Текст книги "Ящик Пандоры"

Суждение готовит тебя к вступлению в поток случая, где ведет лишь воля. Суждение суть способ направления воли. Мысль мимолетна, суждение же – это место, где смешиваются течения, которыми прошлое определяет будущее, это акт взвешивания.

Керро Паниль, «Спор Авааты».

С обычной своей уверенной легкостью Хали Экель подпрыгнула, ухватив одной рукой рычаг, открывающий люк в потолке, откуда можно было попасть в программное хранилище архивов. Болтающийся на ремне прибокс больно стукнул ее по бедру.

Меньше часа назад она узнала, что Керро Паниль отправился на нижсторону. Не попрощавшись, не оставив даже записки… или строфы.

«Хотя его ко мне ничто и не привязывает».

Открыв люк, она подтянулась и вползла в служебный проход.

«Он не пошел со мной на расплод, он…»

Хали отбросила эту мысль. И все равно было обидно. Они выросли в одном интернатском секторе, родились почти в один день и оставались друзьями. Она слушала его рассказы о Земстороне, а он – ее байки. По поводу собственных чувств Хали не питала иллюзий. Она давно считала Керро самым привлекательным мужчиной на борту.

Только почему он всегда такой отстраненный?

Протискиваться по кривой трубе пришлось скорчившись – в высоту она была на ладонь меньше, чем нужно. Впрочем, Хали уже привыкла передвигаться по кораблю такими вот незаметными переходами.

«И ведь не то чтобы я была страшная!»

Хали знала, что ее комбинезон из корабельной ткани обтягивает очень привлекательную фигурку. Смуглая кожа, карие глаза, коротко стриженные, как у всех техников, черные волосы. Каждый медтехник понимал, насколько выгоднее с точки зрения антисептики оставить от своей шевелюры нечто вроде густой щетины. Конечно, она не хотела бы, чтобы Керро состриг косу или бороду – ей нравился его стиль. Но ему в медсекторе не работать.

Люк, выводивший из служебного прохода в архивы, оказался закрыт, но Хали заучила код наизусть, и, чтобы открыть замок, ей не потребовалось и пары секунд. Нагнувшись, она проскользнула в хранилище. С потолка тревожно прожужжал что-то внутренний сенсор.

– Хали, что ты делаешь?

Девушка замерла, потрясенная. «Голосовая связь!» Всем был знаком безжизненный, отдающий металлом рабочий голос Корабля, необходимое средство общения, но сейчас она слышала нечто иное… звучный голос, полный сдержанного чувства. И Корабль назвал ее по имени!

– Я… я хотела найти терминал доступа к архивам. Тут всегда есть свободные.

– Ты весьма необычная женщина, Хали.

– Я чем-то нагрешила?

Ее сильные пальцы машинально защелкивали задвижки, в то время как тело замерло в ужасе. Что, если она оскорбила Корабль?

Но он говорил с ней! Взаправду говорил!

– Иные сочли бы, что ты поступаешь дурно.

– Я просто торопилась. Никто не сказал мне, почему Керро отправился на нижсторону.

– Почему ты не обратилась ко Мне?

– Я…

Хали бросила отчаянный взгляд на терминал-читальню, к которой вел узкий проход между вращающимися стойками софтверных дисков. Экран был пуст, за клавиатурой – никого, как она и ожидала.

Но Корабль не унимался.

– Я всегда рядом с тобой, не дальше, чем ближайший монитор или комконсоль.

Хали подняла глаза на оранжевый пузырь сенсора – злобное око циклопа, зеница, торчащая из металлической решетки, откуда доносился голос Корабля. Может, Корабль сердится на нее? Размеренность этого жуткого голоса нагоняла на Хали трепет.

– Я не злюсь. Я лишь предлагаю тебе больше доверять Мне. Я о тебе забочусь.

– Я… верую в Тебя, Корабль. Я богоТворю. Ты это знаешь. Я просто никогда не думала, что Ты заговоришь со мною.

– Как говорю с Керро Панилем? Ты ревнуешь, Хали.

