Текст книги "Метафизические рассуждения"

25. На третий довод некоторые отвечают, что в метафизике нужно различать два аспекта. В одном аспекте она представляет собой частную науку, и с этой стороны они отрицают, что метафизика рассматривает материальные сущие как таковые. В другом аспекте метафизика предстает как всеобщее искусство и предпосылается прочим наукам или искусствам. В самом деле, эту роль приписывает ей Аристотель в указанном введении к «Метафизике», а также в книге I «Второй аналитики», гл. 17, текст 23[357]357
  Аристотель, Метафизика, I, 1, 981 a 30 ss.; 981 b 13 ss.; Вторая аналитика, I, 9 [а не 17], 76 a 16–23 (текст editio Iuntina: vol. I. 2a, fol. 152^v E).


[Закрыть], где под наукой, господствующей надо всеми прочими, он разумеет метафизику, по убеждению всех комментаторов. И с этой стороны, говорят они, метафизика познает материальные вещи как таковые; более того, она познает и саму материю – постольку, поскольку она есть чисто пассивная потенция. Если же возразить, что наука не может выйти за рамки своего объекта, они ответят тем же различением: мол, это верно в отношении науки, взятой в качестве частной науки, но не в отношении всеобщего искусства.

Тем не менее, эта дистинкция и этот ответ требуют более подробного разъяснения. Ибо два названных аспекта различаются в навыке метафизики [in habitu metaphysicae] не из природы вещи [ex natura rei], как если бы они были двумя ее частями, различными в самой действительности, а только в усмотрении и в отграничительной абстракции, производимой посредством наших неадекватных понятий. В самом деле, именно из-за предельной абстрактности и универсальности объекта метафизики она называется всеобщей наукой, передающей универсальные первоначала и поэтому способной служить основанием прочих наук. А это значит, что она может выполнять две свои функции никак не порознь и не своими разными частями (если можно так выразиться), а только одновременно. Из того, что она совершенным образом исследует свой собственный предмет, проистекает все то совершенство, которым она отличается перед прочими науками, и вся та польза, которую она может им принести. Стало быть, указанное различение производится только сообразно нашему разуму.

Итак, невозможно, чтобы метафизика вышла за рамки формального основания собственного объекта – ни с первой, ни со второй стороны. Это подтверждается тем, что если метафизика, именуемая универсальной наукой, выйдет за рамки собственного типа абстракции и обратится к материальным вещам как таковым, она нигде не встретит ни конца, ни границы, но будет нисходить к объектам всех прочих наук сообразно всем их характеристикам и впадет, таким образом, во все те несуразности, которые мы приводили в опровержение других мнений. Вывод очевиден: во-первых, из того, что, если нельзя указать такую границу, исходя из формального основания объекта, то ее вообще нельзя указать; во-вторых, из того, что, если метафизик придет к рассмотрению собственного объекта философии – например, к его конституированию, – он придет также к рассмотрению объектов всех прочих наук, и в самой философии придется рассматривать все виды природных сущих. Причем если философий несколько, то ей придется различать их объекты; а если философия одна, ей придется объяснять, каким образом из стольких вещей образуется ее единый объект.

26. Итак, я полагаю, что метафизика, во-первых, ни с какой стороны не выходит за рамки формального основания своего объекта в собственном смысле и не касается материального, кроме как в некоторой связи с принятой в ней абстракцией; и, во-вторых, что она не является универсальной и полезной для других наук, кроме как благодаря тому, что исчерпывающим и совершенным образом исследует свой предмет.

Чтобы показать это с большей ясностью, я утверждаю, во-первых, что метафизика рассматривает понятие материальной субстанции и прочие формальные смыслы, которые нельзя обнаружить вне материи, лишь постольку, поскольку их непосредственное познание необходимо для общих разделений сущего на десять высших родов и для прочих подобных процедур, вплоть до предписания другим наукам их собственных предметов. В самом деле, эта роль принадлежит именно метафизике, как явствует из книг VI, VII и VIII «Метафизики»[358]358
  См. напр., Аристотель, Метафизика, VI, 1, 1026 a 33 ss.; VII, 3, 1028 b 37 ss.; VIII, 4, 1044 a 15 ss. и в др. местах.


