Текст книги "Команда «Наутилуса»"

Глава пятая

Мадагаскар. – Дерево путешественников. – Священный петух. – Деревня малагашей. – Крокодилы как верховные судьи. – Суд над вором. – Меткий выстрел Франца. – Натуралисты взяты в плен и приговорены к смертной казни. – Спасители. – Новый друг. – Вепри. – Бакакут. – Ай-ай. – Две мертвые обезьяны и два живых ежа.

Хотя в Капштадт возвращались по новой дороге и по пути встречалось много интересного, путешественники были так мрачно настроены, что ни на что не обращали внимания. Смерть проводника не давала им покоя. Печаль эту, однако, рассеяли полученные в Капштадте письма с родины. Письма с родины! Только тот, кто живал в чужих краях, далеко от всех родных и знакомых, способен понять, какую цену имеют такие письма и сколько радости они доставляют.

На все эти письма нужно было послать ответы, что заняло немало времени. Но вот письма написаны, коллекции птиц, насекомых, растений и прочее упакованы, и все сдано на почтовый пароход. Запасшись всем необходимым, «Наутилус» вышел в море и взял курс на остров Мадагаскар.

Морской переезд был непродолжителен, погода превосходна, и вскоре пароход бросил якорь в большой, хорошо защищенной бухте. Забрав с собой различных припасов и наняв хорошо знакомого с островом проводника, натуралисты двинулись в путь. То каменистая, то песчаная дорога привела их к густому лесу, где с трудом можно было пробираться: так густо все заплели сотни ползучих растений.

Странное дерево «равинала», или как его называют, «дерево путешественников», привлекло всеобщее внимание. Красивая и стройная равинала замечательна тем, что кроме тени она доставляет путнику еще и свежую воду. Широкие листья ее сидят на длинных черешках, внутри которых, с нижней стороны, есть углубление. В нем и скапливается вода. Проткнув наружную кожицу этого маленького резервуара, можно получить несколько капель чистой влаги.

Наши натуралисты, конечно, остановились около этого дерева и только что хотели попробовать эту воду, как проводник удержал их. Он указал на видневшуюся невдалеке деревню и произнес:

– Не начинайте никакого дела в стране злого духа Ангача, не трогайте ни растений, ни животных, пока не запасетесь священным петухом. Его можно купить в этой деревне.

Больтен с изумлением выслушал речь малагаша, – так называются туземцы острова, – произнесенную им на очень ломаном языке.

– «Священный петух», – повторил он, – что за вздор говоришь ты? Разве петух…

– Перестаньте, Больтен, – прервал его Гольм. – Ведь мы не знакомы со здешними нравами и обычаями. Будем держаться пословицы: в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Если этот малагаш, поклонник злого духа Ангача, обвинит нас перед своими собратьями в кощунстве, то нам может сильно достаться. Лучше расспросим его хорошенько – что это за священный петух нам понадобился? Ведь вы сами видели, как плясал в честь луны негритянский король. Помните? Ну, так и здесь…

Больтен захохотал.

– Ваша правда, – проговорил он. – Но священный петух… эта нечто уж очень «дикое».

– Ну, как же нам быть с петухом? – обратился Гольм к проводнику.

Малагаш указал на деревню.

– Все белые петухи священны, – объяснил он, – и потому чародей не отдаст его дешево. Кто обладает белым петухом, тот защищен от козней Ангача. Каждый путешественник покупает себе такого петуха, а туземцы постоянно держат его в каждом доме.

Проводник согласился купить петуха и, получив деньги, поспешно отправился в деревню. Путешественники расположились на отдых под большим деревом и весело разговаривали о том, какие еще диковинки им придется здесь увидеть.

Громкое «кукареку» возвестило приближение проводника с драгоценным талисманом. Малагаш принес петуха в бамбуковой клетке и объявил, что захватил с собой и другой амулет, предохраняющий от козней злого духа. Этот амулет туземцы должны носить на лбу. Доктор купил и эту «святыню» – зуб крокодила, привязанный к нитке, украшенной бусами.

