Текст книги "Наполеон и женщины"

Каиръ, 9 вандеміера VIII г.

Это письмо передастъ вамъ, дорогой генералъ, гражданка Форе; она желаетъ переехать во Францію, соединиться съ героемъ, любовникомъ, котораго она потеряла изъ виду, и, разсчитывая на вашу обязательную любезность, надеется, что вы дадите ей возможность сделать это путешествіе какъ можно скорее и въ подходящей компаніи; обо всемъ этомъ она сумеетъ попросить васъ лучше, чемъ я.

Сердечно приветствую васъ,

Клеберъ.

Мену ответилъ 18-го.:

«Дорогой генералъ, красотка пріехала, но я ее не виделъ. Я окажу ей, и не видя ея, все услуги, которыя будутъ въ моей власти, лишь-бы только не вышло какихъ-нибудь осложненій съ ея мужемъ. Я давно уже знаю, и на собственномъ опыте убедился, что ни къ чему хорошему не приводитъ, когда вмешиваешься въ подобныя дела. Будьте уверены, что объ этомъ деле заговорятъ во Фращіи; человекъ, о которомъ идетъ речь, имеетъ много враговъ, и въ Законодательномъ Корпусе найдется кто-нибудь, чтобы произнести объ этомъ любовномъ похожденіи, по крайней мере, двухчасовую речь. Вы, конечно, представляете себе, что могутъ сказать объ этомъ тамъ! Намъ, маленькимъ людямъ. здорово достанется, если мы какъ-нибудь впутаемся въ эту драку».

Какъ видимъ, для Мену очень мало значилъ этотъ «Человекъ, о которомъ идетъ речъ». Ровно черезъ месяцъ после этого онъ написалъ бы иначе. Наконецъ, какъ говорятъ, благодаря Деменету, г-же Фуресъ удалось сесть вместе съ Жюно и несколькими учеными, членами экспедиціи, – Рижель, Ляломанъ, Корансезъ-сынъ – на нейтральный корабль Америка. Но, несмотря на нейтральный флагь, Америка была захвачена англичанами.

Белилотъ попала въ пленъ, затемъ была освобождена, и, наконецъ, доставлена во Францію. Она пріезжаетъ туда, когда все уже кончено; произошло примиреніе между Жозефиноп и Бонапартомъ, и 18-ое брюмера сделало ея любовника первымъ сановникомъ Республики, человекомъ, который долженъ всемъ давать примеръ достойной жизни и строгихъ нравовъ.

Утверждаютъ, что онъ запретилъ тогда Белилотъ пріезжать въ Парижъ. Она не преминула. впрочемъ, показываться съ пріятелями и во французскомъ, и въ другихъ театрахъ. Но консулъ отказался принять ее.

Но зато онъ щедръ былъ на деньги: онъ даетъ ей каждый годъ и каждый разъ, когда она проситъ. Въ 1811 г., 11 марта, онъ даритъ ей изъ Театральной Кассы еще 60,000 франковъ. Онъ покупаетъ для нея дачный домъ въ окрестностяхъ Парижа и принимаетъ участіе въ ея браке съ однимъ очень страннымъ и мало разборчивымъ господиномъ – Анри де Раншу, бывшимъ пехотнымъ офицеромъ.

