Текст книги "Эволюция потребления. Как спрос формирует предложение с XV века до наших дней"

Часть 1

1
Три культуры потребления

В 1808 году шестидесятилетний историк изумлялся, как же поменялись мода и обычаи со времен его молодости. Салфетки теперь использовались не только во время обеда с особо почетными гостями, но и во время любого приема пищи. Богатые мужчины разгуливали по городу с часами на замысловатых цепочках. Табак – когда-то привычка лишь избранных – стал всеобщей привычкой, а хранить его начали в красивых коробочках. Некоторые новшества появились совсем недавно, и можно даже назвать дату их рождения – например, панорамные окна вошли в моду около десяти лет назад. Другие изменения можно измерить в дюймах: когда-то ширина рукава женской одежды составляла один фут, нынче же было модным носить рукава на шесть дюймов шире. Ну а последним криком моды стала юбка в сто складок «совершенно нового стиля», сшитая из флера, создающего ощущение «невероятной воздушности». Изменения касались не только высшего общества. Простые люди также носили «новую и чудную одежду», например съемный воротник, способный вдохнуть новую жизнь в вышедшее из моды пальто. Еще одна новинка – льняная рубашка с коротким рукавом, идеально подходящая для лета и, как замечает хроникер, особенно популярная среди полных людей. «Легкомысленные слуги» одеты в черные шелковые штаны, отделанные двойной строчкой. И в завершение: пожалуй, главным трендом последних лет стало превращение животных в маленьких модников[28]28
  Antonia Finnane, «Yangzhou’s «Mondernity»: Fashion and Consumption in the Early Nineteenth Century», Positions: East Asia Cultures Critique 11, no. 2, 2003: 395–425. Я благодарен Антонии Финнане за дискуссию. Мы также могли бы начать с рассказа об изобилии магазинов, моды и новинок в Японии конца XVII века: Ihara Saikaku, The Japanese Family Storehouse, or the Millionaires’ Gospel Modern-ized, trans. G. W. Sargent (Cambridge, 1688/1959).


[Закрыть].

О своих наблюдениях наш историк писал вовсе не в Париже или Лондоне, а в Янчжоу, процветающем китайском городе на нижнем берегу реки Янцзы, расположенном примерно в 200 километрах от Шанхая. В своих записях, опубликованных в 1808 году, поэт Лин Сумен описал стремительно меняющийся мир товаров, который спустя два века станут считать отличительной чертой современного Запада. Конечно, то, что было модным на улицах Янчжоу, не было в точности таким же модным в каком-нибудь салоне Парижа или в городском парке Лондона. Лин, к примеру, описывает популярные в его время и не виданные в Европе «ботинки-бабочки» с большими сатиновыми бабочками на каблуке и на носу ботинка, а внутри – со стельками из английской шерсти или шелком из Нинбо, а также модных домашних питомцев: куриц из Кантона и крыс с «Запада». И все же стоит нам лишь заменить разные виды бабочек на разнообразные формы пряжек английских ботинок, нефритовые шкатулки для табака на серебряные табакерки, «западных» крыс на экзотических попугаев и золотых рыбок, да добавить к этому хор европейцев, жалующихся на то, что слуги копируют одежду господ, – и вот разница между двумя частями света уже не так бросается в глаза.

Исследователи потребления чаще всего связывают возникновение этого феномена исключительно с западным миром. Мы привыкли слышать, что Запад был не только колыбелью современности, но и местом, где зародилось общество потребления. Несмотря на всю разницу в своих взглядах, влиятельные историки Фернанд Бродель и Нил МакКендрик оба видели в моде сердце западного капитализма, ту силу, которая стоит за устойчивым развитием, желанием покупать и инновациями. Они были уверены, что во Франции и Великобритании XVIII века уже существовала мода, значит, именно там и берет свое начало современность. А вот в Китае, по их мнению, моды не было. МакКендрик датировал рождение общества потребителей третьей четвертью XVIII века и родиной его назвал Великобританию[29]29
  Neil McKendrick et al, The Birth of a Consumer Society; Бродель назвал главу о недостатке моды в Китае «Когда общество стоит на месте» в: Civilization and Capitalism, 15th‐18th Century, I, 312.


[Закрыть].

