Текст книги "Иисус. Картины жизни"

Но именно эта притча о глухонемом и показывает нам, насколько Он был далек от мысли вызывать таким наложением рук некую слепо действующую силу. Исцеление этого больного оказалось делом очень непростым: ведь он пребывал в полном неведении, а значит, в душе его не было ничего, что могло бы послужить отправной точкой для пробуждения веры в Иисуса. Заметьте, Спаситель никогда не пасовал перед трудностями и не говорил: «Тут я пока бессилен», а решительно преодолевал все препятствия. Он дает глухонемому понять, что именно намеревается с ним сделать и откуда придет помощь, показав, что все силы Своего сердца направит против его беды, и призывал страждущего участвовать в этом. Грандиозное воздействие на глухого прежде неведомых ему духовных прозрений озарили светом его душу и способствовали исцелению. Как торжественно и радостно стало у него на душе, когда этот удивительный человек «отвел его в сторону от народа»; какой благодатью наполнились тело и душа больного, когда Тот окропил его органы чем-то, почерпнутым Им из Своей собственной телесной жизни; какие чувства охватили его, когда по взгляду Иисуса, обращенному к Небесам, он увидел, откуда Он ожидает помощи: оттуда, с запредельных высот. И его собственный вздох соединился со вздохом Иисуса – все необходимые для исцеления условия были исполнены. Толпа в отдалении с замиранием сердца следила за Иисусом, и все были потрясены, услышав Его громкий возглас: «Эффата! Откройся!» «Как это Он все сделал!» – восклицали они, на этот раз, я думаю, восхищаясь Его методом исцеления, Его изобретательной любовью, способной на такие мудрые дела. Только сейчас они увидели, сколь труден был для Него этот случай, но ничто Его не остановило – Он вылечил больного.

Теперь обратимся к картинам большего формата и вместе с теми больными мысленно сами приступим к Иисусу! Библия повествует о двух мужах, пришедших к Нему за помощью сразу же после Нагорной проповеди – о «прокаженном» и «сотнике из Капернаума». Оба просящих не принадлежат к израильской общине, и у каждого на то своя причина: у первого – внешняя: он нечистый; у второго – духовная: он язычник. Оба «нищие духом» и блаженные, именно к таким, по слову Спасителя, и придет Царство Небесное. Потому-то они, наверное, отваживаются приступить к Иисусу со своей просьбой. Они – родственные души, хотя первый стоит на низшей ступени общества, второй – на одной из высших.

Честь им и хвала! Благодаря таким людям Он и мог вершить Свои великие дела. Мы же с легкостью рассуждаем о чудесах, но всем нам, похоже, недостает силы духа, чтобы подобно Иисусу, отыскивая пути, энергично, прося и вымаливая, возноситься душой к престолу Всевышнего. Этот человек надеется в Иисусе на помощь от Творца, чтобы избавиться от проказы, порчи, поразившей его плоть и кровь! По-видимому, он тоже «философствует», но срываемые им плоды растут на древе жизни, доступном лишь детскому разуму, а не на древе небожественного познания. Прокаженный, скорее всего, слышал о великих чудесах Иисуса, но решимости на необычный шаг ему придала, наверное, Его проповедь. Из Царства Небесного, открывающегося нищим духом, изливаются отныне силы вечной жизни, и Иисус в его представлении владеет ключами от этого Царства, ключами, открывающими доступ к силам Божьего милосердия. И он недалек от истины. «Он может меня очистить», – понимает прокаженный. И смелый в мыслях, робеет, колеблется: «Способность Иисуса исцелять принадлежит Ему, это Его дар, но вот захочет ли Он помочь – это зависит от меня, от моих нравственных качеств». Да, эта способность Иисуса телесно безгранична, но нравственно, духовно подчинена законам праведности и святости, и это свидетельствует о чистоте Его веры, лишенной всяческого суеверия.

Так часто думаем и мы. Иногда же мыслим совсем противоположное. Его желание, которое означает нашу веру в чистоту Его помыслов в отношении нас, это не что иное, как Его долг, но тогда мы своими сомнениями (порой вполне обоснованными) едва ли не оскорбляем Его. И нам невдомек, что это желание, по сути, лишь вера в нас, стоит только поверить в Его безграничные возможности, как все звенья души тут же перестают нести свою службу.

