Текст книги "Команда «Наутилуса»"

Молодежь пробралась к самому горячему источнику, где камни до того раскалились, что на них нельзя было стоять. Сквозь толстые подметки сапог чувствовался сильный жар, а брызги воды обжигали кожу. Франц зачерпнул все-таки в свою бутылку немного воды.

– Не вкусно, – сказал он, попробовав.

– И как гадко пахнет, – прибавил Больтен, – как будто керосином, а в то же время и луком отдает.

– Теперь, пожалуй, и фляжку скоро не отмоешь, – заметил Франц. Гольм взял в свою бутылку воды, чтобы потом исследовать ее химически. Мальчики набрали в карманы красивых разноцветных камешков, а затем все поспешно двинулись к деревне, так как давно уже проголодались.

Матросы тем временем занимались приготовлением обеда, выказывая при этом чудеса искусства и находчивости. Стряпня их приводила в изумление все женское население деревни. С помощью достаточно выразительных жестов матросы выпросили у жен рабов несколько жестяных и железных кастрюль, и работа закипела. Матрос Ганс, принявший на себя обязанности главного повара, засучил рукава и, смастерив нечто вроде фартука, распоряжался и командовал вовсю.

– Сколько здесь кофейных бобов и нельзя достать ни чашки кофе, – рассуждал он с Матом, – нет, мы это как-нибудь да устроим.

С этими словами Ганс всыпал в кастрюлю кофейных зерен и поставил их на огонь, помешивая ножиком до тех пор, пока они не потемнели. Мат тем временем принес горшок козьего молока. Когда зерна поджарились, оба принялись усердно растирать их между двумя плоскими камнями. Затем наступил самый важный момент. Ганс снял с головы полотняную фуражку, всыпал в нее измельченный кофе и облил кипятком. Черная, как уголь, жидкость закапала через полотно в подставленный котелок. Матрос с торжествующим видом взглянул на товарища, и оба отправились к жене Типо попросить пальмового сиропа и бамбуковых стаканчиков.

Напившись кофе, Ганс приступил к другому важному предприятию, которое должно было доставить ему почетную известность среди сингалезских хозяек. Он задумал угостить их оладьями из маисовой муки и тем вконец «уничтожить» маниоковые лепешки. Прежде всего матросы растерли между камнями сухие зерна маиса, затем на яйцах, с примесью молока и соли, замесили тесто. Оставалось только распустить в кастрюле черепашьего жира и, вскипятив его, вливать туда понемногу теста. Через пару минут оладьи были готовы. Матрос, сияя от восторга, выложил их на камень, обтерев его рукавом.

– Эге, каково? – с гордостью произнес он при виде неподдельного изумления, выразившегося на лицах женщин. – Теперь сами видите, что за морем живут люди, умеющие со вкусом приготовить себе чашку кофе и сдобное печенье даже среди дикарей. Да! Хорошая стряпня – лучшее доказательство, какой высокой степени образования достигли европейцы.

Говоря это, Ганс отрезал кусок оладьи, обмакнул его в пальмовый сироп и без дальнейших околичностей всунул его в рот ближайшей из женщин.

– Ну, как вам нравится моя стряпня, сударыня? – продолжал он, раздавая оладьи направо и налево. – Небось это повкуснее ваших твердых, как пушечные ядра, лепешек из маниока и воды. Э-э! Без драки, прошу вас! Разве это прилично дамам?

И матрос растащил двух женщин, уже успевших вцепиться друг другу в волосы из-за куска оладьи. Восхищение сингалезок европейскими кушаньем не знало границ. Они хлопали в ладоши, прищелкивали языком от удовольствия и теснились вокруг матросов, требуя еще и еще оладий для себя и своих детей. Множество яиц, молока и пальмового сиропа было принесено поварам. Женщины принялись сами растирать зерна маиса, но месить и печь приходилось Гансу. Слава начинала уже тяготить его. Да и в самом деле – не очень-то приятно было стоять у огня и под жгучими лучами солнца печь оладьи для сотни голодных женщин и детей. Поэтому матрос очень обрадовался, когда из лесу показались путешественники, что заставило сингалезок разбежаться в разные стороны.