Честность не позволила Хали возразить, да и слова не шли на язык. Девушка помотала головой.

– Хали, подойди к клавиатуре в конце прохода. Отожми красную клавишу в правом верхнем углу, и Я отворю проход за этим терминалом.

– Проход?

– Он приведет тебя в потайную комнату, где находится другой терминал. Им часто пользуется Керро Паниль. Теперь им можешь воспользоваться ты.

Терзаясь одновременно страхом и восторгом, Хали повиновалась.

Терминал вместе со столом откинулся на петлях, открывая взгляду низкий проход. Скорчившись в три погибели, Хали проползла в тесную комнатку. Тускло-зеленые лучики скрытых по углам ламп освещали желтоватое ложе. Рядом с ним стояла большая комконсоль с пультом и экраном, в полу виднелся знакомый диск голографического проектора. Обстановка была знакома девушке – небольшая учебная комната, – но она не знала, что они бывают настолько маленькими… и что здесь вообще есть такая.

За ее спиной с еле слышным щелчком затворился люк. Странно, но в этой берлоге она ощущала себя в полной безопасности. Здесь обретался Керро. Корабль заботился о ней, лично о ней. Острое ее обоняние безошибочно улавливало запах тела любимого. Она рассеянно потерла золотое колечко в носу и опустилась в привинченное к полу кресло у консоли.

– Нет, Хали. Вытянись на ложе. Здесь тебе не понадобится клавиатура.

Голос Корабля исходил отовсюду. Хали оглянулась в поисках источника этого пугающе сдержанного голоса. Но в комнате не было ни сенсоров, ни глаз-мониторов.

– Не бойся, Хали. Эта комната находится внутри Моей защитной оболочки. Ляг на кушетку.

Девушка нерешительно подчинилась. Ложе было устлано чем-то гладким, прохладно скользившим по коже.

– Почему ты решила поискать свободный терминал, Хали?

– Я хотела сделать что-нибудь… конкретное.

– Ты любишь Керро?

– Ты сам знаешь.

– Ты вправе добиваться его любви, Хали, но не обманом.

– Я… я хочу его.

– И ты обратилась за помощью ко Мне?

– Я приму любую помощь.

– Ты имеешь свободу доступа к информации, Хали, а уж что ты с ней сделаешь – тебе одной решать. Ты проживаешь жизнь, понимаешь?

– Проживаю? – Она вся взмокла, и потная кожа липла к покрытию ложа.

– Свою жизнь. Она дана тебе… в дар. Тебе следовало бы получше с ней обходиться. Наполнить ее счастьем.

– Ты сведешь нас с Керро снова?

– Только если это действительно нужно вам обоим.

– Я была бы счастлива с Керро. А он отправился на нижсторону, – едва не всхлипнула Хали, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы.

– Разве ты не можешь улететь за ним?

– Тебе же ведомо, что у меня на борту работа!

– Да. Корабельники должны быть здоровы, чтобы кормить Колонию. Но Мой вопрос относился к тебе.

– Я нужна здесь!

– Хали, я прошу тебя довериться Мне.

Девушка сморгнула, уставившись в пустой экран. Что за странные слова! Как можно не верить в Корабль? Все люди – его создания. Всю жизнь их сопровождали ритуалы богоТворения Корабля. Но Хали поняла, что от нее ждут ответа.

– Конечно, я Тебе верю, – выдавила она.

– Меня сие радует. И потому Я сделаю тебе подарок. Ты узнаешь о человеке, которого звали Иешуа. Имя это происходит из древнего языка, называемого арамейским, и позднее стало произноситься как Иисус. От него происходит также имя Иисуса Льюиса.

Больше всего Хали почему-то потрясло, как Корабль произнес имя Льюиса. Все на корабле называли его Хесус. Но в дикции Корабля трудно было усомниться – Иисус.

Она не сводила глаз с экрана. Светильники внезапно разгорелись ярко, заблестел полированный металл, и девушка прищурилась, чихнув. «Может, это не Корабль со мной говорит? – пришло ей в голову. – Может, это чья-то шутка? – Эта мысль ее испугала. – Да кто осмелится на подобный розыгрыш?»

