Текст книги "Иисус. Картины жизни"

Апостолы

Служение Спасителя расширялось все больше и больше, и днем и ночью приступали к Нему людские беды, одна за другой, прося о помощи и получая ее. Но когда он думал о том, что будет дальше, Его одолевали тяжкие сомнения и тревожил тот же вопрос, который не давал покоя и Крестителю: «Ты ли Тот, Который должен прийти?» Как Ему быть? Мы видим, как нуждаются в Нем все области человеческих бедствий, но больше всего Он необходим там, где властвует грех! Однако Его помощь – не более чем исключение для немногочисленных счастливцев, она никак не отражается на жизни остальных людей. На маленьком пятачке земли, по благодатному стечению обстоятельств, возникли особые условия, но человечество по-прежнему пребывает в бедственном положении. Как помочь всем? Тем, кто так и не понял всей значимости явления Спасителя, оно могло показаться чем-то преходящим, чуть ли не случайным, о чем рано или поздно забудут, если не произойдет ничего из ряда вон выходящего, доселе невиданного. Он может в итоге остаться одним из многих, появлявшихся на земной сцене, личностью крайне важной, необычной, даже притягательной, но и только. От прожитой Им жизни, словно от камня, брошенного в море мировой истории, пойдут круги, но они вскоре исчезнут, а с ними – и память о Нем. Это сильно тревожило Его. Он знал, что Ему предстоит серьезная борьба.

Чем сильнее становился натиск бед и скорбей, с которыми шли к Нему люди, тем более росла Его неудовлетворенность таким положением. И Он сам пошел по стране, «проповедуя Евангелие Царствия (то есть: «провозглашая благую весть о Царствии») и исцеляя всякую болезнь и всякую немощь в людях. Видя толпы народа, «Он сжалился над ними, что они были изнурены и рассеянны (пребывали в смятении), как овцы, не имеющие пастыря» (Мф 9:35). Согласно притче, человек счастлив не когда он сам себе господин, а когда любим Богом, заботящимся о его благе. Как овец направляет мудрый пастырь, так человека – Небесный Отец. Но в Его представлении забота эта видима и распространяется на каждого опосредованно, через слуг Божьих. Иначе Он, жаждущий видеть все происходящее в жизни, и думать не мог. Народ – это не однородная масса, в нем благословение Божье переходит от одного человека к другому. Бог общался с Израилем через помазанников (это были священники, цари, пророки), они-то и назывались пастырями, и все даваемое Богом им, предназначалось исключительно для Израиля. Но таких пастырей Спаситель нигде не встречал, Израиль представлялся Ему некой распадающейся массой, каждая частичка которой жила сама по себе. И все же один пастырь у Израиля был – это Он Сам. Но пастырю нужны помощники и в достаточном числе. Спасителю они тоже нужны. И сейчас Он, единственный исполнитель Божьего дела на Земле, порученного только Ему, думает о бедственном положении людей изнуренных, рассеянных, униженных, которое можно и должно исправить. И Ему видится поле, созревшее для жатвы. Но разве люди созрели для покаяния и искупления? Вряд ли, Его опыт говорил Ему, скорее, об обратном. Хотя отчасти – да: теперь они доверчиво ждут от Него помощи в своих бедах, понимая при этом, что без покаяния и духовного благословения им не получить благодати, которую дает через Него Бог, спасительную помощь, струящуюся из рук Пастыря, собирающего Своих рассеянных овец.