Теперь он сам мог закусить, и это показалось ему гораздо приятнее, чем кормить других. Впрочем, оладьями Ганс поспешил попотчевать и путешественников, которые очень хвалили его искусство. Обед также удался на славу, и голодные натуралисты оказали ему должную честь.

После обеда все, в сопровождении сингалезцев, отправились осматривать находившиеся неподалеку алмазные россыпи.

Обширная песчаная равнина без малейшего признака зелени. Нигде не видно ни птиц, ни зверьков. Только голая пустыня, усеянная холмами, оврагами и большими промоинами. В этой печальной обстановке копошились сотни невольников обоего пола, занятые однообразной работой. Голыми руками рабы разрывали песок, отыскивая в нем драгоценные камни. Случается, что невольник неделями пересыпает между пальцами раскаленный песок, ничего в нем не находя. Он не может прекратить губительной для здоровья работы – она обязательна для касты. Разделение труда здесь соблюдается строже, чем на любой фабрике Европы.

По берегам Индийского океана некоторые племена туземцев занимаются ловлей жемчужных раковин, другие – сбором устриц, третьи – лесными промыслами и прочим. Среди всех этих тружеников ремесло искателей алмазов – самое ужасное. Вода, лес, поля представляют хотя бы некоторое разнообразие, а песчаная равнина однообразна, скучна, вдыхание раскаленной пыли вредно действует на здоровье.

Доказательством этого служили исхудалые лица и воспаленные глаза сингалезских невольников. Эти несчастные дикари, питающиеся только растительной пищей, живущие впроголодь, постоянно подвергающиеся риску укуса скорпиона или ядовитой змеи, они создают богатство страны. Разрывая с утра до вечера рыхлый грунт пустыни, они извлекают из него алмазы, рубины, аметисты, гиацинты, бериллы и топазы, рассыпанные прямо в песке. Алмазные россыпи Цейлона приносят английскому правительству несколько сотен тысяч рублей и уносят ежегодно сотню-другую жизней.

Глава восьмая

Путешествие к веддам. – Шакалы. – Пещера. – Нападение чернокожих. – Бегство. – Город Галле. – К Зондским островам.

Ознакомившись с обычаями и образом жизни сингалезцев, натуралисты предприняли давно задуманное путешествие к веддам, причем Типо с тридцатью рабами взялся сопровождать белых.

Уже через несколько дней пути от воздушной деревни исчезли всякие следы культуры. Не встречалось более ни обработанных полей, ни дорог, ни хижин. Местность становилась все гористее, вместо зайцев и диких коз начали встречаться олени, слоны. Громадные хищные птицы гнездились на скалах, орлы парили в воздухе, а частые следы пантер указывали, что эти хищники здесь нередки. По уверению Типо, путешественники теперь находились в самой середине острова. Местность была покрыта густым лесом, нередко с большим трудом удавалось пробраться через чащу.

Но вот наконец показались и жилища веддов, до того похожие на хижины негров Западной Африки, что натуралистам показалось, что они снова в этой стране. Убогие, полуразвалившиеся лачуги из бамбуковых жердей и рваных шкур. Совершенно нагие люди, громадные лужи посредине деревни, в которых барахтались ребятишки и домашняя птица. Та же грязь, та же дикость, та же беднота, что и в Дагомее.

– Я не понимаю, что тебе здесь нужно, – сказал Типо доктору, когда гамаки уже были развешаны на деревьях и все общество расположилось ужинать у большого костра. – Из всех сыновей Сингалы (Цейлона) ведды стоят ниже всех. Иди лучше к тамилам или малайцам, там ты найдешь более хорошие нравы и обычаи.

Гольм засмеялся.

– Я хочу ознакомиться с людьми в их первобытном состоянии, – отвечал он. – Немногочисленное племя веддов – это ведь потомки древних коренных обитателей Цейлона. Поэтому они любопытнее всех остальных народов, населяющих теперь остров и прибывших сюда из других стран. Например, твой народ – сингалезцы – по всей вероятности, пришел сюда из Индии.

