Текст книги "Вечная принцесса"

Артур всех выслушивал, в меру своего разумения отвечал: возражал, хвалил, наставлял, что вражду следует позабыть, а посягательства пресечь и что гордым валлийским вождям лучше бы объединиться и сделать свою землю такой же процветающей, как соседняя Англия, не растрачивая силы на зависть. Он твердо верил, что сумеет установить первенство закона во всей стране.

– Каждый должен знать, что закон над всеми, что он главнее, чем местный лорд, – в ночных разговорах соглашалась с ним Каталина. – Это то, чего мавры добились в Испании, и мои родители действуют так же. Мавры не навязывали людям ни своей религии, ни своего языка, они просто принесли мир и процветание и внедрили главенство закона.

– Добрая половина моих лордов сочла бы твои речи ересью, – усмехнулся он. – А твои отец и мать внедряют единоверие, они уже изгнали евреев, а потом придет черед мавров.

– Я знаю, – нахмурилась Каталина. – Это вызвало много страданий. Однако поначалу они хотели даровать людям право придерживаться своей веры. Таково было их обещание, когда они взяли Гранаду.

– А ты разве не согласна с тем, что люди должны быть одной веры, чтобы страна объединилась? – спросил он.

– Нет, – решительно сказала она. – И никто бы не согласился, если б видел Андалузию, когда там в мире и дружбе жили вместе мавры, евреи и христиане.

Каталина смотрела, как Артур беседует то с тем, то с другим, а потом, по знаку доньи Эльвиры, делала реверанс супругу и покидала зал. У себя в комнатах она некоторое время беседовала со своими дамами, а потом говорила донье Эльвире:

– Можете идти, сегодня я буду спать одна.

– Снова? – хмурилась дуэнья. – Ваше высочество! Вы придумали спать одна с тех самых пор, как мы приехали в этот замок. Что, если вдруг проснетесь среди ночи и вам что-то понадобится?

– Нет, я лучше сплю, когда в комнате никого нет. Ступайте, донья Эльвира. Спокойной ночи.

Дуэнья и придворные дамы прощались, приходили горничные, расшнуровывали ей лиф платья, откалывали вуаль, развязывали завязки туфелек, осторожно стягивали чулки. Приносили согретую у огня ночную рубашку из льна, чепец. Каталина садилась к очагу и отсылала служанок прочь.

Замок готовился ко сну. Наступала тишина. Каталина ждала. Наконец у двери слышался легкий шаг. Каталина мигом распахивала ее, и он, с порозовевшим лицом, в плаще, наброшенном на ночную рубашку, врывался в комнату, внося с собой порыв холодного ветра, а она бросалась в его объятия.

– Расскажи мне историю.

– Хочешь послушать о том, как моя матушка была девочкой?

– Да. Наверно, она была принцессой Кастильской, как ты?

– Нет, – потрясла она головой, и локоны заплясали. – Совсем нет. Когда ее батюшка, король Хуан, умер – а он, знаешь ли, больше любил книги, чем оружие, – на престол взошел ее сводный брат, Энрике Бессильный. Он не любил мачеху и сослал ее с детьми в дальний замок. Так что матушка росла не при дворе. А потом, когда ее туда привезли, ей пришлось совсем плохо. Она была одна-одинешенька и совсем беззащитна. Жила при дворе своего брата, а тот не любил ее и свой трон завещал дочери. Однако все знали, что дочь эта не его по крови, что королева родила ее вне брака. Ее, эту дочь, вообрази себе, даже звали Хуана Бельтранеха[4]4
  Брат Изабеллы, Энрике IV Бессильный, был женат дважды. Первый брак Папа Римский расторг ввиду того, что он не был консумирован (после тринадцати лет брака королева осталась девственницей). Спустя шесть лет после заключения второго брака родилась дочь Хуана, в отцовстве которой подозревали придворного Бельтрана де ла Куэву, фаворита короля. И среди современников, и в истории она осталась под прозвищем «Хуана Бельтранеха». Впоследствии Изабелла воевала с ней за право наследовать кастильский трон.


[Закрыть], по имени любовника королевы! Каково?

– Да уж! – с готовностью помотал он головой.

– Матушка была там почти как в тюрьме. Королева ненавидела ее, конечно, придворные сторонились, а братец хотел лишить законных прав. Даже их мать, матушки и ее брата, не могла урезонить его.