Свадьба происходитъ въ Бельвиле въ 1800 г. И мужъ, приключенія котораго заслуживаютъ быть разсказанными,[11]11
  Г. Монье съ замечатольной добросовестностью и большимъ знаніемъ деда разследовалъ происхожденіе семьи Раншу, мужа г-жи Фуресъ, и его приключенія:…Раншу, говоритъ онъ, занимали въ XVIII столетіи очень скромное положеніе, какъ земледельцы въ деревняхъ Бужернъ, Соляжъ и Раншу въ окрестностяхъ Крапонны. Отъ деревни Раншу они получили свою фамилію. Въ 1651 г. одинъ изъ нихъ достигь должности консула въ Крапонны и тогда они породнились съ местными буржуазными семьями. Въ начале XVIII столетія Пьеръ Раншу поселился въ Пюи въ качестве врача; y него было пять сыновей, одинъ изъ которыхъ былъ наставникомъ графа Майи; другой бьиъ каноникомъ въ Шартре; третій переехалъ на острова, поселился на Сенъ-Доминго, женился на m-llе Дененъ дочери корабельщика въ Бордо; отъ этого брака родился Пьеръ-Анри, будущій мужъ г-жи Фуресъ.
  Перъ-Анри, родившійся на Капъ-Франсе, рано пріехалъ во Францію, где за его воспитаніе взялись его дяди; но съ шестнадцати летъ онъ начинаетъ удивлять ихъ всевозможными выходками. Его принимаютъ кадетомъ въ Анжуйскій полкъ, черезъ годъ онъ получаетъ званіе подпоручика и въ 1781 г. отправляется въ Индію; тамъ онъ храбро сражался и былъ тяжело раненъ. Его мать умираетъ, оставляя ему тридцать тысячъ франковъ; онъ пріезжаеть во Францію проедать ихъ. Когда наследство было спущено, онъ очутился y дяди въ Шартре, откуда уезжаетъ въ 1787 г. въ Константинополь, получаетъ званіе майора турецкой арміи и участвуетъ въ молдавской и валахской кампаніяхъ. Въ 1796 г. онъ находится еще въ Константинополе, где заведуетъ военной школой и обучаетъ европейскому строю турецкій армейскій корпусъ.
  Во время египетской кампаніи онъ является въ Парижъ и предлагаетъ свои услуги Директоріи, которая, кажется посылаетъ его съ порученіями въ Венгрію. Въ 1800 г., по возвращеніи изъ Венгріи. онъ встречаетъ г-жу Фуресъ, которая выходитъ за него замужъ, прельщенная прибавкой де и титуломъ кавалера, который присвоилъ себе Раншу и которые она смело превратитъ потомъ въ титулъ графини.
  После паденія Имперіи ведомство иностранныхъ делъ даетъ еще несколько порученій Раншу, но вскоре отъ него находятъ нужнымъ отделаться: съ этой целью ему даютъ въ 1816 г. привилегію на содержаніе театра въ Нанте. Онъ обанкротился тамъ, снова решилъ пристроиться къ ведомству иностранныхъ делъ и заваливаетъ министровъ своими ходатайствами: «Его безконечныя просьбы, читаемъ мы на поляхъ его последняго прошенія, заставляютъ думать, что онъ сошелъ съ ума; отныне не следуетъ отвечать на нихъ».
  Темъ не менее, онъ получилъ, повидимому, въ 1816 г. нештатное место съ окладомъ, но въ томъ же году онъ оказывается въ госпитале Сенъ-Луи, откуда еще разъ, – вероятно, последній, – взываетъ о помощи. Эта біографія мужа г-жи Фуресъ дополняетъ біографію ея самой и кладетъ на нее последній штрихъ.


[Закрыть] настолько они занимательны, назначается 11 брюмера X г. (19 октября 1801 г.) помощниковъ комиссара по торговымъ сношеніямъ въ Сантандере. Черезъ три года онъ назначается тамъ же на штатное место. Въ 1807 г. онъ переведенъ въ Кареагенъ. Г-жа де Раншу протестуетъ противъ этого перемещенія въ любопытномъ письме, адресованномъ Талейрану. «Въ Кареагене, – пишетъ она, – климатъ еще хуже, чемъ въ Сантандере». Она сильно безпокоится о здоровье своего мужа. Ея здоровье также плохо. Она просить предоставить ея мужу тамъ же место генеральнаго консула; переездъ былъ бы для нихъ оченъ обременителенъ и они не смогутъ жить прилично въ Кареагене, такъ-какъ вынуждены довольствоваться жалованьемъ, причитающимся имъ по должности. Императоръ не откажетъ ей въ этой милости – первой, о которой она проситъ. Талейранъ ничего не ответилъ, и Белилоть обращается прямо къ Императору, умоляя его исполнить последнюю просъбу, съ которой она обращается къ нему: дать мужу должность генеральнаго консула въ Данциге или Гамбурге. Эта последняя просьба – отъ сентября 1807 г.; только 27 іюня 1810 г. Раншу получаетъ место консула въ Готембурге.

Жена его не последовала за нимъ, поселилась въ Париже и, повидимому, очень мало думаетъ о переезде въ Швецію.

Она занимаетъ прекрасную квартиру въ улице Наполеонъ, живетъ на барскую ногу, тратитъ деньги направо и налево, безумно отдается светской жизни, удовольствіямъ, порхаетъ по баламъ, спектаклямъ, моднымъ гуляньямъ, принимаетъ y себя многихъ русскихъ, между прочимъ, Чернышева, Нарьппкина, Демидова, Тетенборна, хотя не пренебрегаеть при этомъ и французами. Любовникомъ ея состоить въ 1811 г. майоръ Поленъ, адъютантъ Бертрана, и почти въ то-же самое время – Пейрюссъ, братъ кассира государственнаго Казначейства. Это не мешаетъ ей бегать за Императоромъ, ловить его взглядъь ждать его улыбки. На всехъ публичныхъ зрелищахъ, на которыхъ можно ждать его появленія, она помещается въ первомъ ряду, устраиваетъ такъ, что ее приглашаютъ на все маскарадные балы, на которыхъ можно надеяться встретить его. Однажды вечеромъ, на одяомъ изъ этихъ баловъ, она узнаетъ его, хотя на немъ было домино серо-железнаго цвета, заговариваетъ съ нимъ, кокетничаетъ, и по одному слову, которое онъ ей сказалъ, или которое можетъ быть только ей послышалось, решаетъ, что ей удалось разбудить въ немъ воспоминаніе о прошломъ. «Описать то радостное состояніе, въ которомъ я ее нашелъ на другой день, – не въ моей власти», – пишетъ Поленъ. Кто знаетъ? Можетъ-быть, именно на другой день онъ послалъ ей 60.000 франковъ.