– Откуда ты все это знаешь? – удивился вождь.

– Из рассказов таких же путешественников, как и мы сами, друг Типо. Кроме того, мне известно, что ваши жрецы пишут на листьях зонтичной пальмы, пользуясь санскритским языком или наречием «пали», а оба эти языка индийского происхождения.

– Ты говоришь правду, – произнес сингалезец, – у меня дома хранится такая книга, и я тебе подарю ее на память. Но у веддов ты не найдешь ничего подобного.

– Вполне тебе верю, милый Типо, – засмеявшись, сказал Гольм, – мы и не намерены здесь долго оставаться. Завтра утром осмотрим грязную деревню, постараемся поговорить с кем-либо из чернокожих, а затем и двинемся в обратный путь. Кстати, дорогой я видел следы каких-то диких зверей, но, по-видимому, некрупных.

– Это следы шакалов, – ответил вождь, – я их тоже заметил.

– В таком случае в эту ночь мы можем подвергнуться их нападению. Когда эти животные голодны, то они забегают и в деревни. Не правда ли?

– Случается, но редко.

– Так мы поохотимся и на шакалов. А теперь пора нам отдохнуть. Распорядись, Типо, чтобы половина твоих людей оставалась на карауле, а другая пусть ложится спать.

Вождь отдал приказание, после чего пятнадцать сингалезцев расселись на корточки возле костра. Гольм и Руа-Роа, закинув ружья за плечи, расхаживали перед костром. Ровно в два часа ночи последовала смена, но до самого утра не случилось ничего, что могло бы нарушить покой натуралистов.

На утро в деревне веддов стояла странная тишина. Мужское население деревни исчезло, и это возбудило ряд подозрений у путешественников. Типо советовал поспешить с возвращением, иначе ведды не оставят их в покое.

– Мне хотелось бы избежать кровопролития, – говорил Гольм, – но в крайнем случае мы постоим за себя. А пока – идем осматривать деревню.

Прогулка по деревне была мало интересна. Ни одна из женщин не позволила снять с себя гипсовой маски, несмотря на всевозможные подарки, которыми их соблазняли.

– Мне думается, что за нами следят, – сказал доктор. – Давайте-ка покажем им силу нашего оружия. Видите дерево перед входом в ущелье? – Постреляем в цель.

Пуля за пулей полетели в дерево. Некоторые пули пролетали мимо и попадали в ущелье. Из ущелья вскоре послышались какие-то звуки, не то визг, не то лай. Тогда начали стрелять уже нарочно в ущелье, чтобы узнать, кто там скрывается. Оказалось, что в ущелье – шакалы. Типо послал своих людей разыскать логовища этих зверей.

Когда посланные невольники возвратились – выработали план охоты. Направо от деревни в скале находилось единственное большое отверстие, через которое шакалы забрались в ущелье, через него же только они могли и выйти оттуда. По сторонам отверстия встали Франц, Руа-Роа, затем Больтен, Гольм и Ганс. Сингалезцы разместились в некотором отдалении за деревьями.

В эту минуту путешественники забыли о серьезной опасности, грозившей им в случае нападения диких веддов. Увлечение охотой взяло свое – каждый думал теперь только о шакалах, которые через минуту должны были выбежать на охотников.

– Стреляй! – скомандовал Типо.

Град пуль полетел в пещеру, пороховой дым занавесью задернул вход в ущелье. Послышался лай, визг, топот сотни ног… На путешественников выскочила стая шакалов, оглашая воздух громким воем. Целиться не было нужды – оставалось только стрелять в эту кучу хищников, бурным потоком хлынувших вон из ущелья. Гольм стрелял до тех пор, пока у выхода не показались самки с щенятами. Этого только и дожидались сингалезцы. Кучкой набрасывались они на щенят, хватали в руки и, пока товарищи отбивались копьями от разъяренной матгри, уносили их в сторону. Когда было поймано с десяток щенят, Типо приказал прекратить дальнейшее преследование животных.

