Текст книги "Конец фильма"

11

– Стоп! – возмутился Вакасян. – Что за отсебятина? Что за «с ума сошла»?

– Ну надо же было как-то оправдать! – в момент вышел из образа актер. – Она же чуть машину не разбила!

– Педали перепутала... – В этот момент Ксения заметила Дениса, который стоял за оцеплением и о чем-то говорил с реквизитором.

– Да, Ксюш, ты повнимательней, – смягчился Вакасян. – Давайте быстренько еще разочек!

– Само собой, второй дубль, – пыхнула папиросой Успенская.

– Мотор!

– Есть, мотор!

– Зеленый такой? Большой? – Реквизитор показал руками размер пакета. – Я его в нашем цехе спрятал. Или цеху...

– Тише! – гневно зыркнул в его сторону Вакасян. – Камера!

– Только там сейчас закрыто, – перешел на шепот реквизитор. – А вот вечером, после съемок...

– Я подошлю к вам своего помощника, Щербака, – засиял от счастья Грязнов.

– Есть камера!

– Начали!

12

Помогая себе кусочком хлебушка, Лидский уплетал пельмени с таким аппетитом, будто ел впервые в жизни. Это была убогая пельменная со столами-стойками, каких в Москве остались считанные единицы, да и то по явному недоразумению. Но именно в таких местах общественного питания привык столоваться следователь городской прокуратуры.

– Эдуард Николаевич, я вот тут забыл кое-что... – Денис ковырнул пельмень вилкой.

Лидский посмотрел на него вопросительно – говорить он не мог.

– Когда в последний раз открывали дело об умышленном банкротстве? А? Что-то не припомню...

Лидский поднял палец: дай прожевать. И лишь после того как выпил одним глотком стакан мутного компота, поставил диагноз:

– Это склероз.

– Вот-вот... Может, мне лечиться надо?

– Ага, подлечись. Тем более что бесплатно.

– Так ведь склероз не лечится.

– Разве? Хм, смотри-ка...

– Эдуард Николаевич. – Грязнов посмотрел на Лидского так, как обычно добрый хозяин смотрит на провинившуюся собаку.

Лидский вытер рот мятой салфеткой и, подхватив портфель, вышел на улицу.

– Эдуард Николаевич! – выбежал вслед за ним Денис.

– Знаешь что, дорогой. – Лидский неохотно остановился. – Дружба дружбой, а...

– Я как раз хотел поделиться с вами табачком. У меня его много. Отборный табачок, вам понравится.

– Отборный?

– Сибирская махорка. Но и вы уж в долгу не останетесь, правда?

– Нет, у тебя не склероз... – Лидский повнимательней пригляделся к Грязнову.

– А что?

– Пока не знаю... Консилиум надо собирать...

Лидский был явно заинтригован. Он повел Дениса в свой просторный кабинет, сказав на проходной охране:

– Этот товарищ со мной.

Грязнов представлял себе интерьеры городской прокуратуры несколько иначе, пафоснее, что ли. Но вместо мраморных лестниц и колонн он обнаружил узкие коридоры с протертыми ковровыми дорожками.

– Проходи, садись где больше понравится. – Лидский попытался распахнуть фрамугу, но там что-то заело. Пришлось взбираться на стул.

Денис поставил на стол диктофон и, не в силах сдержать ехидную улыбочку, вдавил кнопку «пуск».

«У нас есть, наверное, враги, вот вам бы их поискать», – сказал Сабанов.

«Так вы считаете, что вашу фирму обанкротили враги?»

«Скажем мягче – конкуренты...» – понеслось из динамика.

– Черт! – Лидский чуть не упал со стула. – Это же мой голос!

– Неужели? – Грязнов вдавил кнопку «стоп». Его улыбочка стала еще ехиднее.

– Это же мой голос! – утвердился в своей догадке Эдуард Николаевич.

Он прыгнул так стремительно, что Денис едва успел схватить диктофон и спрятать его за спиной.

– Отдай! – как-то по-детски потребовал Лидский. – Дай сюда! Включи! Это мой голос!

– Табачок! – напомнил Денис.

Эдуард Николаевич сдался. Скинув пиджак, он сел на краешек стола и азартно щелкнул подтяжками:

– Вот молодежь пошла!

– Не угонишься... – согласился Грязнов.

