Текст книги "Незнакомка из Пейроля"

Он заметил, что она идет через лужайку ему навстречу, и остановился в ожидании.

– Моя дорогая девочка… – сказал он, обнимая ее.

В течение минуты они стояли обнявшись, не говоря друг другу ни слова.

– Ты все хорошеешь, – прошептал он наконец.

Но он не смотрел на нее, он разглядывал окружавшие их цветы.

– Забавно, что отсюда ни за что не догадаешься… Боже мой, как давно все это было… твоя мать так много работала здесь…

– Не думай об этом, папа. По твоему совету я все здесь изменю, этот алтарь никому теперь не нужен.

Заметив его печаль, она пожалела о том, что вынудила его приехать в Пейроль. Она не должна была посылать ему эту фотографию, которая лишь увеличивала его скорбь и сожаления.

– Ты не виноват, – сказала она. – Я уже многое разузнала, между прочим, я доискалась, какую роль сыграли Монтаги в этой истории, и даже поговорила об этом с Надин Клеман!

Он с беспокойством смотрел на нее.

– Что ты ей рассказала?

– Я ей сказала, что это была ее вина!

– Ее вина? Нет, дорогая, она здесь ни при чем… Он покачал головой, тяжело дыша.

– Боже мой, Паскаль, ты с ума меня сведешь своей непредсказуемостью! Знаю, что я должен был сам тебе обо всем рассказать, но… Иногда случается так, что в семьях бывают запретные темы – вещи, о которых никогда не говорят, и с течением времени становится все труднее их объяснить.

Он взял ее за руку, увлекая в дом, но она не шелохнулась.

– Папа, что с тобой?

– А как ты думаешь, что со мной? – вспылил он. – Послушай, пойдем немного прогуляемся, и я все расскажу тебе с самого начала…

Прогулка по парку помогла бы отцу успокоиться, поэтому Паскаль последовала за ним без возражений. Когда они проходили мимо кустов гибискуса, он указал на них жестом фаталиста.

– Единственный случай, когда я проявил себя садовником! Как тебе уже известно, я посадил здесь эти кусты, чтобы забыть о том ужасном пожаре, но ты не знаешь, что смерть Александры, ужасная и мучительная, не причинила мне большого горя.

– Папа…

– Пожалуйста, не перебивай меня, а то я никогда не смогу добраться до конца!

Он несколько мгновений рассматривал кустарник, не обращая внимания на состояние Паскаль, которую охватило чувство страха.

– Ты не можешь себе представить, как легко в мое время совершались браки без любви! Для того чтобы создать семью, достаточно было лишь встретить девушку своего круга. Я действовал вопреки своим чувствам, потому что к тому времени я успел полюбить твою мать. Тогда она еще училась в лицее, и это была любовь с первого взгляда, но, к несчастью, я ее больше не видел, и ходили слухи, будто в Париже она вышла замуж. Я выбрал себе невесту, которая была совершенно не похожа на мою первую любовь… Я женился на упитанной блондинке, а твоя мать была тоненькой, как тростинка.

Паскаль слышала все это впервые, ей хотелось задать вопрос, но она сдержалась. Отец медленно продолжал, погруженный в воспоминания:

– Все сочувствовали мне, когда я овдовел, и, как ни ужасно признаваться в этом, но мне это было на руку! Потому что я снова встретил Камиллу и больше не мог думать ни о ком другом.

Паскаль в ужасе остановилась. Анри продолжал идти, и, заметив через несколько шагов, что дочери нет рядом, он обернулся.

– Если бы не случилась эта трагедия, я бы, наверное, развелся с Александрой. Когда-нибудь ты поймешь, я надеюсь, что поймешь: любить по-настоящему можно только один раз. В моем случае это была твоя мать… Ты идешь или нет?

Паскаль догнала его, сердце ее бешено колотилось, в голове был сумбур. Нет, он не поджигал этот сарай, где Александра устроила себе мастерскую, он никого не убивал и не сознавался в преступлениях; она ругала себя за то, что на долю секунды усомнилась в нем.