– Почему же? – удивился он и запнулся на полуслове, увидев, как на лицо Каталины легла тень. – Ах, милая, мне так жаль! Но в чем же дело?

– Ее постигла profunda tristeza, черная меланхолия. Роды, когда она рожала мою матушку, были очень тяжелые, и больше она так и не оправилась. Сидела у себя в комнатах, никуда не выходила и молчала целыми днями, уставясь в стену.

– Значит, твою матушку некому было защитить?

– Некому. И тогда король Энрике приказал ей обручиться с доном Педро Гироном[5]5
  Педро Гирон, глава католического военного ордена Калатравы, имел большую власть над королем Энрике IV Бессильным. Пытаясь расположить к себе орден, король хотел женить монаха Гирона на своей сестре, будущей королеве Изабелле. Этот брак был дозволен Папой и не состоялся только из-за смерти жениха.


[Закрыть]. – Она устроилась на подушках повыше и обхватила руками колени. – Говорили, что хуже человека, чем этот дон Педро, не сыскать, что он продал душу дьяволу. Матушка же верила, что Господь спасет ее, девственницу, от столь ужасной судьбы. Милосердный Господь, сказала она, не попустит, чтобы такая девушка, как она, принцесса, оказалась в руках гадкого человека, который хочет ее невинности и чистоты только для того, чтобы надругаться над ней!

Артур поймал себя на желании ухмыльнуться, с таким романтическим пылом она повествовала.

– Ух ты… Но надеюсь, все кончилось хорошо… – пробормотал он.

Она подняла руку, как трубадур, призывающий к молчанию.

– Ее ближайшая подруга и камеристка Беатрис схватилась за нож и поклялась, что убьет дона Педро до того, как он наложит свои грязные руки на Изабеллу, но матушка опустилась на колени и молилась, не вставая, три дня и три ночи, чтобы Господь взял ее под защиту.

Перевела дух и продолжила:

– Дон Педро между тем был уже на пути к невесте. Его ждали на следующий день. Он ел, пил и бахвалился перед попутчиками, что назавтра будет в постели самой высокородной девственницы в Кастилии… Однако, – для пущего драматизма голос рассказчицы упал до шепота, – однако в ту ночь он умер. Скончался, не допив своего вина. Рухнул замертво, словно Господь протянул руку с небес и вырвал из него жизнь, как добрый садовник выдергивает сорняк.

– Что, яд? – поинтересовался Артур, который, имея представление о нравах монархов, не усомнился в том, что Изабелла Кастильская способна на убийство.

– Нет, воля Господа, – серьезно ответила Каталина. – Таким образом дон Педро узнал, что воля Господа и матушкины желания всегда совпадают. И если бы ты знал Господа и мою матушку, как знаю их я, ты бы понял, что так всегда и бывает.

Вскинув бокал, Артур осушил его за здоровье Каталины.

– Превосходная история! Жаль, ты не можешь рассказать ее при всех.

– И заметь, правдивая! Матушка сама мне ее рассказывала.

– Значит, она тоже боролась за свой трон, – задумчиво сказал он.

– Сначала за трон, а потом за то, чтобы объединить испанские земли.

– Значит, что бы нам ни говорили о нашей королевской крови, – улыбнулся он, – мы оба дети борцов, которые завоевали трон силой.

– Я королевской крови, – подняла она брови. – Матушка взошла на престол по праву.

– Да, конечно. Но не борись она за свое место, стала бы доньей… как его там, этого Педро…

– Гирона.

– Да, стала бы доньей Гирон, а ты родилась бы всего лишь его дочкой.

Она потрясла головой. Эта мысль не укладывалась в ее сознании.

– Даже если так, все равно я была бы дочерью сестры короля. Так и так в моих жилах течет королевская кровь…

– И была б ты никто со всей своей королевской кровью, – возразил он. – Так же как я, если б мой отец не заявил о своих правах на престол. В общем, я это к тому, что мы оба с тобой из семей, которые своего не упустят…

– Пожалуй… – нехотя согласилась она.

– Ведь наши родители предъявили свои права на то, что по закону принадлежало другим, – продолжил он.

Каталина взлетела как ужаленная:

– Ничего подобного! По крайней мере, в том, что касается моей матушки. Она была законной наследницей!

– Нет, – покачал головой Артур. – Ее брат сделал наследницей свою дочь, признав ее. Твоя матушка получила свой трон в результате противоборства. Точно так же, как мой отец получил свой.