[Закрыть]; да и само собой очевидно, что никакая другая наука не способна ее исполнить. Далее, без таких разделений метафизика не способна точно познавать свой предмет: ни с точки зрения обще го понятия сущего, которое, будучи аналогическим, не может быть познано достаточно отчетливо, если не различаются определяющие его модусы; ни с точки зрения тех реальных и особых характеристик, которые подлежат непосредственному и точному метафизическому созерцанию. Потому что метафизика способна в совершенстве постигать эти характеристики лишь после того, как отделит и отличит их от прочих.

27. Во-вторых я утверждаю: коль скоро исследуемые метафизикой всеобщие понятия трансцендентальны, так что они входят в частные понятия сущих, отсюда проистекает то следствие, что, когда метафизик затрагивает различные уровни включающих в себя материю сущих, чтобы отличить от них иные уровни сущего, прямо и непосредственно подлежащие его рассмотрению, он абстрактным образом созерцает в них атрибуты и свойства, которые являются общими для отвлеченных от материи сущих, и в то же время, с соответствующими уточнениями, подобают материальным сущим как таковым. Например, метафизик разделяет метафизическую субстанцию на материальную и нематериальную либо для того, чтобы подвергнуть рассмотрению собственный формальный смысл нематериальной субстанции, либо потому, что дело науки – некоторым образом исследовать собственные части своего предмета, как сказано в книге I «Второй аналитики», гл. 23[359]359
  Аристотель, Вторая аналитика, I, 23, 40 b 23 ss. (речь идет о доказательстве, которое, отправляясь от некоторой гипотезы, заключается в доведении ее до абсурда).


[Закрыть]. Когда же такое разделение произведено, метафизик прямо и непосредственно рассматривает нематериальную субстанцию, исследуя все, что может быть познано относительно нее; материальную же субстанцию он рассматривает не так, а лишь постольку, поскольку это необходимо для ее отличения от нематериальной субстанции и для познания в ней всех тех метафизических предикатов, которые подобают ей именно как материальной субстанции. Например, он исследует ее составленность из акта и потенции, и каков модус этого соединения, и что представляет собой всякое само по себе единое сущее, и прочие подобные характеристики.

28. В-третьих, отвечу в форме аргумента: метафизика потому не рассматривает все сущие в частности, что она не выходит за рамки надлежащей абстракции ее объекта; зато она рассматривает некоторые родовые уровни сущего, которые соприкасаются с материей. При этом она не покидает принятого в ней способа абстракции. Это происходит либо благодаря тому, что она отвлекает сами эти уровни от материи, как от субъекта движения и ощущения, и созерцает их только с точки зрения общих характеристик акта, или формы, и потенции, и т. д.; либо благодаря тому, что она лишь косвенно, с позиций своей собственной абстракции, затрагивает их формальные смыслы как таковые, – иначе говоря, проясняет, каким образом в них обнаруживаются общие и трансцендентальные предикаты, и каким образом отличаются от них прочие уровни, или роды сущего, которые поистине, сообразно самой действительности, абстрагируются от любой материи. Именно это имеет в виду Аристотель, когда говорит в книге IV «Метафизики», текст 5: «Дело философа – созерцать общее. Ведь если не философ, то кто будет разбирать, одно ли и то же – Сократ и сидящий Сократ, и может ли одна вещь иметь лишь одно, что ей противоречит»[360]360
  Аристотель, Метафизика, IV, 2, 1004 a 34–1004 b 4 (текст editio Iuntina: fol. 69^v G – H).


[Закрыть], и т. д. Философию же Аристотель называет по способу антономасии метафизикой и говорит, что на нее возложена задача рассматривать многообразие вещей вообще, ибо тождественное и иное суть атрибуты сущего. И он поясняет это на приведенном выше примере индивида – быть может, несколько смутно, потому что наука не нисходит до индивидов, как явствует из книги I «Второй аналитики», гл. 7, и книги III «Метафизики», гл. 13[361]361
  Аристотель, Вторая аналитика, I, 8 [а не 7], 75 b 21 ss.; Метафизика, VII [а не VIII], 13, 1038 b 10 ss. (см. также VII, 15, 1039 b 28 ss.).