– Камилла была женщиной всей моей жизни, я снова встретил ее, я был свободен, все, казалось, было идеально. Я желал одну ее, счастье наконец постучало в мою дверь… Но она была не одна, у нее была Юлия. Семья прогнала ее, и она жила в предместье Тулузы, была домработницей. Ты представляешь себе это? Моя бедная Камилла…

– Вот видишь, до чего эти Монтаги низко поступили! – подчеркнула Паскаль.

– Нет, дорогая, Монтаги здесь не виноваты, увы… Голос отца дрогнул, и она едва расслышала его последние слова. Он остановился, отдышался, посмотрел на небо, затем снова двинулся по аллее.

– Я нашел ее, я был без ума от нее, но… я поступил как эгоист. Я видел, что она сможет стать прекрасной матерью Адриану, но все ее внимание отнимала Юлия. Она не могла говорить о ней без слез, это была ее обуза, ее крест… Но за что? Ее жизнь и так была цепочкой катастроф, ее никто никогда не любил, и она привязалась к этому дефективному ребенку, которому ничем не могла помочь. Конечно, она считала меня своим спасителем. А я… я… О Боже мой, как же я мог?

Он прислонился лбом к платану и ударил его кулаком. Паскаль с трудом понимала его слова и отказывалась им верить.

– Я хотел, чтобы Камилла принадлежала только мне, – сказал он тихо.

Последовала тишина. Паскаль слышала пение птиц, шелест листьев, хруст гравия под ботинками Анри… Рядом с этим деревом он выглядел как мальчишка, который задумал какую-то шалость или же пришел сюда, чтобы выплакать свое горе.

– Обременить себя ребенком, который был серьезно болен, было выше моих сил. Я не знаю, как мне удалось убедить твою мать. Я использовал различные медицинские термины, чтобы запугать ее, я рисовал перед ней картины ужасного будущего, которое нас ожидало, если Юлия встанет между нами… Этот несчастный ребенок был таким жалким, таким несуразным… Как она сможет стать сестрой Адриана? Я не мог и мысли допустить о том, чтобы они росли вместе; кроме того, считалось, что Юлия долго не проживет.

Он резко повернулся и зашагал дальше.

– Камилла плакала все ночи напролет, а я уговаривал ее. Если бы я только знал тогда! Паскаль, я сам верил в то, что говорил… Конечно, я приносил Юлию в жертву, но в любом случае твоя мать не смогла бы обеспечить ей должный уход.

– Да, если бы она делала это одна, – выдохнула Паскаль.

– Конечно, ей требовалась моя помощь, но это было единственное, в чем я ей отказал. Ради твоей матери я готов был пойти на все, клянусь тебе, но растить Юлию… нет, я не находил в себе сил. Я ничего не чувствовал по отношению к ней, понимаешь? Ни сочувствия, ни жалости – ничего. Она была лишь препятствием между мной и Камиллой. Я не хотел заботиться о ней, я не хотел, чтобы она присутствовала в нашей новой жизни.

Он зарыдал.

– Однажды в воскресенье я привез сюда твою мать. Я познакомил ее с Адрианом, показал ей Пейроль. И, поверь мне, я прекрасно знал, как на нее подействует зрелище этого рая, этот малыш, похожий на ангела, нуждавшийся в матери, этот красивый дом… У меня уже было свидетельство о ее разводе с Косте, и я предлагал ей прекрасную жизнь. Я хотел, чтобы у нас были еще дети, она тоже хотела этого, мы любили друг друга, и мы были согласны во всем, кроме того, как поступить с Юлией.

– Но это же похоже на грязный шантаж!

Паскаль с ужасом смотрела на своего отца, и это причиняло ему боль. Он закрыл глаза, прислонился к дереву позади себя и скользнул по стволу на землю.

– Да, именно так все и было…

Последовало долгое молчание, и Анри наконец отважился спросить:

– Зачем ты все это разворошила?

– Потому что это касается моей матери, моей сестры, моей семейной истории!

– Нет, это моя история. Я стыжусь ее и не могу переписать заново, но это мое дело, и тебе не следовало совать сюда свой нос.

Паскаль отвернулась, чтобы не видеть его. Она всегда обожала своего отца, восхищалась им, во всем равнялась на него, а сейчас ей казалось, что вся ее система ценностей рушится. Кем теперь ей было гордиться? Она вздрогнула, посмотрела наверх и увидела черные тучи, сгущавшиеся над Пейролем. Приближалась гроза; поднялся ветер, цветы на клумбах взволнованно закачались.