– Я здесь, Хали Экель. С тобой говорит Корабль.

– Ты… читаешь мои мысли?

– Оставим этот вопрос пока, Хали, но знай, что Я могу читать твои реакции. Разве ты не видишь по лицу, что чувствует твой собеседник?

– Да, но…

– Не бойся. Я не желаю тебе зла.

Девушка попыталась сглотнуть, перебирая в памяти только что услышанные слова. «Иешуа?»

– Кем был этот… Иешуа?

– Чтобы узнать это, ты должна отправиться туда.

– Отправиться? Ч-что?.. – Она откашлялась, попыталась успокоиться. Керро часто бывал в этой комнате, а он никогда не выказывал страха перед Кораблем. – Где это место?

– Не «где», а «когда». Ты пересечешь пространство, которое вы, люди, называете временем.

Хали решила, что Корабль просто собирается показать ей голографическую запись.

– Проекция? Чего Ты хочешь…

– Нет, Хали. В этот раз ты сама будешь проекцией.

– Я…

– Крайне важно, чтобы корабельники узнали об Иешуа, называемом также Иисусом. В этот путь Я отправляю тебя.

Страх сдавил сердце.

– Как?..

– Я знаю, как, Хали Экель, да и ты знаешь. Ответь Мне: как действует нейрон?

Это было известно любому медтехнику.

– В синаптическую щель, – выпалила она, не раздумывая, – выделяется определенное количество ацетилхолина…

– Отмеренное, да. Образуется мостик. Проход. Твой разум образован мостами.

– Но я…

– Я суть вселенная, Хали Экель. Всякая часть Меня – всякая часть в целости своей – суть вселенная. Вся она суть Я – включая все ее мосты.

– Но мое тело… что с…

Девушка смолкла, парализованная внезапно страхом за свою драгоценную плоть.

– Я буду с тобой, Хали Экель. Та матрица, что определяет тебя, тоже суть часть вселенной, Моя часть. Ты желала знать, читаю ли Я твои мысли?

Сама мысль об этом казалась Хали жутковатой – вторжение в последний бастион ее уединения.

– И?..

– Экель, Экель… – Как печально произнес Корабль ее имя! – Наши силы принадлежат одной вселенной. Твои мысли и есть Мои мысли. Как могу Я не знать, о чем ты думаешь?

Девушка попыталась вздохнуть. Корабль говорил о вещах, едва доступных ее пониманию… но опыт богоТворения учил ее принимать непонятное на веру.

– Хорошо.

– Итак, ты готова отправляться?

Хали попыталась сглотнуть, но в горле пересохло. Рассудок ее лихорадочно искал доводы против этой безумной затеи Корабля. «Проекция?» Такое бесплотное слово – а Корабль сказал, что она станет проекцией. И как угрожающе это прозвучало!

– Почему… почему я должна пройти… сквозь время?

– Сквозь? – В одно это слово Корабль вложил безмерную укоризну. – Ты продолжаешь считать время линейной преградой. К истине это не имеет даже отдаленного отношения, но ради твоего спокойствия Я приму твое упрощение.

– Что же… то есть, если время не линейно…

– Если хочешь, считай его линейным. Но представь время как тысячи метров магнитной ленты, размотанной, набитой в это тесное помещение. Из одного времени можно попасть в другое, если установить мост между двумя отрезками ленты из разных петель.

– Но… если я правда попаду в другое время, как же обратно…

– Никогда не отпускай свое «сейчас».

Глубокий, подсердечный ужас никуда не делся, но к нему уже примешивалось любопытство.

– Быть в двух местах одновременно?

– Все время – это одно место, Экель.

Девушка заметила, что Корабль исподволь, но твердо перешел от ласкового, личного «Хали» к строгому «Экель».

– Почему Ты теперь зовешь меня по фамилии?

– Чтобы помочь тебе. Мне известно, что ты полагаешь свою фамилию более относящейся к тебе, чем имя.

– Но если Ты отправишь меня куда-то…

– Я запечатал эту комнату, Экель. У тебя будет сразу два тела, но разделенных в пространстве и во времени.