Франц и Руа-Роа продолжали стрелять по убегавшим шакалам. До двадцати мертвых и вдвое больше раненых валялись около входа в ущелье, остальные бросились в деревню, произвели переполох среди женщин и детей и наконец скрылись в лесу.

День стоял удушливо жаркий, а к вечеру разразилась сильная гроза. Типо привел путешественников кратчайшей дорогой в известное ему горное ущелье, где коридоры и пещеры так перепутались между собой, что образовали нечто вроде лабиринта.

– Теперь я уже в своих владениях, – проговорил с улыбкой вождь.

Типо приказал двум рабам зажечь факелы из какого-то смолистого дерева и повел Гольма во внутренность пещеры, у входа в которую под навесом скал расположился весь отряд. Сырость и холод охватили Гольма при входе в это мрачное подземелье. Змеи и ящерицы бесшумно скользили вдоль стен, множество ночных бабочек кружилось вокруг пламени факелов, совы и летучие мыши бросались из стороны в сторону, задевая крыльями за головы неожиданных посетителей.

Типо остановился. Глаза его сверкали, лицо приняло свирепое выражение. Он показал рукой на главный вход.

– Отсюда, наверное, думают напасть чернокожие на наш отряд в надежде загнать нас в пещеру и передушить всех до одного, благодаря своей многочисленности, – произнес он. – Но знаешь ли, что ожидает их здесь? Мы отступим в глубину пещеры, заманив за собой и веддов, а сами скроемся через этот маленький выход – он ведет прямо в лес. Ведды не знают этого, бросившись прямо вперед, они станут в темноте искать нас, а мы тем временем прибежим опять к большому выходу и под защитой скал начнем расправу с дикарями. Вы будете стрелять в пещеру, как давеча стреляли в шакалов, до тех пор, пока там не смолкнет последний стон или крик. Отсюда не уйдет ни один чернокожий, и отдаленнейшие потомки сингалезцев станут восхвалять подвиги славного Типо. Пускай мои рабы омоют руки в крови грязных негров. Вы, белые, прячьтесь за скалами большого прохода, а я с моими людьми заманю веддов в пещеру. Когда вы услышите мой крик, стреляйте.

Гольм молча кивнул головой. Ему казалось бесполезным спорить теперь с возбужденным полудикарем, но он решил не допустить кровопролития, каким бы то ни было способом.

Факелы погасли. В полумраке уже наступивших сумерек путешественники поужинали, а затем легли на указанных им местах. Ведды еще не показывались, может быть, их задержала гроза, разразившаяся со страшной силой.

Гром гремел, молния ярко освещала окрестности, дождь лил, как из ведра, ветер завывал в верхушках деревьев. Лежа под защитой нависших скал, путешественники не могли отделаться от тревожного чувства за участь веддов. Сингалезцы расположились у самого входа в пещеру. Типо – впереди всех. Облокотившись на руку, он весь превратился в слух и зрение. Некоторое время не было видно ничего особенного, но вот из-за кустов показались сотни темных фигур и осторожно и медленно стали подходить к пещере.

Вождь дотронулся до лица доктора и шепнул ему на ухо:

– Вставайте, но без шума, если вам дорога жизнь.

– Послушай, Типо, – ответил вскочивший доктор, – пускай твои люди заманивают веддов, а ты останься здесь. Я хочу сделать тебе одно предложение.

– Какое? – спросил сингалезец.

– После скажу… неприятель уже близко.

Точно стадо ревущих буйволов, бросились ведды в ущелье, ведшее к пещере. В то время как одна часть сингалезцев осталась в засаде, другая, согласно приказанию вождя, побежала в пещеру, увлекая за собой нападавших. Ведды, видя при блеске молнии фигуры сингалезцев, с громкими криками поспешили за ними, уверенные, что теперь они от них не скроются. Темная масса веддов потоком стремилась в обширную пещеру, чтобы захватить там сингалезцев.