Но действительно ли общество потребления родилось в XVIII веке в Великобритании? Разумеется, исследователи собрали неоспоримые доказательства увеличения объема товаров в Великобритании и ее американских колониях в XVIII веке. Однако их коллеги, специализирующиеся на более ранних европейских периодах, были не очень-то довольны тем фактом, что их предметы изучения рассматриваются как нечто статичное, дефектное, чуть ли не всего лишь в качестве «традиционной» предыстории главной драмы – рождения современности в Великобритании Георгианской эпохи. Гонка между историками начала набирать обороты после того, как один за другим они решили провозгласить «потребительскую революцию» в том периоде, которым занимаются. Исследователи эпохи Стюартов объявили, что рождение потребления произошло в Англии XVII века, исследователи Ренессанса нашли его первые признаки во Флоренции и Венеции XV века, а специалисты по Средневековью углядели его в том, что представители этого периода любили есть говядину, пить эль и играть в карты. Между тем ученые из Китая добавили, что во время правления династии Мин (1368–1644) также существовал культ вещей, поэтому этот период заслуживает того, чтобы быть отнесенным к «раннему Новому времени»[30]30
  Joan Thirsk, Economic Policy and Projects: The Development of a Consumer Society in Early Modern England (Oxford, 1978); Chandra Mukerji, From Graven Images: Patterns of Modern Material-ism (New York, 1983); John Goldthwaite, «The Empire of Things: Consumer Demand in Renaissance Italy», из: Patronage, Art and Society in Renaissance Italy, eds. Francis Kent & Patricia Simons (Oxford, 1987); Lisa Jardine, Worldly Goods: A New History of the Renaissance (London, 1997); Craig Clunas, Superfluous Things: Material Culture and Social Status in Early Modern China (Chicago, 1991); Christopher Dyer, An Age of Transition? Economy and Society in England in the Later Middle Ages (Oxford, 2005); а также Maryanne Kowaleski, «The Consumer Economy», из: Rosemary Horrox & W. M. Ormrod, A Social History of England, 1200–1500 (Cambridge, 2006), 238—59.


[Закрыть].

Метафора о рождении заставляет нас задуматься о важности, которую историки приписывают нахождению начала, и той ограниченности взгляда, к которой подобный подход может привести. Фокус на поиске страны, в которой зародилось общество потребления, отвлекает историков от сравнения культур и превращает прошлое всего лишь в прародителя настоящего, в этап на пути к сегодняшнему обществу одноразового потребления. Поэтому иногда сложно понять, в чем была особенность использования вещей в ранние периоды истории. В двух следующих главах мы предпримем попытку более полно изобразить эволюцию распространения вещей по миру между 1500 и 1800 годами, проведем параллели и увидим неоспоримые различия. Не существовало какой-либо единой культуры потребления Нового времени. И в Италии эпохи Ренессанса, и в Китае позднего периода эпохи Мин (1520-е—1644-й), и в Нидерландах, и в Великобритании в XVII и XVIII столетиях наблюдался заметный рост имущества у граждан. Везде имелись магазины, везде существовали понятия хорошего и дурного вкуса. Все эти общества активно развивались, но каждое по-своему. Направление, которое выбирал поток товаров, зависело отчасти от правительств и рынков, доходов и цен, уровня урбанизации и социальной структуры. Однако, я надеюсь, на страницах двух последующих глав я смогу показать вам, что главным фактором, влияющим на потребление в этих обществах, было отношение людей к вещам, что именно оно превращало одних в более активных потребителей по сравнению с другими.

Одним из достижений трех столетий между 1500 и 1800 годами стало то, что к миру товаров приобщились далекие континенты. Конечно, межрегиональная торговля процветала и в более ранние периоды: Великий шелковый путь соединял Азию со Средиземноморьем начиная с 200 г. до н. э; к 800 г. н. э. страны Индийского океана представляли собой динамичную, развитую зону торговли. Этот ранний период очень часто ассоциируется у историков с перцем и пряностями, изысканным шелком и другими дорогими товарами. Сейчас понятно, что уже тогда сахар, финики, ткань и различные оптовые товары, такие как древесина, составляли значительную часть торгового оборота. К началу XII века гладкоокрашенным и набивным ситцем из Индии торговали уже в Каире и Восточной Африке[31]31
  Ruth Barnes, Indian Block-printed Textiles in Egypt: The Newberry Collection in the Ashmolean Museum (Oxford, 1997).