В итоге своих размышлений прокаженный приближается к Господу. Просить он не решается, просто намеревается в величайшем смирении поведать Ему о своем несчастье, надеясь, что Иисус Сам поймет, чего он от Него хочет. «Если откажешься помочь, значит, не хочешь (и я Тебя пойму), но если захочешь, то сможешь», – с этими словами он подходит к Иисусу.

Что делает Спаситель? Говорит Он этому жалкому созданию (в назидание людям): «Сын Мой, эта болезнь дана тебе, или пусть будет отныне тебе во благо!»? Ему стало жалко этого человека, Он содрогнулся при виде его недуга, и, «умилосердившись над ним», Иисус, крепко взяв его руку, кратко сказал ему: «Хочу, очистись!» (Лютер для большей ясности добавляет «хочу это сделать».)

И прокаженный тотчас же «очистился».

Спаситель не позволил ему объявить людям, что он теперь здоров, и велел вести себя подобающим образом до тех пор, пока, согласно закону, его не освидетельствуют священники и не дадут заключение, что он здоров. Иисус свято соблюдал этот закон, к тому же Ему хотелось, чтобы священники узнали, как высоко Он чтит законную власть.

Перейдем теперь к его товарищу по духу, сотнику из Капернаума. Сотник (Centurio), римский офицер, будучи язычником, состоял, судя по всему, на службе у Ирода Антипы. По современным понятиям сотник может быть приравнен чину капитана. Та услужливость, с которой иудейские старейшины по его просьбе ходатайствуют за него перед Иисусом, почтение и благодарность, звучащие в их словах «он любит народ наш», богатство, позволившее ему построить синагогу, – все это рисует нам образ, так сказать, «большого господина». Такому человеку не откажешь в свободе духа, иначе он не научился бы столь высоко уважать и любить «коренных жителей» страны, в которую его направили на службу. Синагога, как центр сплочения народа в одну семью, была сама по себе явлением уникальным, нигде более не виданным, и то, что ему доводилось в ней слышать, вызывало у него большой интерес. В его решении построить для этих собраний в Капернауме более достойное и, наверное, более просторное здание можно увидеть чуть ли не предчувствие будущих событий – построенная им синагога удостоилась большей чести, нежели храм Соломона, ибо именно она стала центром проповеднической деятельности Иисуса. Сотник и прежде был частым гостем в Его доме, и какая радость, должно быть, охватила его, когда он, придя сюда, увидел, для кого на самом деле построил этот дом.

Сотник намеревался просить Иисуса исцелить его больного слугу. Нельзя не заметить, как уважительно действует сотник, соблюдая нормы приличия, как он чуть ли не «официально» выражает Ему свое почтение. Такое со Спасителем случалось не часто. Старейшины, выражаясь современным языком, «члены муниципалитета», должно быть, сильно удивились и посчитали за честь то, что сотник попросил именно их стать Его посредниками перед Иисусом. И, читая, как они уговаривают Иисуса («Он достоин, чтобы Ты сделал для него это»), нельзя не заметить, какое достоинство для них важнее – светское сотника или духовное — Спасителя.

Отчего у сотника такое почтение к Иисусу? Не оттого ли, что считает Его кем-то высшим, сверхчеловеческим? Ведь он, сравнивая себя с Ним («Ибо я и подвластный человек»), осмеливается даже наставлять Его в том, как должно вести себя высокопоставленному должностному лицу. Это трогательно. Тот, кто быстро поднимается по служебной лестнице, рискует отчасти уронить свое достоинство, лично участвуя в том, что должно быть выполнено по его приказу. Спаситель в Его смиренном рабском облике казался ему одним из тех, кто не знает, как вести себя с людьми такого высокого положения. Намерение Иисуса посетить его дом он мог счесть даже не повинностью, а жертвой, ведь этот дом был языческим, и иудей, вошедший в него, становился нечистым до самого вечера. Но, судя по словам сотника, он так не думал, а только чувствовал себя недостойным Иисуса, обладающего высоким достоинством.