– Ну было, было... – Лидский многозначительно посмотрел в потолок. Точь-в-точь как до этого на студии делал Максимов. – А умышленное банкротство, как ты понимаешь, – это только повод, зацепка... В общем, представь... Идет аукцион. Кто-то немыслимо задирает цену. Ну, скажем, до миллиарда. Это я к примеру, просто схема эта отработана, а разброс цен гигантский, в зависимости от товара. Так вот, кто-то задирает до миллиарда. Конкуренты, разумеется, лапки кверху. А потом этот самый покупатель под благовидным предлогом отказывается от лота, и он автоматически переходит в собственность... Чью собственность?

– Чью?

– Того, кто остался на втором месте, дурная твоя башка!

– А смысл?

– И этого не понял? – искренне удивился Эдуард Николаевич. – Вот молодежь! Это же один и тот же фигурант! И тот, кто задрал цену, и тот, кто остался на втором месте! Вот только хрен докажешь!

– Не доказали?

– Куда там!

Денис протянул Лидскому диктофон.

– Откуда? – спросил тот.

– Сейчас сами все поймете...

– Они что же... Все сами записывали, что ли? – ужаснулся своей догадке Эдуард Николаевич. – Черт, надо было их обыскать...

Лидский дослушал кассету почти до конца, но не выдержал, нажал на «стоп»:

– У тебя еще есть?

– Целый пакет.

– Вот мерзавцы... Ладно, дома внимательно изучу всю эту шпионскую фонотеку. А теперь слушай, что там происходило на самом деле...

13

– Повтори... – потребовал Сабанов.

– Только по вашему сигналу, – сказал молоденький охранник.

Застегивая ширинку, он вышел из туалета и, поклонившись какой-то даме, толкнул массивную дверь.

В клубном зале было людно и наэлектризованно. Шел активный торг. На дощатой сцене стояла трибуна, с нее-то и вещал аукционист, размахивая молоточком. То и дело в разных концах зала поднимались таблички с номерами.

– Семнадцатый номер – пять миллионов раз... – Аукционист сделал паузу, а затем резко стукнул молотком по трибуне. – Два-три-продано!

Зал вздохнул. Не то с облегчением, не то разочарованно.

Охранник занял место в середине пятого ряда. В соседнем кресле сидела Галина...

– На продажу выставляется лот номер три! – торжественно объявил аукционист. – Нефтяное месторождение «Северное». Стартовая цена двадцать три миллиона... Вижу, номер семнадцать – двадцать три миллиона пятьсот тысяч... – он указал молотком куда-то в глубь зала. – Номер пять – двадцать четыре миллиона... двадцать четыре пятьсот – тринадцатый номер... номер, простите, не видно, тридцать седьмой – двадцать пять миллионов...

Галина подняла над головой табличку.

– Сорок третий номер – двадцать пять миллионов! Тринадцатый номер двадцать пять пятьсот!

Но тринадцатый номер не опускался...

– Да, молодой человек, прошу вас, вы что-то хотите?..

– Миллиард! – громко произнес охранник.

– Раз! Два! Три! Продано! – стукнул молотком аукционист.

Охранник поднялся со своего места и направился к выходу.

Собравшиеся в зале молча провожали ошарашенными взглядами охранника.

Все, кроме Галины. Она смотрела прямо перед собой и загадочно улыбалась краешками губ.

Джоконда...

Глава восьмая

1

Петров набил трубку, посмотрел на камин и сказал:

– Ну, мистер Холмс, рассказывайте.

– Тогда уж хереса не хватает, – улыбнулся Денис.

– Это легко. – Петров наклонился к бару и вынул в хрустальном графине золотистый напиток, налил по рюмке, поднял, посмотрел сквозь стекло на огонь.

– Мы-то всегда думали, что херес самое дешевое пойло, а вы уже знаете, что это изысканнейший напиток. Да, мне нравятся молодые, они теперь как старики. Те, старые старики...

Грязнов пригубил вино.

– Так вот, доктор Ватсон, жили-были пятеро друзей, с детства – не разлей вода, – начал он размеренно. – Выросли, возмужали, породнились. Хорошие были ребята. А потом некий добрый Дед Мороз вручил им деньги.

– Скорее не Дед Мороз, а Кощей Бессмертный.

– Он тогда еще этого не знал. Он думал, друзья применят деньги к пользе дела и отечества.

– Искренне думал, – кивнул Петров.

– Этот мудрый человек, по закону которого живет целая страна, – продолжал Грязнов, – забыл прописную истину – деньги портят людей.