[Закрыть]. Венеция, Флоренция и Генуя служили мостиками между Европой и миром Востока – именно в эти города восточные торговцы привозили шелк и турецкие ковры, а увозили из них европейские металлы и меха. Главное изменение, произошедшее после 1500 года, заключалось не только в том, что были открыты Северная и Южная Америки, но и в том, что все эти торговые зоны были объединены в по-настоящему глобальную сеть. Бо́льшая часть торговли осуществлялась по-прежнему на региональных рынках, однако теперь она получала «инъекции» товаров из других уголков мира. Чай, фарфор и даже сахар отправлялись из Китая в Европу, Америку и Японию[32]32
  В первой половине XVII века китайский сахар (сахарная пудра и кандированный сахар) всё чаще отправлялся в Европу, так как из-за конфликта между нидерландцами и португальцами возникли проблемы с поставками из Бразилии; в 1637 году свыше 4 миллионов фунтов китайского сахара было доставлено в Европу. Поставки в Амстердам прекратились в 1660-х, когда связь с Бразилией восстановилась, однако они продолжились в Персию и Японию. См. Sucheta Mazumdar, Sugar and Society in China: Peasants, Technology, and the World Market (Cambridge, MA, 1998), 83—7.


[Закрыть]. Американский табак, индейка, кукуруза и батат отправлялись в Китай, а хлопчатобумажный текстиль из Гуджарата и с Коромандельского берега находил своих покупателей не только на привычных рынках в Японии и Восточной Азии, но и в Европе, а также в ее колониях за Атлантическим океаном.

Торговля и потребление – это, конечно, не одно и то же. Торговля представляет собой обмен товарами. Потребление является приобретением людьми товаров и последующее их использование. И все же первое является главным двигателем второго, а поэтому и важным аспектом нашего исследования. В течение трех столетий – с 1500 по 1800 год – международная торговля росла с беспрецедентной скоростью, в среднем на 1 % в год[33]33
  1,3 % в год в XVI веке, 0,7 % в XVII веке и 1,3 % в XVIII веке, по данным: K. H. O’Rourke & J. G. Williamson, «After Columbus: Explaining the Global Trade Boom: 1500–1800», Journal of Economic History 62, 2002: 417—56. Для деталей см.: Ronald Findlay & Kevin H. O’Rourke, Power and Plenty: Trade, War and the World Economy in the Second Millenium (Princeton, NJ, 2007), главы 4–5.


[Закрыть]. В 1800 году по мировому океану транспортировали в 23 раза больше товаров, чем три столетия назад. Эти параметры роста особенно впечатляют, если задуматься о том, что они были характерны для периода, предшествующего Промышленной революции, для мира, который еще не знал о крупном, устойчивом экономическом росте. По некоторым оценкам, в течение этих трех столетий ВВП и Европы, и Китая рос не более чем на 0,4 % в год, да и рост этот был обусловлен прежде всего увеличением численности населения. Если пересчитать ВВП на одного человека, то в Европе этот показатель упадет до 0,1 %, а в Китае до 0 % в год[34]34
  Angus Maddison, The World Economy: Historical Statistics (Paris, 2003), 260—3.


[Закрыть]. При таких низких значениях ВВП рост торговли действительно мог привести к колоссальным изменениям. Появился более широкий ассортимент товаров, кроме того, люди увидели товары, о которых ранее не имели никакого представления, например, набивной ситец из Индии и какао из Нового Света. Расширялись торговые связи, что, в свою очередь, способствовало развитию специализации и разделения труда. Вместо того чтобы есть фрукты и овощи, выращенные собственными силами – как большинство крестьян в период Средневековья, – все больше и больше людей продавали и покупали продукты на рынке. Однако рост торговли не привел к полной трансформации. Даже в передовых европейских странах многие домохозяйки продолжали шить и вязать по крайней мере некоторую одежду для членов семьи, а передавали ее из поколения в поколение вплоть до начала XX века. Кое-где некоторые крестьяне все так же питались продуктами, выращенными в собственном огороде. Однако увеличение числа торговых связей все-таки привело к изменению баланса потребления, его ориентированности и объема. Выбор и покупка товаров на рынке становились нормой, а домашнее производство и дары постепенно уходили в прошлое. В этом смысле торговля и потребление шли рука об руку.