Дикари до того были уверены в победе, что, войдя в пещеру, начали выполнять какой-то воинственный танец. Они скакали на одной ноге, кружились и яростно потрясали копьями, издавая хриплые звуки.

Гольм положил руку на плечо вождя.

– Типо, – прошептал он, – хочешь получить денег, много денег?

– За что? – спросил чуть слышно Типо, – чем я могу заслужить их?

– Прикажи твоим людям выйти из засады и присоединиться к нам в лесу. Затем мы все убежим, а ведды в темноте потеряют наш след. Я не хочу кровопролития. Слышишь, Типо, не хочу! Пятьсот рупий – твои, если ты меня послушаешься.

Вождь колебался. Получить пятьсот рупий – очень приятно, но истребить черных веддов – это еще приятнее.

– Все это хорошо, – проговорил он в нерешительности, – но если чернокожие погонятся за нами, то, пожалуй, нам придется плохо. А сейчас они в наших руках.

Едва он закончил эту фразу, как при свете молнии глазам путешественников представилось нечто, сделавшее Типо более уступчивым. Вблизи от места, где скрывались путешественники, и у самого входа в пещеру сверкнули две пары зеленоватых глаз и послышалось глухое рычание. Две больших пантеры подкрадывались к добыче.

– Типо, решай же, – настаивал Гольм, – эти два врага задержат веддов, если бы они даже и надумали нас преследовать.

Вождь наконец согласился и шепнул что-то ближайшему невольнику. Через минуту охранявшие вход сингалезцы исчезли в лесу. Белые, с Типо во главе, последовали за ними, а немного спустя к ним присоединились и рабы, посланные в пещеру, чтобы заманить туда веддов. Из пещеры теперь раздавались крики ужаса, сменившие крики торжества. Дикари увидели пантер.

Беглецы направились в чащу леса. Сначала они шли медленно – в темноте трудно было пробираться между кустами. Но когда путь осветили факелами, то отступление заметно ускорилось. К рассвету путешественники достигли уже владений сингалезцев, где никакое нападение им не угрожало.

– Хотел бы я поглядеть на них, когда они не нашли никого в пещере, – смеялся Франц. – Каковы-то были их физиономии? Вероятно, они приняли нас за чародеев.

– Наверно, так, – согласился Больтен. – Особенно пантеры нам помогли. Вместо людей – пара хищников. Ясно – чародейство.

После небольшого отдыха отряд двинулся дальше и уже без всяких приключений достиг воздушной деревни сингалезцев.

Здесь доктор предложил отослать на пароход обоих матросов, которые уже успели произвести настоящую революцию в стряпне сингалезских женщин, под охраной нескольких рабов, с просьбой к капитану идти в гавань Галле и там ожидать своих пассажиров.

– Ты, друг Типо, – обратился он к вождю, – проводишь нас до Галле и получишь там обещанные деньги. Согласен ли ты?

Сингалезец не имел причин отказаться от предложения, а молодежь нашла план Гольма – идти до Галле – превосходным. Поэтому на следующее же утро оба матроса, оплакиваемые почти всем женским населением деревни, отправились вместе с несколькими рабами в путь. Натуралисты же в сопровождении Типо и многочисленной свиты двинулись в сторону Галле. Рабы несли клетки с шакалами, павлинами, пантерами и попугаями. За этот труд, а также и за участие в прогулке к веддам Гольм и Больтен хорошо заплатили рабам, причем Типо милостиво разрешил своим рабам принять плату. Жене Типо и детям было сделано много подарков.

Перед глазами путешественников потянулись теперь обработанные плантации и хорошо устроенные деревни. Далее начали попадаться постоялые дворы, а затем и гостиницы. Все чаще и чаще встречались европейцы, и наконец на пути между Галле и Коломбо путешественники увидели даже дилижанс, запряженный четверкой лошадей.