Каталина порозовела:

– Нет! Она получила свой трон по закону. Просто защитила свои права от претендента, и все.

– Ну как ты не видишь! – воскликнул он. – Пока не победим, мы все претенденты! А когда победим, то можем переписывать историю, заново рисовать фамильное древо, казнить соперников или сажать их в тюрьму. Но покуда этого не произошло, мы всего лишь претенденты, одни из многих и даже не всегда самые убедительные…

– Что ты такое говоришь! Что я не настоящая принцесса? А ты не настоящий наследник английского трона?

Он нежно взял ее за руку:

– Нет-нет, не сердись! Я говорю о том, что у нас есть и что мы заслуживаем то, что у нас есть. Я говорю, что мы сами выстраиваем свою жизнь. Мы требуем того, что хотим, говорим, что мы принц Уэльский или королева Английская. Сами решаем, какое имя нам носить или какой титул. Точно так же, как все остальные.

– Ты не прав, – не согласилась она. – Я рождена инфантой Испанской и умру королевой Англии. Это не вопрос выбора, это – моя судьба.

Он молча поцеловал ей ладошку. Понял, что бесполезно убеждать ее в том, что, на его взгляд, люди сами, силой собственного убеждения делают свою судьбу. При этом прежде он вовсе не был так уж уверен в своей судьбе, однако теперь, когда рядом с ним была Каталина, все стало иначе. Она – сама убежденность, ее судьба состоялась, и нет никаких сомнений, что она в самом деле будет защищать ее до конца, до смерти.

– Каталина, королева Англии, – сказал он, целуя ей пальцы, и на ее лицо вернулась улыбка.

Ах, как я его люблю! И не представляла, что смогу кого-нибудь так полюбить! Я чувствую, как благодаря этой любви множатся во мне силы и терпение. Даже тоска по дому и та не так теперь тяжела. Мне кажется, рядом с ним я становлюсь лучше. Я хочу, чтобы он всегда радовался, что женился на мне. Хочу, чтобы мы всегда были счастливы, как сегодня. У меня нет слов рассказать о нем… просто нет слов…

Посыльный прибыл из Лондона, привезя с собой подарки для новобрачных: пару оленей из Виндзорского леса, связку книг для Каталины, письма от королевы Елизаветы и миледи матушки короля. Последней стало известно, хотя уму непостижимо, как именно, что, преследуя лис, охотничья партия принца поломала несколько изгородей, так что пусть Артур позаботится, чтобы изгороди восстановили, а землевладелец получил компенсацию.

С этим письмом в руке он пришел к Каталине:

– Как это получается, что она все знает?

– Наверно, этот человек написал ей, – предположила Каталина.

– Но почему он не пришел прямо ко мне?

– Может, потому, что он ее знает? Возможно, он ее ленник?

– Возможно. Похоже, у нее целая сеть доносчиков по всей стране, словно паутина паука.

– Надо поехать повидаться с ним, – решила Каталина. – Мы можем вместе поехать. Повезем подарок, мяса какого-нибудь, и заплатим, что положено.

– Да, давай вместе. Нет, но как она ухитряется все знать? – поражаясь бабушке, покачал головой Артур.

Каталина улыбнулась.

– Так и до`лжно править, разве нет? – сказала она. – Устроить дела так, чтобы до тебя в подробностях доходило все, что происходит в стране, и чтобы каждый со своими печалями шел к тебе. Подданным прививается привычка к послушанию, а сам ты привыкаешь распоряжаться…

Артур хмыкнул:

– Помоги мне Господь! Похоже, я женился на второй Маргарите Бофор!

– Должна предупредить тебя, – рассмеялась Каталина. – Я дочь сильной женщины! Даже мой отец всегда делает, как она говорит…

Артур отложил письмо и сгреб жену в объятия:

– Весь день я мечтал о тебе…

Легким движением она коснулась его рубашки, раздвинула разрез горловины, чтобы прижаться щекой к его груди.

Согласным движением они сделали шаг к кровати.

– О, любовь моя…

– Расскажи мне историю…

– Какую же сегодня?

– Расскажи мне о том, как поженились твои родители. Был ли этот брак устроен для них, как наш?

