Текст книги "Наполеон и женщины"

Жалованная грамота была подписана Императоромъ въ Кенигсберге 15 іюля; актъ о передаче маіората новому владельцу былъ выданъ хранителемъ печатей 13 августа, уполномоченный госпожи Валевской вступилъ во владеніе именіями 12 октября, и пользованіе арендной платой началось съ новаго сельскохозяйственнаго года.

Г-жа Валевская пріехала въ Варшаву, чтобы быть на месте въ моментъ возрожденія ея отечества. Архіепископъ, г. Малинъ, держалъ себя съ нею, какъ съ «факсимиле Императрицы», и все удивлялись, съ какимъ «скромнымъ достоинствомъ» она себя держитъ въ затруднительномъ положеніи, въ которомъ очутиласъ; никто не сомневался, что личныя дела, на которыя она ссылалась для объясненія своего пріезда, были лишь предлогомъ, что настоящей причиной ея путешествія была надежда, что ее вызовутъ на главную квартиру. Но ее не вызываютъ туда, и она возвращается въ Парижъ, где, повидимому, начинаетъ бывать въ свете чаще прежняго. Мы думаемъ такъ не потому, что она, после настоятельныхъ приглашеній Жозефины, едетъ въ Мальмезонъ съ своимъ сыномъ, котораго Императрица засыпаетъ игрушками и подарками, а потому, что она делаетъ себе въ это время костюмы, которые могли предназначаться только для посещеній Императорскаго двора. Таковы два торжественныхъ наряда въ 1813 г.: черное, бархатное платье съ отделкой изъ тюля, расшитаго чистымъ золотомъ, и платье изъ белаго тюля и токъ, украшенный перьями.

Хотя она и прежде одевалась очень изящно и на свои бальныя платья расходовала у одного только Леруа три тысячи франковъ въ полгода, но придворныхъ костюмовъ у нея до сихъ поръ не было. Въ туалетахъ своихъ она по-прежнему предпочитаетъ белое или, вообще, блеклые тона, несколько траурнаго характера; у нея имеется платье изъ лиловаго левантина, платье изъ белаго тюля съ тремя ветками акаціи, изъ белаго тюля съ полу-осыпавшимися и мятыми розами; или, это – белое съ голубымъ – польскіе цвета: напримеръ, платье изъ тафты съ белыми и голубыми отливами, изъ голубого тюля, гарнированное верескомъ и белыми маргаритками.

Для того, чтобы Наполеонъ помнилъ о ней, ей нетъ нужды появлятьея при Дворе; доказательствомъ можетъ служить письмо, написанное въ Ножане, 8 февраля 1814 г. среди тяжкихъ тревогъ войны, на другой день после Бріеннъ, накануне Шанпоберъ. Боясь, чтобы Мюратъ на конфисковалъ его первый даръ, онъ поручилъ своему главному казначею, г. де ля Бульеръ, учредить новый маіоратъ, съ рентой въ пятьдесятъ тысячъ ливровъ, на имя молодого графа Валевскаго, въ случае смерти котораго мать его наследовала бы ему. Его безпокоитъ мысль, что не все формальности выполнены, что акціи Каналовъ, дающія ренту въ 30,000 фунтовъ, не превращены еще въ недвижимость, что другіе двадцать тысячъ франковъ еще не вписаны въ Большую книгу, и собственноручно онъ пишетъ ля Бульеру:

«Я получйлъ ваше письмо относительно молодого Валевскаго. Предоставляю вамъ полную свободу действій. Делайте, что следуетъ, но делайте немедленно. Меня прежде всего интересуетъ ребенокъ, а мать – потомъ.

«Н.»

Ножанъ, 8 февраля.

Обо всемъ этомъ она ничего не знаетъ, ибо не было на свете другой такой безкорыстной души, какъ ея. Въ последніе дни, когда Императоръ, всеми покинутый, искалъ у смерти убежища, въ которомъ ему отказала судьба, – она пріезжаетъ въ Фонтенбло и целую ночь ждетъ въ передней, не позоветъ ли онъ ее къ себе. Онъ же, поглощенный своими мыслями, обезсиленный только что перенесенными физическими страданіями, справляется о ней только черезъ часъ после ея отъезда. «Бедная женщина! – говоритъ онъ, – она будетъ думатъ, что ее забыли!»

Она ему пишетъ и онъ собственноручно отвечаетъ ей:

«Марія, я получилъ ваше письмо отъ 15. Чувства, которыя одушевляютъ васъ, глубоко трогаютъ меня. Они достойны вашей прекрасной души и вашего добраго сердца. Если устроивъ свои дела, вы отправитесь на воды въ Люкъ или Пизу, – я съ большимъ удовольствіемъ повидаю васъ, какъ и вашего сына, по отношенію къ которому мои чувства всегда останутся неизменными. Будьте здоровы, не огорчайтесь, вспоминайте обо мне съ любовью и никогда не сомневайтесь во мне.