– И я буду чувствовать…

– Ты будешь ощущать только одну плоть, но помнить обе.

– Хорошо. Когда мне отправляться?

– Просто лежи на кушетке и постарайся признать тот факт, что Я сотворю тебе новое тело в ином времени.

– И…

– Если ты послушаешься Меня, то не ощутишь боли. Ты будешь понимать речь той эпохи, и Я наделю тебя старым телом. Старый человек никому не покажется опасным. Никто не тронет старуху.

Хали покорно попыталась расслабиться. Принять. Но вопросы переполняли ее.

– Для чего Ты отправляешь меня…

– Подслушивать, Экель. Смотреть и учиться. И что бы ты ни увидела – не пытайся вмешиваться. Ты лишь причинишь лишнюю боль… возможно, даже себе.

– Только смотреть…

– И ничего не делать. Последствия вмешательства в ход времен ты еще увидишь.

Хали хотела задать следующий вопрос, но по спине ее пробежала холодная струйка. Шею закололо. Сердце затрепыхалось в груди.

– Готова, Экель, – донесся откуда-то издалека голос Корабля, и хотя это был приказ, а не вопрос, она ответила, и голос ее эхом отозвался в черепе:

– Да-а-а…

Разум – это зеркало вселенной:

Видишь отраженья?

Вселенная – не зеркало разума:

Ничто в ней.

Ничто вне

Не отражает нас.

Керро Паниль, «Избранные сочинения».

Ваэла таоЛини валялась на койке, изнуренная и телом, и духом, но никак не могла заснуть. Томас был немилосерден. Все должно было соответствовать его жесточайшим требованиям. Этот фанатик двадцать один час без передышки вместе с Ваэлой прорабатывал план действий для новой субмарины. Дожидаться прибытия поэта, застрявшего где-то в недрах Приемника, он не собирался. Нет. «Мы не станем тратить время, которого у нас нет».

Она попыталась вздохнуть, и за грудиной кольнуло.

Интересно, подумала она, откуда все же взялся этот Томас. Он не знал того, что корабельники принимали как данность, и это тревожило Ваэлу. Да еще тот случай с рвачом-капуцином.

«Но он, надо признать, не испугался».

Куда больше ее удивило, что он не слышал об Игре.

За эллингом для цеппелинов собралась небольшая толпа – те, чья смена уже кончилась. Большинство распивали то, что корабельники прозвали прядильным вином.

– Эт-то что такое? – поинтересовался Томас, небрежно указывая на толпу блокнотом.

– Это Игра. – Ваэла изумленно глянула на него. – Ты что – об Игре ничего не слышал?

– Какая Игра? Просто пьяные рабочие веселятся… хотя странно – в моих вводных о спиртном ничего не говорилось.

– Всегда есть медицинский спирт, – отозвалась Ваэла. – Раньше было еще вино и самогон всяческий. Но официально мы не можем тратить продовольствие на производство алкоголя. Кто-то, правда, все равно исхитряется, а спрос огромный. Эти ребята, – она кивнула в сторону собравшихся, – обменяли на выпивку продовольственные талоны.

– Значит, они меняют продовольственные талоны на выпивку, которая делается из того же продовольствия – возможно, себе в убыток. – Томас прищурился. – Разве это не их право?

– Да, но пищи не хватает. Рабочие голодают. В здешних местах голод означает замедленную реакцию, а медленная реакция, Раджа Томас, – это смерть. И не всегда только твоя.

– Ты тоже пьешь? – спросил он вполголоса.

– Да. – Ваэла покраснела. – Когда выкраиваю время.

Томас направился было к собравшейся толпа, но Ваэла придержала его за рукав.

– Это еще не все.

– Что?

– Для Игры нужно четное число игроков, мужчин или женщин – неважно. Каждый делает первую ставку – определенное число талонов. Разбиваются на пары и тянут по очереди из корзины палочки вихи. Потом сравнивают. Кто в паре вытянул палочку длиннее – победитель, кто покороче – тот проиграл и выбывает. Оставшиеся делятся снова, и так пока не останется только одна пара.