Поленъ, украшенный эполетами съ крупными кистями, которыя добыла ему Белилотъ, уезжаетъ въ Иллирію, а она беретъ себе другого любовника, двухъ другихъ любовниковъ. Одинъ изъ нихъ, Реверонъ Сенъ-Сиръ, помогалъ ей въ составленіи романа, который она решила написатъ, названіе этого романа – Lord Wentworth, и корректуру она посылаетъ Полену, чтобы развлечь его; друіой – корсиканецъ Лепиди, адъютантъ герцога Падуанскаго, хорошенькій, какъ ангелъ, но довольно глупый. «Люблю красивыхъ животныхъ», – говоритъ она.[12]12
  «J'airae les jolies bêtеs» – непереводимая игра словъ: bête значитъ въ одно и то же время животное и глупый.


[Закрыть]

Но вотъ Раншу, который, ничего не замечая, позволилъ побывать у себя целому полку, раскрываетъ, наконецъ, все и ссылаетъ добродетельную супругу въ Крапоянъ, въ домъ одного нотаріуса, у котораго снялъ для нея комнату. Тамъ она выставляетъ себя жертвой Наполеояа, выдаетъ себя за фрейлину Императрицы, живетъ съ одной прислугой и забавляется темъ, что удивляетъ местное общество своимъ поведеніемъ. Она усаживается читать газеты передъ домомъ, въ которомъ живетъ, куритъ у окна своей комнаты, водитъ съ собою на прогулку болыпую собаку съ шелковистою шерстью, которую беретъ съ собою даже въ церковь. Нетъ такой эксцентричности, которой она не позволила бы себе. Все это кончается полнымъ прекращеніемъ сожительства и разделомъ имущества и, темъ самымъ. она лишается пристанища, туалетовъ и денегъ.

Последнія она находитъ, впрочемъ, въ достаточномъ количестве, чтобы пріехать въ 1813 г. въ Верону къ Полену, который въ одинъ прекрасный день, во время болыпого смотра, получаетъ таинственную записочку, уведомляющую его о ея пріезде. Ихъ жизнь полна восторженной, пылкой любви, но вскоре Полену приходится сопровождать своего генерала въ германскую армію. Г-жа де Раншу возвращается тогда въ Парижъ и хотя и поддерживаетъ, повидимому, наилучшія отношенія съ братьями Пейрюссъ и съ некоторыми изъ ихъ друзей, ее видятъ въ то-же время въ модныхъ клубахъ. Она бываетъ у баронессы Жираръ, у графини Оюси, у баронессы Буайе. Дело въ томъ, что она очень умна и очень привлекательна и нравится женщинамъ такъ же, какъ и мужчинамъ. Она выпустила у Dolone свой романъ Lord Wontworth и сразу прослыла писательницей.

Она также рисуетъ и недурно, какъ можно судить по мило исполненному портрету, на которомъ она изобразила себя обрывающей маргаритку: странная мысль, потому что, если она ищетъ страстно, то находитъ нисколъко. Но если одна маргаритка оборвана, то лужокъ еще целъ. Она прелестна на этомъ портрете – съ живымъ лицомъ, немножко полноватымъ – немножко лицомъ модистки, – но очень свежимъ и эффектнымъ подъ белокуро-пепельными волосами, заплетенными и завитыми по-детски; съ большими светло-голубыми глазами, деланно-целомудренными, на манеръ Разбитыхъ вазъ, глазами, которымъ черныя какъ смоль брови придаютъ какой-то особенный блескъ; съ нежнымъ и привлекательнымъ теломъ, съ поистине прекрасными руками; все это въ целомъ очень мило, очень пріятно, и свежестью, эффектностью, граціей покрывается то. чего не хватаетъ въ смысле благородства.

Следуетъ упомянуть еще, что ея волосы, будучи распущены, могутъ покрыть ее совершенно всю, могутъ служить ей королевской[13]13
  Въ тексте «un royal manteau»; здесь – игра словъ: royal значитъ королевскій (намекъ на Реставрацію, связанную съ нашествіемъ) и въ тоже время – пышный, великолепный. Перев.