– Продолжай, – сказала она глухим голосом.

– Мне больше нечего добавить. Через несколько месяцев твоя мать сдалась. Юлия нуждалась в специальном уходе, и лечебный центр для детей, больных синдромом Дауна, был единственным выходом.

– Чепуха! Даже в то время вы могли бы справиться с этим или же найти другой выход, а не бросать этого ребенка.

– Я хотел именно этого, Паскаль. Это я и пытаюсь тебе объяснить: я, именно я хотел этого, я настаивал на этом.

Она подошла к нему и стала перед ним на колени.

– Ты не мог так поступить… Ты все это выдумал, чтобы защитить маму? Ты думаешь, что я осуждаю и презираю ее?

– Ты способна на это, и это причинило бы мне большие страдания, потому что я знаю, что твоя мать не виновата. Единственной ее ошибкой было то, что она доверилась мне, послушала меня. Она была так молода, ей было некуда идти, ей так нужно было на что-то надеяться! Помимо того что я добился ее развода, я вел все другие ее дела. Это я дал ей ручку, чтобы она подписала документы об отказе от материнских прав, я был рядом с ней в тот день, когда она прощалась с Юлией, потому что хотел быть уверенным в том, что она не струсит. Она прощалась с ней навсегда и больше никогда не видела ее.

– Папа, прошу тебя… – прошептала Паскаль.

Но ее мольбы ни к чему не привели, Анри продолжал настаивать на своем.

– Да, я сделал это. Это я виноват, – твердил он в изнеможении. – После этого я распустил слух, будто девочка умерла. Это было единственное средство заставить людей замолчать и не задавать вопросов. По крайней мере, никто больше не разговаривал с твоей матерью об этом ребенке.

Он трижды неловко пытался подняться с земли, и наконец ему это удалось. Его пальто было помято и немного испачкано. Он наклонился к Паскаль, которая, опустив голову, сжалась, словно от невыносимой боли, и он не стал прикасаться к ней.

– Скоро пойдет дождь, пойдем в дом, – тихо сказал он.

– Нет, ни за что! – вспыхнула она. – Я буду сидеть здесь, пока не услышу все остальное. Ведь у этой истории было продолжение, разве не так? Вы ведь продолжали жить с этим грузом на совести, я не верю, что вам спокойно спалось. Особенно тебе! И если то, что ты заставил маму сделать, называется любовью, то я надеюсь, что никого не любила в своей жизни, потому что меня тошнит от этого!

Его лицо покрыла мертвенная бледность, и, нетвердо ступая, он отпрянул от нее на несколько шагов. Ей хотелось оскорбить его, она даже была готова отречься от него, но что-то внутри нее смягчилось, и она прошептала сквозь слезы:

– Объясни мне, что произошло потом…

– Потом? Я быстро понял, что совершил самую большую в своей жизни ошибку. Камилла почти сразу же привязалась к Адриану, как я и надеялся, но рана, нанесенная разлукой с Юлией, так и не заживала. Она никогда не говорила о ней, но она думала об этом дни и ночи напролет, я видел, как она тает на глазах. Мы сразу поженились и попытались создать нормальную жизнь. Чтобы порадовать ее, я стал делать пожертвования в организации, которые занимались детьми-сиротами. Когда твоя мать была беременна тобой, стало немного легче, но я знал, что это ненадолго, что ее отчаяние по-прежнему с ней, что оно неизлечимо. Камилла, моя возлюбленная Камилла, которую я погубил вместо того, чтобы спасти… Ее сердце было разбито, и ничего нельзя было уже поделать.

Паскаль приложила кончики пальцев к своим горячим векам, затем медленно поднялась, не говоря ни слова. Анри продолжал хриплым голосом:

– Вот, моя девочка, ты все узнала, и теперь ты, конечно, понимаешь, почему я не хочу видеться с Юлией. Мне нет прощения. Я поступил с ней как эгоистичный монстр, как отвратительное существо. Я воспользовался своим положением врача и любовью, которую испытывала ко мне твоя мать, чтобы изгнать эту девочку из нашей жизни. Я думал только о себе, я не представлял, что это преступление будет преследовать меня в течение всей моей жизни! Каждый день, поверь мне, я расплачиваюсь за это. Цветы, посаженные твоей матерью, были последним ударом, и я больше не могу…

Он оглядел цветочные клумбы вокруг себя.