[Закрыть].

29. Четвертый довод поистине труден, ибо касается сложного вопроса о единстве науки и о том, в чем оно состоит. Этот вопрос нельзя рассмотреть здесь со всей скрупулезностью, но мы коротко затронем его в следующем разделе.

1. Метафизика – подлинная наука в собственном смысле. Определение метафизики. – После того как мы разъяснили, что является предметом метафизики, нетрудно раскрыть ее сущностную природу. А так как сущность и единство вещи либо тождественны, либо внутренне связаны между собой, одновременно надлежит показать единство метафизики. Речь идет главным образом о видовом единстве, потому что относительно численного единства вопроса не возникает: очевидно, что в разных субъектах эта наука умножается по числу, как и прочие акциденции. Однако в одном и том же субъекте она, несомненно, не умножается в отношении одного и того же. А вот различается ли она и, следовательно, может ли умножаться в одном и том же субъекте в отношении разных вещей, – это зависит от заданного выше вопроса о ее видовом, или сущностном, единстве. Поскольку это единство подобающим образом выражается через род и видовое отличие – ибо вид состоит из рода и видового отличия, – постольку мы принимаем, как нечто достоверное и самоочевидное, что метафизика является подлинной наукой в собственном смысле. Этому учит Аристотель в начале Метафизики и во множестве других мест, и это же явствует из определения науки, которое мы находим в первой книге «Второй аналитики» и в шестой книге «Никомаховой этики»[362]362
  См., напр., Аристотель, Метафизика, I, 981 b 25–982 a 3; Вторая аналитика I, 2. 71 b 15–25; Никомахова этика VI, 3, 1139 b 14–35.


[Закрыть]. А именно: наука, если она совершенна и априорна, есть знание, или навык, доставляющий достоверное и очевидное знание необходимых вещей через их собственные начала и причины. Все это обнаруживается в учении метафизики, если рассматривать ее с точки зрения предмета; и поэтому нет сомнения в том, что сама по себе она является наукой, хотя, быть может, в нас она не всегда или не во всем достигает статуса и совершенства науки.

Итак, метафизика принадлежит к роду науки. Более того, из сказанного нетрудно сделать тот вывод, что она принадлежит к роду умозрительной науки, согласно Аристотелю, кн. 1 «Метафизики», гл. 2, и кн. 2, гл. 1[363]363
  См. Аристотель, Метафизика, I, 2, 982 a 30–982 b 4, 982 b 19–28; II, 1, 993 b 19–24.


[Закрыть], ибо исследует предельно умозрительные вещи, не предназначенные для практического применения (о чем мы будем говорить ниже, при рассмотрении атрибутов метафизики). Далее, из сказанного следует, что эта наука по своей сути отлична от прочих умозрительных и реальных наук – философии и математики; также следует, что она, как таковая, обладает определенным единством благодаря своему предмету, который мы разъяснили. С этой точки зрения ей можно дать следующее определение: метафизика есть наука, исследующая сущее как таковое, или поскольку оно отвлечено от материи по бытию.

2. Является ли метафизика единой по роду или по виду. – Трудность, которую нам теперь остается разрешить, заключается в том, считать ли это единство родовым или видовым. Иначе говоря, нужно ли считать промежуточным то отличие, которое выводится из отношения метафизики к описанному адекватному объекту, то есть можно ли указать еще на другие, подчиненные ему, видовые отличия, или же это единство является неделимым и последним. В самом деле, многие придерживаются первого мнения. В первую очередь оно может быть обосновано тем, что в конституированном нами объекте присутствуют разные типы абстракции. Во-первых, это двойная абстракция от материи по бытию: либо необходимая, либо только допускающая[364]364
  Допускающая (permissiva) абстракция означает, что данный вид сущего отвлекается от материи только мысленно, а в действительности может существовать и в материи.