– О нет! – воскликнула Каталина. – Ничего похожего! Матушка была очень одинока, и, хотя от дона Педро Господь ее избавил, ей все-таки угрожала опасность. Она знала, что ее брат, король, выдаст ее за первого встречного, лишь бы тот пообещал, что не подпустит ее к трону. Это были трудные для нее годы. Со своей матушкой она говорить не могла – та была вся погружена в свои печали. Беседовать с ней было все равно что с мертвой. Единственной надеждой матушки был ее двоюродный брат, наследник трона соседнего королевства, Фердинанд Арагонский. И вот однажды ночью он явился к ней в чужом обличье. Без слуг, без охраны прискакал в замок, где она тогда обитала, силой заставил слуг впустить его и только тогда снял шляпу, чтобы она смогла его узнать. И она его сразу узнала.[6]6
  Брак с Фердинандом был заключен 19 октября 1469 г., предполагается, в Вальядолиде. Бракосочетание было тайным, так как король Энрике не дал на него своего разрешения. Свита жениха прибыла в Кастилию, переодевшись купцами. Кроме того, так как жених и невеста были кузенами, требовалось разрешение от Папы. Необходимый документ был сфабрикован, разрешение получено задним числом. Фердинанд, наследник трона Арагона, в силу брачного договора обязывался жить в Кастилии, соблюдать законы страны и ничего не предпринимать без согласия Изабеллы, становясь, таким образом, принцем-консортом при будущей королеве.


[Закрыть]

– Неужели? – поразился Артур.

– Правда, похоже на рыцарские романы? Матушка говорит, что влюбилась в него с первого взгляда, совсем как сказочная принцесса! Он тут же попросил ее руки, и она сразу согласилась. Да, на моих родителях благословение Божье. Господь пробудил в них любовь. Они очень разные по характеру, но прекрасно ладят, потому что сердца их движимы общими интересами.

– Господь приглядывает за королями Испании, – полушутя произнес Артур.

Каталина кивнула.

– Твой отец поступил мудро, ища нашей дружбы. Мы строим свое королевство, объединяя Андалузию, земли мавров, Кастилию и Арагон. Теперь мы взяли Гранаду и на этом не остановимся. Я знаю, что батюшка поглядывает на Наварру и Неаполь тоже у него в планах. Думаю, он не успокоится, пока не завоюет весь юг и западные области Франции. Вот увидишь. Границ Испании он даже еще не очертил.

– Значит, они поженились тайно? – спросил он, поражаясь тому, что царственная пара взяла судьбу в собственные руки.

Каталина слегка замялась:

– Ну, они ведь двоюродные, так что требовалось разрешение от Папы. Отец сказал, что разрешение у него есть, и боюсь, слукавил.

– Что, неужто твой расчудесный батюшка солгал своей безгрешной жене? – удивился Артур.

С печальной улыбкой она слегка пожала плечами:

– Видишь ли, он такой человек… В самом деле готов на многое, лишь бы добиться своего… Ты быстро понимаешь это, когда имеешь с ним дело… Он всегда думает на два-три шага вперед. Он знал, что матушка – преданная католичка и без разрешения Папы руку свою ему не отдаст. И тогда: оле! Пожалуйте! Вот она, бумага, со всеми печатями!

– Но потом они все сделали как полагается?

– Да, конечно. И хотя отец батюшки был недоволен, а брат матушки впал в гнев, они поступили тогда правильно.

– Разве это правильно? Подвести свою семью? Ослушаться отца? Это грех. Нарушение заповеди. Смертный грех. Папа Римский не мог благословить такой брак!

– На то была воля Господа, – твердо сказала она. – Никто не знал, что это так, а моя матушка знала. Она всегда знает, в чем состоит воля Господня.

– Да откуда же? И как она может быть в этом уверена? Особенно тогда, когда была совсем девочкой?

– Ну, Господь и моя матушка всегда действуют заодно, – тихо засмеялась она.

Улыбаясь, он накрутил ее локон себе на палец.

– Во всяком случае, она не ошиблась, прислав тебя ко мне.

– Да. И мы не ошибемся, правя этой страной.

– У меня на этот счет такие планы…

– Да? И что же мы сделаем?

Он замялся:

– Боюсь, ты сочтешь меня ребенком… Но знаешь, у меня столько разных идей, которые я почерпнул из книг…

– Ну пожалуйста, скажи!

– Знаешь, мне хотелось бы создать Совет вроде того, какой был при дворе короля Артура. Не такой, как у моего отца, где просто сидят друзья, воевавшие на его стороне, а настоящий Совет рыцарей, представляющих все графства страны. И выбирать их буду вовсе не я, из соображений, что мне нравится их компания. Нет, выбирать их будет каждое графство – лучших людей, достойных представлять его интересы. И они будут собираться у меня за столом и рассказывать, что где происходит. Таким образом, к примеру, если где-то плох урожай, мы будем знать загодя и предотвратим голод, вовремя послав помощь.

