Текст книги "Золотой выстрел"

Он спокойно обошел дом, заглянул внутрь, отошел в сторону, присел на круглый, оглаженный временем камень и закурил. Камень был горячим от солнца и еще не успел остыть, хотя, судя по часам, шел восьмой час вечера.

Наконец на дороге, ведущей в сторону от шоссе, показался широкий, приземистый «мерседес», а за ним большим черным жуком поспешал джип. У обеих машин почему-то включены фары. Ну да, мода же, крутые иначе и не ездят…

Они свернули к стройке и остановились. Из «мерседеса» вышел Патриарх, его Сергей узнал сразу, несмотря на то что старик был в длиннополом плаще и кепочке. А из джипа выбрались четверо качков – охрана. Неспешно зашагали к дому. Сергей поднялся навстречу.

Вперед вышел один из братков, враскачку приблизился к прорабу или бригадиру в белой каске – неизвестно, кто он был, – и громко спросил:

– Слушай, мужик! Я тебя предупреждал, чтоб духу твоего здесь не было? Предупреждал, а?

– Извините, – развел руки в стороны тот, – но мне ничего не говорили. Я простой бригадир, а вы, наверное, говорили с прорабом? Ну такой он… – бригадир руками попытался показать, какой у них прораб. – Честное слово, мне никто ничего не говорил. А что, разве было такое распоряжение?

– Ты мне тут дуньку не гоняй! – повысил голос парень. – Сказано, чтоб духу не было! Собирай всех своих – и отваливайте, пока я добрый!

– А платить кто будет? – растерялся бригадир. – Мы тут с раннего утра вкалываем! Задаром, что ли?

Патриарх, обогнавший парня, обернулся и крикнул ему:

– Дай им по сотняшке, и пусть линяют.

– Это другой разговор, – дружелюбно проговорил бригадир. – Сейчас я распоряжусь. – И закричал: – Славяне, кончай волынку! Закрепите там все, чтоб не обвалилось, и спускайтесь. Расчет приехал! – С этими словами он ушел в дом.

– Ну здравствуй, Сережа, – ласково сказал Патриарх, подходя и пожимая Соболеву руку. – Я слышал, ты все сделал правильно. Вопросов к тебе не имею.

– Вторую половину привезли? – не очень дружелюбно спросил Сергей.

– Привез, привез. Там, в машине. Подойдем попозже, рассчитаемся. Поговорить с тобой хочу маленько.

– Поговорим, – спокойно согласился Сергей. – А рабочих зачем гоните? Кто разрешил-то?

– А зачем разрешение? – удивился Патриарх. – Я ж как лучше хочу. Разве это настоящие рабочие? Это халтурщики. Здесь же нужны подлинные мастера! Чтоб камешек к камешку, дощечка к дощечке.

– Вы так говорите, будто это ваш дом, а не, к примеру, мой.

– А ничего странного, Сережа. Ты вон уедешь, а вернешься ли, нет – и сам, поди, не уверен. А наш народ достоин в настоящей-то старине музей там какой или еще чего содержать. Умные люди говорят, что без прошлого не бывает и будущего. Так ведь, Сережа? Или твоя Нелли иначе думает? Но она больше по заграницам, это понятное дело. Россия – это же она для нас, грешных. Которые к закату своему приближаются. А вы молодые, у вас иные заботы. А чтой-то я ее не вижу, Нелли Кирилловны?

– Дела у нее, – сдерживая закипающий гнев, сказал Сергей. – Однако пора и рассчитаться. За мной с минуты на минуту машина подойдет. Может, не будем тянуть?

– И так можно. Да только чего торопиться, минута туда-сюда. Внутрь-то не желаешь старика пригласить? Показать товар лицом.

– Пройти можно, – пожал плечами Сергей, наблюдая, как рабочий класс сворачивает свои дела, а трое уже закончивших набросили на плечи сумки, забрали чемоданчики с инструментами и отправились по дороге в сторону машин. – Можно, конечно. Да лучше бы, когда реставрация завершится. А так полдела…

– Ага, ну да, – забулькал в смешке Патриарх, – сказать хочешь, что дуракам полдела не показывают?

– Ну почему? – усмехнулся Сергей.