– Как же я не догадался, что у нее была навязчивая идея? Эта материнская любовь, которую я пытался уничтожить, нашла себе такой выход! А я не хотел видеть того, что было прямо у меня перед носом, не хотел понимать.

Его отчаяние испугало Паскаль и вывело из ступора, в который она погрузилась в результате его признаний.

– Понимаю, ты именно поэтому платил Лестрейду… чтобы тот продолжал ее дело, – пробормотала она.

– Да, наверное, я интуитивно о чем-то догадывался. Твоя мать говорила, что арендаторы погубят ее сад, и от этой мысли просто места себе не находила, поэтому мы оставили Лестрейда. Потом, когда ты переехала сюда, я хотел уволить его, но вскоре заметил, что он вместе с этими цветами стал неким суеверием, преодолеть которое в себе я уже не мог. А может, подсознательно я всегда знал об этом? Ах, боже мой, сколько же твоя мать гнула спину над этими цветами! Как я мог думать, что она развлекается? Как я мог до такой степени лгать самому себе? Она себя считала виноватой во всем, и я видел, как постепенно она погружается в безумие… А я не мог спасти ее, потому что сам был ее палачом! Я ненавижу Пейроль! Я не пустил Юлию в этот рай, и он стал для нас адом. Я бы отдал все что угодно, чтобы ты не переезжала сюда… Мне так тяжело жить, испытывая отвращение к самому себе.

– Папа!

– Да, я оказался способен на ужасные поступки! Юлия не может ни обидеться на меня, ни проклясть меня. Она даже не знает, кто я такой, – полнейшая безнаказанность!

Было очевидно, что он предпочел бы любое наказание этим мучениям, преследовавшим его на протяжении сорока лет. Да, во всем виноват был он, хотя его никто не обвинял, он не мог искупить свою вину, и ему оставался лишь один удел – страдание. Она поняла, что это был его крест. Он любил Камиллу больше всего на свете, и он потерял ее, а сейчас, признавшись ей во всем, он рисковал утратить и дочь. Это было не запоздалое раскаяние, а выплеск неутихающей боли, с которой он жил все эти годы. Каждый вечер, возвращаясь домой, он видел, что его жене становится все хуже, она все больше замыкалась в себе, и то большое счастье, о котором он мечтал, так никогда и не посетило его. Разве это не было достаточным наказанием?

– Папа, послушай…

– О, я буду очень благодарен тебе, если ты ничего сейчас не станешь говорить. Твои слова могут опередить твои мысли, но не существует таких слов, которые могли бы упрекнуть меня за то, что я сделал. И давай поставим на этом точку, я больше не могу…

Он еще раз бегло взглянул на цветочные клумбы и пошел в обратном направлении. Куда? К машине, чтобы навсегда покинуть Пейроль? Может, ему казалось, что дочь не захочет больше знаться с ним?

– Подожди меня! – гневно закричала она. – Почему ты не рассказал мне правду после того, как я нашла то семейное свидетельство?

– Я не хотел, чтобы ты смотрела на меня так, как смотришь сейчас.

– Нет, – запротестовала она, смягчившись.

То, что она испытывала по отношению к нему в этот момент, было похоже на сострадание. Сейчас ее отец не имел ничего общего с молодым Анри Фонтанелем, безжалостно убравшим Юлию со своего пути.

– Тяжело опускаться с небес на землю, – вздохнула она. – Вы заставили меня поверить в сказки, ты и мама… Я была убеждена, что вы самые лучшие родители на свете.

– А теперь ты убедилась в том, что я чудовище. Задумавшись на секунду, она пробормотала:

– Нет… Просто человек, а не икона.

От своих пациентов, которых она наблюдала, лечила, иногда сопровождала до самого конца, ей приходилось слышать невероятные признания. Самое простое на первый взгляд существование скрывало подчас весьма сложное или очень несчастливое прошлое.

– Ты рассказал все это Адриану?