Откуда у сотника такое почтение к Иисусу? Оно было вызвано образом Иисуса, отличающимся такой ясностью и по-детски несгибаемой силой, какой он прежде ни у кого не встречал. Он увидел Иисуса как некое явление, в котором все едино и взаимосвязано, и все, что Он делал и говорил, подсказывало ему: «Иисусу дано задание от Бога, это послание людям, потому-то Ему подвластны силы и воинства Божьи, как мне мои солдаты». Люди охотно объясняли творимые Иисусом чудеса неким неведомым даром, в какой-то мере Божественного, но неизвестного (по утверждению клеветников-фарисеев, «бесовского») происхождения. Страшась сближения с действующим через Него Живым Богом, они предпочитали бездумно верить в некую таинственную силу, подменяя веру суеверием, и, будучи не в состоянии воспринять в целом Его облик, органично соединяющий в себе слово и дело, разъединяли его на составные части, понимая каждую из них по-своему. Они не видели в Его слове силу, удостоверенную Самим Богом. В сотнике же мы видим нечто противоположное. Для него проповедь Иисуса лучилась светом и была «со властью», а «слово о Царстве» преисполнено глубочайшего смысла, и оттого совершаемые «посланником Божьим» чудеса казались ему совершенно естественными. За всеми этими явлениями стоит Его Поручитель, Повелитель. Иисус – «слуга», уполномоченный Бога, вот почему сотник обращается к нему с величайшей просьбой, которая, по его разумению, входит в сферу Его «служебных обязанностей и полномочий».

Сотник понял, что означают слова о близящемся «Царстве Небесном».

Вот она – великая «вера», которую Иисус «не нашел и в Израиле», живые мысли, обращенные к Богу, о Боге, пред Богом, непредвзятость и естественность, с какой в деяниях Иисуса узнают и принимают протянутую Богом руку, Самого Бога Живого, сегодня нам такого близкого. Живая связь Иисуса с Всевышним делает сотника, как и прокаженного, смиренным, и ему страшно уже от одной мысли, что Иисус войдет под его кров.

Это – вера Авраама, Исаака и Иакова. Аврааму пришлось порвать с прошлым, ему было недостаточно того, что усвоил от родителей, и он вынужден был в вере «простираться вперед». Сотник не «христианин», не «иудей», не «израильтянин» и даже не «язычник»[70]70
  Примечательно, что слово «язычник» в Библии в единственном числе не встречается. Ей ведом лишь «народ Божий», называемый Ам — иерархически правильно составленный, пронизанный властью Божьей «народ». Ему противопоставляются «народы, языки» (гойим). В единственном числе в Ветхом Завете употребляется слово «необрезанный», а в Новом Завете – просто «человек».


[Закрыть]. Он просто религиозный человек, но познавший Бога Живого, и уже потому человек необычный. Спаситель мысленным взором видит, как множится число таких «необычных» людей во всех краях земли, и вот подтверждение тому – этот сотник, явление в глазах Спасителя многообещающее: «На таких людях зиждется будущее Моего дела». Именно они вместе с Авраамом, Исааком и Иаковом войдут в Царство Небесное после жарких трудов своей веры. Но что станет с «чадами Царства»?

Для «чад Царства» существовала и поныне существует опасность, веря в Бога Живого, Бога-ревнителя, относить Его к прошлому или к прекрасному и далекому будущему, но никак не к настоящему. То, что Бог сделал и что Он сделает, лежит, по их разумению, за пределами обычной человеческой истории, в неких высоких сферах, обозначаемых словом «религия». Настоящее в их представлении протекает по другим законам. Сотник из Капернаума, скорее всего, мало знал о Священной истории, но после того, как он воочию убедился в помощи Бога, пришедшей к нему через Иисуса, все прежде слышимое им о Божьих делах стало для него удивительно родным и, так сказать, само собой разумеющимся. Нашу веру питают дела Божьи, о которых из глубины веков повествует Священное писание, и уже поэтому исключительно важно верить во все, что сделал Бог, заключая это глубоко в сердце своем. Одно дело – уверовать вместе с Иисусом Навином, что стены Иерихона падут, другое дело – верить сегодня, что они когда-то пали — тут потребуются совершенно разные духовные силы.

От этой опасности предостерегает евреев и Павел (Евр 11). И они могли предпочесть трудам веры и надежды «назидательное» почивание на священном прошлом. Апостол напоминает им, что отцы из рода в род постоянно укреплялись в вере, вновь и вновь отправлялись в неведомое будущее на утлом суденышке жизни, вверяя себя Богу и уповая на то, что «словом Божьим устроены веки», а не одной лишь светской, человеческой властью, столь далекой от совершенства.