– А что талоны?

– Игроки увеличивают ставки на каждом круге, так что на кону их оказывается изрядно.

– Последняя пара делит талоны на двоих?

– Нет, тянут снова. Кто вытянул длинную – получает талоны.

– Как-то скучновато.

– Да. – Ваэла поколебалась. – Проигравший бежит по периметру.

Она сказала это совершенно безразлично, не поведя и бровью.

– Хочешь сказать, они обегают там… – Томас ткнул большим пальцем куда-то за плечо.

Ваэла кивнула:

– Голыми.

– Но это же нево… это выходит больше десяти километров, по открытому ме…

– Некоторым это удается.

– Но зачем? Не ради же еды – не так пока плохо со снабжением, верно?

– Нет, не ради еды. Ради мелких услуг, работы, комнаты, любовников. Ради развлечения. Ради шанса уйти из тоскливой жизни с блеском. Проигрывают длинные палочки. Продовольственные талоны – это утешительный приз. По периметру бежит победитель.

Томас с силой выдохнул.

– И каковы шансы?

– Судя по опыту, как и все в Игре – пятьдесят на пятьдесят. Половина не добегает.

– И это законно?

Пришел черед Ваэлы смерить Раджу недоуменным взглядом.

– Они имеют право распоряжаться своими телами.

Он отвернулся, чтобы увидеть, как эти люди… играют.

Рабочие разбивались на пары, тянули палочки, опять разбивались, тянули снова, пока дело не дошло до последней пары. Остались мужчина и женщина. У мужчины не было носа, но во лбу трепетали сморщенные щели, и Раджа посчитал их дыхальцами. Женщина кого-то ему очень напоминала.

Длинную палочку вытянула женщина. Толпа восторженно взревела, и все бросились ей на помощь – собирать выигрыш. Талоны торчали у нее из рукавов, из-за пазухи, из-за пояса. Прошла по рукам последняя фляга с самогоном, и группа двинулась в сторону шлюзовых ворот восточной стены.

– Он правда туда выйдет? – Томас не сводил глаз с уходящих.

– Ты видел его правую бровь?

– Да. – Он наконец перевел взгляд на Ваэлу. – У него их будто бы три. И нос…

– Это татуировки. Наколки. За то, что бежишь П.

– Так у него это третий раз?

– Точно. Но шансы все равно пятьдесят на пятьдесят. У нас на нижстороне есть поговорка: «Идешь первый раз – головой рискуешь. Идешь второй раз – дважды живешь. Идешь третий раз – иди ко мне».

– Очаровательно.

– Хорошая игра.

– И ты в нее играла, таоЛини?

Она сглотнула, и кожа ее поблекла.

– Нет.

– Друг?

Она кивнула.

– За работу, – приказал Томас вежливо и отвел ее обратно в эллинг.

Вспоминая эту беседу, Ваэла не могла отделаться от ощущения, будто она упустила что-то в ответах Томаса.

Даже ради богоТворений Томас не разрешал прерывать работу. Отдыхать он ложился с неохотой, как бы с колебанием, и лишь когда от усталости они начинали забывать координаты и путаться в подпрограммах. В один из таких моментов он и завел разговор, который сейчас не давал Ваэле заснуть.

«Что он пытался мне сказать?»

Они сидели в плазовом шаре, который станет их прибежищем в глубинах моря. Вокруг, за прозрачной толщей, трудились рабочие. Ваэле с Томасом приходилось сидеть в такой тесноте, что им пришлось войти в особый ритм движений, чтобы не стукаться поминутно локтями.

– Отдохни, – проговорил Томас, когда Ваэла в третий раз подряд не смогла правильно набрать последовательность знаков для срочного погружения.

В голосе его звучало осуждение, но Ваэла откинулась в объятия мягкого контурного кресла, благодарная за любую передышку, благодарная даже за тугую хватку аварийной сбруи, которая поддерживала ее плечи, снимая нагрузку с мышц.

В сознание ее ворвался голос Томаса.