– Они будут нашими советчиками! – живо подхватила Каталина. – Нашими глазами и ушами.

– Да. И еще я поручил бы им строительство укреплений, особенно на севере и по морским берегам.

– И еще военные учения раз в год, тогда у нас всегда будет готовое к бою войско. – И добавила: – Они ведь придут, ты знаешь.

– Мавры?

Она кивнула:

– В Испании они потерпели поражение, но в Африке сильны, как никогда, и на Святой земле, и в Турции, и дальше. Когда им станет тесно на своих землях, они вернутся в христианский мир. Раз в год, весной, оттоманский султан выступает войной, подобно тому как другие народы идут пахать. Мавры пойдут на нас. Мы не знаем когда, но нельзя сомневаться, что так и будет.

– Я велю, чтобы выстроили укрепления вдоль всего южного берега, противостоящего Франции, и против мавров, – кивнул Артур. – Целый ряд крепостей с сигнальными башнями между ними, так чтобы, когда на нас нападут, скажем, в Кенте, мы в Лондоне знали об этом и приняли меры.

– Еще тебе понадобятся корабли, – сказала она. – Моя мать заказала свои боевые корабли на верфи в Венеции.

– У нас есть свои верфи. Корабли мы построим сами.

– А где мы возьмем денег на все эти крепости и корабли? – озаботилась дочь практичной Изабеллы.

– Частью – из подушных налогов, – с готовностью ответил Артур, – частью – из налогов на торговлю и морские порты. Купцы заплатят, безопасность дороже. Я знаю, что люди ненавидят налоги, но это потому, что они не знают, на что тратятся их деньги.

– Тогда нам понадобятся честные сборщики податей, – рассудила Каталина.

– Придется найти людей, которым мы сможем верить, – размышлял вслух Артур. – Пока что дело обстоит так, что всякий, кто хочет сколотить состояние, добывает себе должность сборщика податей. Но они должны работать на нас, а не на себя. Надо платить им твердое жалованье, чтобы они не забирали себе, сколько им вздумается.

– Такого не делал никто, кроме мавров, – ответила Каталина. – Андалузские мавры построили школы и даже университеты для сыновей бедноты, и тогда у них появились честные чиновники. И все высшие должности у них при дворе занимали молодые ученые, порой даже младшие сыновья короля.

– Не завести ли мне сотню жен, чтобы заполнить все вакансии при дворе? – преувеличенно серьезно поинтересовался Артур.

– Даже не думай!

– И все-таки нам нужны честные люди, – задумчиво сказал он. – Верные слуги, обязанные короне своим благополучием. В противном случае они работают на себя, берут взятки, а их семьи приобретают слишком много влияния.

– Тут могла бы помочь Церковь, – предложила она. – У мавров заведено, что имам, мусульманский священник, учит детей. Если при каждой церкви будет школа, если каждому священнику вменят в обязанность учить детишек чтению и письму, тогда мы сможем основать новые колледжи при университетах, чтобы способные мальчики могли продолжить там учебу.

– Это возможно? Это не пустая мечта?

Каталина кивнула:

– Это осуществимо. О, разве создать страну – не самая великая, не самая достойная из задач? Мы создадим королевство, которым сможем гордиться, так же как мои мать с отцом создали Испанию. А каким оно будет, мы решим сейчас, и обязательно добьемся, чтобы планы наши осуществились.

– Камелот, – просто сказал он.

– Камелот, – радостно повторила она.

В феврале целую неделю шел снег, потом началась оттепель, и снег обратился в грязь, а потом полил дождь. Я не могу гулять в саду, не могу кататься верхом, даже съездить в город на муле и то не могу. Этот дождь совсем не похож на тот, какой бывает у нас в Испании, когда капли падают на горячую землю, приминая пыль, и от земли поднимается теплый, пряный дух, а растения жадно пьют воду. Тут ледяная вода льется с небес на оледенелую землю, и никаких ароматов, а только лужи повсюду, схваченные коркой темного льда.