«Н.»

16 апреля.

Въ августе она находится во Флоренціи. Она намеревается ехать на корабле въ Неаполь осмотреть владенія, принадлежашія ея сыну, и просить Мюрата сохранить ихъ за нимъ. Она обращается къ Императору съ просьбой принять ее, и въ конце месяца, въ сопровожденіи сына, сестры, брата, полковника Лачинскаго, высаживается на острове Элъба и проводитъ одинъ день около Императора въ эрмитаже Мадонна де ля Маргіана. Въ 1815 г., узнавъ о возвращеніи Наполеона въ Парижъ, она спешитъ пріехать, и среди женщинъ, преданность которыхъ пережила величіе Императора и которыя чаще всехъ бываютъ въ Елисейскомъ дворце и въ Мальмезоне, ее надо назвать первой.

Но после отъезда на Святую Елену, она сочла себя свободной. Г. Валевскій умеръ въ 1814 г., и она въ 1816 г. вышла замужъ за кузена Императора, генерала, графа д'Орнано, отставного полковника гвардейской кавалеріи, одного изъ самыхъ блестящихъ и храбрыхъ офицеровъ Великой Арміи. Бракосочетаніе происходило въ Льеже, куда графу пришлось бежать после второго возвращенія Бурбоновъ. Этотъ бракъ очень огорчилъ пленника Святой Елены. «Императоръ, разсказываетъ одинъ изъ его товаришей, всегда сохранялъ чрезвычайно нежныя чувства къ г-же Валевской, и не въ его характере было позволять темъ, кого онъ любилъ, любить что-нибудь кроме него». Впрочемъ, бедной женщине такъ и не пришлось пожить счастливой жизнью: 9 іюня 1817 г. она родитъ въ Льеже, возвращается въ Парижъ, куда разрешено вернуться ея мужу, и вскоре после пріезда, 15 декабря 1817 г, умираетъ въ своемъ отеле въ улице Виктуаръ.

Что касается ея сына, – о которомъ Императоръ сказалъ въ своемъ завещаніи: «Я желаю, чтобы Александръ Валевскій былъ привлеченъ на военную службу во Франціи», – то онъ сделалъ, какъ известно, блестящую карьеру. Его жизнь солдата, писателя, дипломата и государственнаго человека слишкомъ тесно переплетена съ современной намъ исторіей, чтобы было необходамо распространяться о ней и считать ея оценку своевременной.[20]20
  Графиня Потоцкая въ недавно вышедшихъ мемуарахъ очень курьезно разсказываетъ о чувстве зависти, которое вызвала среди женщинъ, принадлежавщхъ къ высшей польской аристократіи, связь между императоромъ и r-жей Валевской. Нетъ такихъ обвинений, которыхъ она не взводила бы на нее; но все то, что она передаетъ, целикомъ подтверждаетъ нашъ разсказъ, главные элементы котораго – надо ли объ этомъ говорить? – почерпнуты изъ бумагъ и автобіографическихъ заметокъ главнаго заинтересованнаго лица.


[Закрыть]

XVI. Разводъ

Смерть Наполеона-Шарля разсеяла мечты Наполеона о наследнике; рожденіе Леона разсеяло сомненія относительно возможности иметь потомство; любовь къ г-же Валевской отодвинула въ его сердце на задній планъ образъ Жозефины. Въ Тильзите еще не было, можетъ быть. определеннаго разговора о русской великой княжне, но после возвращенія изъ Тильзита, все идетъ къ разводу: впервые Императоръ принимаетъ мысль о последнемъ. Но какой длинный промежутокъ отделяетъ здесь замыселъ отъ его осуществленія! Въ другихъ делахъ, делахъ ума, а не сердца, если решеніе принято, онъ не допускаетъ никакихъ лромедленій и идетъ къ цели, не останавливаясь ни передъ чемъ. Здесь же его умъ взвесилъ все неудобства, создаваемыя безплодіемъ Жозефины, все выгоды развода и второго брака, но сердце его противится политическимъ замысламъ, и въ теченіе целыхъ двухъ летъ, отъ іюля 1807 г. до октября 1809 г., онъ колеблется, то решается, то снова отступаетъ, и эту странность въ немъ нельзя объяснить никакими политическими соображеніями, она определяется исключительно чувствомъ любви.