Может случиться, что чада Божьи именно потому, что они люди истинно набожные и религиозные, так никогда и не поймут, что значит «верить». Их вера, подобная монологу, рисует внутренний мир мыслей в самом прекрасном свете. Они, преуспевшие в великом искусстве своей так называемой веры, никогда не узнают строгого суда Бога Живого, и им не дано совершить могучий прыжок веры из кажущейся незыблемой видимости в милосердие Божье, которое они так и не познали.

Спасителю известно, что людям такого рода, обманывающимся мнимым благочестием, в потустороннем мире уготовано подобающее место, которое Он им и предрекает (Мф 8:21; 22:13; 25:30): «тьма внешняя».

Затем по времени следует история о воскрешении единственного сына вдовы из Наина. Но прежде сопоставим две картины, первая из которых рисует веру сотника, а вторая – духовное величие Капернаума в образе Иаира, поскольку они дополняют друг друга.

Муж, живущий в этом прибрежном городе, должно быть, пользовался у его жителей большим уважением – и благодаря своей высокой должности, и из-за того, как он ее исполнял, отчего и названо его имя. Он, как начальник синагоги, был человеком важным и для Иисуса. Какой бы либеральной ни слыла иудейская синагога, позволяющая в своих стенах выступать даже гостям, иначе говоря, людям, не относящимся ни к особому клану учителей, ни к числу ее прихожан, все же либеральность, проявленная ею к Иисусу, оказалась исключительной, совершенно невозможной для бытующих в нынешней Церкви отношений. И этим Иисус был обязан в первую очередь Иаиру, который, конечно же, замечал, что, как только этот «гость» начинал говорить, синагога сразу наполнялась людьми. Иисус явно значил для общины куда больше, чем он сам. Возможно, Иаир тоже «благосклонно» внимал Иисусу, но в собственном доме ему пришлось подавить чувство досады, вызванное таким «неуместным поведением публики, этим безобразием так обожествлять милого молодого человека». Можно сказать, что болезнь его дочурки послужила ему поводом подать своей общине хороший пример. Ибо то, как люди шли за исцелением к Иисусу, было явлением неслыханным, в Священном Писании не упоминавшимся. Иаир считал все это противоречащим Библии, нездоровым, заслуживающим порицания. И он поначалу хотел молиться «самостоятельно», уповая только на Бога, и его дочь, восхищавшаяся своим высокочтимым, замечательным отцом, скорее всего, с этим соглашалась.

Но молитва не помогала, ей становилось все хуже, и в могущественном союзе с благородными и чистыми качествами детской души она побудила в конце концов Иаира обратиться к Иисусу с просьбой «возложить на нее руки», чтобы она вновь стала здоровой. Иисус ведь даром получил «некую силу», а потому ею можно пользоваться так же, как и любыми средствами. Так думал Иаир. Но, решившись идти к Иисусу, он вдруг узнает, что Тот отправился за озеро и, когда вернется, неизвестно. Печаль, волнение, страх вспыхнули в сердце отца, очистив его от манеры выражаться изысканным языком. Мы не можем оставаться равнодушными, видя, с каким участием восприняли члены общины Иаира известие о том, что он ищет Иисуса, чтобы просить Его о помощи. Иные были в душе благодарны Богу за услышанные просьбы, за неустанные молитвы, приносимые Им за них. Собравшись вместе, они пошли на берег дожидаться Спасителя и наконец увидели Его в окружении учеников в лодке, приплывшей с другого берега.

Иаир падает ниц пред выходящим из лодки Иисусом, и это свидетельствует о том, что он осознал свою немалую вину, за которую ему должно просить у Него прощения, к тому же прилюдно. А это было непросто. Если до сего момента он лишь в глубине души соглашался с Иисусом, то этот поступок стал благородным и смиренным признанием его приверженности Ему. Была в тот момент его дочь жива или уже умерла, мы не знаем, не знал и он сам. Скорее всего, жива. О, если бы он мог сейчас, подобно сотнику, воскликнуть «Скажи слово – и выздоровеет дитя мое!», тогда он уберег бы свое дитя от смерти. Но он еще не возвысился до такой веры, такого постижения сути дела Иисуса. «Наложение рук» – вот в его представлении единственный способ спасения. И если бы его дочь исцелилась после «наложения рук» Иисуса, Иаир вновь стал бы объяснять себе, в чем «сила» или «дар» Иисуса, и вновь померкло бы для него значение Иисуса, вновь умалилось бы дело Божье, которое было явлено через Спасителя в исцелении его дочери. Не потому ли Он позволил ей умереть? Вряд ли. Неужели Он, даже не услышав мольбы, не смог бы произнести слов: «Пойди, дочь твоя здорова». Конечно, нет, Он не хотел и не мог продолжать Свое дело без веры в Него просящих. Он мирится с еще незрелой верой Иаира, мысленно беря под Свою защиту его самого, его дочь и весь его дом, чтобы еще можно было все исправить. В остальном же Он следует ходу вещей. Новое промедление, должно быть, повергшее Иаира в отчаяние, – кровоточивая женщина. Но, милый человек, сколько лет твоя дочь радовалась жизни, столько же лет эта женщина все ниже спускалась по ступеням беды (богатая и здоровая, богатая и больная, бедная и больная). Так не справедливее было прежде помочь ей?