[Закрыть], которая достаточна для того, чтобы научный объект как таковой, а следовательно, и сама наука варьировались по виду. Во-вторых, если говорить о вещах, с необходимостью существующих вне материи, то абстрактность Бога, который всецело есть чистый акт и отвлечен от любой, даже метафизической, составленности, представляется по меньшей мере резко отличной от абстрактности прочих отделенных умов, которые хотя и не имеют материи, однако являются составными, и которым подобают совсем иные атрибуты.

Таким образом, в общем единстве метафизики можно было бы выделить по меньшей мере три разных по виду науки: одна исследует сущее как таковое и в лучшем случае нисходит к общим понятиям субстанции и акциденции, а также к девяти акцидентальным родам; вторая рассматривает тварные отделенные умы, третья же – только Бога. Ведь если в Нем одном заключается естественное блаженство, то, видимо, должна быть такая естественная наука, которая по своей конечной специфической природе была бы обращена только к Богу. Найдутся, вероятно, и те, кто расчленит эту науку на большее число частей, сообразно различию степеней абстракции среди самих общих начал сущего как такового, или субстанции как таковой, и т. д.

3. Далее, приводят следующие аргументы: наука метафизики едина главным образом в отношении навыка суждения, который порождается в разуме актами этой науки. В самом деле, умопостигаемые образы, которыми оперирует эта наука, несомненно, множественны и никоим образом не существуют в единственном числе; точно так же и акты этой науки будут многообразными и множественными, различаясь не только по числу, но и по виду. Усомнится ли кто-нибудь, что акт суждения о том, что всякое сущее едино или что единство представляет собой атрибут сущего, отличен от акта, которым мы судим о бессмертии отделенных умов или о чем-либо подобном? Следовательно, если в метафизике и может быть обнаружено некое видовое единство, то лишь в отношении навыка суждения. Но и в нем оно не может быть обнаружено; следовательно, нигде. Меньшая посылка может быть доказана: ведь если этот навык един по виду, он либо абсолютно и сущностно прост в своей соотнесенности с объектом (в данном случае мы не принимаем во внимание его составленность – если таковая имеется, – обусловленную одной лишь интенцией, то есть укорененностью в субъекте), либо представляет собой составное качество. Но ни то, ни другое не кажется возможным утверждать. Невозможность первого доказывается: коль скоро навык метафизики склоняет к разным суждениям и о самых разных вещах, будучи как бы соразмерным самим этим актам, представляется невозможным, чтобы одно и то же простое качество склоняло к ним всем или осуществляло их все.

4. Невозможность второго можно показать следующим образом. Навык метафизики вначале приобретается через какой-то один акт, направленный на один объект, – например, на заключение: Всякое сущее истинно, или на нечто подобное; затем, через другие акты, он возрастает и распространяется на прочие заключения, совсем не сходные с этим. В таком возрастании к нему с необходимостью добавляется некая доля реальности, или сущести, потому что невозможно помыслить реальное возрастание без реального добавления. Но недостаточно, чтобы такое добавление осуществлялось только в отношении интенсивности: ведь возрастание происходит не только со стороны субъекта – в силу того, что изменяется степень его вовлеченности, соответственно все большему укоренению в нем самой формы, – но и со стороны навыка как такового, в силу его расширения (extensio) по отношению к объекту. Вот почему оно требует приращения в самом навыке – постольку, поскольку к нему добавляется нечто, благодаря чему он обращается на новый объект или на новое заключение. Об этом прямо учит св. Фома, говоря о навыках вообще, в «Сумме теологии», I^a II^ae, вопр. 52, ст. 1, 2. Следовательно, этот навык, поскольку он соответствует всему объему своего объекта, не может быть абсолютно простым. А тот факт, что он не может быть и составным, но в то же время единым по виду, возможно доказать. В самом деле: то в нем, что вначале приобретается через акт одного вида, и то, что затем добавляется через акт другого вида, различаются по виду между собой, а значит, не образуют навыка, единого по виду. Посылка очевидна: во-первых, акты, которыми порождаются эти вещи, различны по виду; во-вторых, они склоняют к таким же различным по виду актам; в-третьих, нет основания в большей мере различать вторичные акты, нежели склонности, пребывающие в них по типу первичного акта и склоняющие к таким же актам, что и породившие их, а потому им соразмерным и пропорциональным. В-четвертых, если бы между тем и другим не было видового различия, не было бы также необходимости в численном различии, но было бы достаточно возрастания в отношении интенсивности. Вывод же доказывается тем, что из двух разных по виду качеств не может составиться единое качество, принадлежащее к одному виду.

