Текст книги "Золотой выстрел"

И пока Алексей Петрович неторопливо ехал по Ленинскому проспекту в центр, а затем петлял, чтобы выехать на свой старый Арбат, звонок начальника МУРа настиг его.

– Нехорошие у тебя знакомые, Алексей, – бархатисто смеялся Грязнов. – Вот послушай… Он у тебя еще и умелец! Начал с подделки документов, сто девяносто шестая по старому кодексу. Дали год. Вернулся и загремел по хулиганке уже по новому, двести тринадцатая, – вторая, групповуха. Получил пятерик, отсидел четыре и вышел по амнистии. По последним данным, активно напрашивается на двести двадцать восьмую, пункт второй, – это xpанение и сбыт наркоты. Известен ребятам из ОНОНа, но, видно, успел пройти на шконках хорошую школу. Ходят вокруг, а взять не на чем… Да, квартиру запиши, тридцать седьмая. Проживает с матерью и отцом. Родители совсем старые, пьют, скандалят. Короче, очень неблагополучная квартира. Соседи стонут, но нет закона, чтоб всех сразу под белы ручки. А на фиг он тебе, если не секрет?

– Слышал, посредничает по интересующему нас вопросу.

– А-а, ну желаю удачи…

– Про Галаха-то хоть что-нибудь скажешь?

– Извини, забыл. Есть такой, только суд уже состоялся и он отправился в Мордовию. На той неделе. Твой информатор мог и не знать, имей в виду. Галахов Дмитрий Михайлович, сорок лет от роду, вторая ходка. Тянули на двести восьмую – как участника вооруженного бандформирования, а переквалифицировали на двести двадцать вторую – хранение и сбыт оружия, впаяли шесть лет. Как выглядит? Лысый, шрам над левой бровью, шепелявит, рост под сто восемьдесят. Кулак – пуд. Устраивает тебя такой дружок?

– Лучше не бывает, – засмеялся Кротов. – Ну до скорого.

Он подумал, что сейчас ехать в район метро «Красносельская» уже поздновато. Лучше бы навестить Гришу с утра и передать ему шепелявый привет от Галаха. Но с утра этот наркоман и уголовник может оказаться не в себе, а с «больным» человеком разговор чаще всего бессмысленный. «Ломающийся» наркоша бывает более подозрительным, чем требуется. И менее контактным.

Значит? Как говаривал артист Тихонов, изображая не по годам мудрого Штирлица? Значит, сейчас.

И Кротов, вместо дома, отправился на Садовое кольцо, до Комсомольской – и дальше, к Сокольникам.

Получив необходимую первоначальную информацию от Семена Семеновича Моисеева, Денис немедленно все упреки старика переадресовал дядьке, который бурчал что-то виновато-неразборчивое в трубку и сетовал на недостаток свободного времени, будто у него хоть когда-то случался его избыток, и клятвенно обещал навестить Семена.

– Время, будь оно… – без конца оправдывался Грязнов-старший.

– Ну да, – неумолимо напирал «жестокий» племянник, вдоволь наглядевшийся на печальное одиночество «деда», – как с дядь Сашей по «Узбекистанам» шляться, так оно у вас вдруг находится! Вот взяли б да навестили лучше!

– Насчет Сани не надо! – оживился Грязнов. – У нас с ним исключительно ради дела. Не путай, племяш!

Но так или иначе, а дело «оружейников» он приказал найти в архиве и срочно доставить к нему в кабинет. Денис мог подъехать в любую минуту и ознакомиться с ним.

Ну знакомиться особой охоты он не имел, его интересовали адреса участников, и главным образом Виктора Ильича Бессонова, которого так и не забыл Моисеев.

Вячеслав Иванович тоже не отличался слабой памятью, а после такой подсказки сразу заметил, что проживал тот умелец не то между Отдыхом и Кратовом, не то между Кратовом и Сорок вторым километром. Но в любом случае Кратово там фигурировало. От этого для начала и можно было танцевать как от печки. А уточнить можно будет чуть позже. Это если у Дениса уже смола горит в заднице, не терпится ему отыскать умельца.