Эта женщина – духовное отражение сотника из Капернаума. Она столь же смела в мыслях, свободна и сильна в вере, но только по женскому образцу. Если мужчина подходит ко всему рационально, практически, делает выводы, исходя из общего и руководствуясь известными законами, то для женщины важнее личное – человек как отдельная личность, суть которой, ее значимость она и видит своим острым взглядом, подмечающим мельчайшие детали. Такова и эта женщина. Если сотнику открылась высота призвания Иисуса, то она осознала величие и масштабы Его личности. Она увидела в Нем Царство Небесное, нисшедшее к людям и ныне пребывающее среди них. Легионы ангелов, подвластные в представлении сотника Иисусу и ждущие Его приказаний, ей виделись в самом Иисусе и вокруг Него. А поскольку стыдливость не позволяла женщине открыть Ему свою беду, тем более в присутствии людей, то она рискнула обратиться с просьбой как бы ко всему Царству Небесному в образе Иисуса, и те же ангелы, которым Иисус повелел исцелить слугу сотника, помогли, если так можно выразиться, по собственному решению этой женщине, действуя в духе своего Повелителя.

Спаситель это чувствует. Такого рода помощь естественно и неизбежно нуждается в комментарии, проливающем на нее свет, иначе ее могут неправильно истолковать, иные примутся неуклюже подражать той женщине, но вскоре убедятся в абсолютной бесполезности своих попыток. Он самым решительным образом требует, чтобы она открылась, и ей становится совестно, будто она совершила кражу. Но Спаситель ее не порицает, а говорит: «Дщерь! Вера твоя спасла тебя». Как важна была для Спасителя вера!

Но вернемся к Иаиру! Тем временем его дочь умерла. В том, как известили отца, чувствуется удовлетворение с оттенком злорадства – вот, мол, теперь сей почтенный дом не будет унижен этим равви Иисусом, который вошел бы в него помощником в беде.

«Слишком поздно!» – громом отозвалось в ушах несчастного отца. Подобно тому как ощутившего головокружение на узкой тропинке у края крутой пропасти поддерживает и спасает рука более крепкого спутника, так и для Иаира такой рукой стал приказ его нового друга: «Не бойся, только веруй!» Но ведь этому лозунгу, как ему казалось, он следовал всю свою жизнь, веруя добросовестно во все, что знал о прошлом из Священного Писания, взирая на настоящее и будущее исключительно «в свете веры». И вот сейчас вся эта прежняя вера оказалась в Его глазах ничем, именно сейчас, когда он предстоял той вере, что исповедовали некогда отцы в ответственнейшие моменты своей жизни: Моисей у Чермного моря, Илия на горе Кармель, – вере, превосходящей все прежнее.

Нынешние фанатики, наверное, устроили бы (к такой мысли и склоняют нас реалии современной жизни) публичный торжественный молебен и попытались «взять Бога штурмом». Но в этом Спаситель нуждался меньше всего. То, чего Он ожидал, на что надеялся, было священно, и Он пошел по стопам Илии и Елисея, которые в подобных случаях старались быть предельно деликатными, скрывая по возможности свои желания и надежды. Принуждать Бога означало бы Его «искушать». Спаситель предусмотрительно окутывает тайной чудо, испрашиваемое Им у Бога, предваряя Свои действия словами: «Девица не умерла, но спит»[71]71
  Эти слова следует понимать буквально. Спаситель взял под Свою защиту душу и жизнь девицы, чтобы ее душа еще не совсем покинула тело и оно пришло в состояние, не отличимое в наших глазах от смерти. Однако без этого чуда тело окончательно умерло. Вспомним, что Иисус говорит о Лазаре иначе: «Лазарь, друг наш, уснул …» – и далее: «Лазарь умер».