Этот сравнительно быстрый переход из непролазных дебрей леса в цивилизованный город особенно поразил молодежь. Ведь всего пять дней прошло с тех пор, как они бродили по девственному лесу, среди диких зверей и диких людей, а тут – гостиницы и дилижансы. Тотчас же все, вместе с сингалезцами и клетками с птицами и зверями, забрались в один из дилижансов и покатили через город к пристани, вызывая всеобщее удивление.

На улицах толпились негры, малайцы, китайцы, индусы, сингалезцы и европейцы. Мелькали колясочки рикш, звенели дилижансы, громкий гул стоял над толпой. Через весь город проехали к пристани, а там уже качался на волнах красивый пароход.

Типо был принят капитаном с большим почетом, и на другой же день путешественники устроили в честь своего гостя роскошный пир. Сингалезский вождь и тут не нарушил своих обычаев – он не прикоснулся к мясу и не выпил ни стакана вина. Но его самолюбие было очень польщено таким приемом, и он, высоко подняв голову, расхаживал потом по улицам Галле, как бы говоря всем своим видом: смотрите, я тот самый Типо, в честь которого белые устроили такой блестящий пир.

Глава девятая

Ява. – Калонги, или летучие собаки. – По горным высотам. – Долина смерти. – Яванские лошади. – «Вечные огни». – Бури. – Бегство проводников. – Бивуак в пещере. – Кухня и запасы. – Красные волки. – Тигры. – Волы. – Картофель с луком «за процветание Гамбурга». – Вулкан и сопка.

– У меня есть к вам большая просьба, капитан, – сказал однажды Гольм, когда вся компания собралась на мостике парохода, – даже не моя лично, а всей нашей экспедиции.

– Говорите, милейший, в чем дело.

– Нам хотелось бы, прежде чем направиться в Австралию, побывать на границе вечных льдов.

– Ваши желания очень скромны, однако! – воскликнул с удивлением старик. – В этом и состоит ваша просьба?

– Именно в этом. Правда, такое путешествие не предусмотрено нашим планом, но так как оно займет не более двух месяцев…

– А это для вас, конечно, пустяки – перебил капитан, – стоит ли разговаривать о нескольких тысячах миль…

Все засмеялись, и разговор на этом прекратился. Хотя капитан и не обещал, но путешественники надеялись, что им удастся уговорить добродушного старика. Поэтому Франц уже заранее начал составлять длинный список вещей, необходимых для плавания в Ледовитом океане, среди плавучих льдов и снежных бурь.

Несколько недель несся «Наутилус» по синим волнам Индийского океана, сначала к югу от Суматры, затем вдоль Явы до гавани Сурабая, где и бросил якорь.

Туземцы острова давно были знакомы с европейцами. Поэтому путешественникам никакого труда не стоило найти проводников и лошадей для поездки в самые глухие местности Явы.

Путешественники уговорились с проводниками насчет платы, дали им задаток и отправились в путь. Сначала дорога шла через обширные поля, засеянные рисом, маисом, хлопчатником; встречались и плантации табака и индиго. Любопытнее всего показались натуралистам хижины малайцев. Круглые, словно старинные пчелиные ульи, они были искусно сплетены из бамбука и особой породы злаков почти в полтора метра высотой. Злак этот туземцы называли «алонг-алонг». Хижины стояли на сваях, возвышавшихся больше чем на метр над землей. Высота стен была более двух метров, а ширина хижины достигала даже пяти-шести метров. Крыша поддерживалась тремя балками и образовывала навес, под которым висели клетки с птицами, а иногда и пчелиные ульи. Очаг был внутри хижины, потому что частые дожди не позволяют устроить его снаружи. Такие хижины назначались для семейных, холостые же помещались в отдельных общих хижинах. Обитателями этой деревни оказались приземистые желтокожие малайцы. Они обступили путешественников и предлагали им купить различные безделушки. Той гордости и достоинства, которые отмечали сингалезцев, здесь не было и следа.

Путешественники купили несколько кокосовых орехов и наняли хижину, в которой и расположились после ужина на ночлег. Франц и доктор легли у самого входа в хижину, но им не спалось.