– Еще чище! – совсем уж рассмеялся Патриарх. – Уж покажи! Пойдем, пойдем, любопытно… А рабочих я тебе, Сережа, так и быть, своих дам. Спасибо еще скажешь…

Потолочные перекрытия на первом этаже были частично разобраны. По углам лежали мешки с утеплителем, строительный хлам. Шла разборка стен, чтобы на их месте возвести новые. Дом-то был в основе своей деревянный, а бревна кое-где крепко подгнили.

По шаткой лестнице начали спускаться рабочие. Потянулись к выходу, где стоял качок и каждому вручал сотенную купюру. Брали, прятали в карманы, благодарили.

А трое качков, сопровождавших Патриарха, вместе с Сергеем прошли в дальнюю пустую комнату. Тут тоже была дыра над головой и наверху кто-то топал.

– Ну вот что, Сережа, – спокойно и серьезно начал Патриарх. – Хочу я тебе сказать свое слово. А ты внимательно выслушай и сделай вывод…

– Слушаю, – сказал Сергей и, словно невзначай, отступил к стене. Не вплотную, но так, чтоб за спиной никто не мог оказаться.

– Нехорошо получается, Сережа… В нашем мире нельзя быть таким удачливым. Кто завидует от непонимания, а кто в самый корень зрит и думает: нет, брат, не все тут чисто. Опять же и деньги огромные, понимаешь? Много появляется соблазнов.

Сергей слушал, сунув руки в карманы брюк. И правая его кисть лежала на пистолете, который он сегодня взял из камеры хранения. Разговор с Патриархом не нравился ему все больше. Да вот и последние рабочие ушли, протопали и смолкли сапоги над головой. Стихли разговоры и у входа. В проеме будущей двери появился четвертый качок.

– Ушли? – обернулся к нему Патриарх.

– Все, – довольно рассмеялся качок, подходя ближе.

– Ну и слава богу, – вздохнул Патриарх. – Так что я тебе еще хочу сказать, Сережа. Не по чину ты собрался жить. Не посоветовался со старшими, не спросил разрешения. А ведь такие дела не дозволены, верно? Опять же и тон у тебя появился нехороший…

– Короче можно? – теряя терпение, оборвал Патриарха Соболев.

– Вот видишь, какой ты грубый, Сережа? Ай нехорошо!

И в ту же секунду четверо качков выхватили пистолеты. Четыре – это многовато. Но ведь и игра только начинается. Сергей индифферентно пожал плечами, словно перед ним были расшалившиеся детишки. Да так оно, в общем, и было. Момент просто не подошел, показать им это.

– Короче хочешь? – как-то обиженно произнес Патриарх. – Можно. Не выйдет у тебя с этим домом. И с отдыхом, вижу, не получится. Ну с девкой твоей это мы после разберемся. А вот тебе плохо, Сережа. Бумажки-то на этот дом с собой? Ты их мне передай и напиши, чего скажу. Мол, городу даришь. Щедрый, от всей души, подарок делаешь. Это раз.

– Нет у меня с собой никаких бумаг, Монах.

– Эва, как заговорил! Ну тебе, значит, хуже. И теперь, стало быть, два. Никуда ты не уедешь, Сережа. Тут останешься. Порешили мы – не моя это личная воля, понимаешь? – что с тобой дальнейшие дела вести не будем. Опасно становится. А от опасности, сам знаешь, как избавляются. Так что нового тут тебе ничего не скажу. Извини, так получилось. Ну что, напоследок ничего сказать не желаешь? Нет? – Патриарх обернулся к главному своему качку: – Вы там точно все проверили? Чисто?

– Рыжий, сбегай еще раз! – приказал качок товарищу, и тот тяжелой рысью устремился к двери.

Время! Внимание рассеяно, глаза бегают по сторонам. Сергей молниеносным движением схватил старика за горло и рывком кинул себе на грудь, а рука с пистолетом – бесшумным и беспламенным – жестко уперлась в висок Патриарха. Тот стал задыхаться, задергался.

– Стволы на пол! – рявкнул Сергей и еще крепче сдавил глотку старику.

Дергаясь, с вытаращенными глазами, тот стал махать руками, показывая, чтоб бросили пистолеты. Те ждали непонятно чего.