[Закрыть] Чудеса – честь для тех, для кого они свершаются, ведь часто причина страсти к чудесам – духовное тщеславие, а «столь большой чести, мы Иаир и прочие», – так думал Он – «не достойны». Господь Бог предпочитает, чтобы они совершались без шума.

Поэтому Иисус просит всех посторонних удалиться из помещения, «где лежала девица». С Ним остаются три Его ученика, которым следует усвоить, как вести себя в будущем в подобных случаях[72]72
  Обратите внимание, как действовал позднее Петр (Деян 9:40).


[Закрыть], и, конечно же, ее родители. Столько душевного тепла и нежности в обращении Иисуса к девице: «Талифа куми» (девица, встань), что рассказчик (то есть свидетель) не может не передать сказанное Им точно теми же словами, которые сам и услышал.

«И девица тотчас встала и начала ходить». Чудо свершилось во всей его полноте: это было и воскрешение, и исцеление.

Их потрясение было безмерным. Никакая проповедь о Боге Сущем и Его близости к нам не произвела бы на них такого впечатления.

Спаситель же, подобно заботливой матери, не оставляет несчастную, ослабевшую от голода девицу, о которой по причине всеобщего смятения могут легко забыть, и велит «дать ей есть». В Его рассудке всегда живет любовь к ближнему, и этот случай тому яркое подтверждение. Пища, которую ей принесли по Его указанию, была для нее не чем иным, как проповедью любви, превосходящей по своему благодатному воздействию любые красноречивые увещевания.

Обратимся же теперь к юноше из Наина.

«Иисус пошел в город, называемый Наин; и с Ним шли многие из учеников Его и множество народа. Когда же Он приблизился к городским воротам, тут выносили умершего, единственного сына у матери, а она была вдова; и много народа шло с ней из города» (Лк 7:11,12).

Так красочно описывается внезапное появление Спасителя в толпе людей, шествующих за гробом. Перед Ним умерший – как олицетворение всей полноты горя, приносимого смертью, тех ужасных ран, которые она безжалостно наносит нам, людям, живущим в тесном общении друг с другом.

Выйди похоронная процессия из города чуть раньше, Спаситель увидел бы ее лишь издали и отошел вместе со своими спутниками в сторону, чтобы дать ей дорогу. Теперь же у Него не было выбора, и мы не задаемся вопросом, как бы Он поступил в том случае.

Что тут должен был сделать Спаситель? Он, конечно же, знал, что, когда придет Царство Божие, наступит конец владычеству смерти. Но Ему было известно и другое: у Бога все происходит в свой черед, и смерть среди всех прочих богопротивных сил и властей стоит в Его плане на последнем месте. Но чтобы люди перестали умирать сейчас – в этом не было никакого смысла, и такой цели Он перед собой не ставил.

Как поступить Спасителю? Утешить вдову надеждой на Царство Божие, на грядущее воскресение (Ин 5:29), восстание из мертвых? Ничего не было проще. Подобные утешения были тогда приняты у иудеев. И фарисеи тоже уповали на воскресение из мертвых. Спаситель, должно быть, слушая подобные речи, думал: «Мои дорогие, это скоро говорится, но знали бы вы, как трудно сделать так, чтобы это было на самом деле. Без меня подобная надежда – пустые мечты». Это пока лишь убеждения, а убеждения оцениваются не по их красоте, а по тому, насколько они истинны.

Может быть, сейчас самое время озвучить им Свою благую весть, возвестить то, что Он вправе и уполномочен обещать?

Сделай Спаситель так и не более, Ему обязательно и по справедливости ответили бы: «Это Твои убеждения. Мы слышали подобное уже не раз. Другие тоже умеют красиво говорить».

Если бы и Он сказал здесь нечто прекрасное, они остались бы при своем мнении: смерть правит бал, и ничего с этим не поделаешь. Тогда Он не предстал бы перед ними Сыном Всевышнего. Впрочем, и наши мысли на этот счет разумностью и ясностью не отличаются, и мы нередко полагаем, будто Бог и Сам отступает перед законом смерти, этим ужасным и отвратительным явлением. Таков, мол, порядок, и изменить его нельзя. Но в таком случае Спаситель вовсе не великий победитель и искупитель, и герой лишь на словах и в теориях, а не на самом деле.