В такие дни я скучаю по дому, и от тоски у меня все болит внутри. Когда я рассказываю Артуру про Испанию и Альгамбру, мне страстно хочется, чтобы он увидел все сам и познакомился с моими родителями. Мне хочется, чтобы они узнали его и порадовались нашему счастью. Помечтать, чтобы король Генрих позволил Артуру выехать из страны, конечно, не грех, но понятно, что мечты это пустые. Ни один король в здравом уме не выпустит из страны драгоценного сына и наследника.

Потом я начинаю раздумывать, а может, мне удастся самой съездить домой, хотя б ненадолго. Не могу представить себе ни единой ночи в разлуке с Артуром, но, если не поехать в Испанию, я никогда не увижу матушку, не прильну губами к ее руке, не почувствую ее прикосновения к своим волосам – и эта мысль меня ужасает.

Всегда, всю свою жизнь, я радовалась тому, что я принцесса Уэльская и будущая королева Англии, не думая – хотя, конечно же, это было очень глупо и неосмотрительно с моей стороны, – что мне придется жить в Уэльсе и навсегда покинуть Испанию.

Уезжая, я надеялась, что, по крайней мере, мы будем обмениваться письмами. Однако и со мной матушка поступает так же, как прежде поступала с Исабель, Марией и Хуаной: передает свои указания с послом, а по-настоящему теплые материнские письма приходят от нее крайне редко.

Не знаю, как мне к этому относиться. Такого поворота я никак не ожидала. Исабель, овдовев, вернулась домой, а потом снова вышла замуж и снова уехала. Хуана пишет, что собирается с визитом к родителям вместе с мужем. Нечестно – ей можно поехать, а мне нельзя. Мне всего лишь шестнадцать. Я еще не готова жить без матушкиных наставлений.

Королева Елизавета, матушка моего супруга, не имеет при собственном дворе никакого веса и не может стать мне наставницей. Всем командует миледи матушка короля, Маргарита Бофор, и она, дама добродетельная, но суровая, тоже не заменит мне мать. Она чтит только своего сына – надо полагать, потому, что благодаря ему стала матушкой короля, – но любить его она не любит, в ней нет нежности. Она и Артура не любит, а уж если женщина не любит Артура, то, значит, у нее совсем нет сердца. Что касается меня, мне кажется, я ей не по душе, хотя, право, не могу сказать почему.

В любом случае я уверена, что матушка скучает по мне так же, как я скучаю по ней. Наверняка вскорости она напишет королю Генриху и попросит его отпустить меня ненадолго домой. Пока не настали еще худшие холода… Хотя, кажется, сейчас мокро и холодно так, что хуже уже некуда… Я не вынесу этой бесконечной зимы. Наверняка заболею. Я уверена, матушка хочет, чтобы я вернулась домой…

Сидя за столом у окна, в скудном свете февральских сумерек Каталина писала Изабелле Кастильской письмо, в котором почтительно интересовалась, нельзя ли ей приехать в Испанию, хоть ненадолго… Потом, аккуратно сложив листок вдвое, медленно рвала его пополам, а потом еще и еще и бросала клочки в огонь. Она и раньше уже писала такие письма, но никогда их не отсылала. Нет, если хорошенько подумать, не может она подвести матушку, не может испугаться серых небес, сыплющих дождем и снегом, и сбежать от людей, говорящих на странном, непостижимом языке, – от этих англичан с их таинственными печалями и радостями.

Откуда ей было знать, что, даже если бы она отослала письмо с просьбой позволить ей приехать домой испанскому послу в Лондон, чтобы тот переправил его в Испанию, лукавый дипломат непременно прочел бы принцессино послание и точно так же порвал бы, а потом еще и доложился бы английскому королю. Родриго Гонсалви де Пуэбла, как никто, знал, что брак Артура и Каталины скрепляет собой альянс между растущей мощью Испании и набирающей силу Англией против развивающейся Франции. Никто и никогда не позволит тоскующей по дому принцессе поставить этот альянс под удар.

– Расскажи мне историю.

– Я словно Шахерезада, ты хочешь от меня тысячи историй…

– О да! – подхватил он. – Тысячу, и не меньше! Сколько ты уже мне рассказала?

– По одной каждую ночь с тех пор, как мы вместе, начиная с Бурфорда.

– Двадцать девять дней, – сосчитал он.

– Значит, двадцать девять историй. Была б я и впрямь Шахерезада, осталось бы еще… сколько? Девятьсот семьдесят одна…

Он улыбнулся:

– Знаешь ли ты, душа моя, что эти двадцать девять дней – самые счастливые в моей жизни? – Она прижалась губами к его руке. – И ночи тоже!