[Закрыть] мантіей, когда Нашествіе вновь приведетъ въ Парижъ ея друзей – русскихъ. Она, повидимому, хорошо жила эти два года, 1814 и 1815-ый, но къ 1816 г. начинается нужда, потом – почти нищета. Тогда она распродаетъ свою обстановку, очень дорогую. уезжаетъ въ Бразилію съ некіимъ Жаномъ-Августомъ Белляромъ, отставнымъ офицеромъ гвардіи. Въ Париже ходятъ слухи, что деньги, реализованныя отъ продажи имущества, она собирается употребить на то, чтобы завязать сношенія со Святой Еленой и устроить Наполеону побегъ. Но она и не думаетъ объ этомъ, Императоръ внушаетъ ей отвращеніе, она выставляетъ на видъ свои крайне белыя убежденія. Когда г-жа Абрантесъ разсказываетъ въ своихъ мемуарахъ объ этихъ слухахъ въ хвалебномъ тоне, г-жа де Раншу протестуетъ. Это можетъ повредитъ ей въ глазахъ поліціи, которая следитъ за ней, какъ за «старой подругой Бонапарта», и въ 1825 г., когда она возвращается съ Белляромъ, ни на минуту не упускаетъ ее изъ виду.

Утверждаютъ, что Белляръ, называющій себя полковникомъ, состоитъ ея любовникомъ уже пятнадцать летъ; что Полина имеетъ дочь приблизительно двадцати летъ, которую выдаетъ за m-lle де Лоншанъ, и себе также присваиваетъ имя Лоншанъ; что она ведетъ широкій образъ жизни и не водитъ знакомства съ подозрителъными людьми.

На деле, целью ея путешествій было, по-видимому, поправить свои дела. Она набираетъ съ собой множество всевозможныхъ дешевыхъ товаровъ, вымениваетъ ихъ въ Бразиліи на полисандру и аламу, возвращается съ запасомъ дерева. Продаетъ его, покупаетъ мебель, возвращается, чтобы продать ее, и такъ ездитъ взадъ и впередъ до 1837 г., когда обосновывается въ Париже. Она продолжаетъ писать, издаетъ новый романъ Une Châtelaine deXII-e siecle, и въ своей скромной квартире въ улице Виль – л'Эвекъ, окруженная обезьянами и птицами, живущими на свободе около нея, ведетъ до девяностодвухлетняго возраста (умерла она только 18 марта 1869 г.) такое существованіе, которому позавидовали бы многіе. Она вполне сохранила свои умственныя способности, пишетъ, рисуетъ, играетъ на арфе, скупаетъ картины, поддерживаетъ сношенія съ женщинами, съ которыми некогда была знакома, завязываетъ даже новыя дружескія связи – между прочимъ, съ m-lle Розой Бонэръ.

Ея художественный вкусъ виденъ по темъ довольно многочисленнымъ картинамъ, которыя она завещала музею въ Блуа (къ Блуа она была привязана благодаря своей подруге, баронессе Вимпфенъ). Много копій, много картинъ, причисляемыхъ, какъ говорятъ, къ школе Рафаеля, Тиціана, Леонарда, Буше; несколько полотенъ, приписываемыхъ Прюдону, несколько – Рейнольдсу. Тербургу, Жану Мелю, Карло Марати, Жора; две современныя картины: одна – Розы Бонэръ, другая – Контъ-Каликса; Младенецъ Іисусъ въ несколькихъ видахъ, Цыгане, Венеры, Амуры, Психеи, Отшельники, Уроки на флейте – ничего, что напоминало бы время, проведенное въ Египте и дворецъ Элъфи-Бей, и человека, которымъ должна бы быть полна ея жизнь. Г-жа де Раншу – графиня де Раншу, какъ она себя называетъ, – передъ смертью сжигаетъ все письма, которыя писалъ ей генералъ Бонапартъ.

Она хотела, повидимому, уничтожить до последняго воспоминанія все, что касается этой любви, которая одна только и придаетъ ей некоторый интересъ въ глазахъ исторіи – этой очень юной, очень чувственной любви, въ которой еще не мало наивности, но въ которой проявляется уже, – ставшее съ техъ поръ такимъ повелительнымъ, – желаніе Бонапарта иметь ребенка, которого онъ могъ-бы сделать наследникомъ своего имени и своей славы.

VI. Прощеніе

Жозефина обедала въ Люксембурге, у президента Директоріи Гойе, когда пришло совершенно неожиданное для нея известіе, что Бонапартъ высадился во Фремю. Она какъ-бы забыла о существованіи Бонапарта, казалось, даже не думала, что онъ можетъ вернуться, устроила свою жизнь по своему вкусу и вела себя какъ вполне утешившаяся вдова.

Въ Египте мужъ подумывалъ уже о разводе, а во Франціи жена делала въ это время все необходимое для разрыва.