– Неправда, Холмс, – покачал головой старик. – Во-первых, наша страна не живет ни по какому закону. А во-вторых, людей портят только сами люди.

– Философия, – поморщился Грязнов.

– Как угодно.

– А что же, собственно, потом случилось? – повернулся к Петрову Грязнов.

– Вы случайно стихи не пишете? – повернулся к Грязнову Петров.

– Нет, что вы, – слишком активно возразил Денис. – С чего вы взяли?

– Гладко излагаете, – отвернулся к окну Петров.

Грязнов выдержал паузу и спросил о самом главном:

– Владлен Николаевич, зачем вы дали Кириллу эти пленки? Вы вспомнили свою емкую фразу, которая все объясняет в двух словах? – наклонился к Петрову Грязнов.

– Вспомнил. Она звучит по-латыни – sapien sat.

– А по-русски?

– Мудрому достаточно, Петр.

– Я немудрый, – признался Грязнов. – И я не Петр, а Денис.

Петров встал и пошел вдоль нескончаемого стеллажа с книгами.

– Они пришли ко мне... Почему ко мне? Я юрист. А их начали вызывать в прокуратуру. Почему-то там решили, что они нарочно обанкротились. Но дело даже не в прокуратуре. Они впервые пришли не все вместе, а поодиночке. Понимаете? Нет, вы не понимаете. Они поодиночке вообще не ходили. Никогда, никуда. А уж в беде... Не деньги их испортили – подозрительность. Они начали искать, кто их так страшно обманул. Кто же украл эти злосчастные деньги? И у каждого своя версия, а свести вместе никак не могут...

Грязнов делал пометки в блокноте.

– И я им предложил – носите с собой к следователю диктофон. Я считал, что, если они сведут свои показания вместе, они разберутся. Наверное, тогда это была безумная идея. А теперь оказалось...

– А теперь эта идея оказалась убийственной, – сказал Грязнов.

– Вы все-таки пишете стихи, – укоризненно сказал Петров.

– Да, я пишу стихи, – Грязнов тоже вскочил и зашагал по комнате, – плохие стихи, потому что поэзия – это не гладкость речи, а бунт. Вот Медведь... э-э, Медведев был бунтарь. Но хотя бы скажите, за что его убили. Зачем вы дали ему эти кассеты? Зачем?

– Мой сын в тюрьме, – тихо сказал Петров.

– Вы считаете, несправедливо? Вы думали, Кирилл до чего-то докопается? Он ни до чего не докопался!

– Он написал только восемь серий, половину. Sapien sat.

– Господи, Владлен Николаевич, перестаньте вы, наконец! Ваши милые мудрецы троих убили! Троих! Они перегрызлись, как крысы, которых посадили в бочку!

– Хорошо вы сказали, – вдруг встрепенулся Петров. – Вы очень хорошо сказали – посадили.

– Я думал, это только поэты все намеками да намеками, я думал – юристы народ четких формулировок.

– Какой вам еще четкости – их кто-то посадил в эту бочку! Это все им кто-то подстроил.

– Никто! Никто им ничего не подстраивал, Владлен Николаевич, – сказал Грязнов жестко. – Их испортили деньги! Огромные деньги. Они просто перегрызли друг другу горло за эти деньги.

– Они обанкротились, откуда деньги?.. – опешил Петров.

– Они не обанкротились, Владлен Николаевич. Это было в самом деле незаконное банкротство. Месторождение «Северное» они купили. Только не за миллиард долларов, а за двадцать пять миллионов. А уж за сколько продали – только им и известно.

– Это неправда... Этого не может быть...

– ...Потому, что этого не может быть никогда, – усмехнулся Грязнов. – А знаете, Петербургская академия наук вынесла это заключение по поводу жирафа. Академики никогда его не видели.

Петров сел, пустыми глазами уставился в огонь камина.

– Значит, Антон меня обманывал?

Грязнов не ответил.

– Значит, они страшно богаты?..

2

Обшарпанная дверь, обшарпанная лестница, скрежещущий лифт.

Грязнов брезгливо взялся за ручку двери, над которой было написано на бумажке от руки – «АОЗТ «Лорейн».

В коридоре не было никакого охранника. Обыкновенная контора самого зачуханного ЖЭКа семидесятых.