В XVI и XVII веках торговый поток двигался главным образом с Востока на Запад. В отличие от Испании и Англии, империя Мин не являлась мировой державой. Запрет морской торговли действовал на протяжении почти всего времени правления этой династии. Официальный «морской запрет» был введен в 1371 году с целью борьбы с пиратством и контрабандой, а отменен лишь в 1567 году. Семь крупномасштабных морских экспедиций под предводительством евнуха Чжэн Хэ в 1405–1433 годах, учрежденных императором Чжу Ди, были скорее исключением, нежели правилом, и последующие императоры отказались от проведения активной политики расширения торговых связей с соседними регионами. Тем не менее купцы продолжали находить неофициальные и нелегальные пути для торговли. Так как иностранные торговцы официально могли попасть на территорию империи только в качестве членов дипломатической миссии, очень часто, прикрываясь подношением даров китайскому двору, подобные представительства эффективно выступали в качестве торговых делегаций. Что касается контрабанды, то тут все происходило в куда больших масштабах. В середине XVI века пират Ванг Жи имел в своем распоряжении несколько сотен кораблей и 100 000 человек[35]35
  John E. Wills, «Maritime China from Wang Chih to Shih Lang: Themes in Peripheral History», в: From Ming to Ch’ing: Conquest, Reign and Continuity in Seventeenth-century China, eds. Jonathan Spence & John Wills (New Haven, CT, 1979), 201—28.


[Закрыть]. Многие китайские купцы обходили «морской запрет», просто селясь на островах у южно-восточного побережья Китая. Торговля текстилем осуществлялась главным образом через государство Рюкю (сегодня это префектура Окинава). Первыми европейскими купцами, основавшими торговое поселение, были португальцы: в 1557 году они высадились именно на южном побережье в Макао. Спустя несколько лет, в 1573 году, испанские галеоны начали прибывать в Манилу на Филиппинских островах. В 1609 году Антонио де Морга, президент аудиенции Кастильской Короны в Восточной Индии, составил список китайских товаров, которые были доставлены туда на джонках для торговли с испанцами. Некоторые являлись настоящими предметами роскоши – изделия из слоновой кости, бархат, расшитый золотом, жемчуга и рубины, перец и пряности. На продажу были, однако, выставлены и товары рангом чуть ниже:

«белая хлопчатобумажная ткань разного вида и качества для различных целей… много изголовий для кровати, занавесок, одеял, бархатные гобелены; …скатерти, подушки, ковры… медные котлы… маленькие шкатулки и несессеры для письменных принадлежностей; кровати, столы, стулья, позолоченные скамьи с разными узорами и рисунками; …бесчисленные безделушки и недорогие украшения, которые так любит испанский народ; а также все виды посуды; …всевозможные бусы… и другие диковины, каждую из которых я не берусь перечислять в отдельности, ибо, решив сделать так, я бы никогда не закончил писать этот список, да и бумаги бы мне не хватило»[36]36
  Antonio de Morga, Sucesos de las Islas Filipinas (1609) [History of the Philippine Islands], цитата со с. 405—8, available at: http://www. gutenberg.org/dirs/etext04/8phip10.txt.


[Закрыть].

Международный рынок наполнялся все бо́льшим и бо́льшим количеством вещей. Все же до середины XVIII столетия сделки были неравноценными. Европейцы платили Китаю не товарами, а главным образом серебром, которое добывали в Новом Свете. Именно серебро можно считать ключевым двигателем роста рынков, ведь оно «смазывало» механизм торговли и монетизировало общество, предоставляя ему больше возможностей для покупки и продажи товаров. Китай крайне нуждался в серебре. Серебряных рудников в империи насчитывалось немного, в то время как запросы императорского двора, для которого серебро являлось главным источником жизненной силы, казались безграничными. Китайские купцы с жадностью набрасывались на серебро, которое иноземные торговцы привозили им в обмен на китайский фарфор и текстиль. До 1520-х годов бо́льшая часть серебра поставлялась из рудников в Центральной Европе и Японии. В следующем столетии источником драгоценных слитков стала Новая Испания. Испанские чиновники того времени настолько погрязли в коррупции, что сейчас не представляется возможным узнать, насколько истинное количество вывезенного серебра отличается от официальной цифры, зафиксированной в документах. Тем не менее неоспоримым фактом является то, что галеоны ломились от тяжести, отправляясь из Акапулько в Новом Свете в Севилью в Старом, а далее в Амстердам и Лондон, где Голландская и Британская Ост-Индские компании грузили прибывший товар на свои корабли, чтобы заплатить им в Азии за пряности, фарфор, шелк и ситец. В начале XVII века по меньшей мере 60 000 кг испанского серебра привозилось в Китай ежегодно. В 1602 году один из чиновников в Акапулько официально сообщил испанскому императору, что в Манилу за все время было отправлено 345 000 кг серебра[37]37
  William Atwell, «Ming China and the Emerging World Economy» в: Denis Twitchett & Frederick W. Mote, eds., Cambridge History of China, Vol 8: The Ming Dynasty, 1368—44, Part 2 (Cambridge, 1998), 388—92.