Разойдясь съ Баррасомъ, который болыне не могъ быть любовникомъ, вліяніе котораго, къ тому же, падало, а полномочія близились къ концу, она ухватилась за супруговъ Рёбелль въ такой степени, что готова была навязать имъ для ихъ сына свою дочь Гортензію; потомъ, когда Рёбелль, при государственномъ перевороте въ преріале VII г… палъ, она страстно привязалась къ супругамъ Гойе, какъ только Гойе вошелъ въ составъ правительства.

Этотъ буржуа изъ г. Реннъ, такъ кичившійся своими чистыми нравами и спартанской честностью, былъ министромъ юстиціи при Терроре и это онъ придумалъ те статьи закона, примененія которыхъ требовалъ потомъ Фукье-Тенвилль. Это былъ казуистъ гильотины. Ничто въ такой степени не придаетъ отпечатка строгости, какъ постоянная погоня за законностью: это – лицемеріе, потребное для того, чтобы прикрывать должностныя преступленія. И Гойе действительно слылъ за человека строгахъ нравовъ. Благодаря этому, онъ попалъ въ члены Директоріи, расположилъ къ себе Жозефину, которая посвящала вго въ свои любовныя дела; и Гойе, покровительствуя ей, советовалъ развестись и выйти замужъ за г. ІІІарля. Разводъ – законенъ, освященъ Республикой и позволяетъ женщине, которая была любовницей кого-нибудь, стать его сожительницей.

Жозефина колебалась, почти сдаваясь. Пока что, она порвала отношенія со своими деверями, Жозефомъ и Люсьеномъ, а они въ еще большей степени порвали съ нею. Она могла быть уверена, что отъ нихъ не получитъ ничего, не получитъ даже денегъ, въ которыхъ она нуждалась и которыхъ ей всегда было мало. Имъ отъ нея нечего было ждать и если они ее терпели, пока генералъ былъ во Франціи, то теперь всеми силами старались выбросить ее изъ семьи, членомъ которой она ими никогда не признаваласъ. И она шла поэтому къ Гойе, который, какъ членъ правительства, могъ быть въ высшей степени полезенъ ей. Правда, Гойе былъ противникомъ Бонапартовъ; но чемъ враждебнее относился онъ къ нимъ, темъ более подходящимъ человекомъ онъ былъ для Жозефины. Если завоеватель Египта вовсе не вернется, кто знаетъ, не придется ли ей попытать счастье въ этомъ направленіи; если онъ возвратится, то г-жа Гойе, – о которой никогда не говорили худого, потому что отъ сплетни она была защищена своей безвестностью, нравами, привычками, повадками мелкой, очень мелкой реннской буржуазки, – окажется прекраснымъ прикрытіемъ, покроетъ своимъ добрымъ именемъ двусмысленныя посещенія, подозрительную дружбу, многочисленныя любовныя связи.

Отношенія, такимъ образомъ, съ каждымъ днемъ становились интимнее и какъ разъ во время семейнаго обеда на нихъ свалилась новость: Бонапартъ высадился и едетъ въ Парижъ. Какъ бы ни мчались курьеры, онъ едетъ, несомненно. следомъ за ними: не для того онъ нарушилъ карантинъ, чтобы задерживаться по дороге въ городахъ изъ-за торжественныхъ пріемовъ. Разсуждать, советоваться Жозефине некогда. Къ тому же ей остается одно – взять дерзостью, что она и делаетъ даже по отношенію къ Гойе, котораго хочетъ сделать своимъ вольнымъ или невольнымъ соучастникомъ: «Президентъ, – говоритъ она ему, – не думайте, что Бонапартъ едетъ сюда съ намереніями, пагубными для свободы; но мы должны объединиться и помешать всякимъ негодяямъ захватить его въ свои руки».

Гойе, несомненно, еще послужитъ ей, но сначала необходимо захватить Бонапарта. Жозефина требуетъ немедленно-же почтовыхъ лошадей. Она хочетъ лететь навстречу выходцу съ того света и, вместо всякихъ объясненій, пасть въ его объятья, разбудить въ немъ угасшую любовь, подчинить его себе, какъ любовнице, въехать въ его карете въ Парижъ, объ руку съ нимъ явиться въ улицу Шантерейнъ и вместе съ нимъ принять одураченныхъ Бонапартовъ, которые и на этотъ разъ не посмеютъ все ему разсказать, а если и вздумаютъ разсказывать, то Наполеонъ не станетъ ихъ слушать. Ни малейшихъ колебаній, никакихъ промедленій – какъ тогда, когда надо было ехать въ Италію; теперь съ ней нетъ ни Луизы Компуанъ, ни Фортюнэ, никакого багажа, и карета ея мчится по Бургундской дороге.