Для того, чтобы Наполеонъ обрелъ энергію порвать съ женщиной, къ которой его привязывали десятилетаяя привычка, сильная страсть, пылкость темперамента, даже тщеславіе, съ женщиной, которую онъ любилъ настолько, что призвалъ ее разделить съ нимъ тронъ и иногда предпочиталъ ее и ея родныхъ своимъ собственнымъ роднымъ, – необходимо было, чтобы соединяющая ихъ связь постепенно, нитъ за нитью, истерлась и порвалась, и чтобы разводъ сталъ не только выгоденъ, но и неизбеженъ. Сразу онъ не могъ примириться съ мыслью – принести въ жертву свою подругу, и когда онъ бываетъ готовъ уже сдаться, онъ начинаетъ видеть въ ней еще больше достоинствъ, потому что считаетъ себя виноватымъ передъ ней. «Она этого не перенесетъ; она умретъ отъ этого». И разве не приходитъ онъ къ мысли, что его собственная судьба зависитъ отъ нея и отъ ея звезды?

Но не пустое суеверіе останавливаетъ его, даже не забота о томъ, что станутъ думать старые товарищи по оружію, армія и народъ, если черезъ два года после коронаціи онъ отвергнетъ жену, которую помазалъ на царство; онъ не считается съ общественнымъ мненіемъ, онъ слушаетъ только свое сердце и отступаетъ. Видя его колебанія, некоторые изъ наиболее приближенныхъ къ нему, – какъ, напримеръ, Фуше, – задумываютъ ускорить развязку и хотятъ посредствомъ ловкихъ инсинуацій толкнуть Жозефину взять на себя иниціативу и принести себя въ жертву, Наполеонъ не можетъ отрицать, что это чрезмерное усердіе внушено, пожалуй, планами, которые онъ самъ же задумалъ и о которыхъ далъ окружающимъ поводъ догадываться. Но чемъ меныпе решимости онь чувствуеть въ себе, темъ онъ становнтся раздражителънее; онъ сердится, резко осуждаеть Фуше, третируетъ его такъ, какъ не третировалъ раньше ни одного человека, каково бы ни было его положеніе. Одинъ изъ его же министровъ задумалъ произвести на него давленіе и заставить его сдаться! И этотъ министръ, этотъ изворотливый полицейскій позволяетъ себе вмешиваться въ его интимную жизнь, совать свою гнусную рожу въ его супружескую комнату! Жозефина пользуется его кратковременнымъ негодованіемъ и, умело направляемая Талейраномъ, – который на этотъ разъ по темъ или инымъ соображеніямъ, хочетъ помешать Фуше, – идетъ съ прямымъ вопросомъ къ Наполеону, который не осмеливается признаться въ своихъ планахъ, колеблется, отступаетъ, даетъ снова забрать себя въ руки.

Теперь – конецъ на некоторое время спискамъ пригодныхъ для брака принцессъ, составляемымъ по альманаханъ, конфиденціальнымъ сведеніямъ, получаемымъ отъ заграничныхъ агентовъ, портретамъ, тщательно подбираемымъ, чтобы составить себе по нимъ прочное мненіе. Наполеонъ «снова сходится съ женой и еще ближе, чемъ прежде, какъ показываютъ его частые ночные визиты къ ней. Онъ сжимаетъ ее въ своихъ объятіяхъ, онъ плачетъ, онъ клянется ей въ глубокой привязанности». Тщетно атакуютъ его снова и думаютъ, что удалось убедить его; у него съ новой силой пробуждаются его прежнія чувства къ жене, и теперь уже она сама, пользуясь выгодами своего положенія, ставитъ вопросъ о разводе, делая видъ, что ставитъ его еще решительнее, чемъ онъ. Она, – объ этомъ она прямо заявляетъ ему, – не пойдетъ навстречу его желанію, но если онъ прикажетъ, то она подчинится; но онъ долженъ приказать. У него же нетъ силъ приказать. Чтобы укрепить свою власть, чтобы поставить прочно свою династію, чтобы обезпечить, въ пределахъ человеческаго предвиденія, безсмертіе своего творенія, «человекъ съ железнымъ сердцемъ» долженъ устранить съ своего пути женщину, и онъ не можетъ этого сделать.