– Нет. Я не хотел, чтобы он знал, почему я отверг Юлию.

– Знаешь, папа, я хочу снова увидеть ее…

– Тебе решать. Но я не поеду с тобой, Паскаль.

Ему не стало легче оттого, что он рассказал ей всю правду, и бремя его вины не стало меньшим. У него по-прежнему был вид старого и измученного душевной болью человека. Какие же усилия приходилось ему прилагать, чтобы окружающие этого не замечали?

Охваченная порывом нежности, Паскаль бросилась к нему. Она поняла, что не может быть ему судьей, что не имеет на это права. Даже самый сильный гнев не может уничтожить любовь, которую испытываешь в течение тридцати двух лет, отринуть все ласки, нежные слова и утешения, все разделенные вместе чувства. Благодаря ему она была счастливым ребенком и смогла превратиться в ту женщину, которой была сейчас.

– Тебе нужно отдохнуть, – решила она. – Какую комнату ты хочешь?

Она взяла его за руку и повела к дому; он не сопротивлялся.

Сидя в чайном салоне «Ля Берби», Паскаль отдыхала после рабочего дня, наблюдая за вечерним оживлением горожан на площади Святой Сесилии.

Отец уехал два дня назад, но она знала, что он будет навещать ее, поскольку не хочет, чтобы между ними возникло отчуждение. Все выходные они провели вместе в разговорах, прогулках по парку и размышлениях. В воскресенье Анри сам позвонил Лестрейду, и тот явился после завтрака. Они договорились, что Лестрейд удалит цветочные клумбы, вместо них разобьет газон и посадит разнообразные кустарники. Они решили пощадить лишь розовые кусты. Даже если садовник знал, что именно он делает, высаживая цветы, то никому не говорил об этом, думая лишь о технических сторонах вопроса. Анри подписал для него чек, уточнив, что это будет его последняя работа в Пейроле. Лестрейд, конечно, не удержался и заявил, что будет бесплатно помогать подрезать розы!

Паскаль чувствовала, что наконец-то обретает душевный покой. За этот год она словно повзрослела, сделав то, что считала своим долгом. Она поступила по совести и теперь была в согласии с самой собой.

Стоявшие у собора туристы делали снимки, задавали гидам вопросы, восхищались архитектурой здания. Маленькой девочкой она тоже стояла на этом месте, ходила с мамой по этим улицам. Она любила Альби и была счастлива, что снова вернулась сюда. Лоран сделал ей бесценный подарок, когда помог перейти в местную больницу.

Лоран… Думая о нем, она испытывала тоску и мучительное сожаление, но ничего не могла изменить.

Ее чашка была пуста, заварочный чайник тоже, на фарфоровом блюдце остались лишь крошки от вкусного пирожного. Она подумала о том, чтобы заказать себе чего-нибудь еще, но поняла, что это всего лишь уловка.

«Хватит откладывать, наберись смелости и иди».

Это было нелегкое для нее решение, но сегодня утром оно показалось ей не только очевидным, но и жизненно необходимым. Она положила на столик деньги, вышла из «Ля Берби» и отправилась к своей машине. По мобильному она предупредила Аврору, что вернется поздно, а может, и вообще не будет ночевать дома. Она ехала в Тулузу без предупреждения о своем визите и рассматривая фактор неожиданности как нечто предопределяющее. Если дома никого не будет, она подождет. Не исключено, что ее решение окажется неудачным и что-то непредвиденное заставит изменить его.

«Почему ты думаешь, что он будет в восторге? Он вполне может быть раздосадован, ведь мы уже покончили с этой историей и все такое!»

Было около девяти вечера, когда она подъехала к предместьям Тулузы. Ее охватило нетерпение, пока она еще минут пятнадцать искала нужный дом. Припарковав машину, она захотела еще раз подумать, но поняла, что находится не в том состоянии, когда можно взвешивать «за» и «против».

Через минуту она стояла у незнакомого ей дома. В окнах горел свет, и она решительно нажала кнопку звонка.

«Не будь маленьким ребенком, говори с ним спокойно, попытайся объяснить все с самого начала и особенно не…»

– Паскаль! – воскликнул Самюэль, открывая дверь. – Что случилось?