Денис не обиделся и заметил, что смола сейчас вспыхнет у его сотрудников, которых он сразу по возвращении в «Глорию» отрядил на Казанский вокзал. Но сыщики решили ехать двумя машинами: Голованов с Филей Агеевым, а Володя Демидов с Самохой, Колей Самохиным. Так легче будет прочесать поселковые базары от Малаховки до Раменского. Уж если имеется где-то умелец по паяльно-лудильной части, то кому ж, как не местным жителям, особенно его женской половине, и знать-то об этом.

И вот теперь новая информация от Грязнова-старшего заметно сузила поиски.

Однако ни доверительные беседы с работницами поселковых Советов, ни заинтересованный треп на маленьких пристанционных базарчиках и среди теток, торгующих у магазинов зеленым продуктом с собственных огородов, ничего не дали. Кто-то что-то вроде помнил, а чтоб по делу – нет. Может, и было, но давно. Время-то вон как бежит! Где углядеть…

Когда по телефону пришло уточнение адреса искомого Бессонова, выяснилось, что таковой действительно проживал в Отдыхе на Лесной улице. Но дом давно продал и переехал, а куда – кто ж знает!

И снова – от печки. То есть от малаховского рынка, где, возможно, могли еще остаться старожилы, помнившие времена, когда в летние месяцы приезжие из Молдавии вовсю торговали совершенно роскошным вином, наливая его в пивные кружки – по двадцать копеек за штуку. Вот ведь жизнь была! И так по всей дороге – от Люберец до Раменского. И чем такая жизнь не устраивала?..

Много чего наслушались сыщики, подбивавшие собеседников на воспоминания. И вот среди пивного трепа неожиданно мелькнуло имя дяди Вити, был тут такой умелец. Любую рухлядь до ума доводил, за что и был особо чтим совсем еще и нестарыми хозяйками. Был, был, да, видать, на ремесле и погорел. С бандой, что ли, связались ребятки. Всех тогда и замели. Срока дали. Ну какие из них пропали, сгинули без следа, а некоторые, говорят, отсидели свое и вернулись. Про дядю Витю вообще-то неизвестно, но он вроде не кратовский, нет, он поближе, быковский, наверно.

Но и в быковском поссовете, как называли это учреждение местные жители еще по старинке, ничего о дяде Вите не было известно. Посоветовали обратиться к соседям, в Ильинскую. И слава тебе господи, что не пренебрегли советом, послушались.

А проживал гражданин Бессонов, в прошлом судимый, как объяснили в местном отделении милиции, на улице Апаринской. Это ежели идти по правой стороне, потому что по левой она – Опаринская. Улица пограничная между двумя поселками, а власти никак не могут вот уже три десятка лет договориться, кому по всей своей стороне менять вывески, так и живут, снося постоянные насмешки жителей-соседей.

Мощный джип и девяносто девятая «Лада», зарулившие в узкий переулок возле дома Бессонова, ни у кого особого любопытства не вызвали. Было понятно, что подобные машины здесь не редкость.

Дядю Витю Голованов, изображавший крутого братана, прибывшего в сопровождении своих «шестерок», нашел в мастерской.

Окинув холодным и безучастным взглядом интерьер со всеми железками и прибамбасами, Голованов никаких переговоров с мастером вести не стал, поручив это дело шустрому на язык Филе. В самом деле, не бригадиру же заниматься такими пустяками. Дядя Витя «не понимал», почему приехали именно к нему. Он ни с каким оружием, кроме сковородок, отродясь дел не имел. Но и Филя Агеев, даром что маленький, отличался необыкновенной настырностью. И когда понял, что уговорами не взять, назвал несколько имен уголовных авторитетов, которых наверняка не мог не знать Бессонов, и сослался, что они, собственно, здесь по их наводке.

Вероятно, дядя Витя рассудил, что ментовка вот так, внаглую, действовать не станет, да и не умеет, а крутизна так и перла из самого бригадира и двоих его амбалов – мужиков здоровенных, накачанных, с равнодушными ледяными глазами и явно мающихся от того, что нельзя прямо вот тут взять его, дядю Витю, за жопу, а не рассусоливать чего-то, ссылаясь на старых «законников».

Одним словом, дядя Витя, еще не давая ни на что своего согласия, согласился выслушать, что от него требуется. И тогда на свет божий появилась фотография разобранных костылей.

По тому, как вспыхнули и слегка заметались глаза старого мастера, Голованов понял, что попали в самую точку. Очень уж неожиданной оказалась для Бессонова демонстрация фотографии его же работы. Он же все-таки не актер, чтобы умело скрывать свои эмоции.