– Теперь вы в полнейшей безопасности, – торжественно произнес проводник, получив деньги, – теперь Ангач бессилен против вас. Теперь великан Дарафиф, сын Занаара, Великого Духа, взял вас под свою защиту. Белый петух заставит всех предводителей пожать вам руки и сделаться вашими друзьями. Белый петух ослепит диких кабанов, и они сами будут бежать на ваши копья.

Доктор поблагодарил проводника за его заботливость. Теперь можно было и попробовать воду из листьев равиналы, и отведать плодов хлебного дерева, и полакомиться ягодами. После этого общество медленно двинулось по направлению к деревне, где в это время происходило, по-видимому, нечто особенное.

На берегу большого озера с грязной тинистой водой толпились сотни людей, о чем-то оживленно переговаривавшихся. Все они были одеты в широкие балахоны, у иных на голове были шляпы из тростника. Просторные хижины круглой формы с крышами из пальмовых листьев были высоки, а некоторые из них были даже обнесены изгородью. Входы в хижины были снабжены настоящими дверями. Множество собак бродило вокруг, в особых сараях помещались свиньи и куры. Вокруг хижин зеленели огороды.

Поразительный контраст с этой мирной картиной представляло озеро, на поверхности которого то и дело показывалась голова крокодила с разинутой пастью. Гольм в короткое время насчитал до пятидесяти штук этих чудовищ и с изумлением спросил малагаша, почему они не перебьют их. Малагаш, покачав головой, отвечал:

– Этих животных нельзя убить. Они – представители высшего правосудия здесь в деревне, и потому неприкосновенны. Мы их кормим и оказываем им всяческое уважение. Ты видишь на берегу толпу народа?

– Да. Зачем она собралась тут?

– На одного невольника пало подозрение в воровстве. Крокодилы должны решить – виновен он или нет.

– Да они его просто съедят!

– Если он украл – непременно съедят.

– Но, – заговорил Гольм, – разве бывали случаи, что крокодилы не трогали своих жертв?

– Очень редко, потому что все невольники большей частью воры, – отвечал малагаш.

Во время этого разговора путешественники приблизились к озеру с его чудовищными обитателями. По одну сторону озера поднимался непроницаемой стеной густой лес, по другую – правильными рядами были выстроены хижины. Заметив приближение путешественников, к ним навстречу кинулись почти все собравшиеся на берегу малагаши, мужчины и женщины с ребятишками за спиной. У озера осталось лишь несколько пожилых людей, серьезно о чем-то рассуждавших. Среди них выдавался старик в белой одежде, перед которым стоял связанный по рукам и ногам голый невольник, юноша лет семнадцати.

Высокий старик начал громко говорить. Проводник перевел его слова путешественникам в таких выражениях: «именем Занаара, Великого Духа, и великого Дарафифа, его сына, я заклинаю тебя сказать, украл ты красный платок, принадлежащий твоему господину, или нет».

Связанный невольник отрицательно покачал головой.

– Нет! Пусть проглотит меня Ангач, дух мрака, если я виновен. Я даже не прикасался к платку.

Старик, по-видимому старшина деревни, продолжал:

– Мы думаем, что ты лжешь, Руа-Роа, желая спасти свою жизнь. Пускай священные крокодилы решат, виновен ты или нет. Развяжите его! – обратился он к окружающим.

Веревки, стягивавшие руки и ноги невольника, были сняты, старик подвел его к самой воде.

– Великие крокодилы, посланники могучего Занаара, – начал он, – услышьте мою смиренную молитву. Вы посланы моему народу как провозвестники воли Великого Духа. Так возвестите же эту волю и сегодня. Если этот невольник не украл платка, пусть он невредимо доплывет до другого берега. Если он – вор, пусть его постигнет заслуженное наказание.

Движение руки показало невольнику, что настала минута, когда должна решиться его судьба. Потому ли, что он знал о своей невиновности, или же под влиянием веры в справедливость суда крокодилов, юноша без сопротивления покорился своей участи. Он поднял руки над головой и спрыгнул в воду. Через несколько мгновений темное тело его показалось на поверхности воды, и он медленно поплыл на середину озера.