– Считаю до трех и стреляю! Ну? Раз!

Пистолеты грохнулись на пол. За стеной послышался сдавленный крик. Качки обернулись на него. И в ту же секунду им на плечи из проема в потолке обрушились мужики в рабочей одежде.

– Соболев, отпустите его! – услышал Сергей властный голос.

В двери вошли двое крупных мужчин. Из углов вдруг во все стороны полетели мешки и возникли спецназовцы с автоматами, направленными на Сергея и Патриарха, который уже дергался слабо.

– Не отпущу, – заявил Сергей.

– Глупо, – пожал плечами один из мужчин. – Моя фамилия Грязнов, начальник МУРа. Он, – кивок на соседа, – Гоголев, начальник Петербургского уголовного розыска. Вот так, Сергей Леонидович. Да бросьте вы эту мразь! Задушите ведь!

И Соболев разжал руки. Патриарх дерьмовым мешком рухнул к его ногам. Сергей бросил в сторону пистолет и ткнул старика носком ботинка.

– Отметьте, я сдал вам заказчика всех убийств. Живого. Хотя мог бы и прикончить, как он собирался это сделать со мной. Может, зачтется?

– Во всяком случае, суд об этом будет поставлен в известность, – твердо сказал Грязнов. И обернулся к «рабочим»: – Забирайте этих…

Когда их выводили, Соболев увидел, что еще двое качков лежали, уткнувшись мордами в капот джипа с завернутыми за спины руками. А сторожил их «бригадир» в белой каске и несколько его «рабочих» с сумками через плечо. И у самого выхода, на ступеньках, корчился, катаясь от боли, рыжий качок.

– Чисто сработано, – не мог не признать отчего-то вдруг успокоившийся Сергей Соболев. Он обернулся, печально посмотрел на дом и скорбно повесил голову.

– Ваша беседа с Монаховым, Сергей Леонидович, записана на пленку. Но у нас к вам масса вопросов. Вы захотите сразу на них начать отвечать или вам необходимо время, чтобы обдумать собственное положение? – Грязнов был до того вежлив, что даже сам себе противен.

– А чего обдумывать? Яснее не бывает. А так, может, удастся от бессрочной отделаться. Хоть какая-то польза…

– Логично. Тогда поедемте побеседуем. По душам… Виктор, – обернулся к Гоголеву, – постановление прокурора на обыск в доме Монахова у нас имеется, поэтому давай тоже не будем тянуть время, посылай туда ребят. А самого забирай к себе, в одиночку. И чтоб ни одна живая душа к нему не проникла. Нету его. А кто захочет, пусть попробует найти. Ах ты гусь лапчатый! – покрутил головой Грязнов, глядя на Монахова, который уже пришел в себя, но старательно притворялся, что силы его полностью оставили. – Правильно тебя твой дружок охарактеризовал, Никонов-то Федор Акимович. Шакал, говорит, вонючий, но зубы гиены. Похоже. В машину его! – И вдруг захохотал.

Гоголев посмотрел вопросительно.

– А ты что, так и не понял?! – закатывался Грязнов, хлопая себя по ляжкам и приседая от смеха. – Это ж кому рассказать! Они, – Вячеслав стал тыкать пальцами в качков, – сами же и оплатили нашу операцию!

Рассмеялся и Гоголев. А за ним бойцы спецназа, успевшие «отовариться». Неожиданно для себя засмеялся и Соболев.

– А ты говорил – разборка! – хохотал Грязнов. – Да у вас в Питере все через жопу!.. Ох, страсти небесные!..

Эпилог
ВСЕМ… ПО СЕРЬГАМ

В одном купе они оказались случайно.

Впрочем, как сказать… Если мыслить философскими категориями – а Турецкий кое-что все-таки помнил из давно пройденного курса вузовских наук, – то многие явления, необходимость которых и ежу понятна, в своей поразительной неповторимости выступают как случайные. Об этом довольно много, и небезуспешно кстати, рассуждали классики марксизма-ленинизма. И студенты не могли пренебречь их философскими изысками.