Поражает смирение, то детское простодушие, с которым Спаситель взирает на трудность своего положения. «Почему же я один?» Кажется, еще немного – и Он перестанет понимать Отца, хорошо в то же время осознавая, что противостоит Его воле. Перед Ним – готовое к жатве поле, простирающееся во все концы земли, а его владелец посылает всего одного работника! Слыханное ли дело! «Молите Господина жатвы, чтобы выслал делателей на жатву Свою». Здесь Он единственный раз призывает учеников помочь Ему в просьбе к Отцу. Словно на Свою прежнюю просьбу Он услышал в ответ: «Хорошо, что Ты это просишь, но пока те, для которых ты просишь, того же не возжелают, об этом не может быть и речи». Действительно, просьба была немалая, и свидетельствует она не только о великом смирении Иисуса, но и о Его безмерной вере в людей или в то, что они не безразличны Богу. А просит Он не чего-нибудь, а чтобы Бог данное Ему для людей дал и другим во благо тех же людей. «Выслать делателей» не в смысле «вызвать в ком-то намерение», Спаситель и Сам мог сказать им: «Помогите мне в жатве!» Но такие жнецы только погубили бы Его дело. «Выслать» – значит «сделать орудиями Бога, наделить Его силой и властью». Отсюда и просьба – «выслать делателей», то есть дать апостолов, в которых бы действовала сила и власть живущего рядом с ними Иисуса. Событие великое и небывалое, высоко поднимающее человеческое достоинство, ощущение которого мы полностью утратили. Мы, «плывущие по воле волн» и не задумывающиеся над происходящим, считаем вполне естественным, что Иисусу в нужный момент были приданы апостолы, будто вычитали это в некоем допотопном биографическом справочнике, содержащем Его жизнеописание.

Спаситель приучал Своих учеников к тому же, что делал и Он Сам. Лука повествует о том, как Он провел всю ночь на горе в молитве к Богу (Лк 6:12). Это была вторая ночь, о которой нам рассказывает его Евангелие. Иисусу было о чем просить Отца. Вопросы и ответы, кого же «выслать» на проповедь, следовали один за другим. Вопрошая о каждом, Спаситель слышал с Небес множество «если» и «но». Однако речь шла не только о них. Посылая их в мир, Иисус тем самым выстраивал Свое дело, и оно из ограниченного местом и временем явления возрастало в нечто всеобъемлющее, охватывающее своим духовным оком все страны и эпохи, завладевающее умами живущих в них людей. Его дело обретало прочную историческую основу и ясные перспективы в будущем, со всеми его надеждами и опасностями. Так что молиться надо было о многом.

Каково было на следующее утро множеству учеников, собравшихся вокруг Иисуса, когда Он, подобно главнокомандующему, выкликал их одного за другим, пока не назвал двенадцать. «Симон», – начал Он. С каким нетерпением ожидали каждое новое имя, с каким волнением слышали свое собственное!

Впрочем, я упрощаю, исторически все происходило сложнее. О призвании апостолов и наделении их всей полнотой власти Матфей рассказывает однажды (10:1 и далее), Лука – дважды. В его изложении это выглядело так: вначале Иисус их избрал (Лк 6:13 и далее), чтобы они стали Его учениками в особом смысле и смогли, когда придет время, воспринять силу и власть, которых пока еще не имели. Он даст им это позже (Лк 9:1 и далее). Так, скорее всего, и было. Матфей же объединяет два действия Иисуса в одно, что полностью отвечает его величественной манере повествования, для которой лишь назидательные и поучительные факты имели значение, а отнюдь не исторические подробности.

А поскольку я намеревался описывать жизнь Иисуса не в строгой временной последовательности, а в ее величественном развитии, то я и позволил себе, подобно Матфею, объединить два события в одно.

Все Двенадцать и прежде были в числе Его учеников, Его последователей. Но именно этих Он послал проповедовать Царство Божие, избрав Своими Посланниками и дав «им силу и власть над всеми бесами и врачевать от болезней» (Мф 10:1). Именно силу и власть, все остальное – следствие этого (согласно греческому оригиналу). На Его просьбу «выслать делателей на жатву» Бог ответил Спасителю: «Можешь дать им от власти Своей и выслать их Сам». Итак, в них появилось нечто от Иисуса, и с Его именем они стали Его послушными инструментами.

Теперь у Спасителя был отряд помощников в Его деле исцеления человеческой души и тела, и отныне Он, этот удивительный источник безмерной благодати Божьей, изливался в двенадцать раз сильнее. Поначалу Спаситель им не поручал собственно духовного делания и полномочий на это не давал, что следует из главы 10 стиха 7 у Матфея, где под словом «проповедуйте» подразумевается «возглашайте». Всеми своими делами Двенадцать должны свидетельствовать, что приблизилось Царство Небесное и помощь Божья, которую им надлежит донести до людей, пробудит в них твердую уверенность в его близости. И каждую встретившуюся на их пути беду, от которой они избавят страдальцев, осенит свет Царства Божьего. С одной стороны, все Его дела исключительно духовного свойства были, по существу, свободным, непроизвольным служением, и Он не хотел, чтобы ученики считали, что Он «в служебном порядке» обязывает их воздействовать на души людей. С другой стороны, Спаситель пока еще не мог уравнять их в этом с Собой, не мог дать им самое главное в Его деле: «власть прощать на Земле грехи», полученную Им от Отца. Он даст ее лишь после Своего Воскресения. Власть ту Иисус принял не как обычный пастырь, а как судья или царь, которым Он станет лишь после Своей окончательной победы, которая возвратит людей к Богу.