Глаза Франца сверкнули гневом, он машинально снял ружье с плеча: – Еще ни одного чудовища не видно, – прошептал он.

– Франц! – предостерег его Гольм. – Не стреляй ни под каким видом. Эта сцена всех нас возмущает, но мы не имеем права вмешиваться в дела дикарей. Если ты убьешь одного крокодила – их останется еще с полсотни. Бедного юношу ты все равно не спасешь, а нас всех и себя погубишь.

Франц не спускал глаз с невольника, который благополучно доплыл до середины озера.

– Ужасно, отвратительно, – шептал юноша, – я готов сам броситься в воду на помощь несчастному. – И рука его судорожно сжимала ружье.

Больтен направился к кучке людей, стоявших около старшины, и через переводчика просил не приводить в исполнение ужасного приговора, а позволить ему купить у хозяина невольника за какую угодно цену.

– Зачем ты мешаешься не в свое дело, чужестранец? – сурово ответил на его просьбу старшина. – Я жрец этого племени и обязан исполнять веления Занаара, Великого Духа, который накажет преступника.

В эту минуту возле плывшего юноши показалась разинутая пасть крокодила.

– Скорее, скорее, спасите несчастного! – закричал Больтен, – иначе…

Ружейный выстрел прервал его речь. В ту же минуту с озера раздался пронзительный крик, повторенный собравшимся на берегу народом. Жрец, словно оцепенев от ужаса, молча с поднятыми руками смотрел на то место, где внезапно появились большие круги и вода приняла красноватый оттенок. Одно из священных животных было ранено и корчилось в судорогах.

Яростные восклицания послышались со всех сторон, и через минуту, когда малагаши несколько оправились от испуга, путешественники были окружены и связаны.

Франц совершенно машинально спустил курок при виде готового схватить свою жертву чудовища и попал ему прямо в глаз. Спасенный малагаш испугался выстрела чуть ли не больше самих крокодилов. Чудовища, перепуганные криками и выстрелом, спрятались под водой, и невольник благополучно переплыл озеро и выскочил на противоположный берег.

– Мне удалось спасти несчастного! – воскликнул Франц.

– Но какой ценой мы поплатимся за этот поступок? – сказал Гольм. – Вряд ли кто из нас теперь останется в живых.

– Все-таки я не раскаиваюсь в том, что сделал, – продолжал Франц, в порыве великодушия забывший, какая опасность угрожает не только ему, но и всем его спутникам.

Путешественников с угрозами и ругательствами повели вокруг озера к хижинам. Возбужденная толпа, требовавшая немедленной смерти оскорбителей божества, готова была растерзать их, но жрец одним жестом заставил крикунов замолчать и важно произнес:

– До тех пор, пока чужеземцы владеют белым петухом, они неприкосновенны, а суд над ними совершится в свое время. Лани-Ламе, – под этим именем он подразумевал себя, – призовет богов и узнает их решение.

Доктор усмехнулся, когда проводник перевел ему эту речь.

– Этот Лани-Ламе, наверное большой плут, – прошептал он друзьям. – Авось боги прикажут ему очистить наши карманы и дать нам возможность бежать. А ведь мы хорошо сделали, что запаслись белым петухом.

– Нельзя ли подкупить проводника? – проговорил Больтен. – Он, кажется, не очень-то огорчен смертью священного крокодила.

– Может быть, кто его знает! – произнес Гольм. – Этим проводникам нельзя особенно доверяться. Они бродят по стране, служат проводниками для белых и шпионами для жрецов. Малагаши давно уже вышли из того дикого состояния, в котором находятся, например, готтентоты.

– Желал бы я знать, – проговорил Ганс, – позволят ли нам перед казнью написать письма домой?

– А мне вот что интересно! – воскликнул Франц. – Неужели дядя Витт и капитан будут сидеть сложа руки, если мы завтра вечером не явимся на пароход, как было условлено?