5. На это можно возразить, что названные два качества различаются по виду не целиком, а частично, и поэтому из них, как из частей, может составиться целостное и безусловно простое качество. Но в ответ я спрашиваю: каков способ этого соединения? Либо он представляет собой истинное и реальное соединение указанных качеств (именуемых частичными) не только в одном и том же субъекте, но и между собой; либо только соединение через приданность одному и тому же субъекту. Но ни первого, ни второго утверждать нельзя. Первое выглядит невразумительным и необъяснимым. В самом деле, я спрашиваю: каково это соединение? Либо оно осуществляется через непосредственное сопряжение одного с другим; но с этим нельзя согласиться. В самом деле, такое соединение имеет место лишь между тем, что соотносится между собой как потенция и акт, или форма и материя, акциденция и субъект, термин и определяемая вещь. Но эти два качества не соотносятся между собой ни одним из названных способов, что очевидно: ведь каждое из них обращено на свой объект и не нуждается в другом, чтобы получить от него завершение или актуализацию. Либо они соединяются по типу некоего продолжения в каком-то общем завершении, подобно тому, как считаются соединенными между собой степени интенсивности; но такой способ соединения представляет наибольшие трудности для уразумения. Во-первых, потому, что надлежит указать некий неделимый термин, в котором объединялись бы эти два качества. Но это невозможно: ведь такой термин тоже должен будет соотноситься с каким-то объектом; однако нет объекта, на который он мог бы обратиться, потому что нельзя ни мыслить его одновременно направленным на оба объекта частичных навыков или актов, их породивших, ни привести причину, по которой он в большей мере обращался бы на один объект, чем на другой; ни помыслить новый объект его направленности, потому что ни о каком другом объекте не может быть познания или суждения посредством этого акта. Во-вторых, в актах нельзя требовать подобного соединения и неделимого термина, в котором осуществлялось бы соединение; в противном случае любые акты метафизической науки слились в один и реально смешались бы, что лишено смысла. Следовательно, и в навыке нет такого соединения, потому что в навыке нет ничего, чего не было бы в актах. Но если акты не соединены между собой, в них нет ничего, откуда или чем они могли бы произвести такое соединение. Эти доводы сохраняют силу и в том случае, если представить, что две частичные способности принадлежат к одному роду и виду. Если же они различны по виду, добавляется третий аргумент, а именно: различное по виду не может ни быть непрерывным, ни иметь собственный общий термин.

6. Наконец, если на основании приведенных доводов скажут, что эти качества образуют единую способность только через приданность одному и тому же субъекту, отсюда последует, во-первых, что в метафизической науке нет подлинного единства, а есть лишь акцидентальное единство, имеющее основание в субъекте, тем более что (как это представляется вероятным) названные качества различаются по виду. Во-вторых, по той же причине отсюда следует тот вывод, что все познавательные способности сольются в одну науку в силу того, что приданы одному и тому же субъекту.

7. В приведенных доводах затрагиваются два затруднения, или два вопроса. Первый вопрос, собственный и специфический для этого раздела, таков: является ли метафизика единой по виду наукой или нет. Второй вопрос имеет общий характер и одинаково значим применительно ко всем наукам и почти ко всем приобретенным навыкам: являются ли они простыми качествами или же составными, соответственно их направленности на объекты.