Еще Он поручил избранным ученикам исцелять и чисто телесные немощи, наделив их даром избавлять от болезней и очищать прокаженных.

Что такое – дары Божии? Это не слепые силы природы, как думают суеверные люди. Что Иисус говорил о Себе, то же теперь относилось и к ним: «Сын ничего не может творить Сам от Себя, если не увидит Отца творящего: ибо, что творит Он, то и Сын творит также» (Ин 5:19,20). Они не хозяева тех даров, а лишь слуги Божьи.

Среди этих Двенадцати Господь явно выделял из тех, кто был с Ним раньше, братьев Симона и Андрея и братьев Зеведеевых – Иакова, Иоанна. Один из них – Андрей, исключен из ближайшего круга, и это еще сильнее подчеркнуло избранность оставшихся трех. Он не поощрял в них желания быть равными перед Ним и даже противился ему. Между собой они должны быть «братьями», но Бог устроил мир так, что даже в одном доме братья не равны, и кто из них главнее, определяется возрастом. Спаситель считал, что каждый должен оставаться самим собой, не стремясь быть как все. Он не возражал, если кто-либо из них хотел стать выше других, лишь наставлял его, как достичь цели.

Из тех троих поначалу выделяется «один из Его учеников, которого Он любил» – это Иоанн, «друг» Иисуса. Мы лучше узнаем его в том, как он повествует об Иисусе, и в передаваемых им речах Спасителя. С какой восхитительной ясностью, с каким по-детски священным трепетом он постигает глубочайшую суть Иисуса! Никто не увидел столь отчетливо Божественное в Иисусе, но одновременно и (в этом мы уже убедились) человеческое, осененное Божественной святостью. Он предпочитает молчать, даже во время Тайной вечери, не участвуя в общей беседе. Лишь однажды у него и Иакова с уст так некстати срывается негодование по поводу непризнания Его, пожелание, чтобы «сошел огонь с неба и истребил» то селение самарянское, отказавшее Ему в ночлеге, когда Он шел в Иерусалим. В его Посланиях, таких чутких и исполненных благоухания Божьей славы, немало резких высказываний против фразерства, знания ради знания, пустословия, – всего того, в чем нет и капли деятельной братской любви, наполняющей его сердце. «Ложь, лжец, лживый», – снова и снова звучат у него эти слова. Страх охватывает его при одной мысли о том, что все может выродиться в голую риторику. Иисус нарекает его и Иакова неожиданным именем – «сыны грома». Странное само по себе, оно тем непривычнее звучит в устах Спасителя. Нам было бы понятней, если бы Иисус, называя Своих учеников, обратился к Библии, а Он заимствует для них имя у природы, и это еще одно живое, свободное проявление Его самобытности и человечности. Гром – глас величественный, неизвестно откуда приходящий и прокатывающийся высоко над землей, вызывающий трепет у всех обитателей земли. Так Он подчеркивает открытость молчаливых братьев, их благоговение пред всем небесным. Возможно, Иаков был молчаливей Иоанна.

В те дни, когда дело Иисуса вызывало у людей сомнение и шло на убыль, братья Зеведеевы через свою мать обратились к Иисусу, чтобы Он позволил им воссесть подле Него в Его Царстве (Мф 20:21 и далее; Мк 10, 15 и далее). На что только не толкает людей пустое, холодное тщеславие. Иоанн опасался, что, когда победа будет одержана, Тот, «Который его любил», вознесется над ним на недосягаемую высоту и он лишится высочайшего наслаждения – не нахожу более подходящего слова! – которое испытывает сейчас, будучи тем, «который возлежал у груди Иисуса». Иисус не стал их укорять, а лишь удостоил их предельно серьезным встречным вопросом: «Можете ли пить чашу, которую Я буду пить, или креститься крещением, которым Я крещусь? Они говорили Ему: можем». Нам стыдно за их геройский ответ.