– Будем надеяться на счастливый исход, – вздохнул Гольм. – Неужели они отнимут у нас белого петуха?

Этого пока не случилось. Когда четверых пленников отвели в пустую хижину, стоявшую на самом берегу озера и, по-видимому, служившую тюрьмой, то и клетку с белым петухом внесли туда же. Несколько цыновок из растительных волокон, две корзинки для съестных припасов и большой сосуд с водой составляли всю обстановку этой мадагаскарской тюрьмы. Окон не имелось, но широкие щели в бамбуковых стенах пропускали достаточно воздуха и света.

Лани-Ламе приблизился к хижине в сопровождении проводника, который служил ему переводчиком, и потребовал от путешественников выдачи всего их движимого имущества. Носовые платки, перочинные ножи, гребенки, зеркальца, кошельки – все это исчезло на дне корзины, которую жрец держал в руках. Прежде чем удалиться, он сунул проводнику несколько золотых монет. Заметив это, арестованные переглянулись – хитрому малагашу, и правда, нельзя было доверяться.

Дверь хижины затворилась, ее заперли снаружи несколькими железными засовами. Шумевший народ начал расходиться по домам. Наступила тишина, изредка прерываемая криками белого петуха.

Доктор ласково погладил пернатого товарища по заключению.

– Если мы выберемся отсюда, я возьму тебя с собой на родину, – проговорил он. – Без тебя нас, наверное, уже убили бы.

Франц стал внимательно осматривать новое жилище.

– Нельзя ли убежать отсюда? – спросил он.

– А разве ты не видишь – у дверей сидит сторож, – отвечал Гольм, заглядывая во все щели и пробуя, насколько прочны бамбуковые стены. – Но чем это он занимается?

– Он кует, – объяснил Ганс. – Смотри: перед ним между двумя камнями горит огонь, а большой камень слева служит ему наковальней; он, должно быть, изготовляет ложки.

– С этой стороны видны еще несколько мужчин, занятых такой же работой, – заметил Больтен. – Один держит раскаленное железо, а двое в такт колотят по нему. У них даже кузнечный мех есть, сделанный из бамбуковых палок и звериных шкур. Не будь эти люди полуголыми, можно бы их принять за наших деревенских кузнецов.

– Однако здесь темно, – проговорил через некоторое время Ганс, – как это ужасно – сидеть в тюрьме.

– Тсс… Кто-то идет.

Дверь отворилась, вошла темная фигура и, положив что-то посреди хижины на полу, молча удалилась. Тяжелые засовы снова задвинулись. Доктор подошел посмотреть, что было принесено.

– Кусок мяса и четыре круглых лепешки в палец толщиной и не меньше нашей тарелки! – весело воскликнул он, складывая провизию в корзину. – Должно быть, это мадагаскарские паштеты из сушеной саранчи.

– Неужели мы станем есть? – спросил Франц.

– А то как же, дружище? Кто просил тебя стрелять в крокодила?

– Я этим спас человека от смерти.

– И вот в награду должен отведать сушеной саранчи вместе с нами. Впрочем, я слыхал, что эти паштеты не так плохи на вкус.

И доктор храбро откусил кусок лепешки.

– Ого! – воскликнул он тотчас же. – Да это превкусно! Точно самая лучшая икра из лучшего магазина.

И он стал с аппетитом уничтожать круглую лепешку. Остальные последовали его примеру. Паштеты оказались солеными и пряными, но довольно вкусными.

– Теперь примемся и за мясо, – весело проговорил доктор. – Ножей нет – придется разрывать его прямо зубами. Советую попробовать, – продолжал он, оторвав пальцами кусок мяса, – это прекрасно изжаренная свинина.

Юноши развеселились, и вся кампания принялась по очереди рвать мясо. Вместо десерта выпили воды. Доктор достиг своей цели – шутками он разогнал общее уныние. Он очень беспокоился об исходе всей этой истории, но не хотел показывать этого юноши. «Пусть хоть они проспят спокойно эту ночь», думал он.