Бонапартъ едетъ черезъ Бурбоннэ и тогда какъ, торопя почтальоновъ, Жозефина пожираетъ глазами горизонтъ, ища на немъ ожидаемую карету, ея мужъ – уже въ улице Победы. Она спешитъ вернуться, но ей приходится ехать до Ліона, потому что две дороги, разделяющіяся у Фонтенебло, только тамъ соединяются. Уже три дня какъ Наполеонъ, – решившій порвать съ Жозефиной на основаніи того, что онъ узналъ въ Египте, – разспрашиваетъ своихъ братьевъ, сестеръ, мать. Никакихъ сомненій относительно поведенія Жозефины въ Милане, относительно ея еще более предосудительной жизни въ теченіе последнихъ семнадцати месяцевъ. Повидимому; щадя либо Наполеона, либо ее, братья не говорятъ всего, что знаютъ; впрочемъ, всего они, вероятно, и не знаютъ; но того, что они разсказали. достаточно. Решеніе Наполеономъ принято, оно, повидимому, непреклонно к вся семья горячо одобряетъ его.

Тщетно друзья, которымъ онъ разсказываетъ о своихъ невзгодахъ, доказываютъ, что восторженный пріемъ, оказанный ему народомъ при его возвращеніи, обязываетъ его, требуетъ отъ него известныхъ действій; что нація уповаетъ на него, какъ на своего спасителя, и ждетъ отъ него не скандаловъ; что его первый долгъ – укрепитъ государство; что разрывъ съ женою можно отложить; что выставить себя обманутымъ мужемъ, значитъ съ первыхъ же шаговъ поставить себя въ смешное положеніе, а во Франціи смешное убиваетъ. Но все это не заботитъ Бонапарта: «Она уйдетъ, – говоритъ онъ: – что мне до того, что будутъ говорить? Поболтаютъ день-два, на третій – перестанутъ». Никакіе доводы не могутъ ни тронуть, ни смягчить его. Никакіе интересы, въ важности которыхъ его стараются убедить, не могутъ заглушить въ немъ справедливое негодованіе. Чтобы избежать встречи, которая могла, пожалуй, его растрогать, – потому что онъ знаетъ власть этой женщины надъ его чувствами, боится ея власти надъ его сердцемъ, – онъ оставляетъ у привратника ея вещи, драгоценности – все, что принадлежитъ ей; назначаетъ на следующій день свиданіе братьямъ, чтобы покончить съ формальностями, и, запершись въ своей комнате, въ первомъ этаже, – ждетъ.

Пріезжаетъ, наконецъ, Жозефина, совершенно потерявшая голову. Ей предстоитъ сыграть последнюю игру, которая на три четверти проиграна. Въ пути, быть можетъ, впервые въ жизни, она задумалась надъ своимъ положеніемъ, и весь ужасъ его внезапно всталъ передъ нею. Если ей не удастся увидеть его снова, завоевать его, куда она пойдетъ? Что будетъ съ нею? Забавы, вроде г-на Шарля, хороши на день, на месяцъ, на годъ. Какъ она могла быть такъ глупа – не потому, что взяла его въ любовники, а потому, что афишировалась съ нимъ! И это, и Баррасъ, и другіе, и война, объявленная ею Бонапартамъ, и долги, особенно долги!

У нея голова идетъ кругомъ. Не умея считать, постоянно покупая, никогда не платя, воображая, что уплачено все, когда отдана только ничтожная часть долга, она уже тащитъ за собою, какъ будетъ тащить въ теченіе всей Имперіи, до своего последняго часа, целый хвостъ кредиторовъ, которые постоянно толкаютъ ее на новые расходы, счета которыхъ она безъ конца удлиняетъ, ни на минуту не задумываясь о срокахъ платежей. Когда паступаетъ срокъ уплаты, она плачетъ, рыдаетъ, теряетъ голову, придумываетъ самыя безразсудныя комбинаціи, клянется и Богомъ, и чортомъ, и разъ ей удалось выгадать хотя бы немного времени, считаетъ, что все спасено. Въ такомъ положеніи она находится въ данный моментъ. Однимъ только поставщикамъ она должна, какъ утверждаютъ, милліонъ двести тысячъ франковъ, что вполне возможно, такъ какъ это обычные размеры ея банкротствъ. Но есть нечто худшее, чего не знають: она купила въ кантоне Гляббэ, въ департаменте Диль, на 1. 195.000 франковъ національныхъ имуществъ и две трети этой суммы должна уплатить она, – тогда какъ остальную треть взяла на себя ея тетка, г-жа Реноденъ, – теперь уже г-жа де Богарне, – у которой нетъ для этого ни единаго су. Она купила 2 флореаля VІІ г. у гражданина Лекутэля землю и именіе Мальмезонъ, обязуясь уплатить 225.000 франковъ за основное имущество, 37.516 франковъ за зеркала, мебель, домашнюю утварь и припасы и 9.111 франковъ пошлинъ. Въ счетъ этого долга она уплатила 37.516 франковъ причитавшихся за обстановку, «продавъ принадлежавшіе ей брильянты и драгоценности». Но остальное подлежитъ взысканію, а кто же заплатитъ?