– Да, и ночи, – тихо повторила она с глазами, потемневшими от желания.

– Я мечтаю услышать оставшиеся девятьсот семьдесят одну… А потом мы начнем следующую тысячу…

– А после той еще и еще?

– Еще и еще, и так до скончания века, пока мы живы.

Она с нежностью улыбнулась.

– Даст Бог, нам предстоят долгие годы вместе.

– Знаешь, я, пожалуй, расскажу тебе сегодня одно стихотворение, – сказала она, сосредоточенно наклонилась вперед и уставилась на полог кровати так, словно могла видеть далеко сквозь него. – Жил-был поэт. Ну, на самом деле он был аравийский принц, но на родине у него случился переворот, и его изгнали. Он оказался в Испании, очень скучал по дому и написал это стихотворение:

 
В Кордове, в царских садах, увидал я зеленую
Пальму-изгнанницу, с родиной пальм разлученную.
«Жребии наши, – сказал я изгнаннице, – схожи.
С милыми сердцу расстаться судилось мне тоже.
Оба, утратив отчизну, уехали вдаль мы.
Ты чужестранкой росла – здесь чужбина для пальмы.
Утренним ливнем умыться дано тебе благо.
Кажется звездной водой эта светлая влага.
Жителей края чужого ты радуешь ныне.
Корень родной позабыла, живя на чужбине».[7]7
  По традиции, это стихотворение приписывается Абд ар-Рахману Первому (ок. 734—788), эмиру с 756 г., основателю династии кордовских Омейядов и эмирата на Пиренейском полуострове, по прозвищу «ад-Дахиль», что значит «Пришелец». (Перевод В. Потаповой.)


[Закрыть]
 

Он помолчал, вникая в эти простые слова.

– Совсем не похоже на нашу поэзию…

– Да, – тихо сказала она. – Люди, которые любят слово, предпочитают выражать истину просто.

Он притянул ее к себе, и она уютно устроилась в его объятиях. Артур легонько коснулся ее щеки. Щека была влажная.

– Я знаю, ты скучаешь, – тихонько сказал он, взял ее руку в свою и поцеловал ладошку. – Но ты привыкнешь к здешней жизни за тысячу тысяч дней.

– Я счастлива с тобой, – торопливо сказала она. – Просто… – Голос ее упал. – Просто… Моя матушка… Мне так ее не хватает… Хочешь, я расскажу тебе, какая она? У нее зеленовато-голубые глаза, характерные для династии Трастамара[8]8
  Трастамара – королевская династия, правившая в Кастилии (1369—1555), Арагоне и Сицилии (1412—1516), Неаполе (1435—1516), Наварре (1425—1484).


[Закрыть]. Цвет лица нежный, волосы золотистые, ростом она невысока, но отличается врожденным благородством и достоинством.

– В общем, ты вся в нее!

– Хотелось бы так думать… Так вот, она держала меня при себе так долго, как только могла…

– Она знала, что все равно тебе придется уехать!

– Она пережила такие трудные времена… Потеряла сына, моего брата Хуана, он был наш единственный наследник. Это так ужасно, потерять принца, ты не можешь себе представить, как это тяжело. Это не просто семейная утрата, понимаешь? Это утрата всего, что могло бы быть. Пропала не только его жизнь, пропало все, что могло бы случиться. Его правление, его королевство. Его жена не стала королевой, все, на что он надеялся, не случилось… И потом следующий наследник, маленький Мигель, умер всего двух лет. Он остался нам от моей сестры Исабель, которая, ты знаешь, сначала вышла замуж за португальского инфанта, но он вскоре умер, она вернулась домой вся в слезах, а потом ее снова отправили в Португалию и выдали замуж за дядю ее первого мужа, дона Мануэля, и там она в родах умерла… Господу было угодно прибрать и ее сыночка тоже. Другая моя сестра, Мария, бедняжка, тоже умерла вдали от нас в Португалии, уехала, чтобы выйти замуж за короля Мануэля, вдовца нашей Исабель, и больше мы ее не видели. Так что понятно, почему матушка держала меня при себе. Я была ее утешением. Я последней из всех детей оставила дом. Не представляю, как она справляется без меня.

Он обнял ее за плечи, притянул к себе:

– Думаю, она, как никто другой, умеет спасаться в молитве.