Поэтому и телефонный звонок Кости Меркулова, который поначалу Александр воспринял как некую похвалу – и двух недель не прошло, а вот вам и заказчик, и исполнитель, нате, на блюдечке, в кои веки подобное случалось?! – таил в себе нечто большее. Молодец, и ты, и вся твоя команда хорошо сработали, но… Разве дело уже закончено?

Очень подмывало сказать: Костя, остальное политика. Это уже не по моей части. У вас у всех много звезд, вы высоко сидите, общаетесь с богами, вам и карты в руки. И Костя, даже на расстоянии чувствуя возражения Александра, поторопился сказать, что в данный момент от Турецкого никаких подвигов не требуется. Надо просто сесть в поезд и приехать в Москву. Имея в виду при этом, что соседом по купе может случайно оказаться Валентин Евгеньевич Латников. Президент изволил пожелать его увидеть. Возможно, и в связи с необходимыми уже перестановками в Министерстве внутренних дел. Ну чего тут трудного?

И еще одно обстоятельство. Желательно, чтобы прощание с питерскими коллегами, да и с тем же Грязновым, происходило не на вокзале, тем более не у вагона. Демонстрации трудящихся тоже ни к чему. Спокойно, Саша. Заходи в купе, садись. Неожиданно увидев соседа, можешь удивиться. Но в меру. Ты же солидный человек…

Сильно подозревал Александр Борисович, что его совсем не случайно избрали для этой, мягко выражаясь, неблагодарной и неблагородной миссии. Отвлекающий маневр? И это вполне могло быть.

Он еще спросил: может, какие-то материалы с собой захватить? На что Костя неуверенно заметил, что вряд ли в них сейчас появится острая необходимость. То, что надо, в прокуратуре уже имеется. Это он явно имел в виду протоколы допросов Соболева и Монахова, проведенных по горячим следам. Мудрый Монах, еще следуя в камеру-одиночку, успел сообразить, что роль заказчика ему ну никак не подходит. И еще понял, что если он станет действительно нужным Гоголеву с Грязновым, то никакой Латников до него не дотянется. А уж об Алексееве с его личным банкиром и говорить не приходится.

Турецкий, конечно, подозревал, что открывшиеся обстоятельства произведут эффект красиво рванувшей бомбы. Но ему меньше всего хотелось стоять рядом с эпицентром взрыва – не осколком заденет, так дерьмом заляпает. Ан нет, Косте все привиделось иначе…

Грязнов в своем понимании дела был чист, как младенец. И наивно-искренен.

– Они что, не могли послать с ним парочку чекистов, что ли? На хрена тебе, Саня, баян, когда ты туговат на ухо?

Однако по рюмашке перед отъездом таки взяли. По двум причинам. Во-первых, чтоб пахло. Легкий кайф снимает подозрения. А во-вторых, и это было главным, за скорое возвращение. Как в детской песенке-считалке: туда-сюда-обратно, тебе и мне приятно. Ты уж сделай нам всем одолжение, Саня, не задержись. Ибо, если все сыграно правильно, не исключено, что в самое ближайшее время прокуратуре придется просить Федеральное собрание дать свое согласие на привлечение к уголовной ответственности самого господина губернатора. А это уж точно не хухры-мухры…

Вот таким образом они «случайно» и встретились.

Турецкий все думал: почему поезд, а не самолет, скорее ведь. И еще грела грешная мыслишка: вдруг встретится та симпатяшка стюардесса с игривыми глазками и всем остальным! Александр Борисович был уже в том возрасте и в том положении, когда от нечастых подарков судьбы не отказываются. Это раньше – подумаешь, большое дело, не сегодня, так завтра, а нынче – шалишь…

Но из канцелярии губернатора – вероятно, по указанию из Москвы – принесли билет на ночной поезд, на «Стрелу». Такой же билет, как выяснилось несколько позже, был вручен и Латникову.

Последнего, естественно, провожали. И Турецкий понял, что имел в виду Костя, говоря о ненужности демонстраций.

Латников удивился. Турецкий – тоже.

– Какие дела? – спросил Валентин Евгеньевич.

– Начальство зовет, – пожал плечами Александр.

– А вас, смотрю, проводили, – понимающе улыбнулся Латников.