Но легкую растерянность быстро сменили удивление и даже изумление по поводу «чужой» работы.

– Изделие, конечно, интересное, ничего не скажешь. И работа с выдумкой. Только извините, господа… – Дядя Витя запнулся. – Вам-то какая в этом надобность?

– А базара не будет, – тут же возразил Филя. – Ты, дед, свое знай. А то любопытные долго не живут. Типа того, сечешь?

– Да уж куда ясней… – хмыкнул недобро мастер. – А башлей-то у вас, мальчики, хватит? Это ведь вам не тип-топ! Тут мозга нужна.

– А нам без разницы, – хвастливо возразил Филя, покачивая рыжей кожаной барсеткой. – Говори свои слова.

– Так, думаю, на двадцать кусков потянет, – с сомнением в голосе произнес Бессонов. – «Зеленью».

Они «не обратили внимания» на формулировку. А на сумму живо отреагировали.

– Ты, дед, с какого… сорвался? – возмутился Филя. – Ты че, в натуре?!

– Матерьял твой? – мрачно пробасил Голованов.

– Да побойтесь Бога! Где ж я вам «винтаря»-то возьму! Это ваша забота. А вот работа – моя. Если получится. В первый раз. Попробую.

Ну да, стал бы этот старый хрыч рисковать: попробую, а вдруг не получится!.. Все-то он может и ничего не боится. Темнил, темнил и, наконец, видать, поверил, что не случайные посетители у него в гостях, а из тех, кого никакие иные проблемы не колышут. Надо – и подай. Но ведь и торг еще не закончился.

– Да ты чего, дед, охренел совсем? – продолжал нажимать Филя. – Двадцать кусков за какие-то вшивые костыли?!

– Так если дорого, кто ж настаивает? Ступайте себе в металлоремонт. Там завсегда умелец найдется. Может, сообразит…

– Нет, ты, дед, не сечешь, – крутил головой Филя. – Ну десять кусков – куда ни шло.

– Вам работа нужна или фикция? – взорвался наконец и старик. Надоело ему вести бессмысленный торг.

Голованов понял, что тут можно легко переборщить. А настоящая братва хоть счет деньгам и знает, однако же и на жлобство не пойдет. Особенно в важном деле. И он жестом остановил Филю. Тот умолк, как и положено всякой «шестерке», на полуслове. Почтительно и выжидательно уставился на бригадира. А Голованов не торопился, как бы с высоты своего авторитета оценивая ситуацию.

– Забито, – сказал наконец. Он был, разумеется, недоволен, он и не скрывал этого. Но надобность была выше той цены, что запросил мастер. И с этим приходилось считаться. – Аванец чирик, – заявил он Филе. – Привезешь вместе с керогазом. Завтра. И кончай качалово. Принеси ампулу, мы с дедом за ажур раздавим…

Филя бегом принес из джипа бутылку коньяка. У деда нашлись только четыре стакана. Но Филя разлил в два – Голованову и Бессонову. Остальным пить было не положено.

Голованов поднял свой стакан, пронзительно посмотрел на старика и одним махом выпил. Поставил на стол и кивнул с достоинством. Пошел к двери и уже на выходе, чуть обернувшись, махнул ладонью. Пробурчал нечто напоминающее «аля-улю», то есть «пока».

Старик видел, как машины важно вырулили на улицу и медленно и значительно покатили в сторону Егорьевского шоссе, а потом вдруг рванули и сразу исчезли в облаке пыли.

Бессонов вернулся к своему верстаку, где стояла бутылка, слил в нее остаток из своего недопитого стакана и закупорил. Коньяк был действительно хороший, его малыми стопочками надо, а не аршинами, как этот живоглот – в один прием.

Затем он придвинул к себе фотографию собственного изделия и задумался. Было о чем. Много вопросов вызвало у него это неожиданное посещение. И первый, главный: откуда у них оказалась фотография? А второй, не менее, кстати, важный: как же это получилось, что он, старый, стреляный волк, согласился? Ведь тем самым косвенно подтвердил, что имеет отношение к костылям. Что его подвигло? То, что базар произошел очень стремительно? Нагло? Пожалуй, да. Ментовка на такие провокации вряд ли способна, а вот эти люди иначе просто и не умеют.