Несомненно, она можетъ сказать, что генералъ, посетивший Мальмезонъ до своего отъезда въ Египетъ, предлагалъ 250.000 франковъ за самое именіе – приблизительно ту сумму, въ какой обязалась и она. Но после того, какъ онъ виделъ Мальмезонъ, Бонапартъ виделъ Ри, ему очень понравилась мысль купить этотъ замокъ, а потомъ онъ увлекся какимъ-то именіемъ въ Бургундіи. Къ тому же, онъ не далъ ей никакихъ полномочій покупать отъ его имени. Деньги онъ доверилъ своему брату Жозефу; черезъ Жозефа же онъ выплачивалъ Жозефине ея годовую пенсію въ 40.000 франковъ; о своихъ проектахъ онъ сообщалъ только Жозефу; потому что за все это время не было изъ Египта ни единаго письма отъ него къ жене. Если Жозефъ и выпустилъ изъ рукъ 15.000 франковъ для внесенія задатка Лекутэлю, то квитанція, отъ 17 мессидора VII г., написана на имя генерала, и Жозефина должна эти 15.000 франковъ, потому что она сама пожелала заключитъ бракъ на основе раздельнаго владенія.

Ничто не принадлежитъ ей, даже отель въ улице Победы; онъ былъ купленъ на деньга Бонапарта. Ей остаются ея драгоценности, собранныя въ Италіи, которыя она любитъ показывать и которыя, по отзывамъ современницы, достойны фигурировать въ сказкахъ Тысяча и одна ночь: ей остаются еще картины, статуи и старинныя вещи – военная добыча ея похода. Но что это – въ сравненіи съ темъ, что она должна? Что это – въ сравненіи съ темъ, чего она лишается?

И вотъ она – на мостовой, а возрастъ ея уже яе тотъ, когда можно разсчитывать на удачу. Годы наложили печать на кожу, испорченную притираніями. Талія все еще изящна и гибка, но лицо портится. Креолка, въ шестнадцать летъ уже замужемъ, въ двенадцать – уже созревшая (Терсье разсказываетъ, что ухаживалъ за нею около 1776 или 1778 г.), она выглядитъ гораздо старше, чемъ женщины того же возраста въ нашемъ климате, въ тридцать семь летъ она уже почти старуха. Следовательно, если она проиграетъ, – спасенья нетъ; и тогда, понявъ вдругь, что передъ нею пропасть, она цепляется, какь за последнюю надежду, за то, что увидевъ ее, Наполеонъ, можетъ быть, умилостивится.

Она проникла въ отель, но ей нужно теперь прорваться въ комнату Бонапарта. Передъ дверью, въ которую она тщетно стучалась, она склоняется на колени; слышатся ея стоны и рыданія.

Онъ не отпираетъ. Эта сцена длится много часовъ, целый день. Онъ не отвечаетъ. Наконецъ. Жозефина, изумленная, готова покориться, уйти, уехать; но ея горничная, Агата Рибль, приводитъ ее снова къ запертой двери, бежитъ за детьми – Евгеніемъ и Гортензіей, – и стоя вместе съ своею матерью на коленяхъ, они тоже начинають умолять его. Дверь открывается, появляется Бонапартъ съ протянутыми руками, безмолвный, съ глазами, полными слезъ, съ лицомъ, искаженнымъ долгой и жестокой борьбой съ собственнымъ сердцемъ.

Это – прощеніе, и не то прощеніе, о которомъ нотомъ сожалеютъ, которое не мешаетъ возвращаться къ прошлому, пользоваться имъ, какъ оружіемъ; нетъ, это прощеніе, полное великодушія, прощеніе окотчательное, забвеніе всехъ совершенныхъ ошибокъ; это – всепрощеніе. Бонапарть обладаетъ изумительной способностью уметь не вспоминать и, разъ онъ вернулъ свое доверіе, считатъ небывшими ошибки или преступленія, которыя ему угодно было оставшъ безъ наказанія, выбросить изъ своей непоколебимой памяти. Онъ не только прощаетъ свою жену; онъ – добродетель более редкая – относится съ полнымъ пренебреженіямъ къ ея сообщникамъ. «Никогда онъ не лишилъ никого изъ нихъ ни жизни, ни свободы». Онъ не сделалъ ничего. что могло бы повредить имъ; темъ не менее, встречая кого-нибудь изъ нихъ, онъ внезапно бледнелъ.