– Смотри, – вдруг дотронулся до плеча Гольма Франц, – здесь летают даже те животные, которые в других странах могут только бегать. Взгляни – собаки даже и те летают.

На сучьях соседних деревьев качались животные, длиной в полметра, покрытые густой бурой шерстью и до обмана похожие на собак. Плащеобразная летательная перепонка придавала этим животным сходство с летучей мышью.

– Это калонги, или летающие собаки. Их множество водится на Яве, – отвечал Гольм. – Должно быть, их не пугают здесь, если они не боятся лакомиться плодами около самых хижин.

– Можно ли стрелять в них? – нерешительно спросил Франц. – Мне очень хотелось бы подстрелить парочку, но как посмотрят на это туземцы?

– Гм… на поляне, вдали от жилищ, я думаю, выстрел никого не потревожит, – ответил Гольм.

После небольшого колебания Гольм вылез из хижины и осторожно стал за пальмой. Вдруг, словно из земли, выросло несколько фигур малайцев.

– Что тебе угодно, господин? – спросили они его.

– Хочу подстрелить калонга, – отвечал доктор, – больше ничего.

– В таком случае ложись и спи спокойно, – отвечал один из малайцев, – в каждой хижине держат калонгов, и ты можешь купить их сколько тебе угодно.

– Видишь, – сказал войдя в хижину Гольм Францу, – как внимательно они за нами следят. По-видимому, здесь ничего нельзя получить бесплатно. Даже за право охотиться они требуют платы. Туземцы смотрят на нас, как на мешки с золотом.

На следующее утро доктор убедился в справедливости слов малайца – в каждой хижине было по нескольку калонгов. Но покупку их Гольм решил отложить до возвращения в деревню с экскурсии. В этот день натуралисты намеревались осмотреть наполненную вредными газами долину, находившуюся в сутках пути от деревни. Некоторое время они ехали в сопровождении проводников по обширной равнине и только после полудня достигли гористой местности. Громадные, поросшие лесом горы громоздились по обеим сторонам круто поднимавшейся вверх дороги. Попугаи, павлины, горлицы, дикие куры, козодои и самые разнообразные мелкие птицы наполняли своими криками лес. Особенно красивы были райские птицы, с их темно-пурпурным оперением, на котором резко выделялись широкие золотистые полоски на крыльях и зеленая каемка на груди. Точно осыпанные драгоценными камнями, сверкали эти птицы в солнечных лучах. Но появлялись они редко и на большом расстоянии от путешественников.

– Это – «манукодиата», – пояснил один из проводников. – Ее перья предохраняют на войне от всяких ран.

Этим и объяснялось, почему так редко встречались эти прелестные птицы. Туземцы, украшаясь их перьями, нещадно истребляют красивых самцов. Самки были окрашены много скромнее, их не истребляли и встречались они заметно чаще.

Все выше и выше взбирались путешественники через густой лес, до тех пор пока наступившая темнота не заставила их остановиться для ночлега. Стада обезьян населяли деревья, откуда-то доносился рев буйволов, в траве шуршали змеи, множество ящериц сновало вокруг костра. На следующее утро отправились дальше.

Роскошная растительность начала понемногу исчезать, вместо певчих птиц появились громадные орлы, горные козы паслись на покрытых скудной травой утесах. Откуда-то, из-под самых копыт лошади, выскочил тигр и скрылся в кустах, прежде чем путешественники опомнились.

Один из проводников показал на отверстие, черневшее невдалеке на откосе горы.

– Вот и пакараман, долина смерти, – торжественно произнес он. – Через час мы будем там. Опасности в настоящее время нет никакой.

– Как же это так? Значит, долина смерти не всегда несет смерть? – спросил Франц.

– Эта долина находится в непосредственной связи с вулканами, – ответил Гольм. – Поэтому-то в ней временами и скапливается большое количество углекислого газа. Когда нет ветра и много газа выходит из земли, он скапливается на дне долины в таком количестве, что посещение долины становится опасным. Если же дует сильный ветер, то он разгоняет газ, тогда и в долину можно безопасно спуститься.