Ну в конце концов, если вдруг выяснится, что все это – сплошная провокация, у него всегда найдется отмазка: пошутил! Кто ж такие деньги запрашивает! А потом – ну пристали с ножом к горлу, надо было как-то отвязаться, вот и наобещал. А сам, что называется, ни сном ни духом, ни-ни, никакого отношения к оружию! В общем, решил Бессонов, завтра все покажет. Если привезут ствол и аванс выдадут, тогда одно дело. А если…

Все больше зацикливался на этом самом «а если» Виктор Ильич и какой-то холодок ощущал на спине, между лопатками. Он запер мастерскую и перешел в дом. Жена колготилась на кухне, где вовсю гремел телевизор, страдая за очередных мексиканцев. Но и дома не сиделось. Надо было срочно что-то сделать, a вот что, не понимал еще старик. Тяпнуть, что ли, чтоб мысли прояснить? А тревога между тем все нарастала, и скоро он почуял, что ему вовсе уже невмоготу.

Самым простым было снять трубку и позвонить. Но со своего аппарата – через телефонистку на почте – он никогда бы не решился говорить об опасности. Да и номер, по которому придется звонить, светить нельзя ни при каких условиях. Серега в свое время написал на газетном клочке этот номер, велел запомнить и бумажку уничтожить, поскольку звонить по нему можно в исключительных случаях, в смертельно опасных ситуациях. А потом – стереть в памяти. Вот и представился случай… бумажку он не выкинул. И хранилась она у старухи за иконами, не решился Бессонов уничтожить записку, как велел Серега. Знал потому что, что даже самые блеклые чернила крепче самой твердой памяти. А уж ему-то на память было грех жаловаться. Он достал скатанную в трубку бумажку, прочитал цифры, записанные в ней, повторил про себя, закрыв глаза, еще раз, чтобы запомнить, и, кинув бумажку в печку, принялся натягивать старый брезентовый плащ.

– Дело есть, – сказал всполошившейся было жене, куда это мужик собрался на ночь-то глядя. – Приду скоро. Позвоню. На почту схожу.

– Так ты лучше на фабрику! – Жена по старой привычке называла цех по производству минеральной воды его прежним названием. И еще поняла, что у старика секретный разговор.

Он подумал, что вообще-то баба права, чего в такую даль двигать! Но, с другой стороны, в дежурке обязательно охранник будет, а при нем какие разговоры! Нет, надо на станцию, там и телефон-автомат имеется, и на почте отдельная будка на улице, да на худой конец, можно и до аэропорта дойти – там полно московских телефонов.

Бессонов вышел на улицу, освещенную фонарями, и стал дожидаться какого-нибудь попутного транспорта – все же до станции Быково неблизко.

Вскоре тормознул старенький «Москвич».

– Тебе далеко, дед? – спросил приветливый голос.

– Так до станции, сынок. Не подбросишь?

– Садись…

Когда «Москвич» тронулся, из темноты переулка почти неслышно выехала темная девяносто девятая «Лада».

– Ты не ошибся? – спросил сидевший за рулем Самохин.

– За кого меня держишь, Самоха! – фыркнул Филя Агеев. – А ведь старый хрыч, поди, на станцию намылился…

Глава восьмая
«ГЛОРИЯ» ДЕЙСТВУЕТ

Уезжали они в сторону Егорьевского шоссе важно, с форсом. Специально чтобы старик подумал, будто его посетили какие-нибудь егорьевские или куровские – поди нынче разберись, кто откуда. Но у железнодорожного переезда Голованов сказал Филе, чтоб тот притормозил. Остановилась и «Лада», шедшая следом.

А перед этим в джипе состоялся такой короткий диалог.

– Ну ты молоток, Сева! – ухмылялся Филя Агеев. – Коньячок-то хоть приличный был?

– А я и почувствовать не успел, – смущаясь, сознался Голованов.

– Ну и правильно. Братва смаковать не умеет, да и ни хрена в этом не понимает… Как считаешь, он купился?

– Хочется верить. Но…

– А чего – но? Мы парни крутые, круче некуда. Перли паровозом, по понятиям опять же.

– Но почему он не спросил, откуда фотик? Ведь узнал же, голову даю на отсечение.