– А-а… Есть маленько. – Турецкий помахал ладонью у рта. – Традиция…

– Ну так, может, и не станем ее нарушать? – покровительственно предложил заместитель министра.

Турецкий настолько неуверенно пожал плечами, что вызвал буквально взрыв веселья. И логика Латникова была понятна: ну зачем может президент срочно вызвать к себе первого зама только что погибшего министра? И дураку ясно! Чего ж не ликовать в предвкушении?

Угощал, естественно, Латников. Он помнил очередность. Он уже однажды был гостем, теперь его ход. Коньячок оказался отличным. Да ведь заместителей министров другим и не положено угощать.

Между делом Валентин Евгеньевич поинтересовался, как продвигается расследование, но даже мимоходом не упомянул о том, что Турецкий всучил-таки ему «куклу». И тут логика была ясна. Латникову, судя по всему, требовался сам факт наличия у себя на столе уголовного дела, а в его суть он и не собирался вникать. Да и кто нынче потребует от куратора большего?

Турецкий ответил на вопрос неохотно:

– Движется. Да вы ж в курсе… Подобные дела годами расследуются.

– Да, к сожалению, – подтвердил Латников и вдруг резко сменил тему: – Слушайте, Александр Борисович, все хотел у вас спросить, да как-то не совпадало, что ли… Вот вы, помнится, там, в этом дурацком дворце… ну когда на Валентину чуть не совершили покушение… вы ее охранников назвали… дай Бог памяти… а, бодигарды. Это что? Я у кого ни спрашивал, не знают, пожимают плечами. Просто из праздного интереса, а?

– Наш народ, Валентин Евгеньевич, отучен по словарям лазить. Нас с вами учили, верно? А им уже не нужно, им торговать надо… Тут, понимаете, смесь английского с французским. Боди по-английски – тело. Или же одежда такая женская, для гимнастики, в обтяжку, видали, поди. Ну а гарда – это от французского, – знаете, такая чашечка у шпаги для защиты руки. Буквально – охрана. А все вместе, грубо говоря, охрана нижнего женского белья. Понимаете, о чем я?

Латников хохотал, как зарезанный, видимо, представляя себе, что конкретно должны были охранять те два кретина из «девятки».

Короткая лекция Турецкого окончательно исключила у Латникова любые подозрения, если бы таковые имелись.

– Слушайте, Александр Борисович, а вы что, и в самом деле с ней незнакомы были?

Нет, не давала покоя та сцена во дворце, когда Зинченко доверительно взяла Турецкого под руку. Да и «подвиг» Александра Борисовича впечатлял. Теперь-то Турецкий знал, что стал, по сути, жертвой розыгрыша. Соболев успел подробнейшим образом объяснить ситуацию. И эксперт-криминалист подтвердил, что оружие не было снаряжено для убийства – ни в стволе, ни в рожке не было патронов. Другими словами, брали на испуг, не более. Зачем, это уже другой вопрос.

Но само оружие интерес представляло, ибо предположения Турецкого подтвердились: именно из этого АКСУ, как показала баллистическая экспертиза, и был убит Панкратов.

Вот и Монахов тоже настаивал на том, что не отдавал приказа убить Зинченко. Идея была иной – просто убрать ее из Петербурга.

Много чего порассказали арестованные, надеясь своими признаниями хоть в малой степени заслужить снисхождение в суде.

Латников ничего об этом не знал, а Турецкий просвещать его на этот счет не собирался.

– Мы с ней познакомились за минуту до вашего прихода во дворец, – сказал Турецкий.

– Просто поразительно! А впечатление… Вот же хитрые бабы!

– Не совсем понимаю, а что это меняет? – удивился Турецкий.

– Ну-у… – протянул Латников. – Сразу видно, что вы не политик.

– Ах, в этом плане!

Хоть убей, не понимал Турецкий, на что с таким усердием намекал Латников, но собственного лица старался не терять.

– А как насчет моего предложения? – словно бы вспомнил замминистра. – Поразмышляли?

– Знаете ли, Валентин Евгеньевич, как-то все некогда было.