[Закрыть]. И все же даже тогда Китай не был полностью закрытой страной. В классическом романе китайской литературы «Сон в красном тереме» (1791) встречаются и европейские часы, и ткани, а также вина и собаки породы далматин, привезенные из западных стран[38]38
  W. L. Idema, «Cannon, Clocks and Clever Monkeys», в: Development and Decline of Fukien Province in the 17th and 18th Centuries, ed. Eduard B. Vermeer (Leiden, 1990).


[Закрыть].

Тем не менее история международной торговли – вовсе не простая история успеха. Торговые войны, пираты, коварные океаны мешали передвижению товаров. В 1498 году первый корабль Васко де Гамы бросил якорь в Кожикоде, на Малаборском побережье юго-западной части Индии. Спустя два столетия одна из крупнейших европейских торговых компаний в Ост-Индии – Голландская Ост-Индская компания (нидерл. Verenigde Oostindische Compagnie, сокр. VOC) – имела лишь две сотни кораблей. Вплоть до 1700 года все европейские корабли вместе взятые ежегодно привозили из Азии до 23 000 тонн товаров в год – сегодня такое количество уместилось бы на двух контейнерных суднах. В начале XVIII века VOC отправляла в Азию не более 30–40 кораблей в год. Однако корабли становились все больше и возвращались все с бо́льшим грузом. Скажем, в 1680-е годы корабли компании в среднем привозили из Азии в Европу 9800 тонн товаров в год, а уже в 1700-е количество привезенных товаров увеличилось более чем в два раза (22 000 тонн)[39]39
  Jan De Vries & M. van der Woude, The First Modern Economy: Success, Failure and Perse-verance of the Dutch Economy, 1500–1815 (Cambridge, 1997), 437, таблица 10.4; F. S. Gaastra & J. R. Bruijn, «The Dutch East India Company», из: J. R. Bruijn & F. S. Gaastra, Ships, Sailors and Spices: East India Companies and Their Shipping in the 16th, 17th and 18th Centuries (Amsterdam, 1993), таблица 7.2, 182.


[Закрыть]. Все больше кораблей бороздили Балтийское и Средиземное моря, и о важности этого факта нельзя забывать. В XVII веке голландцы контролировали торговлю сельдью: бо́льшую часть рыбы ловили в Северном море и затем экспортировали, предварительно засолив, в земли Балтики и Германии. Проводить прямые сравнения между торговлей внутри Европы и торговлей между Европой и Азией опасно, ведь сами перевозки, груз, ценность и качество товаров радикально отличались друг от друга. Чтобы доплыть из Амстердама до Голландской Ост-Индии, надо было преодолеть 13 500 морских миль, в то время как от Амстердама до Копенгагена путь составлял 641 морскую милю. Прибыль с тонны перца или фарфора в разы превышала прибыль с тонны сельди. При этом внешняя торговля значительно проигрывала внутренней по показателям веса и объема: доля Голландской Ост-Индской компании от общего количества торговых операций Голландии никогда не превышала одной четвертой. Тем не менее высокая цена товаров придавала торговле с Азией существенную значимость. По некоторым оценкам, к середине XVIII века годовой доход компании составлял 20 млн гульденов – это больше, чем любой доход голландцев от торговли с Балтикой[40]40
  De Vries & Woude, First Modern Economy, 457—8.


[Закрыть].

С конца XVII века торговля начала смещаться в сторону земель, расположенных по другую сторону от Атлантического океана, и ярче всего это изменение отразилось на английской экономике. В 1630-х годах Англия поставляла в остальные страны Европы главным образом шерстяные вещи. К 1700 году их место было занято экзотическими товарами из Нового Света: сахаром, табаком, чуть в меньшей степени кофе[41]41
  Ralph Davis, English Overseas Trade, 1500–1700 (London, 1973).