Маленькие яванские лошадки бойко карабкались по крутой, усеянной большими камнями тропинке. Вскоре перед глазами натуралистов открылась поразительная по своему дикому величию «картина».

Широкая река Гунанг-Морио низвергалась голубым потоком с вершины скал, а в стороне от шумящего потока горные склоны образовывали глубокую, воронкообразную котловину. Отвесные почти стенки ее метров на шесть в глубину поросли кустарником, а затем уже до самого дна представляли обнаженный скат, ведший к дну котловины.

Привязав лошадей, Больтен и Ганс расположились у края котловины, а Гольм, Франц и Руа-Роа в сопровождении малайцев начали спускаться в самую долину смерти, придерживаясь за кусты и выступы скал. Вначале по склону вилась даже узенькая тропинка, но потом пришлось карабкаться, цепляясь руками и ногами. Яванцы и Руа-Роа с ловкостью, свойственной привычным людям, перескакивали с выступа на выступ. Европейцам же было трудновато поспевать за ними и приходилось не раз прибегать к посторонней помощи. С поцарапанными и ободранными руками спустились они наконец на дно котловины, где было темно, как в могиле. Едва переводя дух от усталости, Гольм и Франц стояли на глубине ста метров от поверхности земли. Там, наверху, сверкало солнце, но лучи его не проникали в глубь мрачной котловины, – здесь все было погружено в вечный мрак.

Долина смерти вполне оправдывала свое название, пребывание в ней сразу же угнетающе подействовало на всех. Когда доктор зажег свечу, то пламя ее осветило бледные лица. Все чувствовали себя какими-то разбитыми, подавленными. Гольм отколол на память кусочек камня, подобрал несколько кремней со дна, а затем все тронулись в обратный путь.

Наверх карабкаться было гораздо легче, особенно с помощью палок, захваченных проводниками, так что через несколько минут все уже были наверху.

– Ну, что вы там видели? – встретил Больтен товарищей. – Да у вас лица, словно у мертвецов! – вскричал он, взглянув на Франца и Гольма.

– Ужасное это дно долины смерти, – смеясь ответил Гольм. – Я ни за что ни согласился бы спуститься туда еще раз.

– До сих пор не могу прийти в себя от этого убийственно спертого и холодного воздуха, – поддержал Франц.

Только на туземцев и Руа-Роа долина смерти не произвела дурного впечатления. Первые уже не раз спускались туда и за деньги были готовы идти куда угодно, а Руа-Роа заявил, что он не задумался бы снова спуститься в долину, даже и без проводников.

Дальнейший переезд по гребню гор был очень труден, и тут-то вполне выказались все достоинства яванских лошадок. Точно серны, карабкались они по камням, перескакивали через расщелины и смело пробирались по краю обрывов и пропастей, при виде которых голова кружилась от страха. Проводники намеренно не спускались еще с гор – они хотели показать путешественникам «вечные огни». Начинало темнеть, смолкло пение птиц, душистее запахли цветы, совы и летучие мыши замелькали в воздухе. Вот показалась и река Гунанг-Морио, возле которой между скал замелькали трепещущие летучие огоньки, то исчезавшие, то снова появлявшиеся, словно кто-то бродил по горам со свечей в руках.

– Там не может быть деревни. Огоньки вспыхивают прямо над рекой, – заметил Франц.

– Это Моро-Апи, – отвечал один из проводников на своем языке.

С любопытством приглядывались путешественники к этому необычному явлению, переправляясь по камням вброд через речку.

На другом берегу речки громоздились такие же скалы, прорезанные ущельями, но местность здесь была более дикая. Громадные каменные глыбы вдавались в реку, естественные арки и колонны чередовались с отвесными стенами утесов. Вся эта груда скал была освещена мелькающими повсюду огоньками белого, красного и синего цвета. При малейшем дуновении ветра огненные язычки начинали колебаться из стороны в сторону и как будто перепархивать с места на место, освещая то темную сторону утеса, то глубокую трещину в скале.