Наступила тишина. Кузнецы перестали работать, из деревни не доносилось больше криков, месяц ярко сиял на небе. Из озера, которое хорошо видно было в щели хижины, стали выползать на берег крокодилы – один, другой, третий, больше пятидесяти штук. Доктор содрогнулся при виде их – все эти чудовища питались человеческим мясом, жертвами дикого фанатизма жреца. Каждый из жителей деревни, заподозренный в каком-нибудь преступлении или просто почему-нибудь не понравившийся жрецу, неизбежно становился жертвой хищных животных, число которых увеличивалось с каждым годом.

Утро не принесло с собой никаких перемен. День тянулся бесконечно долго, никто не приходил к заключенным, и только вечером они получили новую порцию мяса, лепешек и кувшин с водой. Опять наступила ночь, опять стемнело, опять все стихло кругом. Но пленники уже не собирались в кружок, шутки Гольма не развлекали мальчиков, хижина не оглашалась взрывами смеха. Все находились в постоянном волнении, напряженно ожидали прихода толпы дикарей. Все невольно вздрагивали, когда около хижины слышались чьи-нибудь шаги.

В эту ночь не спал никто. Над деревней разразилась страшная гроза, ветер гнул и ломал деревья и со свистом врывался в щели хижины. Дождь лил, как из ведра, беспрерывно слышались громовые удары.

Надежды на спасение не было никакой. Если бы Лани-Ламе и пожелал освободить пленников, он не смог бы этого сделать, не поколебав своего авторитета. Племя гавасов, жившее в западной части острова, одно только и осталось верным языческой религии, которая была у остальных племен вытеснена христианством. Лани-Ламе не мог оставить безнаказанным убийство священного крокодила. К тому же хитрый старик и побаивался отпустить белых – они могли рассказать о том, что видели в деревне, а это для него было опасно.

На следующее утро заключенным принесли кушанье и воду, приказали им умыться и идти на берег озера. Деревня со всех сторон была окружена цепью вооруженных дикарей, так что о бегстве нечего было и думать.

Буря стихла, и после дождя еще ярче сверкала зелень на солнце, еще сильнее благоухали цветы, еще громче свистали и кричали птицы. Множество голубей покрывало крыши хижин, большие бабочки качались на цветах, мириады мух носились по деревне. Путешественники были мрачно настроены. Сегодня, после томительного двухдневного сидения в тюрьме, их вывели наружу только для того, чтобы вынести им смертный приговор. Этот прелестный день – последний день их жизни. Молча пожали они друг другу руки при выходе из хижины и бодро, стараясь не выдать своего волнения, направились к берегу, где стоял жрец с пятью помощниками. Толпа окружала их.

Одежда Лани-Ламе состояла на этот раз из ярко-красного балахона, стянутого золотым поясом, на голове у него была высокая остроконечная шляпа, обвитая золотыми шнурками. На остальных судьях были такие же балахоны и шляпы, но без шнурков. Многие из присутствовавших были вооружены длинными копьями.

Один из воинов принес из хижины клетку с белым петухом и поставил ее у ног жреца. Петух весело и громко закричал.

Жрец поднял руку.

– Из страны, куда прячется заходящее солнце, – произнес он громким голосом, – пришли неверующие чужестранцы и жестоко оскорбили великого Занаара и его сына, великого Дарафифа, умертвив посланника богов, священного крокодила. Лани-Ламе спрашивал богов, какое наказание назначат они злодеям? Лани-Ламе целый день и две ночи лежал ниц перед лицом Великого Духа, и тот услышал его мольбы. Он послал на землю грозу и дождь, и Лани-Ламе слышал его громовой голос и понял веления Великого Духа. Четыре злодея будут отданы на суд священных животных. Пусть они два раза переплывут через озеро, и кто из них останется жив, тот может идти, куда захочет – боги его оправдали.

Произнеся эту речь, старик открыл клетку и выпустил петуха на свободу.

– Теперь вы беззащитны, – обратился он к путешественникам, – Занаар покинул вас, и судьба ваша в руках злого духа Ангача. Завтра утром решение Занаара будет приведено в исполнение.