Но веренъ ли онъ ей въ те періоды, когда чувствуетъ себя снова влюбленнымъ въ нее? Нетъ, въ его чувстве къ жене верность совершенно не при чемъ. Въ его любви всецело господствують память о прошломъ, жалость, признательность, нежность; страсть въ ней – лишь отголосокъ прошлаго, безъ всякихъ заблужденій относительно красоты и молодости женщины. И когда Наполеону попадаются подъ руку женщины более молодыя и красивыя, онъ способенъ желать ихъ и брать, при чемъ его чувство къ Жозефине нисколько не умаляется. Пребываніе въ Париже и Фонтенбло съ августа по октябрь 1807 г. – время наибольшаго успеха для г-жи Гадзани; и г-жа Гадзани – въ это время тоже не единственная. Чисто физическое наслажденіе, которое она способна была доставлять, и которому только ея необыкновенная красота придавала некоторый интересъ, – не могло бы привязать къ ней Наполеона на целыхъ два месяца. Въ Фонтенбло думаютъ, что онъ готовъ влюбиться въ г-жу де Б…, мужъ которой состоитъ въ весьма отдаленномъ родстве съ Богарне, чему и обязанъ своимъ местомъ при дворе, – одна изъ самыхъ хорошенькихъ среди придворныхъ женщинъ. При гигантскомъ росте (5 футовъ, 6 дюймовъ), она блещетъ пышно-распустившейся красотой. Ей всего 28 летъ. Некоторые находятъ даже, что для такого огромнаго роста голова ея слишкомъ мала, и что черты лица кажутся детскими; но те, которые говорятъ такъ, не видели ее одетой шахматной королевой въ кадрили на балу Марескальки. При этомъ – неглупая, безъ всякихъ средствъ и безъ всякихъ предразсудковъ. Императоръ видитъ ее за завтраками на охоте, которые она никогда не пропускаетъ, и замечаетъ ее; онъ велитъ сказать ей объ этомъ и даже, говорятъ, пишетъ ей. Ея квартира находится въ самомъ нижнемъ этаже замка, выходитъ въ садъ Діаны, очень удобна для вечернихъ визитовъ; приходится проникать черезъ окно, въ амбразуре котораго высокая ступенька грозитъ неосторожнымъ посетителямъ шумнымъ паденіемъ, но дама гостепріимна и умеетъ облегчить доступъ къ себе. Все это сходитъ для нея очень хорошо, и мужъ, уже старый и наивнейшій человекъ, только потираетъ руки: «Моя жена, – говоритъ онъ однажда въ салоне, – изумительно изобретательная женщина. Мы не богаты, но, благодаря ея способностямъ, кажемся богатыми: это настоящее сокровище!» Работаетъ она столь усердно, что делаетъ его камергеромъ при одномъ изъ королей-братьевъ Императора, – камергеромъ последней очереди, – и барономъ Имперіи, дабы самой быть баронессой. Но романъ, – въ самомъ существованіи котораго многіе сомневались, такъ хорошо хранился секрегь, – не имелъ продолженія после путешествія въ Фонтенбло, и мужу пришлось перестать радоваться. Пришлось ему испытать и другія разочарованія. Г-жа де В…поссорилась со своей принцессой изъ-за одного блестящаго офицера: она была вычеркнута изъ придворныхъ списковъ и вынуждена поселиться въ своемъ именіи; офицеръ же отправился въ Испанію, где былъ тяжело раненъ. По возвращеніи оттуда, онъ выздоровелъ, она развелась съ мужемъ, они повенчались, и было бы нескромно приводить здесь точныя даты.

Возможно, что какъ разъ въ этотъ моментъ онъ находится въ связи съ другой дамой, состоявшей при принцессе Полине, съ некоей г-жей де Матисъ. Непонятно было, что, собственно, могло ему нравиться въ ней. «Она, – разсказываетъ одинъ современникъ, – маленькаго роста, блондинка, кругла, какъ шаръ, и несколько менее свежа, чемъ роза». «Это была, – разсказываетъ другой, – маленькая, довольно полная блондинка, въ которой я не виделъ ничего особеннаго, и я никогда не могъ понять этого чувства». Она прожила очень долго и, глядя на нее, – на ея весь завитой, белокурый парикъ, на ея голову, слишкомъ большую для ея тела, хотя и последнее было очень толстымъ и съ трудомъ двигалось на очень короткихъ ногахъ, – казалось непонятнымъ, что въ ней было увлекательнаго, и какъ могла она придтись по вкусу Императору. Но она имела письменныя доказательства этого и не упускала случая показывать ихъ.

Но, придаваясь развлеченіямъ, вернувшись къ супружескому ложу, позволивъ воспоминаніямъ увлечь себя, растрогать и взволновать, Императоръ не изменилъ своего решенія, не отказался отъ мысли, которая постоянно преследуетъ и тревожитъ его, на которую его вечно наталкиваютъ его советчики, а еще усерднее последнихъ – его собственное честолюбіе и его собственный разсудокъ. Въ виду будущаго развода, онъ уезжаетъ въ Италію въ конце 1807 г. Жозефину очень безпокоитъ вопросъ о томъ, что будетъ съ ея сыномъ, если она окажется отвергнутой. Правда, еще въ 1805 г. Наполеонъ сделалъ Евгенія вице-королемъ Италіи; въ 1806 г., когда онъ женилъ его на принцессе Августе, онъ далъ ему титулъ Сына Франціи; но обещанія, данныя имъ, не были еще окончательно утверждены въ законодательномъ порядке, и обезпеченіе за Евгеніемъ и его потомствомъ наследственныхъ правъ на королевскій престолъ покоится все еще на чисто словесныхъ заявленіяхъ.

