Море вдруг зашумело, появились громадные волны, как будто во время сильной бури, хотя ветра не было совершенно; на поверхности воды показались пузыри. Пароход задрожал, точно какая-то невидимая рука стала трясти его. Люди, чтобы не упасть, должны были ухватиться за снасти. Когда шум и волнение достигли крайних пределов, путешественники увидели нечто поразительное.

Маленькие отмели с их пальмами и бананами, скалы – все это пришло в движение и наклонилось набок. Передняя скала даже завертелась вокруг своей оси… трудно было поверить тому, что это – действительность, а не обман зрения.

Раздался оглушительный грохот и треск. Из середины крайнего островка вырвался громадный столб пламени. Море закипело, целые массы воды, точно гигантские горы, заходили вокруг парохода. «Наутилус» завертелся как волчок. Горячая водяная пыль обдала всех пассажиров с головы до ног. Несколько человек упали от сильной качки. Громкий крик ужаса вырвался из груди зрителей.

Но вот мрак, покрывший все вокруг, стал рассеиваться, улеглись немного сердитые волны, и – о чудо! – на том месте, где перед этим было рассеяно множество скал и отмелей, покрытых растениями, виднелось теперь одно водное пространство. Морская пучина поглотила все эти островки с их пальмами. На месте катастрофы виднелись только куски шлака и массы серой и желтой золы да множество буквально сваренных животных.

Через несколько секунд вся поверхность моря покрылась ими. Тут были и различные раки ярко-красного цвета, и разнообразнейшие рыбы, между прочим, даже одна акула, и множество маленьких черепах и всевозможных улиток. Всех этих животных выбросило из глубины океана силой подводного взрыва, нагревшего воду до такой степени, что все живое сварилось, словно в кипятке.

Долго еще главный вулкан на большом острове продолжал действовать, извергая из себя потоки лавы и густые столбы дыма, между тем как нависшие над ним облака прорезывались ослепительными молниями.

Когда гроза утихла и волны улеглись, пароход продолжал путь. На следующее утро, в то время как, сидя за завтраком, все припоминали вчерашнее происшествие, к капитану подошел дежурный матрос и объявил, что на горизонте показалась какая-то черная точка.

– Только это не судно, – добавил он, – ни мачт, ни такелажа не видно.

Капитан побежал наверх и долго смотрел в подзорную трубу.

– Во всяком случае, это должно быть разбитое судно, – произнес он, – потому что для лодки предмет этот слишком велик.

– Ведь бури не было! – закричали Ганс и Франц и попросили штурмана подойти поближе к видневшейся далеко на горизонте темной точке. После того как дядя Витт отдал нужные распоряжения, «Наутилус» стал приближаться к ней, и вскоре все убедились, что действительно – это было потерпевшее крушение судно. На известном расстоянии дядя Витт окликнул его в рупор, но ответа не последовало. После этого штурман несколько раз повторил свой окрик, однако с разбитого судна никто не откликнулся, и на палубе никого не было видно.

Капитан приказал подойти к судну и тщательно осмотреть его. Оказалось, что это был немецкий парусник «Согласие». Вероятно, во время последней грозы молния ударила в мачту и произвела пожар, залитый потом проливным дождем. Судно находилось теперь в самом жалком виде. Что же касается команды, то невозможно было решить – погибла она во время пожара или успела спастись на шлюпке. Несколько матросов с «Наутилуса» пробрались на корабль и открыли люки. В судне оказался один балласт… Людей – ни живых, ни мертвых – нигде не было видно. Поэтому капитан приказал оставить это судно. Так как «Наутилус» не останавливался в портовых городах, то ему не для чего было брать обгорелое судно на буксир и таскать его с собой. Обгоревший корпус «Согласия» годился теперь разве только на дрова.

Еще до наступления темноты пароход подошел к острову, а с рассветом следующего дня между коралловыми рифами, окружавшими Вити-Леву, нашлась и удобная бухта для стоянки. Деревья мангровы и густые кустарники скрывали внутренность острова от взоров путешественников, а потому высадку решили сделать позже. Но при первых лучах солнца пассажиры «Наутилуса» сделали совершенно неожиданно для себя открытие, которое заставило их изменить свои планы. Они увидели в бухте красивую большую шлюпку, нисколько не похожую на грубо сделанные челноки дикарей. Шлюпка была прикреплена железной цепью к большому суку, выдававшемуся над водой.

Когда путешественники приблизились к пустой шлюпке на своем катере, то из груди их невольно вырвался крик изумления. На носу шлюпки крупными буквами было написано название сгоревшего парусника «Согласие». Теперь не оставалось уже никакого сомнения в том, что команда сгоревшего судна на этой шлюпке высадилась на остров. Погорельцы не только могли страдать от голода, но попасться в руки дикарей-людоедов.

Франц первым ответил на вопрос, вертевшийся в уме каждого из присутствовавших.

– Скорее, капитан, – воскликнул он, – отправимтесь выручать несчастных и не уйдем отсюда до тех пор, пока не разыщем всех людей, спасшихся со сгоревшего судна!

– Я вполне разделяю твое мнение, – произнес Больтен, – если никто не захочет помочь несчастным, то мы двое пойдем отыскивать их. Кто не протянет руку помощи погибающему человеку, тот не достоин самого имени человека.

Ганс и Руа-Роа тоже изъявили свое желание отправиться на поиски, только доктор и капитан колебались.

– Наша помощь может оказаться запоздалой для экипажа «Согласия», – говорил капитан, – и мы только понапрасну подвергнем себя опасности. Обитатели островов Фиджи нередко убивают всех потерпевших крушение у их берегов. Этого, конечно, не случается вблизи колоний, где дикари боятся наказания. Но мы здесь так далеко от европейских поселений, что нечего и рассчитывать застать погорельцев еще живыми. Они, вероятно, давно погибли под ножами дикарей.

Больтен не сдавался на эти доводы.

– А если они живы? – сказал он. – Нет, следует, по крайней мере, попытаться спасти несчастных.

Капитан положил обе руки на плечи старика.

– Согласитесь ли вы взять на себя ответственность за последствия этой рискованной экспедиции? Согласны ли вы отвечать перед отцом этих юношей?