Спаситель оказался в некотором затруднении. Но в этом трудном положении Он, Господь (так здесь называет Иисуса Лука), сжалился над женщиной. В нем боролись разные мысли, и одна взяла верх: вдова лишилась своего единственного утешения, а Я спокойно на это смотрю? Нет, Я, «Господь», такого не потерплю. И Он прикоснулся к гробу. Душе было велено вернуться оттуда, где она сейчас пребывала, прежде чем Он с ней заговорит, в тот самый момент, когда Своим прикосновением Спаситель лишил смерть ее регалий. Затем Он произнес: «Юноша! Тебе говорю, встань!» Его слова звучат так, будто Спаситель предвидит: юноша не поверит, что обращаются именно к нему, и слова Иисуса внушают ему решимость исполнить приказание. «Мертвый, поднявшись, сел и стал говорить».

Нам понятен страх, обуявший народ. Мы слышим голос невидимого Бога, вмешивающегося в нашу жизнь, и бытие неожиданно предстает перед нами в новом свете! «Бог посетил народ Свой», – этими по-детски наивными и дорогими Израилю словами люди выразили свое отношение к только что совершившемуся на их глазах чуду.

То, как Иисуса побуждает, если не сказать принуждает, к воскрешению мертвого особое стечение обстоятельств, выстроенных Самим Богом, напоминает нам о Его словах (Ин 5:20), сказанных иудеям, ставившим Ему в вину исцеление Им в субботу больного у купальни Вифезда. «Отец покажет Ему дела больше сих, так что вы удивитесь» – то есть воскрешения мертвых. В главе 5-й, откуда и взяты эти слова, Иисус настолько подробно высказывается о самой сути Своего чудотворения, что у нас появляется желание еще раз прочитать внимательно эти стихи.

Итак, Иисус оправдывается словами: «Отец Мой доныне (больше не творит, не говорит «Да будет!») делает (хотя сейчас и Его суббота), и Я делаю». Звучит по-детски, но почти непроизвольно раскрывает Его великую тайну, которая наносила иудеям смертельную обиду – то, что Он Сын Божий. Поэтому Ему приходится объяснять Свои чудеса, подкрепляя их словами. В произносимом Им – потоки смирения и покорности, призывающем не приписывать Ему большего участия в чудесах, чем это есть на самом деле. В то же время Иисус хочет объяснить, что их сетования по поводу Его «чудес» задевают не Его, а Отца. «Истинно, истинно говорю вам: Сын ничего не может творить Сам от Себя, если не увидит Отца творящего: ибо, что творит Он, то и Сын творит так же (или таким же образом)». Насколько убедительно Спаситель отвергает здесь все домыслы о «высших, сверхчеловеческих способностях», ложно понимаемых как бы в телесном, физическом смысле. Чудеса совершает лишь Бог, а то, что Он совершает их через Него, вместе с Ним, объясняется лишь Его внутренним возвышенным и трепетным отношением к Отцу. И Спаситель продолжает Свои рассуждения о великой связи тех чудес со всеми Своими искупительными трудами, что поручены Ему Богом, и это поручение Он исполнит до конца.

И чтобы разъяснить им суть исцеления больного, Спаситель обозревает все царство смерти, в которое вторгся этим исцелением, проникая Своим взором в его самые отдаленные глубины, но не упуская из вида и Свою будущую победу над ней, к которой Он придет не сразу, но постепенно, отвоевывая шаг за шагом ее позиции, пока не уничтожит смерть окончательно. Для Спасителя такая, с позволения сказать, отдельная, «случайная» помощь была бы бессмысленной и бесполезной, если бы ему не виделось в ней обетование Великого. По ней Он судил о порядках в стане врага (Лк 11:20), но еще больше о промысле Божьем. И это проливало свет на все существо зла, на причины, движущие им и как бы образующие его организм.