Онъ желаетъ въ этомъ пункте успокоить одновременно и свою жену, и Баварскій домъ; и хочетъ также выяснить, какой именно бракъ былъ бы для него приличнее. Онъ жалелъ, что не женился на Вице-Королеве Августе, слывшей первой красавщей въ придворныхъ кругахъ; но сестра Августы, принцесса Шарлотта, не будетъ ли она для него подходящей женой? Имея это въ виду, онъ вызываетъ въ Миланъ короля, королеву и принцессу Баварскихъ. Но потомъ онъ соображаетъ, что нельзя же ему сделаться beau frere'oмъ своего же beau-fils'a. Кроме того, молодая девушка нравится ему меньше, чемъ онъ ожидалъ. Онъ предоставляетъ ее ея странной судьбе и возвращается къ новому плану: къ плану брачнаго союза внутри своей же семьи.

Разве не подросла уже и не стала невестой Лолоттъ, которой онъ уже пять летъ не виделъ, и которую водилъ когда-то за руку по своимъ консульскимъ салонамъ? Это – дочь отъ перваго брака Люсьена и Катерины Буайе, которую Наполеонъ любилъ, какъ сестру, несмотря на то, что она была дочерью хозяевъ маленькой гостиницы въ Сенъ-Максименъ, въ департаменте Варъ, и, когда вступила въ семью, не умела даже подписатъ свою фамилію. Несомненно, после того, какъ Лолоттъ вышла изъ-подъ опеки Элиза и уехала изъ Франціи съ отцомъ и мачехой, она стала на ихъ сторону; но ей нетъ и пятнадцати летъ, воспоминанія ранняго детства еще могутъ пробудиться въ ней. И Императоръ, въ такой степени привязанный къ своей семье, что ему трудно бываетъ оказать какую-нибудь милость лицу, не состоящему членомъ Бонапартовскаго рода, въ такой степени привязанный къ братьямъ, что всю свою жизнь только и делаетъ, что прощаетъ имъ ихъ прегрешенія, а примиреніе съ Люсьеномъ кажется ему деломъ первостепенной важности, – Императоръ действительно способенъ былъ увлечься мыслью основать свое потомство на крови своего собственнаго рода и вывести свою династію, такъ сказать, изъ самого же себя. Впрочемъ, если разница летъ, действительно, слишкомъ велика, если молодой девушке этотъ проектъ внушитъ отвращеніе, если онъ самъ раздумаетъ, то разве онъ не сможетъ посадить Лолоттъ вместо своего трона на какой-либо другой европейскій тронъ, который онъ, такимъ образомь, бонапартизируетъ, – на тронъ Испаніи, напримеръ? Для его плановъ на будущее эта девушка его крови, единственная, уже годная для брака, можетъ оказаться вообще полезной. Онъ выписываетъ ее въ Парижъ; онъ помещаетъ ее у своей матери для наблюденія за нею; но Лолоттъ недолго живетъ здесь. Она очень забавляетъ своего отца письмами о придворной жизни, повидимому, совершенно не подозревая, что ея письма просматриваются. Наполеонъ убеждается, что ему ничего не поделать съ дочерью Люсьена, и отсылаетъ ее обратно въ Италію. Она не нашла тамъ королевской короны, но зато нашла свадебный венецъ: въ 1815 г. она вышла замужъ за принца Габріелли и умерла только въ 1865 г.

Съ точки зренія матримоніальныхъ проектовъ, путешествіе въ Италію дало ничтожные результаты, темъ не менее Фуше не успокоился и продолжалъ распространять и раздувать слухи о разводе, и даже молніеносныя письма, которыя онъ получалъ, не могли заставить его прекратить интригу. Всей его изощренности и ловкости не хватило на то, чтобы понять, что моментъ упущенъ, что если ужасы Эйлау, если опасность заговора, составленнаго въ его отсутствіе, могли показаться Императору грозвными въ политическомъ смысле, то впечатленія эти не были, все же, настолько сильны, чтобы оказаться длителъными, чтобы заставить его сознать необходимость оставлять въ Париже, когда онъ самъ отправляется воевать, такъ сказать, живое представительство самого себя. Чтобы заставить его решиться, все необходимое для брака должно быть на лицо. Между темъ, бракъ на русской княжне – дело далекаго будущаго; съ Баваріей – все кончено, въ Австріи въ данный моментъ искать нечего; въ 1805 г. Австрія сама делала въ этомъ смысле предложенія, а теперь у нея нетъ невестъ. Бракъ внутри семьи – въ запасе, но отъ семьи Люсьена можно всего ожидать, и крупныя затрудненія здесь неизбежны. Надо, следовательно, ждать.