Он с удивлением смотрел на нее, но был явно рад ее видеть.

– Заходи и не обращай внимания на беспорядок. Ты, кажется, ни разу не была у меня в гостях? Ну, мой дом без претензий…

С немалым любопытством, удивившим ее саму, Паскаль рассматривала большую жилую комнату, занимавшую весь первый этаж дома. В современном камине за стеклом горел огонь; в это время он был не нужен, но его, без сомнения, разожгли, чтобы придать этой комнате больше уюта, поскольку все здесь было в холодных белых и светло-серых тонах.

– Тебе нравится твой дом?

Она тут же пожалела, что задала этот вопрос, ведь в нем явно прозвучала легкая ирония.

– Нет, но я здесь почти не бываю. Я в основном в больнице и в аэроклубе и практически никогда не сижу дома. Не может же каждый иметь такой дом, как Пейроль! Или как у Лорана… Ты в доме простого смертного, дорогая.

– Но это хороший дом, – возразила она, – очень функциональный, хотя я не помню, чтобы ты…

– Здесь речь не идет о вкусе. Когда я приехал в Тулузу, мне нужно было быстро найти жилье, и я купил себе этот дом, потому что он был не похож на нашу квартиру на улице Вожирар.

– Да, ни ты, ни я не любили ее!

– Во всяком случае, мы были там счастливы, и мне не хотелось, чтобы что-то о ней напоминало. Так что же тебя привело сюда?

Она растерянно подыскивала слова, не зная, с чего начать, а он молча смотрел на нее.

– Ты хочешь поговорить о приезде твоего отца? – спросил он наконец. – Я виделся с ним в Бланьяке, мы вместе выпили кофе, и он сказал, что хочет рассказать тебе о чем-то очень плохом…

Как всегда, он стремился помочь ей, облегчить ей жизнь, но сейчас он ошибался. Тем не менее она должна была что-то ответить.

– Папа обожает тебя, и ему кажется, что ты по-прежнему должен обо мне беспокоиться. Да, он честно признался мне в некоторых вещах. Вкратце скажу, что это он заставил маму бросить Юлию.

– Анри? Не может быть!

– Он не хотел ухаживать за ребенком с синдромом Дауна.

Она рассказывала все это, поскольку была уверена в том, что Самюэль любил ее отца.

– Я не могу в это поверить, – признался он.

– Я потом расскажу тебе обо всем этом подробно, и, думаю, ты поймешь. Что касается меня, я простила его.

– Ты? Непримиримая и непреклонная Паскаль?

– Это мой отец, Самюэль, и я люблю его. Он посмотрел на нее и улыбнулся.

– Знаешь, что бы там ни натворил Анри, он все равно очень хороший человек.

Обрадованная этим проявлением мужской солидарности, Паскаль тоже улыбнулась. Затем она сделала глубокий вдох и сказала:

– Но я пришла сюда не за этим, Самюэль. Я по другому поводу.

– Когда ты делаешь такое лицо, меня охватывает беспокойство! – пошутил он. – Давай присядем и выпьем по стаканчику.

Не давая ей заговорить, он провел ее к стойке и указал на высокий табурет.

– Хочешь шампанского? Или, может, пива?

– Шампанское подойдет.

Он повернулся к ней спиной и открыл холодильник.

– Ты собираешься что-то отпраздновать, дорогая?

Он спросил это каким-то странным и фальшивым голосом. Неужели его так смущало ее присутствие? Может, он догадывается, что она так хочет сказать ему, и не желает этого слушать? Не зная, как ей следует себя повести, она просто смотрела на него, пока он открывал бутылку и наливал шампанское. Она любила его сильные руки, широкие плечи, его внушительную фигуру. В его объятиях она всегда чувствовала себя на своем месте.

– Самюэль, – вздохнула она.

– Ну что? Послушай, не знаю, что ты собираешься мне сказать, но подожди пять минут, дай мне сначала произнести тост.

Он перегнулся к ней через стойку, чтобы чокнуться, затем сразу выпрямился.

– Будь счастлива, – сказал он нежно. – Я…

– Молчи и пей.

Они сделали по нескольку глотков.

– Иди за мной, я покажу тебе другие комнаты!