– Hе давай, – засмеялся Филя, – а то чепуха получится: Голованов и без головы. А что узнал, это точно, я тоже заметил. Почему, говоришь, не спросил? Вопрос. Но я бы ему тогда ответил, что свои люди в ментовке дали. Правда – она, Сева, любые испытания выдерживает. Я вот своим знакомым мужикам всегда советую: не врите женам, что на службе задержались, говорите правду – к знакомой бабе заглянул. Зачем? А в самом деле, зачем к ним ходят? Вот так, с шутками-прибаутками и – ляля-тополя. Зато если она тебя среди ночи разбудит и пытать станет, твоя правда – вот она, на языке…

– Да ну тебя к черту! – рассмеялся Голованов. – А если он все-таки не поверил?

– Думаешь, сбежит? Дом бросит, старую жену – а ради чего? Он разве дал подписку, что это его работа? Да он же нам ничего так и не сказал. Пообещал попробовать, ну и что? Вот другое зря. Надо было нам, пока с ним базар вели, в самом доме легонький шмончик устроить.

– А смысл?

– Так ведь у него наверняка где-то баксы прячутся. А с каких, извини, доходов большие баксы? С кастрюль? Сечешь? Вот и он сечет и, значит, хорошо прячет свои гонорары. Немаленькие, кстати, если за каждое изделие по двадцать штук. Очень неплохо. Только что он с ними делать-то будет…

– Со шмоном ты перегнул. К тому же в доме хозяйка оставалась. И вообще, это все пусть Вячеслав Иванович производит, не наше дело. К тому же против старика у нас с тобой ничего нет конкретного, кроме «хочется верить». А это не факт. Ты лучше скажи, Филя, какие шаги он сейчас предпримет? Знаешь что, посигналь ребятам и прижмись-ка вон к тому кустарничку.

«Лада» приблизилась и остановилась. Вышли Самохин с Демидовым.

– Появились сомнения? – спросил Самохин, подходя.

– Как угадал? – первым отреагировал Филя.

– Да вот и Демидыч чего-то кряхтит и носом крутит – первый и самый верный признак недовольства.

– Так в чем вопрос? – серьезно спросил Голованов. – Давайте, ребята, обсудим по-быстрому, в темпе, и принимаем решение.

– Я бы хвост оставил, – пробасил Демидов.

– Согласен, – поддержал Самохин. – Нервный дед, может начудить.

– С чего ты взял, что он нервный? – удивился Филя. – Наоборот, мне он показался тем еще дубом. Разве что на фотике малость прокололся.

– Ты-то болтал и не замечал, – возразил Демидов, – а я глаз с него не спускал. Так он пять раз в лице менялся. А фотик, парни, – это фигня. Я так думаю, не в нем сейчас главная для него проблема, а в том, как мы на него вышли. Авторитеты авторитетами, но он, видать, не на братву работает, а на отдельных киллеров. И вот как те его находят, тут нам думать надо.

– Так одно другому не противоречит, Демидыч, – вмешался Самохин. – И те, и другие – бандиты, и у них свои связи. Да, он, скорее всего, и тут я с Демидычем согласен, штучный мастер и на сомнительные предложения от не менее сомнительных типов не пойдет. А то, что он согласился взяться за работу, так это пустяки: завтра приедем, а хозяйка скажет, что дед куда-то отвалил и, когда вернется, не доложил. Вот и будет нам тогда «аля-улю».

– Есть резон, – подтвердил Голованов. – Тогда принимаем следующее решение. Филя с Самохой – в «Ладу», она меньше бросается в глаза, чем наш «ровер». Связь не отключаем, а завтра с утра мы с Демидычем вас меняем. Все остальное по ходу.

– А пожрать чего-нибудь не осталось? – жалобно протянул Филя. – Где ж среди ночи-то достанем?

С собой взяли в обрез, чтобы просто перекусить по возможности, полагая к ужину вернуться в Москву.

– Откуда? – развел руками Голованов. – Все съели.

– А ты еще и коньяк выдул! – язвительно добавил Филя.

– Это был вопрос необходимости, – поднял указательный палец Сева. – Будешь в следующий раз старшим, поступишь по собственному усмотрению. Ничего, ребята, до утра дотянете, а мы вам чего-нибудь привезем. Если нужда будет.