Наполеонъ это и делаетъ после своего возвращенія, въ теченіе трехъ месяцевъ, которые проводитъ въ Париже. Сердце его занято целикомъ г-жей Валевской, недавно лишъ прибывшей изъ Польши. Мысль его занята множествомъ всякихъ делъ, особенно испанскими делами, съ которыми онъ желаетъ покончить до того, какъ возобновитъ съ Александромъ беседу, начатую въ Тильзите. Мысль о разводе возникаетъ у него только приступами; более, чемъ когда-либо неспособный на что-нибудь решиться, а особенно – объявить свою волю (хотя теперь Талейранъ и толкаетъ его на это), постоянно взволнованный, больной отъ раздраженія, испытывая жестокія желудочныя схватки, онъ въ одинъ изъ такихъ дней притягиваетъ къ себе на кровать свою жену, совершенно уже одетую для придворнаго пріема, плачетъ надъ ней и надъ самимъ собою, жалуется, что не можетъ ее покинуть.

Нетъ! Онъ не можетъ. Словно сама судьба связала его съ нею, словно есть у нея какой-то талисманъ любви. Хотя онъ и говоритъ иногда, что она уже стара и безобразна, но во время пребыванія въ Мараке онъ дурачится съ нею и играетъ, какъ настоящій влюбленный. Кажется, что у него нетъ никакихъ заботъ о будущемъ, никакой задней мысли о разрыве, когда на прогулке, передъ всемъ эскортомъ, онъ ловитъ Жозефину по пляжу и толкаетъ ее въ воду, въ комнату любви, смеясь при этомъ во всю глотку. Или вдрутъ – такая фантазія: однажды Жозефина второпяхъ потеряла свои ботинки; онъ взялъ ихъ, бросилъ въ сторону и заставилъ ее войти въ карету разутой, чтобы увидеть, почувствовать ея ноги, которыя онъ такъ любитъ.

Въ такіе моменты въ немъ пробуждается не только физическое, но и духовное влеченіе къ ней. Никогда Жозефина не была такъ находчива, какъ во время этого путешествія въ Байонну, никогда она такъ не ухаживала за нимъ, не выказывала ему столько утонченнаго вниманія.

Какъ заслуженно находитъ онъ ее на своемъ месте – умной, ловкой, необыкновенно тактичной – при странной встрече съ повелителями Испаніи, которую имъ приходится выдержать! Какъ потомъ, во время тріумфальнаго путешествія по южнымъ и западнымъ провинціямъ, когда было такъ невыносимо жарко, что приходилось ехать ночью, чтобы хотя неімного освежиться, когда каждая остановка отмечалась однообразными, одинаково мало интересными празднествами, пріемами и безконечными представленіями, когда онъ самъ почувствовалъ уже усталость отъ всехъ этихъ овацій, – она была всегда на ногахъ, всегда готова къ выходу, несмотря на мигрени и недомоганье, всегда точна и пунктуальна, всегда съ приветливой улыбкой на губахъ; каждому она умела сказать лестное для него слово, умела трогательнымъ и привлекательнымъ жестомъ снять съ себя и предложить женщине или девушке какую-нибудь изъ драгоценныхъ вещей, которыми заранее съ этой целыо украшала себя, умела любое банальное и офиціальное подношеніе превратить въ личный, интимный подарокъ! Какъ она умела делать видъ, что интересуется и вещами, и людьми, семьями, детьми, всемъ темъ, что особенно льститъ матерямъ! Она кажется рожденной для того, чтобы дополнять его, чтобы сочетать свою приветливую женственность съ его властнымъ могуществомъ, чтобы увлекать сердца въ то время, когда онъ воспламеняетъ умы!

И темъ не менее, хотя онъ больше, чемъ кто-либо, испыталъ на себе обаяніе Жозефины въ теченіе этихъ четырехъ месяцевъ, когда онъ жилъ только съ нею и позволилъ себе лишь мимолетную неверность съ m-lle Гильебо, – темъ не менее, по возвращении, мысль о разводе вновь овладеваетъ имъ, и не подлежитъ никакому сомненію, что эта мысль играла крупную роль въ поездке въ Эрфуртъ. Чтобы тонкими намеками внушить Александру, что онъ готовъ предложить свой тронъ одной изъ великихъ княженъ, онъ везетъ съ собой Талейрана. Но Талейранъ, вместо того, чтобы служить своему повелителю, безсовестно изменяетъ ему: это онъ доставляетъ Русскому Императору средство отклонить лредложеніе Наполеона, закладываетъ основы для новой коалиціи противъ Франціи и подготовляетъ войну 1809 года.