8. Различные мнения относительно данной проблемы. – Что касается первой части вопроса, о которой в собственном смысле идет здесь речь, то некоторые полагают, что метафизика обладает не видовым единством, а родовым, и заключает в себе по меньшей мере три названные выше вида наук, а именно: науку о Боге, который абсолютно отвлечен и от материи, и от любого следа материи, каковым может считаться всякая составленность, и от любого изменения или следования одного за другим; науку о тварных отделенных умах, которые хотя и не абстрагированы от любого изменения, будь то в местонахождении, мышлении или воле, однако внутренним и существенным образом отвлечены от материи и физического движения; и науку о сущем, которое отвлечено от материи по бытию по типу одной лишь допускающей абстракции. И это не противоречит проведенному Аристотелем разделению умозрительных наук на физику, математику и метафизику, потому что такое разделение касается не последних видов, а родов, как это явствует в отношении математики, включающей в себя несколько наук.

9. Метафизика есть наука, единая по виду. – Тем не менее, в согласии с общепринятым мнением надлежит считать, что метафизика безусловно едина по виду. В самом деле, это прямо утверждает Аристотель во всем вступлении к «Метафизике», то есть в первой и второй главах книги 1[365]365
  См., напр., Аристотель, Метафизика, I, 2, 982 a 19 ss.; 983 a 5–11 (см. также IV, 1, 1003 a 20 ss.).


[Закрыть], где он неизменно говорит о ней как о единой по виду науке и приписывает ей, как одной и той же науке, те имена и атрибуты, которые отчасти подобают ей как исследованию Бога и отделенных умов (и поэтому она именуется теологией, или божественной наукой, и первой философией), отчасти же подобают ей, поскольку она исследует сущее как таковое, его первые атрибуты и начала (и поэтому она именуется универсальной наукой и метафизикой). А мудростью она именуется потому, что включает в себя все эти вещи и рассматривает первые начала и первые причины вещей. Далее, в книге 4, где непосредственно идет речь об объекте этой науки, Аристотель говорит, что она едина и исследует все, что отделено от материи. Поэтому, излагая и выстраивая эту доктрину, Аристотель достаточно четко указывает на ее видовое единство и часто говорит, не проводя различения, что ее адекватным объектом является сущее как таковое, а ее главную часть составляет субстанция: либо субстанция вообще, либо первая и нематериальная субстанция. Это явствует из кн. 4, глав 3 и 3; кн. 7, главы 1, и кн. 12[366]366
  См., напр., Аристотель, Метафизика, IV, 2, 1003 b 15–22; 1004 a 2–9; IV, 3, 1005 a 33–1005 b 2; VII, 1, 1028 a 29 ss.; XII, 1, 1069 a 30 ss.; XII, 6, 1071 b 3 ss.


[Закрыть], где излагается знание о Боге и отделенных умах и где оно называется наивысшей частью этого учения, которой в некотором роде подчинено все остальное. И в кн. 6, гл. 1; кн. 11, гл. 6 «Метафизики»[367]367
  См. Аристотель, Метафизика, VI, 1, 1026 a 10–16; XI, 7 [а не 6], 1064 a 33–1064 b 6.


[Закрыть] абстракция от материи по бытию называется соответствующим формальным основанием объекта этой науки. А если бы наука, трактующая о сущем как таковом, отличалась от той, что трактует о нематериальном сущем, в действительности отделенным от материи, то первая наука не была бы собственным и совершенным образом причастна к названной абстракции, потому что не исследовала бы первые причины вещей и не имела бы прочих характеристик, которые Аристотель приписывает метафизике.

Почти этим же доводом св. Фома в «Сумме теологии», I^a II^ae, вопр. 57, ст. 2, заключает, что естественная мудрость только одна, в то время как навыки к другим наукам множественны; и поэтому необходимо утверждать ее видовое единство: ведь по роду остальные науки тоже обладают единством, мудрость же есть одна только метафизика. И нельзя называть мудростью только ту часть, или ту высшую метафизическую науку, которая трактует о Боге, потому что она, если взять ее отграничительно, не рассматривает общие первоначала всех наук, не удостоверяет и не подтверждает характеристик, принадлежащих мудрости. С другой стороны, и та, первая, часть метафизики, которая ведет речь о сущем как таковом, сама по себе не рассматривает всех наивысших причин, и поэтому она, будучи взята отграничительно, тоже не обладает подлинным формальным смыслом мудрости. Следовательно, надлежит, чтобы все это исследовалось одной и той же наукой. Именно об этом учит тот же св. Фома в комментарии на указанные выше места из Аристотеля, и прежде всего в Прологе к «Метафизике». Согласны с этим и прочие авторы, старые и современные.