Он не может примириться с мыслью, что зло в природе закономерно и причины его, так сказать, естественные. Нет у него и намерения объявлять Себя источником той помощи, будто в Нем есть силы, способные непосредственно воздействовать на природу. Он смотрит на зло в целом, как на нечто единое (подобное организму), проявляющееся в смерти, видевшейся Ему как суд Отца. Но суд не частный, свершающийся в каждом отдельном случае и отчетливо свидетельствующий о зависимости человека от сил природы, а суд общий, означающий, что все люди, несмотря на Божественное в них, подвластны тем силам, и жизнь в нас слабее, чем они. В Его видении мы как бы не совсем живые и пока еще пребываем в царстве смерти (Ин 5:24). Проявлений частного суда было множество, и одно из них – тот больной, которому сказано: «Не греши больше, чтобы не случилось с тобой чего хуже». Стало быть, любое исцеление как дело Божье есть суд, прощение, хотя нередко и частичное (у прощения тоже есть свои градации). Полное, великое прощение есть избавление от смерти, отмена приговора, гласящего: «Ты должен умереть».

Мы начали со стиха 20 (Ин 5): «Ибо Отец любит Сына и показывает Ему все, что творит Сам». И вот что встречаем после этого. Пока что Иисус объясняет Свой чудесный дар более близкими, доверительными отношениями с Богом. «И покажет Ему дела больше сих, так что вы удивитесь». (Здесь акцент делается на слове «вы», придавая ему оттенок «ради вас»[73]73
  То есть очнувшийся однажды от сна обыденной жизни станет сопричастником Царства Божьего. Вспомним слова Платона о том, что философствование начинается с удивления и изумления.


[Закрыть].) Из любви к вам разбудит Он вас, дабы обратили к Нему, Богу Живому, сердца ваши и поняли, что Его мысли о вас полны милосердия. «Ибо как Отец воскрешает мертвых и оживляет, так и Сын оживляет, кого хочет», – говорит Спаситель, подразумевая в первую очередь грядущее воскрешение мертвых, подобное воскрешению юноши в Наине, но также и все то, что скажет еще о победе над смертью, поскольку под «оживлением» Он явно подразумевает куда большее, нежели «отсрочку» от нее. И, поясняя это «кого захочет», продолжает: «Ибо Отец и не судит никого, но весь суд отдал Сыну». Оживление – отмена приговора, и решать это Он предоставил Сыну. И вот теперь Сын пребывает среди нас как наш ближний, брат и как наш судья. Поэтому Он, готовый судить мир, способен его и спасти, поскольку волен распоряжаться нашей судьбой. Отец может без сомнений доверить Ему этот суд, поскольку Иисус любит Отца и во всей полноте ощутил, как ужасно мы вели себя по отношению к Нему. Но суд может завершиться и нашим спасением, если мы своей волею предстанем перед Сыном, Который видим, явив Ему нашу кротость и смирение. Ведь Он и отдал Ему весь суд, «дабы все чтили Сына, как чтут Отца». Но поскольку сегодня Сын для нас так же невидим, как и Отец, и имеет тот же Божественный облик, то мы можем впасть в искушение, толкуя все иначе, чем это мыслилось в те времена. Тогда главное было в том в том, Сын – видим и предстоит людям как любой человек. Отец же невидим, и потому люди представляют себе Его, как им вздумается, но как при этом чтить Отца? В таком случае все может оставаться таким же, как и прежде. Вот потому-то Он и восставляет в человеческую историю, в человеческую жизнь Своего Сына, и наделяет Его Своей славой, чтобы Его, Бога, вновь чтили на земле, чтобы Он имел здесь историю, стал неким фактором, с которым считаются. И тогда на Видимом, на Сыне, откроется, является ли честь, оказываемая Отцу, Невидимому, ничего не значащей формальностью, пустыми словами, или это сила, не имеющая себе равных. Но в те времена чтить в человеке Иисусе Сына Божьего было совсем непросто. «Кто не чтит Сына, тот не чтит и Отца». «Истинно, истинно, говорю вам: слушающий слово Мое и верующий в пославшего Меня имеет жизнь вечную и на суд не приходит, но перешел от смерти в жизнь». С таким проникновенным заверением обращается Иисус к Своим слушателям: действуйте и не сомневайтесь, что это так. Не исключено, что Его слова были восприняты столь же холодно, сколь горячо Спаситель их произнес, отчего Он, по-видимому, и продолжил (стих 25): «Истинно, истинно, говорю вам: наступает время, и настало уже, когда мертвые услышат глас (звук, тон) Сына Божия и, услышавши, оживут».