После Эрфурта Наполеону приходится мчаться въ Парижъ и потомъ – на испанскую границу. Онъ успокаивается на полу-слове, полу-обещаніи Александра и воображаетъ, что, когда будетъ покончено съ Испанскимъ мятежомъ, бракъ съ русской княжной станетъ очень простымъ деломъ. Но это не мятежъ, это – возстаніе: онъ думалъ, что для полнаго торжества ему понадобится здесъ два месяца, между темъ, за три месяца онъ не достигаетъ ничего, кроме несколькихъ безплодныхъ победъ. А затемъ – заговоры въ Париже, въ его собственной семье, надежды на его смерть, Австрія, во всеоружіи готовящаяся къ наступленію, возстаніе народовъ, проповедуемое въ Германіи Великими Герцогами, священная война. подготовляемая тайнымн обществами. Онъ покидаетъ Бенавенте, галопомъ, пришпоривая лошадь, проносится черезъ станціи, мчится, словно пажъ. Онъ не проводитъ въ Париже и трехъ месяцевъ; пробывъ здесь столько времени, сколько нужно, чтобы разоблачить того или иного изменника, привести въ порядокъ дела, собрать армію и двинуть ее на Дунай, а затемъ – снова въ путь, потому что Австрія уже начала нападеніе, эрц-герцогъ Карлъ вторгся на территорію Конфедераціи.

Но когда после этого головокружительнаго похода, который длился безъ перерыва семнадцать месяцевъ, онъ останавливается въ Шенбрунне и обдумываетъ свое положеніе, неизбежная необходимость развода становится ему вновь ясна. Дело не только въ томъ, чтобы обезпечить во что бы то ни стало престолонаследіе, – хотя разъ у него родится сынъ, что ему тогда до темныхъ происковъ Мюрата и Каролины? – Кроме того, важно, чтобы во время его отсутствія въ Париже оставался его представитель, вокругъ котораго объединялись бы его друзья въ случае, напримеръ, высадки Англичанъ или роялистскаго возстанія. И нетъ около него Жозефины, чтобы волновать его воспоминаніями о былой любви, трогать сердце мыслью объ общей имъ судьбе, пугать воображеніе мыслью о расторженіи ихъ слипшихся воедино жизней, о возможномъ тогда закате его звезды. Другая женщина, такая же внимательная, гораздо более кроткая и сдержанная, гораздо более молодая и красивая и въ то же время плодовитая, коротаетъ съ нимъ время, тихая и нежная, давая ему къ тому же уверенность въ будущемъ отцовстве. Если онъ еще могъ сомневаться въ себе въ случае съ Элеонорой, то здесь – никакихъ сомненій, потому что онъ знаетъ, какую огромную жертву принесла ему эта женщина въ Варшаве; онъ знаетъ, какую жизнь она вела эти два года: онъ самъ приготовилъ ей тюрьму въ Шенбрунне и заперъ ее въ ней такъ, какъ хотелъ.