Но жизнь тут кипела нешуточная. Носились по коридору пожилые женщины с бумагами, стучал телетайп, кто-то кричал по допотопному телефону:

– Двадцать семь вагонов из Дагестана!.. Куда они пошли?!.. А кто будет знать?!..

Грязнов ткнулся в обитую рваным дерматином дверь со стеклянной табличкой «Генеральный директор Г. Ю. Некрасова».

– Здравствуйте, мне бы к директору, – робко обратился он к тетке в толстенных очках.

– По какому вопросу?

– По личному.

– Галина Юрьевна занята. Подождете?

– Запросто. – Грязнов присел на скрипнувший стул. – Богато живете.

Секретарша зыркнула на него сквозь очки убийственно. Грязнов виновато улыбнулся.

Ему оставалось только разглядывать засиженные мухами стены и слушать телефонные переговоры секретарши.

– Да, приемная, слушаю. Какой район? А метраж? Нет, это слишком шикарно для нас. Мы хотим поменьше.

– Пятница – полный рабочий день...

– Мы рекламу не заказывали...

– Бумага кончилась, используйте оборотку...

– Да, двести двадцать метров. В районе Ленинского проспекта. Все удобства, подземный гараж... Пятнадцать метров – вполне достаточно. Можно и в Бутове... Хорошо, я передам ваш телефон...

– Переезжаете? – спросил Грязнов.

– Галина Юрьевна меняется.

«Странно, – подумал Денис. – Двести двадцать в районе Ленинского проспекта менять на пятнадцать метров, явно в коммуналке, очень странно. Впрочем, может, у этой богатейки несколько квартир...»

Из кабинета выскочил потный человек и, не попрощавшись, умчался, рассыпая документы из папки.

Секретарша заглянула в начальственную дверь.

– Галина Юрьевна. К вам посетитель. По личному. Как вас? – обернулась она к Денису.

– Грязнов. Агентство «Глория».

– Агентство «Глория»... – снова в дверь. – Заходите, – пригласила Грязнова.

Женщина, сидевшая за столом, вовсе не была похожа на Ксению, которая играла ее в кино. Жесткие губы, холеное, но некрасивое лицо, впрочем, не лишенное обаяния.

– Слушаю вас.

– Галина Юрьевна, я к вам вот по какому поводу...

Некрасова слушала Дениса рассеянно, то и дело отвечала на звонки, что-то писала в бумагах, только когда Денис рассказал об Антоне, подняла глаза:

– Конечно, он убил. А что, есть какие-то сомнения?

– Потому спрашиваю.

– Господи, какие сомнения?! Он просто зверь. Накинулся с ножом... Ужас. Правда, он пьяный был в стельку...

– Ваш муж?

– Антон.

Грязнов внимательно посмотрел на Некрасову. Не сразу, но спросил:

– Вы знали, что ваш муж вам...

– Изменяет?

– Да.

– Нет, конечно.

– Вы не видели ничего необычного в отношениях вашего мужа и Петровой?

– Какая глупость! – саркастически рассмеялась Некрасова. – Эта женщина вообще была вне моих интересов. Я даже не представляю, как Женя мог... Я бы никогда и представить себе не смогла, если бы мы случайно не зашли...

– Все втроем случайно?

– Мы вообще имели привычку держаться вместе, – укоризненно проговорила Некрасова. – Если вы занимаетесь тем делом, то уж это наверняка должны знать.

– Да-да. И что же там произошло?

– Это обязательно вспоминать?

– Желательно.

– Антон убил моего мужа. Ножом.

– Семнадцать ударов.

– Я не считала, я пыталась их разнять...

– Так вы это видели?

– Как вас.

– И это сделал Антон?

– Конечно. Суд признал, что он преступник.

Некрасова встала. Открыла холодильник и спросила:

– Выпить хотите? Или вы на работе?

– На работе.

– А я выпью. Тем более работа позволяет.

– Что ж за работа такая? – улыбнулся Грязнов.

– Мы водку производим.

Некрасова налила себе рюмку водки и выпила. Красиво, даже как-то изящно. Снова села к столу.

– А кто снимает этот фильм?

– Вакасян. Знаете такого? Максимов играет Сабанова.

– Максимов? Да вы что! – улыбнулась Некрасова.

– Вот как раз когда снимали сцену самоубийства Сабанова, все и произошло...

– Сабанов с собой не кончал, – перебила Некрасова. – Кто угодно, только не Игорь.

– А записка предсмертная?

– Заставили.