– Боюсь, это не всегда получается. Я ведь рассказывала, моя бабка, ее матушка, страдала от черной меланхолии. Принцессы португальские склонны к этой загадочной хвори, а бабка привнесла ее в нашу семью. Я знаю, матушка боится, что то же случится с ней, что, глядя на мир, она станет видеть вещи столь ужасные, что, право, лучше ослепнуть. Я знаю, ей хотелось бы оставить меня при себе, чтобы я могла веселить ее. Она говорила, что я дитя, рожденное на радость, что она чувствует – я всегда буду счастлива.

– А разве твой батюшка ее не утешает?

– Ну да, утешает, – с сомнением протянула она. – Но, видишь ли, он так часто в отъезде! И потом, мне самой так хочется ее видеть! Да ты и сам знаешь, что я чувствую. Разве ты не скучал по своей матушке, когда в первый раз разлучился с ней? И по батюшке, и по сестрам и брату?

– По сестрам – да, скучаю, а по брату – нет, – отрубил Артур так решительно, что она не смогла сдержать смеха.

– Отчего же? По-моему, он забавный.

– Он хвастун, – раздраженно сказал он. – Вечно лезет вперед, выставляется. Вспомни наше венчание – все время торчал на виду. И свадебный пир тоже, когда он потащил Маргариту танцевать, да так, что все обратили внимание.

– Ну что ты! Это ваш отец велел ему танцевать, а он и рад. Ведь совсем еще мальчик!

– Он пыжится быть мужчиной изо всех сил, и это смехотворно! И ведь никто никогда его не одернул, не поставил на место! Вот ты, например, заметила, как он пялился на тебя на нашей свадьбе?

– Нет, не заметила, – искренне сказала она. – У меня все было как в тумане.

– Он вел себя так, словно влюблен в тебя, и воображал, что по-настоящему ведет тебя к алтарю!

– Ах, какой вздор! – рассмеялась Каталина.

– Он всегда был такой, с самого рождения, – с неудовольствием продолжал Артур. – И из-за того, что он общий любимчик, он ни в чем не знает отказа и делает все, что хочет. Мне пришлось изучать право и языки, жить в Уэльсе и готовить себя к короне, а Гарри поживает себе в свое удовольствие в Гринвиче или Уайтхолле. Будто какой-нибудь посол, а не наследник, которому надо много учиться. Мне дарили коня – и ему дарили коня, хотя до того годами у меня была спокойная кобыла. Мне дарили сокола – и ему тоже, и никто не заставлял его, как меня, сначала годами обучать пустельгу, а потом ястреба-тетеревятника. А потом ему назначили моего наставника, и он стал пыжиться, чтобы во всем меня обогнать, перещеголять, затмить, где только можно. И ему это удается! – В голосе Артура звучала горечь и глубокая обида.

– Но он всего лишь второй сын, – мягко сказала Каталина.

– Его все любят, – мрачно ответил он. – Что он ни захоти, стоит ему только попросить, и он все получает!

– Однако же не он принц Уэльский, – подчеркнула она. – Возможно, он умеет нравиться людям, но настоящего веса у него нет. Он и остается-то при дворе только потому, что недостаточно важен, чтобы послать его сюда. Твой отец имеет на него свои виды. Скорее всего, его женят и отошлют прочь. Второй сын – это все равно что дочь.

– Он предназначен Церкви, – сказал Артур. – Пойдет в священнослужители. Куда ж ему жениться? Так и останется в Англии. Будет архиепископом, придется мне терпеть его здесь… Ну если, конечно, он не выбьется в Папы.

Она рассмеялась, представив себе розовощекого светловолосого мальчика в папском облачении.

– Какие мы все будем великолепные, когда вырастем! Мы с тобой – король и королева, а Гарри – архиепископ, а может, и кардинал!

– Нет-нет, Гарри никогда не повзрослеет, – настойчиво сказал Артур. – Так всегда и останется самовлюбленным мальчишкой. И поскольку моя бабушка, да и отец тоже всегда его баловали и ни в чем не отказывали, он жадный и капризный.

– Ну, может быть, все-таки с возрастом он переменится… Видел бы ты мою самую старшую сестру, бедняжку Исабель, перед тем как она впервые уехала в Португалию! Ты бы решил, что нет девочки тщеславней и суетней, чем она! Но когда ее супруг умер, она, вернувшись домой, только и говорила, что хочет уйти в монастырь. Сердце ее было разбито.