– Оно остается в силе, – многозначительно проговорил Латников. – Вы все-таки подумайте, подумайте… И вообще, я заметил, вы как-то очень легко, я бы сказал без особой натуги, умеете располагать к себе людей. И характера вам не занимать. Это очень приличные качества. В нашей работе. Так что подумайте…

«Наконец-то удостоился высокой похвалы, – отстраненно подумал Александр Борисович. – И надо же, от кого!»

А вообще-то история с автоматом в осветительной ложе никому не ведомыми путями уже успела распространиться по Петербургу. Причем главным действующим лицом здесь оказался вовсе не автомат, как таковой, а господин следователь Турецкий, героически прикрывший своим телом тело уже государственного значения. Хотя в принципе для покойника нет разницы, каким образом он покинул бренный свет. Однако самое, пожалуй, пикантное заключалось в том, что чиновники разных рангов, поздравляя Турецкого, завидовали ему. Ну да, пикантно и отвратительно. Хорошо, Грязнов вовремя сообразил и категорически запретил любую информацию о том, что оружие было не заряжено. Можно себе представить, какое ликование случилось бы по этому поводу! Вот уж где прошлись бы грязными сапогами по господину московскому следователю!

Коньяк кончался, а заместитель министра наполнялся все большим оптимизмом.

– Напрасно вы, Александр Борисович, несколько пессимистически смотрите на результаты расследования, – прожевывая бутерброд с копченой колбасой и одновременно ковыряя в зубах спичкой, размышлял раскинувшийся на диване Латников. – Лично мне видятся более радужные перспективы…

«Знал бы ты, кто у нас уже сидит…» – слушая его, кивал Турецкий.

Операция прошла с блеском, быстро и тихо. Последнее оказалось самым главным. А к утру следующего дня завершилась и вторая ее часть – обыск в Солнечном, на мызе Монахова, как заметили местные жители, приглашенные в качестве понятых. Там всего хватило – и оружия, и наркотиков, и братвы, проследовавшей в спецавтотранспорт с закинутыми за головы руками. Для петербургского же руководства это дело было представлено как очередная плановая операция уголовного розыска по искоренению организованной преступности в городе и области. Главное же заключалось в том, чтобы случайно не поднять ненужной пока волны.

– Хотелось бы верить… – приветливо улыбнулся Турецкий, думая при этом, что из него наверняка – в другие времена и при иных условиях – вполне возможно получился бы очень даже неплохой дипломат. Ведь главное тут что? Грамотно скрывать свои мысли, стараясь при этом всячески соответствовать собеседнику.

А Латников устал. Это вдруг стало заметно. Видно, волновался все-таки, не будучи уверен в собственных перспективах. А сейчас наконец отпустило.

С тем каждый и завалился на свою полку.

Спали так славно, что едва не проспали прибытие. Латников быстро обрел деловую форму, даже успел пройтись «брауном» по щекам. Рассчитывал ехать прямо в Кремль, что ли?

Турецкий же не торопился, будто чувствовал, что его миссия заканчивается, а дальше непонятная пустота.

Попрощались кратко и деловито. Латников предложил позвонить при случае. Он был уверен, что его кураторство на этом закончилось, остались лишь малозначительные формальности. Турецкий согласно кивал, почему-то уже безо всяких эмоций глядя на лощеного генерала-полковника и ощущая одну усталость.

Латникова у выхода из вагона встретил офицер, отдал честь, доложил о чем-то, взял чемоданчик заместителя министра. Они пошли по перрону к выходу.

Турецкий неторопливо направился следом.

Справа от здания вокзала, у выезда в город, стояли две черные «Волги» с синими мигалками. Турецкий увидел, как Латников словно бы слегка оторопел, даже шаг замедлил. Но от стены здания тут же отделились еще двое офицеров, ловко встали с обеих сторон и даже, кажется, взяли генерала под руки.

Латников замотал головой, обернулся и… встретился взглядом с Турецким. Он еще ничего не хотел понимать, этот генерал-полковник милиции. Не беда, прозрение у большинства людей в аналогичных ситуациях наступает достаточно быстро.

Турецкий спокойно смотрел на Латникова, изображая на своем лице единственно уместную в данный момент истории философскую мысль: всем в конце концов достанется по серьгам.

Впрочем, так народ рассуждает. А народ – он, известно, и есть философ.