Несколько воинов увели путешественников в хижину, дверь которой заперлась за ними в последний раз. Юноши были бледны, как смерть, Больтен серьезен. Один доктор Гольм не унывал и старался ободрить своих спутников.

– У нас еще целые сутки впереди, – говорил он. – Мало ли что может случиться за двадцать четыре часа? Во время нашего путешествия смерть уже не раз смотрела нам в глаза. Мы счастливо отделались от урагана, от нападения диких зверей, от преследования африканских дикарей. Авось и теперь какой-либо случай выручит нас из беды.

– Но откуда ожидать нам спасения? – печально прошептал Ганс. – Никто даже не узнает о нашей гибели. Капитан «Наутилуса» обратится, конечно, к консулу, начнут наводить справки, разыскивать нас. А мы будем уже съедены крокодилами. О, какая ужасная смерть!

В продолжение всего дня беседа не клеилась, каждый был поглощен собственными мыслями. Еда стояла нетронутой, все сидели по углам. Только с наступлением вечера товарищи по несчастью собрались вместе на одну цыновку, чтобы поговорить друг с другом в последний раз.

– Если бы можно было написать домой, – сказал Франц, – проститься…

В эту минуту около хижины что-то зашевелилось. Послышался шепот многих человеческих голосов.

– Голла! Голла! – раздался сквозь щель призыв моряков.

Во сне было это или наяву? Неужели волнение так расстроило нервы путешественников, что в ушах стали раздаваться голоса, даже крики друзей?

Франц вздрогнул.

– Точно дядя Витт, совершенно его голос, – прошептал он.

Доктор подошел к стене около двери, из-за которой слышался шепот. Через узкие щели ничего не было видно.

– Кто там? – окликнул он, не надеясь получить ответа. – Кто там?

– Свои, доктор, свои! – послышался голос Витта.

Чья-то рука отодвинула засов от двери, и в хижину вошли под предводительством Витта двенадцать матросов с «Наутилуса». Вооруженные с головы до ног, они явились, чтоб освободить своих пассажиров, оставив на пароходе только капитана с четырьмя матросами. У дверей хижины стоял, прижавшись к косяку, стройный юноша, который, рискуя своей жизнью, привел матросов. Это был Руа-Роа, тот самый невольник, которого Франц избавил от пасти крокодила. Теперь он охранял заключенных, потому что караульный малагаш лежал связанный.

Старый Витт поторопился положить конец трогательной сцене встречи заключенных с матросами.

– Скорей, скорей, – торопил он, – идем отсюда. Вот тебе ружье, Франц, я его взял нарочно для тебя и нес все время сам через эту проклятую чащу. И другу и недругу закажу теперь шляться по лесу.

– О, я знал, что мы не погибнем, – повторял Франц, прыгая от радости. – Теперь мы сделаем вот что: соберем всех этих дикарей вместе и у них на глазах перестреляем всех крокодилов.

– Брось болтать глупости, – оборвал его Больтен.

– Пойдемте скорей, – сказал доктор. – Мне хочется скорее увидать над собой звездное небо.

Витт подошел к нему.

– Я принес вам фонарь, доктор, единственный, который нашелся на пароходе. Без него не продерешься через чащу ночью.

И с отвращением моряка к сухопутному путешествию он вынул из кармана небольшой потайной фонарик.

– А помните, дядя Витт, – засмеялся доктор, – как мы ночью пробирались через африканский лес? Тогда и без фонаря дело обошлось.

Матросы тем временем осмотрели хижину и, не найдя в ней ничего из имущества путешественников, начали поодиночке выходить из нее.

– Запалить бы теперь эту тюрьму, – говорили они между собой, – надо же оставить о себе память дикарям.

И, недолго думая, матрос зажег спичку и бросил ее в сухую траву, валявшуюся на полу. Трава вспыхнула, и через минуту хижина запылала.

– Надо бы по всей деревне пустить красного петуха. Пусть эти разбойники поищут убежища у своих крокодилов, – говорили матросы друг другу. Гольму и Больтену стоило больших трудов удержать их от этого предприятия.