– Сабанова? Он же сильный, вы сами говорили.

– У него были дети, жена.

– Кто? Кто заставил?

– Не я и не Женя.

– Белоусов? А Антон?

– Возможно.

– Но зачем?

– О, если бы я знала!

– Галина Юрьевна, там из Росстандарта, – заглянула секретарша.

– Извините, – встала Некрасова.

– Нет-нет, я, собственно, уже...

– Тем более. А вы сейчас к Петрову поедете?

– Да.

– Далеко.

Грязнов вышел из конторы, взглянул на свою машину и со злостью сплюнул: колесо у «жигуля» было спущено. Чертыхнувшись, он полез в багажник за запаской.

Когда прикручивал гайку, вдруг зазвонил мобильник.

– Шеф?

– Да, слушаю.

– Чем заняты?

– Лошадь расковалась.

– Вас из городской разыскивают.

– Кто?

– Некто Лидский. Просил заехать к нему домой. Адрес знаете?..

Грязнов не дослушал, спрятал мобильник, приподнялся и увидел, как из офиса вышла Некрасова. Она воровато огляделась и, перебежав дорогу, вошла в будку телефона-автомата.

– Ого, – сказал Грязнов, – и на телефоне экономим?

3

Поезд тронулся. Грязнов распахнул купе.

– Здравствуйте, – сказал попутчикам. – Моя верхняя. На Север?

– А че, нельзя? – спросил маленький мужичок, занимавший нижнюю полку.

Путь предстоял долгий, до Инты. И Денис понял, что с этим попутчиком ему крупно не повезло.

Мужичок, у которого была тоже верхняя полка, спал круглые сутки напролет. Только чаю попьет – и на боковую.

– Вы опять спать ложитесь? – удивлялся Грязнов.

– А че, нельзя?

Самое печальное, что сам Денис спать не мог. По ночам он лежал в темноте с открытыми глазами. Мужичок храпел как трактор.

Грязнов цокал языком, хлопал в ладоши. Мужик не реагировал.

«Он меня убьет, – думал Грязнов. – Меньше всего человек живет без сна».

Только на четвертый день, когда уже подъезжали, мужик вдруг свесился с верхней полки и спросил:

– Станция?

– Ну ты силен спать, – сказал Грязнов.

– А че, нельзя?

Оказалось, что они и выходят вместе.

– А как до Инты добраться? – спросил Грязнов мужичка, когда они оказались на платформе.

– Вон тут автобус подождешь.

– Он когда будет?

– Поди угадай.

До лагеря Денис добрался на перекладных, но к Антону его никто пускать не собирался.

– Не-не, свидания запрещены, – лениво отмахивался офицер на КПП.

– Какие свидания, лейтенант?! – кипел Грязнов. – У меня допуск.

– Документы есть?

– Вот документы, – тыкал лейтенанту в лицо бумажкой, справленной дядей, Грязнов.

– Начальника нету.

– А когда будет?

– Поди угадай.

– Тогда я здесь его подожду, – упрямо сказал Денис, представляя, как сейчас сядет на табурет и уснет.

Грязнов прислонился к дощатой стене, разглядывая усыпанную опилками землю. Кажется, задремал.

– Ну че, доехал? – спросил знакомый голос.

Грязнов обернулся. Его попутчик теперь был в военной форме. В чине полковника.

– Вы и есть начальник лагеря? – удивился Грязнов.

– А че, нельзя?

– Я к заключенному Антону Владленовичу Петрову.

– По какому делу?

– По личному, полковник, – улыбнулся Грязнов. – А че, нельзя?

Полковник рассмеялся. Он отдал распоряжения и повел Дениса за собой.

– Тут он. Давай только чтоб без глупостей.

Денис открыл дверь. Бритый наголо человек поднялся:

– Заключенный Петров...

– Садитесь, Антон, давайте знакомиться.

Рук они друг другу не жали. Грязнов откинулся на спинку стула и закурил.

– Ой, простите, курите? – предложил он Антону.

– Нет.

Грязнов рассказал, по какой причине приехал, о встрече с Владленом Николаевичем, о Ксении, о кино...

– Вот, собственно, и все.

– Очень увлекательная история, – улыбнувшись краем губ, сказал Антон. – Как отец?

– Владлен Николаевич молодцом, – сказал Грязнов. – Привет вам передавал.

– Спасибо.

– И посылку. Но ее еще не проверили, – кивнул на дверь Грязнов.