Такимъ образомъ, конецъ колебаніямъ! Это решено; покончено съ борьбой, которая целыхъ два года занимала его мысль и терзала сердце; борьбой съ самимъ собою, когда и дни, и ночи были отравлены мучительной боязнью разрыва, когда, раньше, чемъ решиться на жертву, онъ исчерпалъ все комбинаціи, какія только могъ придумать его изобретательный умъ. Усыновленіе побочнаго ребенка, симуляція беременности, даже возвратъ къ одному изъ сыновей Гортензіи – онъ все обдумалъ, все перебралъ, былъ готовъ на все, но на деле одно только практично, одно только можетъ дать прочную основу Имперіи. Онъ это чувствуетъ, онъ это понимаетъ. И чтобы избавить себя отъ волненій, а особенно, чтобы избавить отъ нихъ свою жену, чтобы не начать снова колебаться, онъ изъ Шенбрунна отдаетъ приказъ архитектору въ Фонтенбло наглухо отделить апартаменты Императрицы отъ его апартаментовъ. И когда Жозефина пріезжаетъ, – опоздавъ въ первый разъ, – онъ отказывается принять ее и сидитъ, запершись съ министрами. Никакихъ частныхъ разговоровъ, никакой возможности объясниться: между собой и ею онъ постоянно нарочно ставитъ постороннихъ людей. Посредникамъ, приближеннымъ – намеки, наболее близкимъ – откровенное признаніе. Для последней схватки, после того, какъ онъ безуспешно пытался втянуть въ дело Гортензію, – онъ вызываетъ изъ Италіи Евгенія и, когда ему становится известно, что последній – въ пути, онъ самъ вызываетъ въ Париже последній, решительный разговоръ, въ которомъ считаетъ долгомъ своимъ возвестить Жозефине принятое имъ решеніе. Она ждетъ этого, ждетъ не только съ 1807 г., но всегда, все время. Значить, разразился онъ, этотъ ударъ, защищаясь отъ котораго она пускала въ ходъ всю свою ловкость, ужасъ предчувствія котораго отравилъ всю ея жизнь – значитъ наступилъ моментъ развода, который угрожалъ ей еще при возвращеніи изъ Египта, навязчивая мысль о которомъ возвращалась снова и снова – и при провозглашеніи пожизненнаго Консульства, и при установленіи Имперіи, каждый разъ, когда счастье, казалось, осыпало ее своими милостями. Но на этотъ разъ – нечего делать, никакой лазейки, никакого средства. Она пускаетъ все-таки въ ходъ обмороки и слезы безъ всякой надежды снова овладеть имъ, только для того, чтобы извлечь наибольшія выгоды изъ положенія, въ которое попала. Она желаетъ прочно устроить сына, желаетъ, чтобы было исполнено то, что ей обещано для него. Что же касается ея самой, то прежде всего и особенно она не желаетъ уезжать изъ Парижа, затемъ, она желаетъ, чтобы были уплачены ея долги, потомъ, чтобы за ней сохранили рангъ и прерогативы Императрицы, потомъ еще, чтобы у нея были деньги, много денегъ. И она получаетъ все это, получаетъ все, чего желаетъ: Елисейскій дворецъ, какъ городскую резиденцію, Мальмезонъ, какъ летнюю, Наваррскій замокъ – для охоты, три милліона въ годъ, тотъ же почетъ, какимъ пользоваласъ раньше, титулъ, гербы, охрану, эскортъ, весь внешній декорумъ царствующей Императрицы, особое место въ Государстве, место въ высшей степени странное, пожалуй, единственное въ своемъ роде, не имеющее себе примера, если не восходить къ эпохамъ Рима и Византіи.

Но деньги, дворцы, титулы, – все это – ничто для него; онъ даетъ больше: свои слезы. Онъ даетъ дни глубокой скорби, проводимые въ Тріанове за игрой, – онъ, который никогда не играетъ! – онъ даетъ свои непрестанныя заботы о жене, то и дело гоняя во весь карьеръ въ Малъмезонъ пажей, шталмейстеровъ, камергеровъ, высшихъ офицеровъ, чтобы иметь всегда свежія новости a каждомъ часе, каждомъ мгновеньи, которое она проводитъ безъ него. И какъ встревоженный любовникъ, какъ самый верный и самый нежный любовникъ, онъ пишетъ письмо за письмомъ, заста вляетъ всехъ окружающихъ ездить къ ней съ визитами, желаетъ знать до мелъчайшихъ подробностей, какъ живетъ отвергнутая имъ жена. Нетъ такой любезности, нетъ такой милости, которыхъ онъ не оказалъ бы ей, чувствуя или считая себя виноватымъ передъ нею. Онъ желалъ бы, чтобы и она приняла решеніе, подчинилась свершившемуся, съ достоинствомъ приняла свое новое положеніе, сняла съ него тяжесть сознанія, что она несчастна, благодаря ему.

И темъ не менее, когда онъ является въ Малъмезонъ, чтобы повидать ее и постараться утешить, онъ не обнимаетъ ее, даже не входитъ въ ея покои, старается все время держаться на виду у всехъ, потому что хочетъ, чтобы и Жозефина, и все знали, что между ними навсегда все кончено. И тщательно избегая давать кому-либо поводъ думать, что та, которая вчера была его женой, состоитъ теперь при немъ любовницей, онъ выказываетъ ей этимъ новый знакъ своего уваженія. – И потомъ, кто знаетъ? Можетъ быть, онъ и самъ все еще не уверенъ въ своихъ чувствахъ; въ такомъ случае, онъ проявляетъ къ ней не только уваженіе; онъ показываетъ этимъ, какой живой, и глубокой, и крепкой, способной пережить все, даже молодость и красоту, была и осталась его любовь, зародившаяся тринаддать летъ назадъ, такая страстная вначале, такая непоколебимая, несмотря на случайныя измены, самая властная и самая слепая, какую испытывалъ когда-либо человекъ.