Иоанн от рождения отличался благородством и, возмужав в беспорочные юношеские годы, сразу же распознал в Иисусе Господа, предался Ему всей душой, и, неуклонно возрастая с этого момента, достиг высот духовного развития, для нас непостижимых. Я понимаю реформаторов, не ведавших той благодатной духовной атмосферы Царства Небесного, в которой жил тогда Израиль, и потому неспособных постичь, как все это многообразие идей могло уместиться в одной личности, в рамках одной жизни. И я понимаю их куда лучше, нежели иные, никогда не задававшиеся таким вопросом.

Почему Иисус возвысил среди апостолов не Своего друга, а Симона Петра? На мой взгляд, поступок самоотверженный, не случайно удививший всех. Я полагаю, что Петр был Иисусу, чисто по-человечески, в чем-то неприятен и обременителен – как некое постоянное испытание для Него. Если Иоанн весь был поглощен постижением Иисуса, стремлением проникнуться Им, то Петр «был себе на уме», и, получая вместе с другими духовную пищу от Иисуса, переваривал ее на свой лад. Ничего плохого в этом нет, но порой такая его самостоятельность оказывалась для него опасной, а Спасителя ввергала в искушение. Потому однажды Иисус и сказал ему: «Отойди от Меня, сатана! ты Мне соблазн» (Мф 16:23), то есть: «С тобой надо быть все время начеку». (Лютер даже употребляет слово Ärgernis, по сути означающее здесь «ловушка».) И к Своим словам «Не плоть и кровь открыли тебе это» (Мф 16:17), свидетельствующим о Его высоком уважении к Петру, Иисус как бы добавляет: «Но в тебе этого сразу не заметишь». Впрочем, не будь Петр именно таким, мы не услышали бы от Иисуса многих важных для нас высказываний в ответ на его слова или поступки. Ему свойственно делать быстрые выводы из возникших ситуаций или сказанного Спасителем, в особенности практического свойства, и тотчас же, без промедления, действовать, при этом нередко опрометчиво, можно сказать, непоследовательно, меняя решения, легко брать свои слова обратно, бросаясь из одной крайности в другую. Но Иисус, с Его удивительной прозорливостью, не мог не заметить в глубинах этой натуры и нечто другое, прочное как скала. Именно в таком неистовом, переполненном эмоциями сердце возникали мысли и понятия, пускавшие крепкие корни, способные и готовые выдержать бури внешнего мира.

Это проявилось как раз при решении задачи, в которой содержался весь смысл его жизни и все его божественное призвание. Тогда-то он и получил имя Петр – я имею в виду его выступление в день Пятидесятницы. Задача была не из легких. В Иерусалиме уже не сомневались, что Иисус ошибся. «Наши начальники, правда, обошлись с ним дурно, но теперь уже всем ясно, что вся эта затея – дело пустое, и нужно признать, что в главном они правы». Примерно так, наверное, думали горожане и с сочувствием смотрели на «слишком уж» торжественные и радостные лица галилеян, которые, непонятно почему, все чаще встречались в Иерусалиме. Но они-то знали причину своей радости: они видели воскресшего Спасителя, и не однажды, что может быть радостней? Но разве можно было такое рассказывать в той обстановке? Зная ее, мы по достоинству оцениваем мужественный поступок Петра. Случись сегодня нечто подобное в узком кругу, стали бы мы про это говорить? О нас бы подумали – в своем ли мы уме? Петр же это сделал – во всеуслышание, как бы «проповедуя на кровлях», открыл тайну всему народу, возгласив: «Твердо знай, весь дом Израилев, что Бог соделал Господом и Христом Сего Иисуса, Которого вы распяли». Мессия в пророчествах и в воззрениях Израиля – Последний Пророк – есть и был всегда личностью земной истории. Вот где проявился твердый и неприступный характер Петра, возвестившего начало царствования Распятого и Воскресшего.

Для этой брани духовно истерзанный и израненный Петр подходил куда больше, нежели светлый, идеальный и возвысившийся над земной обыденностью Иоанн. Кому, как не Петру, искушенному в душевных терзаниях, надлежало доверить «ключи от Царствия Небесного»? Он нам, а мы ему, куда понятней, чем иному Иоанну, окажись тот на его месте.