– Понятно.

– Ничего, что я вас просто Антоном зову? Могу и по отчеству. Но мы, кажется, одного возраста.

– Да, одно поколение, – кивнул Антон. – Ничего. Меня тут и не так кличут, разрешения не спрашивают. Значит, с отцом все в порядке?

– Антон, вы убили Некрасова? – спросил Грязнов.

Антон вздрогнул, но на вопрос не ответил, просто кивнул. Так отвечают на вопрос – «Ты уже позавтракал?».

– Я понимаю, жена вам изменяет, вы узнаёте об этом и... – сказал Грязнов.

– «Изменяет», – словно попробовал слово на вкус Антон. – Смешно. До этого она мне не изменяла...

– Так вы знали?

– Нет. Ничего я не знал! Я просто взбесился. Он еще драться полез. Я был пьян, ничего не помню...

– Очнулся – гипс, – тихо сказал Грязнов.

– Что?

– Нет-нет, я так. Продолжайте.

– Что продолжать?

– Вы специально пришли, чтобы их, ну... застать?..

– Нет, мы пришли случайно. Ну и дальше вы знаете...

– Кто это видел?

– Да все это видели.

– И ваша жена?

– Если хотите, перейдем на «ты». Вам ведь так привычнее?

– Как хотите.

– Жена ничего не видела. Она убежала. В ванную, кажется.

– А потом?

– А потом я убежал. Валялся в каком-то парке. Потом пришел с повинной.

– Странная повинная. Ты ведь все отрицал.

– Ну обычное дело. Успокоится преступник, в руки себя возьмет, сознается даже, а как увидит собственными глазами, что натворил, так страшно станет – и давай опять отнекиваться.

Грязнов вскинул глаза.

– Обычное дело, – ответил не сразу. – А ты, значит, преступник?

– А кто ж я еще, по-твоему?

– Ясно.

Грязнов уже подумал, что зря сюда прикатил. Ничего нового Антон ему не сказал. Правда, вел он себя странно. Но посиди в лагере, – может, вообще шизанешься.

– А Игорь Сабанов? Почему он покончил с собой?

– А почему ты решил, что это было самоубийство? – тихо спросил Антон. – Игоря убили.

– Кто?

Антон провел рукой по стриженой голове:

– Не я.

– А кто?

– Я уже сказал.

– Твой отец говорит – мудрому достаточно. А я ему на это – я немудрый.

– Игорь не мог себя убить, понимаешь. Это была глыба. Скала. Железо. Мы еще писюхами в лесу заблудились, заныли все. А он: я вас вытащу. Пацан, понимаешь?!

– Кто же его убил? Белоусов?

– Может быть. Не знаю.

– Некрасова с мужем?

– Может быть.

– Кто?

– Если бы я только мог знать...

Дверь открылась. Антон нервно обернулся.

Вошел охранник:

– Пора.

Антон поднялся:

– Отцу привет передавайте. Ему я посылку собрать не смогу...

– Передам.

– Значит, здоровье у него...

– Норма. Он молодцом, я же говорю...

– И ты ему поверил? – спросил полковник чуть позже.

– Я вообще доверчивый, – улыбнулся Грязнов.

– Знаешь, какая у нас тут любимая телепередача?

– «Санта-Барбара»?

– «Дорожный патруль». Приятно смотреть на мертвых москвичей. Вот че ты все с подковырками? Пришел бы по-простому, меня спросил.

– Я и пришел.

– У меня в зоне тысяча триста двадцать один человек. И ни один самый бандюган себя виноватым не считает. А этот интеллигентик... Не, он кого-то отмазывает. Я ж знаю, сколько раз он в палатку бегает. Грев, ясное дело.

– Кто?

– Бабки ему с воли шлют, он в столовку вообще не ходит.

– И за это он взял на себя вину? – иронично улыбнулся Грязнов.

– Поди угадай. И бабе его наверняка грев носят.

– Жене? А она не приезжала к нему?

– Никто к нему не приезжал. Ему тут и так курорт. Таких здесь в один день опускают. А этого даже не тронули.

– Почему?

– Бабки. Или он проплатил, или за него.

Грязнов посмотрел на часы.

– Пора, – встал он.

– Ты поездом?

– Не-не-не, самолетом, – замахал руками Грязнов.

– Теперь буду смотреть «Катастрофы недели», – широко улыбнулся начальник и дружески пожал руку Грязнову.