10. Это мнение исходит из того, что нет достаточного основания для подобного умножения наук; к тому же все, что рассматривается в этой науке, настолько взаимосвязано, что не может быть без затруднений отнесено к разным наукам. Это тем более справедливо, что благодаря одному и тому же типу абстракции все эти предметы сходны между собой в качестве предметов познания. В самом деле, хотя Бог и отделенные умы сами по себе, очевидно, образуют более высокий уровень и порядок сущего, в качестве предмета нашего рассмотрения они не могут быть отделены от исследования трансцендентальных атрибутов. Это подтверждается еще и тем, что совершенная наука о Боге и прочих отделенных субстанциях сообщает знание всех присущих им предикатов; следовательно, в том числе знание общих и трансцендентальных предикатов. Этого нельзя сказать о низших науках – например, о философии. Хотя она исследует материальную субстанцию, отсюда еще не следует, что она рассматривает также присущие ей общие и трансцендентальные предикаты: ведь, будучи низшей наукой, она не в силах подняться до познания наиболее абстрактных и трудных предикатов, но принимает их как уже познанные высшей наукой.

Что же касается науки о Боге и отделенных умах, она является наивысшей из всех естественных наук и поэтому ничего не принимает в качестве познанного более высокой наукой, но заключает в себе все необходимое для совершенного познания своего предмета, насколько это возможно благодаря естественному свету. Следовательно, та же наука, которая трактует об этих особых объектах, одновременно рассматривает все предикаты, общие для них и для прочих вещей. Именно таково учение метафизики; следовательно, метафизика – единая наука.

11. Тем самым дается удовлетворительный ответ и на первое затруднение, высказанное в начале: в самом деле, показано, почему эта абстракция от материи по бытию, которая называется или допускающей, или необходимой, не меняет видовой принадлежности объекта познания. Этого не происходит либо в силу необходимой взаимосвязи этих вещей и предикатов, особенно с точки зрения познания, либо в силу их принадлежности к одному и тому же порядку учения и порядку достоверности. Наконец, этого не происходит в силу того, что такое различие в абстракции имеет место только из-за различия в понятиях разума, а его самого по себе недостаточно для того, чтобы конституировать разные науки, если не будет более серьезного основания для различения. В противном случае, сколько было бы общих предикатов, абстрагируемых от низших ступеней, столько было бы разных наук, и сколько было бы видов вещей, столько было бы различных видов наук, что отвергается всеми.

12. Является ли метафизика единым навыком. – На второе затруднение мы не можем дать здесь прямого и удовлетворительного ответа, потому что, как было сказано, затронутая в нем проблема является общей для всех наук. Вероятно, позже, говоря об акциденции качества, мы рассмотрим ее[368]368
  DM XLIV. 13.


[Закрыть]. Теперь же коротко замечу, что мне кажется очень трудным отстаивать то мнение, что навык метафизики есть либо одно простое качество, либо состоит из разных частичных сущестей, соединенных между собой подлинным и реальным соединением. Эта трудность достаточно ясно показана при изложении названного сомнения. Поэтому проще сказать, что метафизика включает в себя частичные качества, или навыки, которые составляют единую науку не просто в силу того, что они привходящим образом собрались в одном и том же субъекте, но силу некоей сопряженности, или зависимости, существующей между ними через их соотнесенность с одним и тем же предметом. Ибо нет необходимости в том, чтобы во всех вещах присутствовал один и тот же порядок единства. Если же кто-нибудь спросит, что это за сопряженность, или зависимость, можно ответить, что она заключается в соотнесенности с одним и тем же объектом. В самом деле, хотя в него входят разные вещи, обладающие разными свойствами, подлежащими доказательству, они настолько связаны между собой, что познание одних зависит от познания других, и они взаимно способствуют познанию друг друга с точки зрения одной и той же науки и одного и того же способа научения. Но эта проблема, как было сказано, требует более внимательного исследования и обсуждения, коим мы займемся в свое время.