Когда беглецы вышли на опушку леса, ярко освещенного заревом пылавшей хижины, к ним подошел их проводник и, подавая шедшему впереди всех Витту клетку с белым петухом, сказал:

– Вот маленький подарок от старого проводника новому, – и потом, протянув руку, прибавил: – надо дать мне денег, ведь это я показал Руа-Роа дорогу к пароходу.

Витт с изумлением взглянул на малагаша.

– Что ему от меня нужно? С ума он что ли сошел?

– Предположение мое оказалось справедливым, – заметил Гольм, – из-за денег этот малагаш служит и нашим, и вашим. Дайте ему что-нибудь, дядя Витт, – прибавил он, обращаясь к штурману, – я вам после возвращу. В настоящее время в наших карманах нет ничего, кроме воздуха.

Штурман вынул из кошелька какую-то монету.

– Сотню плетей я дал бы тебе гораздо охотнее, – произнес он, отдавая деньги проводнику. – Убирайся теперь, а петуха можешь изжарить себе на ужин.

Но доктор уже взял клетку с птицей.

– Значение этого подарка я вам объясню после, дядя Витт. А теперь нам нужно поскорее уходить, малагаши проснулись.

Действительно, к горевшей хижине начали сбегаться толпы дикарей. Впереди всех, в развевающейся по ветру одежде, бежал жрец. Он что-то громко кричал и, показывая на лес руками, вероятно, подстрекал народ к преследованию белых.

Доктор обернулся туда, где за минуту перед этим стоял проводник, но его и след простыл. Хитрый малагаш понял, что теперь ему следовало быть на виду в деревне, чтобы не возбудить против себя подозрений. Положение было затруднительное. Никто не знал, в какую сторону следовало бежать, чтобы не попасть в руки преследователей. Вдруг кто-то схватил доктора за руку.

– За мной! – послышался голос, и, не зная, кто был говоривший, все последовали за ним. Через полчаса спешной ходьбы, причем штурман несколько раз падал и на чем свет стоит бранил лес, деревья, темноту и вообще сушу, путешественники достигли большой прогалины. Преследования со стороны малагашей, по-видимому, ждать не приходилось. Беглецы решили немного отдохнуть и подкрепиться хорошим глотком рома.

– За ваше здоровье, несчастные путешественники, – проговорил штурман. – И вы называете удовольствием странствовать по таким трущобам… Ну, да о вкусах не спорят. А вот вы скажите мне лучше, для чего вы взяли с собой эту птицу? Я хоть и не ученый натуралист, а вижу, что это самый обыкновенный петух.

– Вот и ошиблись, дядя Витт, – засмеялся Гольм. – Это не простой петух, а посланник Занаара, Великого Духа, и его сына, великого Дарафифа. Он надежный защитник против козней злого духа Ангача. Без этого петуха мы давно пропали бы.

И он в кратких словах рассказал штурману про суд малагашей, про выстрел Франца и про их заключение.

– Теперь я желал бы, в свою очередь, узнать, как дошло до вас известие о нашем безвыходном положении? – спросил Гольм.

Но прежде чем Витт успел ответить на этот вопрос, Франц схватил за руку спасенного им невольника и подвел его к Больтену.

– Вот кому мы обязаны нашим спасением! – с жаром вскричал мальчик. – Руа-Роа не побоялся ни трудов, ни опасностей, чтобы дать знать на пароход о нашем заключении в тюрьму. Он шел целую ночь и, кое-как объясняясь по-английски, все-таки сумел рассказать нашим друзьям, какая страшная участь нас ожидает.

Молодой малагаш упал перед Больтеном на колени и, обнимая его ноги, проговорил на ломаном английском языке:

– Возьми меня с собой, господин. Руа-Роа будет твоим рабом до самой смерти. Позволь ему только остаться с белыми людьми.

Умоляющие взгляды Франца и Ганса показывали, что и они присоединяются к просьбе малагаша. Гольм задумчиво покачал головой.

– Это не так легко сделать, как ты думаешь, – проговорил он, – я не имею права отнять у родителей их сына.