Желающему составить себе правильное представление об апостолах следует учесть, что они, как и все сельские жители, были внешне людьми совершенно простыми и бесхитростными. И если иной духовно неразвитый ревнитель, желая придать вес своим дилетантским поучениям, примется указывать на апостолов, дескать, и они были людьми «некнижными», то напомню ему, что апостолы не только посещали синагогу, прекрасно умевшую обучать своих подопечных, благодаря чему они знали наизусть чуть ли не весь Ветхий Завет, но главное – они постоянно и тесно общались с Иисусом, и это делало их духовно образованней всех нас.

Их духовное совершенствование в основном происходило благодаря воспитанию – не придирчивому, мелочному, а великодушному, щедрому. Однажды Спаситель порицал Своих учеников за одну только мысль, будто Он в душе укоряет их, забывших взять с собой хлеба. Но в то же время воспитание было строгим, если не сказать суровым. Все беспощадные требования, которые Иисус предъявлял к Себе, Он предъявлял и к ним, называя их не только Своими учениками, но и Своими слугами, рабами, постоянно внушая им эту мысль самым решительным образом: «Слуга не выше господина своего», «Когда исполните все повеленное вам, говорите: мы рабы, ничего не стоящие, потому что сделали, что должны были сделать». Сегодня бы нас эти слова покоробили, тогда же ничего странного в них, произнесенных Иисусом, для апостолов не было. Иначе как дружелюбным отношение раба к своему господину Спаситель не мыслит, допуская даже, что тот его любит (Мф 6:24). Он сравнивает Себя с господином, который однажды доверит рабам управление всем имением. В нашем же отношении к Богу, равно как и к Иисусу, субординация совершенно противоположная. Слуга более самостоятелен, чем раб, раб всего лишь исполняет приказания своего господина. У слуги свой расчет, свой интерес; раб же – орудие, продолжение своего господина. Сегодня слова Иисуса: «Один у вас наставник» – звучат для нас как «Нет у вас наставника». Но в самом Божественном существе Иисуса уже заложено то, что Ему и Его делу с величайшей покорностью и самозабвением служит лишь тот, кто беспорочно и полно выражает своей жизнью Его мысли, в ком нет той лакейской вольности, которая сама выбирает, что ей по нраву, переделывает все на свой лад, выставляя тем самым Божественное в Нем в чисто человеческом свете. Именно такие орудия – послушные и покорные – Он для Себя и готовил, предвидя время, когда будет отнят у них, и они Его именем и под Его невидимым руководством продолжат начатое Им (Ин 12:24–26). Но найдутся ли тогда преданные Ему рабы, которые самоотверженно, не жалея сил, продолжат Его дело, ни на шаг не отступая от того, чему Он учил.

Главным для Спасителя было служение милым Его сердцу заблудшим и потерянным, того же Он требовал в известной степени и от Своих слуг, или рабов. Евангелия (Мк 4:35 до 5:43) рисуют нам, сколь многотрудной была Его жизнь, полная событий и всякого рода переживаний. Однажды, рассказав притчу о сеятеле, Он, беспредельно уставший, вошел в лодку, чтобы поспать. Иного места для спокойного сна у Него не было, ибо, куда бы Спаситель ни направлялся, за Ним непременно кто-нибудь следовал, желая, улучив минутку, поговорить с Ним с глазу на глаз. Только Он подошел к лодке, как один книжник, воспользовавшись случаем, решил навязать Ему свое общество (Мф 8:23 и далее). Что ж тут удивительного! Побыть с Иисусом в лодке – это прекрасно! И тут Спаситель разражается известным причитанием, не без юмора высказывая детскую жалость к Самому Себе, бедному «Сыну Человеческому»: «Лисицы имеют норы и птицы небесные – гнезда, а Сын Человеческий не имеет, где приклонить голову». Слова искренние, вырвавшиеся у Него под влиянием сиюминутной ситуации. Возможно, Он порой тяготился Своей бедностью, и как часто Ему приходилось отказываться от уютной постели, лишь бы день и ночь пребывать со Своими учениками, чтобы «соблюсти их во имя Отца». Возможно, и Он не был застрахован от простуды[88]88
  Как же в Своей земной жизни Иисус противостоял болезням? С грехом все понятно, ибо сказано, что Он, «подобно нам, искушен во всем, кроме греха» (Евр 4:15). Но это «подобно нам» ставит под сомнение Его неподверженность болезням. Или Иисус противостоял им, как и греху: стоило болезни приступить к Нему, как Он тотчас побеждал ее верой? Матфей, видевший, как Иисус исцеляет болезни (8:17), приводит слова пророка Исаии (53:4): «Он взял на себя наши немощи и понес наши болезни». Вот почему слуга Господний сам был «муж скорбей и изведавший болезни» (Ис 53:3). Выходит, либо Он был подвержен болезням и связанным с ними скорбям, либо нет. Каждое предположение можно назвать смелым, но какое из них верное – сказать трудно.