На том они и расстались…

Самохин закатил машину под тень большого куста боярышника, росшего вдоль забора напротив бессоновского проулка, и Филя, помня, что у деда собаки нет, отправился под окна его дома. Одна из занавесок в большой комнате оказалась не полностью задернутой, и Филя, прильнув к щели, наблюдал за происходящим. Ему казалось, что он смотрит телевизор, у которого выключили звук.

Дед сидел у стола, подперев голову руками. Потом поднялся и ушел куда-то в угол. Вернулся с клочком бумажки в руках. Надел очки, прочитал что-то, закинул голову, как бы запоминая прочитанное, наконец скомкал бумажку и бросил ее в печь, открыв дверцу топки. Но огня там не было. Да и на дворе тепло, кто ж топит-то в доме печь, если газ имеется? А что газ есть, указывала желтая труба, подведенная к дому старика. Значит, кинул он бумажку просто по привычке.

Но вот дед вышел из комнаты и через короткое время вернулся – уже в тяжелом плаще с капюшоном, какие носят ночные сторожа – брезентуха, и полез в шкаф. Что-то достал оттуда, сунул в брючный карман и захлопнул дверцы.

Филя ужом скользнул вдоль дома и через мгновенье был уже по другую сторону забора.

– Самоха! – Он вскочил в машину к Николаю, подремывавшему за рулем. – Дед куда-то намылился. Ты давай за ним, телефон у тебя есть, в крайнем случае машину оставишь у вокзала, дай вторые ключи. А я здесь должен провернуть одно дельце. Он чего-то в печку кинул, а она не горит. Я погляжу что, и мы тогда с тобой свяжемся.

Наконец-то из проулка появился Бессонов. Не скажи Филя, во что он одет, ни за что бы не признал его Самохин. И когда дед остановил «Москвич» и поехал к железнодорожной станции, Самохин неторопливо двинулся следом. А Филя отправился обратно к дому старика.

Втихаря, как он хотел, не получилось: старый козел оборудовал свои двери такими замками, что простой отмычкой не обойдешься. Ну что ж, не вышло по-тихому, придется шумнуть. И Филя нажал на кнопку дверного звонка.

Услышал трель, потом быстрые шаркающие шаги, голос хозяйки:

– Чего забыл, ай?

Звякнула обычная щеколда, потом что-то щелкнуло и дверь отворилась. Пожилая женщина вглядывалась в темноту со свету, и Филя спокойно и решительно шагнул через порог.

– Ой, к кому вы? – запоздало испугалась было хозяйка.

Но Филя захлопнул дверь и, крепко взяв ее за предплечье, ввел, почти втолкнул, в комнату.

– Не бойтесь, – сказал низким и повелительным голосом, – не будете шуметь, с вами ничего не случится. Я не грабитель, не разбойник и насиловать вас также не собираюсь! – Произнеся эту заранее заготовленную фразу, Филя ткнул в нос оторопевшей женщины свое ярко-алое удостоверение с золотым орлом: – Уголовный розыск. Поэтому сядьте и сидите себе смирно. Я буду задавать вопросы, а вы отвечайте, сядьте!

Хозяйка безвольно опустилась на стул.

– У вашего мужа были посторонние люди?

– Не-е-ет, – почти проблеяла она.

– Неправда! Сегодня приезжали четверо на двух машинах! Вы их видели? – Филя очень рассчитывал на то, что она его не узнает.

– Мельком, – пробормотала она. – В мастерскую ушли, а после уехали.

– А в прошлые дни? – Филя задумался на минуту. – Ну вот… во вторник или в среду… И учтите, мне нужна правда именно от вас, потому что то, что нам надо, мы знаем и сами. Но если вы станете врать, вам же будет хуже. Я не пугаю, я ответственно предупреждаю. Ну?

– Да приезжал к Вите три дня назад… Утром.

– Кто? Как он выглядел?

– Как зовут, не знаю, но Витя с ним знаком. Я ему еще пару бутербродов с колбасой завернула.

– Это зачем же? – Филя давил и тоном, и своим грозным видом, не оставляя испуганной хозяйке времени ни сообразить, ни что-нибудь придумать.

– Дак он же гулять в лес ходил.

– А когда вернулся?

– Как вернулся, уехал. На автобус сел.

– Зачем он приезжал?