[Закрыть]. Однако новый мир за океаном не только поставлял дешевые диковинки, собранные с полей рабами. Он, в отличие от Китая и Испанской монархии, предоставил Европе быстро растущую потребительскую базу. Летом 1647 года Ричард Лигон прибыл в Барбадос из Англии на корабле под названием «Ахиллес», загруженном 350 тоннами товаров. К концу своего трехлетнего пребывания на острове он отметил товары, которые пользовались здесь спросом. К берегам Барбадоса ежегодно причаливали сотни кораблей. Они привозили не только «слуг и рабов», но и «все виды одежды, как из льна, так и из шерсти; лекарства, шляпы, обувь, перчатки, мечи, ножи, замки, ключи и так далее. Всевозможные виды продовольственных товаров, которые способны не испортиться за такое долгое морское путешествие. Оливки, каперсы, анчоусы, соленая рыба и мясо, маринованные ставриды и сельди, вино всех сортов и прекрасное пиво из самой Англии»[42]42
  Richard Ligon, A True & Exact History of the Island of Barbados (London, 1657), 40.


[Закрыть]. И это было лишь скромным началом. Когда Лигон пересек Атлантический океан, в Вест-Индии и североамериканских колониях проживало едва ли больше 100 000 английских переселенцев. К тому моменту, когда американские патриоты провозгласили в 1776 году свою независимость, их численность приближалась уже к 3 миллионам. Настоящий бум в торговле произошел в течение десятилетий, последовавших после 1700 года. В тот год Англия экспортировала в Вест-Индию товаров на сумму £205 000. Спустя 70 лет доход от экспортированных товаров составлял уже £1,2 млн. За этот период еще больше вырос экспорт товаров в Северную Америку – с £256 000 до £2,5 млн особенно увеличился ввоз товаров из металла и изделий из шерсти. На протяжении всего XVIII века американские колонии, Вест-Индия и Западная Африка постепенно превращались в важную часть внутреннего рынка Великобритании, а к концу столетия на эти регионы приходилась уже третья часть британского экспорта. Для сравнения: в 1700 году туда отправлялась всего лишь десятая часть товаров[43]43
  Phyllis Deane & William Alan Cole, British Economic Growth, 1688–1959 (Cambridge, 1962), 87; а также Ralph Davis, «English Foreign Trade, 1700—74», Economic History Review (2nd series) XV, 1962: 285–303.


[Закрыть].

Эта новая эра в международной торговле оказала значительное влияние на нашу жизнь. Что и говорить: один-единственный завод уже может послужить причиной преобразований в экономике и обществе. Когда в XVII веке из Америки в Китай завезли питательный сладкий картофель, приносящий богатый урожай, миллионы крестьян переключились с выращивания риса на выращивание шелковицы для производства шелка, который можно было дорого продать и затем на выручку купить другие товары. (Сладкий картофель ели жареным и вареным, сушеным и консервированным, делали из него муку для макарон и даже вино[44]44
  Чтобы понять важность этого «чудо-продукта», см.: Sucheta Mazumdar, «China and the Global Atlantic: Sugar from the Age of Columbus to Pepsi—Coke and Ethanol», Food and Food-ways 16, no. 2, 2008: 135—47.


[Закрыть]). Американская кукуруза тоже способствовала освобождению земли и развязала руки китайским крестьянам, позволив им сосредоточиться на экспортных товарах вроде чая и сахарного тростника, вместо того чтобы выращивать рис для собственного потребления. Были те, кто выигрывал от подобного расклада, были и те, кому приходилось несладко. Когда голландцы ввели контроль за ценами на зерновые культуры, Индонезия и Малайзия резко превратились из процветающих стран, где крестьяне продавали сахар, перец и гвоздику, чтобы покупать себе одежду и другие товары, в бедные, а жителям снова пришлось заниматься сельскохозяйственным производством для собственных нужд. В Америке пристрастие европейцев к сахару породило организованную форму капитализма, основанную на рабстве и разведении монокультуры. Это была самая крайняя форма товаризации. Жадность жителей с одного континента привела к порабощению миллионов людей и превращению их в товар на другом континенте. Какое влияние западные империи оказали на культуру потребления и наоборот, мы внимательно рассмотрим чуть позже. А сейчас нам необходимо выяснить, почему же так сильно вырос спрос на товары.