– У Руа-Роа нет ни отца, ни матери, – перебил юноша, – он бедный невольник и принадлежит самому жестокому господину из племени гавасов. Арра-Арра жесток, как хищный зверь, он бьет и мучит своих рабов, продает их в город Тананариво для самых тяжелых работ, бросает их на съедение крокодилам, когда ром отуманит его голову.

– Наши законы не допускают рабства, – сказал тогда Больтен, – человек не может быть ничьей собственностью. Поэтому охотно соглашаюсь избавить этого юношу от его жестокого господина. Но только при одном условии, что Руа-Роа действительно не вор. Скажи мне правду, Руа-Роа, – продолжал он, – украл ты платок или нет?

Невольник печально покачал головой.

– У Руа-Роа нет ни матери, ни сестры, которым он мог бы подарить его, у него нет и хижины, где он мог бы его спрятать. Когда Арра-Арра, его господин, сердит или когда напьется рома, он призывает жреца и спрашивает, кто из его невольников виноват. Лани-Ламе называет какого-нибудь невольника, и его бросают на съедение крокодилам. Руа-Роа не брал платка, пусть его накажет Занаар, если он лжет!

Это было сказано так искренне, что ни у кого не оставалось сомнения в невиновности юноши-невольника. Больтен протянул ему обе руки.

– Встань, Руа-Роа, – проговорил он, – и, если хочешь, оставайся с нами. Если тебе не нравится у нас, ты можешь уйти в любое время, но сам я тебя не прогоню. Вы согласны со мной, доктор?

– Вполне, – отвечал тот, – Франц никогда не простил бы нам, если бы мы не взяли с собой малагаша. Не правда ли, храбрец?

Руа-Роа обнял юношей, не позволивших поцеловать им руки, затем серьезным голосом поблагодарил Больтена, Гольма и пошел вперед, указывая дорогу. Начинало светать, и вскоре первые лучи солнца позолотили верхушки гигантских деревьев.

Натуралисты каждую минуту останавливались то сорвать какое-нибудь растение, то поймать жука или бабочку. Эти остановки вызывали сильнейшее неудовольствие штурмана Витта, который предложил наконец оставить их и отправиться вперед с матросами.

– Опасности нет уже никакой, – сказал он. – Берег недалеко, и вы можете бродить по лесу под предводительством Руа-Роа, сколько вам угодно. Ну а меня уж увольте от этой пытки.

Предложение было охотно принято и, проводив моряков, натуралисты с жаром принялись за собирать растения и ловить насекомых. Все тревоги были забыты среди роскошной природы тропического леса.

– Руа-Роа, не найдешь ли ты мне обезьянку маки? Вы, кажется, называете его «ай-ай»? – спросил Гольм.

– Ангач не допустит, чтобы ты умертвил его, – отвечал, как бы испугавшись, юноша.

Доктор засмеялся.

– Теперь тебе надо отделаться от разных суеверий и предрассудков, – сказал он, – уверяю тебя, что никакого Ангача не существует, как не существует и священных животных. На каких деревьях живет ай-ай?

– Он живет в дуплах и, как сова, только ночью выходит на охоту. Днем он спит. Мы скоро встретим его, по утрам ай-ай всегда возвращается домой, в свое жилище.

– Тут мы его и застрелим, – заметил доктор. – Подойди сюда, Руа-Роа, хочешь, я покажу тебе, как стрелять из ружья?

Юноша, напротив, отошел подальше.

– Ну, не бойся, еще привыкнешь и сам будешь просить, чтобы тебе дали ружье… Что это за шум?

– Это охотники за кабанами, они перейдут через равнину направо, и мы их увидим.

– А что, эти охотники тоже из племени гавасов? – в испуге спросил Больтен.

– Нет, это сакалавы, хорошие люди, хотя кожа у них и совсем черная. Они делают зло только кабанам и за это их все любят, поят и кормят даром в каждой хижине. Они нигде не живут постоянно, а переходят с места на место и охотятся на кабанов, которые портят наши поля.