– Давным-давно жила-была девочка четырнадцати лет. Жила она на Земле и выросла на птицеферме.

«Я тоже жила на птицеферме, – подумала Ваэла и вдруг сообразила: – Он обо мне говорит!»

Она открыла глаза.

– Заглядывал в мое досье, значит?

– Это моя работа.

«Девчонка-подросток на птицеферме. Его работа!»

Она вспомнила ту девочку, которой была когда-то, – дитя эмигрантов, землепашцев. Технохолопы. Галльский средний класс.

«И из этого всего я вырвалась».

Нет… честно говоря, она оттуда сбежала. Взрыв сверхновой не так много значил для девчонки четырнадцати лет от роду, которая достигла физической зрелости намного раньше, чем ее сверстницы.

«И я сбежала на Корабль».

Ваэла закрыла глаза. Уже много раз она вела с собой все тот же нескончаемый спор. Словно в ее черепе разом помещались две женщины – одну она звала Беглянкой, а другую Честностью. Беглянку не устраивала жизнь на борту и пугали опасности нижстороны.

– Ну почему мне досталась такая судьба? – бурчала Беглянка. – Не жизнь, а сплошной риск.

– Сколько мне помнится, – заметила Честность, – ты сама напросилась.

– Значит, я в тот день сдала свои мозги напрокат. Каким местом я думала, черт?

– Что ты знаешь о чертях? – полюбопытствовала Честность.

– Надо познать черта, прежде чем понять ангела, – так, кажется, говорит наш кэп?

– Ты, как всегда, все перепутала.

– А ты знаешь, почему я вызвалась добровольцем, чтоб тебя! – Голос Беглянки дрожал от невыплаканных слез.

– Да. Потому что он умер. Десять лет вместе с ним и – пфф.

– «Он умер»! Это все, что ты можешь о нем сказать? «Он умер»?

– А что еще тут можно сказать? – Голос Честности был ровным и уверенным.

– Ты не лучше кэпа – всегда отвечаешь вопросом на вопрос. Что такого сделал Джим, чем заслужил смерть?

– Он проверял свои силы и достиг их предела, когда бежал П.

– Но почему ни Корабль, ни даже кэп никогда не говорят об этом?

– О смерти? – Честность призадумалась. – А что о ней говорить? Джим мертв, а ты жива, и это куда важнее.

– Да ну? Порой я сомневаюсь… и думаю, что случится со мной.

– Ты будешь жить, пока не умрешь.

– Но что со мной случится?

Честность опять примолкла – для нее это было нехарактерно – и наконец ответила:

– Ты будешь сражаться, чтобы жить.

«Ваэла! Ваэла, очнись!»

Это был голос Томаса. Она открыла глаза и, откинув голову на подушку, глянула на своего начальника. Лучи прожекторов преломлялись в толще плазмагласа и озаряли его лицо. В эллинге рабочие гремели железом. Ваэла заметила, что Томас тоже утомлен, но старается не показывать этого.

– Я рассказывал тебе сказку о Земле, – заметил он.

– Зачем?

– Это важно для меня. У той девчонки-подростка были такие красивые мечты. Ты все еще мечтаешь о будущем?

По лицу Ваэлы пробежала нервическая радуга. «Он что, читает мысли?»

– Мечты? – Она вздохнула, закрывая глаза. – Зачем мне мечты? У меня есть работа.

– И этого достаточно?

– Достаточно? – переспросила она и усмехнулась. – Это меня не волнует. Корабль ведь ниспошлет мне прекрасного принца, не забыл?

– Не богохульствуй!

– Это не я богохульствую, а ты. Зачем мне соблазнять этого придурковатого стихоплета, когда…

– Этот спор мы продолжать не станем. Уходи. Оставь проект. Но больше не спорь.

– На попятный я не пойду!

– Так я и понял.

– Зачем ты полез в мое досье?

– Я пытался вернуть ту девочку. Если она оставила свои мечты, возможно, ей по пути с мечтателями. Я хочу сказать ей, что сталось с ее мечтами.

– И что же с ними сталось?

– Они все еще с ней. И всегда с ней останутся.