Это не ихъ вина, – онъ это признаетъ, – а его. Онъ плохо стерегъ свою жену! Въ гаремъ могъ пробраться мужчина. Онъ долженъ былъ быть настойчивъ. Этого требуетъ его полъ; женщина должна была пасть это предопределено ея природой. Если женщина не любима, надо ее удалить, разойтись съ нею; если она еще любима, остается только простить ее и снова взять къ себе. А упреки – къ чему они? Передъ лицомъ факта Бонапартъ безоруженъ: онъ принимаетъ его и подчиняется ему. Онъ покоряется обстоятельствамъ, мирясь съ недостатками людей; онъ не требуетъ отъ женщинъ девственности или даже целомудрія, которыхъ у нихъ уже нетъ. Эта черта въ его характере быть можетъ менее французская, чемъ восточная, но это – такъ. Но только отныне онъ будетъ принимать свои меры и, зная – или, вернее, думая, что знаетъ, – что такое женская нравственность и женская добродетель, возведетъ въ основное правило: никогда ни одинъ мужчина не долженъ, подъ какимъ бы то ни было предлогомъ, оставаться наедине съ его женой; его жена должна охраняться, быть подъ надзоромъ день и ночь. Это – основное условіе его супружеской безопасности; и если онъ не применяетъ строго этого правила къ Жозефине, отъ которой не разсчитываетъ уже иметь детей, то мы увидимъ, какъ онъ будетъ придерживаться его со второй своей женой.

Жозефина торжествуетъ, она торжествуетъ надъ Бонапартами, которые всегда были противъ этого брака, желали разрыва, подготовляли и почти добились его. Она заставляетъ и Наполеона участвовать въ ея торжестве: когда на другой день после этой замечательной сцены и примиренія, рано утромъ, Люсьенъ, наиболее пылкій сторонникъ развода, является по вызову къ брату, его вводятъ въ спальню Жозефины, где Наполеонъ принимаетъ его, лежа еще въ постели.

Стоитъ-ли говорить о долгахъ, и можно ли представить себе, чтобы простивъ все то, что онъ простилъ, Наполеонъ остановился передъ деньгами? Онъ уплачиваетъ 21 брюмера 1.195.000 франковъ за национальныя имущества въ департаменте Диль, которыя впоследствіи послужатъ приданымъ Маріи-Аделаиде, – она же Адель, – побочной дочери покойнаго г. де Богарне, когда Жозефина выдастъ ее замужъ 8 фримера XIII г. за Франсуа-Мишеля-Августина Леконта, пехотнаго капитана, назначеннаго по этому случаю окружнымъ сборщикомъ въ Сарля. Онъ уплачиваетъ долгъ, следуемый за Мальмезонъ, – 225.000 франковъ – пустяки; онъ уплачиваетъ 1.200.000 франковъ поставщикамъ, но предусмотрительно собираетъ все счета, прюсазываетъ привести ихъ въ порядокъ и, благодаря этому, вычтя стоимость предметовъ недоставленныхъ и понизивъ некоторыя слйшкомъ высокія цены, отделывается половиной: 600.000 франковъ ровнымъ счетомъ.

Этого было бы, несомненно, достаточно, чтобы заставитъ Жозефину задуматься, если она вообще на это способна: мужъ, который такъ уплачиваетъ более двухъ милліоновъ долговъ, – это такой содержатель, какого не легко найти и который заслуживаетъ, чтобы для него кое-чемъ пожертвовать. Жозефина это сделаетъ и ея видимое поведеніе до развода не дастъ ея противникамъ повода для нареканій. Она слишкомъ боится потерять свое положеніе, какъ она выражается.

Что касается Гойе, то имъ она доказала свою признательность. 17 брюмера, вечеромъ, она пригласила ихъ на 18-е утромъ завтракать и, когда Гойе не явился, она убеждала г-жу Гойе уговорить мужа принять видное место въ новомъ правительстве. Гойе, верный своимъ строгимъ нравамъ, съ негодованіемъ отказывается; но поупрямившись два года, онъ обращается все-таки съ просьбой къ Первому Консулу, и Жозефина добивается для него должности генеральнаго комиссара въ Амстердаме, где ему такъ понравилось, что онъ провелъ тамъ десять летъ и провелъ бы всю жизнь, если бы должность не была въ 1820 году упразднена. Тогда онъ, какъ разсказываютъ, отказался ехать въ Нью-Іоркъ, но принялъ хорошую пенсію, которая уплачивалась ему въ теченіе всей Реставраціи. Онъ былъ темъ не менее добродетельнымъ республиканцемъ и согласно его воли, ему были устроены гражданскія похороны.