С немного наигранным энтузиазмом он повел ее к лестнице из светлого дерева. На втором этаже были ванная и гардероб, где стояли шкафы и гладильная доска.

– У Марианны была мания набрасываться на мои рубашки, как только она заходила сюда, – смеясь, сказал он.

– Но это же хорошо.

– Нет, она хотела стать незаменимой, но я и сам могу пользоваться утюгом!

Они спокойно говорили о прошлом, и Паскаль почувствовала, что ее тревога прошла. Она остановилась на пороге комнаты Самюэля. Постель была застлана покрывалом с японскими мотивами; на кресле висела одежда, на ночном столике лежали стопки книг и журналов. Холостяцкая обстановка, без следа женского присутствия, кроме ее черно-белой фотографии, сделанной в день их свадьбы, – он всегда восхищался этим снимком.

– Так ты поставил ее у себя в комнате? Не очень-то мило по отношению к твоим женщинам, – пошутила она.

– Когда я привожу в дом женщину, я кладу тебя в ящик!

Он прошел через комнату, взял фотографию и перевернул ее.

– Я очень сентиментален, как ты знаешь. Ну что ж, ты все уже видела, пойдем вниз, а то шампанское станет теплым.

– Подожди, Самюэль, мне нужно поговорить с тобой. Ее сердце быстро забилось, а она выпалила на одном дыхании:

– Ты, наверное, не поймешь, но я много думала, и моя жизнь не устраивает меня такой, какая она сейчас. Я поняла, что мне не хватает самого важного, то есть…

– Ты хочешь выйти замуж за Лорана? – перебил он ее. – И ты боишься мне сказать об этом?

Она молча смотрела на него.

– Я не стану обвинять тебя в этом, дорогая. Даже твой отец одобряет твой выбор, разве не так? Лоран весь состоит из достоинств, и вы будете счастливы вместе. Я сам не знаю, что мне стукнуло в голову, когда я вас познакомил, мне вовсе не хотелось, чтобы ты влюблялась в другого мужчину! Неудивительно, что он тебе понравился, он создан для того, чтобы соблазнять. И ты сама понимаешь, что он по уши влюблен в тебя, поэтому выходи за него и не сомневайся!

Он говорил все это, опершись спиной о противоположную стену комнаты и глядя на Паскаль с загадочным выражением лица.

– Я не хочу выходить замуж за Лорана, Самюэль. В последний раз, когда мы вместе обедали, я сразу вернулась в Пейроль, и мы больше не виделись.

Он нахмурился.

– Почему?

– Из-за тебя.

– Из-за меня?

– Я… я не хотела оставаться с ним, и он спросил: «Это из-за Самюэля?» Сначала мне это показалось глупым, но, подумав, я поняла, что это правда, что… Мне не хватает тебя, Самюэль.

Ее щеки горели, но она заставила себя выдержать взгляд Самюэля.

– Я тебе нужен? – недоверчиво спросил он.

Он не улыбнулся, не приблизился к ней. Она думала, что стоит ей признаться в своих чувствах, и он тут же заключит ее в свои объятия, но он продолжал стоять, опершись о стену. От их наигранной дружбы не осталось и следа, пока они смотрели друг на друга, стоя по разные стороны кровати. Она вспомнила о том, как они ссорились, о последовавшей взаимной неприязни, которая привела их к разводу.

– Я не должна была бросать тебя, Самюэль. Я долго шла к мысли о том, что поступила неправильно, что никто не сможет заменить мне тебя. Наверное, я слишком поздно говорю об этом, но я люблю только тебя.

На этот раз он подскочил к ней и схватил ее за плечи.

– Ты меня до сих пор любишь? Но ты же все время уверяла меня в обратном, ты…

Она поцеловала его, чтобы заставить замолчать, что сразу вызвало в них страстное желание.

– Ты не пожалеешь об этом, ты уверена? – прошептал он, снимая с нее свитер.

Когда он расстегнул ей бюстгальтер, она всем телом прижалась к нему.

– Я так хочу тебя, Самюэль!

Это было радостное, победное желание, которое она могла выразить, наконец, без всяких преград.

На месте прежних цветочных клумб теперь нежно зеленел газон. Недавно посаженные кусты бересклета, лавра, персика придавали Пейролю более дикий и в то же время более привлекательный вид.