[Закрыть] и все же спал не в теплой постели, а на холодной траве. Однако в тот момент истинная причина Его жалости к самому Себе, «Сыну человеческому», была в ином – в Его популярности у жаждущих помощи, из-за чего Ему было невозможно побыть одному, обрести покой или хотя бы найти место, где можно было бы приклонить уставшую голову. Наверное, книжник, проникнувшись пониманием, удалился, дав Иисусу возможность поспать. Но едва Спаситель заснул, как Его будят: коварная буря грозит погубить Его и апостолов. Он ее усмиряет, и вскоре они прибывают на другой берег, в страну Гергесинскую. И что они видят! Жуткая сцена! Он помогает – и вскоре весь город выходит Ему навстречу, прося, «чтобы Он отошел от пределов их» (Мф 8:34). Спасителю не остается ничего иного, как (а уже рассвело) переправиться обратно. Еще издали Он видит на другом берегу толпу, с нетерпением дожидающуюся Его, – Спасителя зовут к Иаиру!

Действительно, участвовать в Его переменчивой, многотрудной жизни непросто. Апостолы проходили школу Того, Кто имел силу и власть, Кому разнообразные скорби и беды предъявляли с каждым разом все более суровые и неожиданные требования. И они вместе, дружно, просили, искали, стучали. Вряд ли мы способны реально представить себе это. У самой жизни и ради жизни, непрестанным усилием веры, учились они постигать Царство Небесное, познавая на себе, как оно связано с землей, как и какими путями придет к людям. Спаситель был в Отце и Отец в Нем – и это наполнялось все большим содержанием благодаря бесконечному множеству задач, встающих перед Ним, в это неиссякаемым потоком вливалась жизнь, исходящая от Отца и распространяющаяся через Спасителя на других. Слова «Я соблюдал их во имя Твое» говорят о многом. Он привлек их к Себе, чтобы они в будущем продолжили начатое Им дело «во имя Его», именем Иисуса просили Отца, иначе говоря, чтобы однажды, живя только Им, теми же целями, возглавили и повели это дело в Его духе так, как Он Его видел и мыслил. Ни один купец не даст право подписи, иначе говоря, доверенность на совершение сделок от своего имени служащему, не убедившись прежде, что тот хорошо разбирается в деле и воспользуется этим правом исключительно в интересах хозяина, действуя так же, как действовал бы он сам. На мой взгляд, мы часто, недопонимая, не придаем должного значения тем великим словам Иисуса, которые явились, по сути, Его завещанием Своим Двенадцати: «Если чего попросите во имя Мое, Я то сделаю». Но прежде чем дать им такое обещание, Он их должным образом воспитал и теперь знал, что все их просьбы во имя Его будут действительно связаны с Царством Божьим и Его великими целями.

Перед ними стояла грандиозная задача, и понятно, почему к кандидатам в ученики предъявлялись такие высокие требования. Когда один из вознамерившихся стать Его учеником сказал, что прежде должен похоронить своего отца, Спаситель ответил: «Предоставь мертвым погребать своих мертвецов, а ты иди, благовествуй Царствие Божие». Другому же, тоже пожелавшему пойти за ним, но с оговоркой: «Прежде позволь мне проститься с домашними моими», Он отказал: «Никто, возложивший руку свою на плуг и озирающийся назад, не благонадежен для Царства Божия». Каким величием окружено Божественное, не терпящее ни малейших примесей земного, мирского, побочных целей, мнений, воззрений, замутняющих его чистоту! И тот, кто хотел служить Иисусу, должен был безоговорочно стать послушным орудием в руках Бога.