Расположившись на траве в тени кедра, Паскаль и Аврора пили чай со льдом из термоса.

– Адриан обещал устроить нам фейерверк, – вспомнила Паскаль, – думаю, ему это доставит удовольствие.

Отец и брат должны были приехать примерно 10 июля и остаться погостить на неделю.

– Мы везде повесим фонарики, – решила Аврора, – их легко сделать из бумаги и проволоки.

Радостно улыбнувшись, Паскаль снова налила чай в стаканы. Продолжение лета обещало быть хорошим, их отпуск начинался с праздника 14 июля.

– Я возьму всего две недели, в больнице действительно много работы. Жак Медерик будет в отпуске целый месяц. Ему совсем этого не хочется, но так потребовали его дети и внуки. В любом случае, он устал и ему пора отдохнуть.

– Он все больше полагается на тебя!

– Мы с ним хорошо ладим, – сказала Паскаль, – у нас одинаковые взгляды на пневмологию.

– Может, когда-нибудь ты станешь заведующей отделением! Как, например, Надин Клеман!

Это сравнение рассмешило их, и они расхохотались.

– Она в последнее время не так нас тиранит, как раньше, – заметила Аврора, – по-моему, она стареет.

Месяц назад Надин неожиданно позвонила Паскаль и спросила, не может ли она, если нужно, что-нибудь сделать для Юлии. Паскаль вежливо, но твердо отклонила это предложение. Уже ничего не было нужно, Монтаги сделали свой выбор сорок лет назад, и она не позволит никому из них приближаться к своей сводной сестре. Она сама каждую вторую субботу ездила в Кастр и терпеливо пыталась установить с Юлией дружеские отношения.

– Если сегодня ничего не произойдет, завтра я куплю себе тест, – внезапно сказала она.

Аврора приподнялась на локте и посмотрела на нее.

– Ты до сих пор выжидала? На твоем месте я бы не утерпела и проверилась бы еще на прошлой неделе!

– Знаешь, мне когда-то очень сильно хотелось ребенка, и я пережила столько разочарований, что лучше сохранять благоразумие.

– А Самюэль? Ты ему не говорила, что у тебя задержка?

– О нет! Скажу, когда буду уверена.

– Я буду болеть за тебя, – прошептала Аврора с чувством восторга видом. – Если у тебя будет мальчик, я свяжу ему трико!

Паскаль снова рассмеялась и поперхнулась чаем.

– Смотри, кто приехал!

«Ауди» Самюэля подкатила к воротам, и он вышел, сжимая в руке небольшой пакет. Аврора поднялась, чтобы окликнуть его, затем нагнулась к Паскаль.

– Я оставлю вас одних, мне нужно идти готовить пирог с малиной.

Пока Самюэль шел к ней через лужайку, Паскаль приподнялась и села, поджав ноги, радуясь тому, что видит его. Он остановился в двух метрах от нее и с неожиданной серьезностью произнес:

– Дорогая, мне говорили, что дарить букет цветов в Пейроле – неудачная мысль. Поэтому я купил шоколадные конфеты «Грехи дьявола», что, наверное, еще хуже, потому что они, должно быть, растаяли на жаре… Не открывай коробку, ее нужно сразу поставить в холодильник, может, этого дьявола еще удастся спасти.

– Я не понимаю, о чем ты мне рассказываешь, – одарила она его очаровательной улыбкой. – Ты долго простоял на солнце?

– Послушай, обычай говорит, что нельзя делать предложение с пустыми руками…

Он встал на колени и положил пакет у ног Паскаль.

– Я не шучу. Ты выйдешь за меня замуж? Я знаю, что при второй попытке нас не обвенчают в церкви, но мы ведь все-таки сможем организовать небольшой праздник?

Он говорил все это с легкостью, но изменившийся тембр голоса выдавал его волнение. Паскаль не ожидала, что он сделает ей предложение, но очень хотела этого. После того как она снова оказалась в страстных объятиях Самюэля и блаженно засыпала на его плече, ее страхи и сомнения рассеялись. Нужно ли им подписывать брачный договор? Это пригодится в том случае, если у них будет ребенок…