– Дак один Витя и знает. А я не интересуюсь.

– Как он выглядел?

– Ну чего. – Женщина вроде стала успокаиваться. – Как? Высокий мужчина был. Представительный. Одетый хорошо, вот.

– Волосы какие?

– А русые. Светлые такие, коротко стриженные.

– Глаза! Рот! Подбородок! Да что ж из вас все тянуть надо?

– Дак чего глаза? Обыкновенные два глаза. И рот есть…

Филя сурово глядел на нее – не придуривается ли? Нет вроде.

– Зовут как?

– Витя его Серегой звал…

Она уже забыла, что говорила, будто не знает имени гостя. Филя вынул фоторобот киллера, на котором тот был изображен без парика, со светлыми волосами. Протянул женщине:

– Он?

Она посмотрела и так, и этак, голову склонила набок, губы поджала.

– Навроде похож. А может, и нет. Волос у него короче.

– Значит, по вашим словам, этот самый Сергей приехал к вам в среду утром, потом сходил в лес и вечером уехал на автобусе?

Женщина, поджав губы и нахмурясь, кивнула.

– А теперь смотрите внимательно! – Филя взял со стола газету, развернул ее на полу возле печной топки, открыл дверцу и заглянул внутрь. Там было множество мелких бумажек и окурков. Все это он аккуратно выгреб и разложил на газете.

– Господи! – шепотом сказала женщина. – Эт-то еще зачем?

– А вот смотрите, что я сейчас здесь найду…

Филя быстро рассортировал бумажки, отодвинув в сторону ненужные вместе с окурками и оставив скомканные. Ловко развернул одну, другую и нашел ту, что искал. На газетном обрывке авторучкой были написаны цифры. Их количество говорило о том, что, скорее всего, это был телефонный номер мобильника, который так старательно запоминал старик, прежде чем бросить бумажку в топку. Вероятно, она ему служила чем-то вроде урны для мусора. Да и разве придет в голову нормальному человеку, что кто-то полезет в печь разбирать весь этот хлам.

– Ну вот и она, – удовлетворенно заметил Филя. – Поглядите, вам знаком этот телефонный номер?

Она безучастно взглянула и отрицательно покачала головой.

– Я так и думал. – Филя достал телефонную трубку и набрал номер головановского сотового. – Сева, вы уже на подъезде?

– На Ново-Рязанском, а что?

– Запиши номер, тут до хрена цифр, – значит, код и абонент. – Глядя на женщину, он стал диктовать цифры. Но на лице ее не отразилось никакой реакции. Значит, и в самом деле не знает. – Давайте теперь проверяйте, чей он. Коля взял след, а я тут, в доме, с хозяйкой беседую. Робота, можно сказать, узнала. Ты меня хорошо понял, Сева?

– А дед не сбежит?

– Там же Самоха, – с укоризной заметил Филя. – От него и ты не сбежишь. Ладно, говори, какие дальнейшие действия.

– Сиди на связи. Сейчас свяжусь с Вячеславом Ивановичем.

– Жду.

Филя отключил телефон и, глядя на хозяйку, печально покачал головой:

– Плохи дела, гражданочка. В очень неприятную ситуацию влип ваш супруг. Очень… В такую нехорошую историю попал, что, боюсь, и возраст ему не поможет, осудят его и приличный срок дадут. Он ведь уже однажды сидел у вас?

– Дак что ж теперь, если однажды по дури попался, потом всю жизнь отвечать?! – почти закричала она. – Отсидел он свое, а боле ни в чем не виновен!

– Эх, кабы так… – сокрушенно покачал головой Филя. – Он у вас оружие для бандитов делает. А те потом людей убивают, понимаете?

– Дак неправда это! Какое оружие?! Он отродясь, кроме кастрюль да сковородок, ничего в руках не держал! Поклеп это! Я знаю, чьих рук дело! Завидуют Витьке!

– А он разве хорошо у вас зарабатывает? – спокойно перебил Филя. – Что-то по вашему дому и хозяйству не видно. Или деньги копите? Ну тогда другое дело.

– Чего копить-то?! – снова будто взорвалась хозяйка. – Ну куда копить? Детям, что ль, по полатям? А где они, дети?.. – Она закрыла лицо головным платком, плечи задрожали.

Филя молчал, пусть поплачет – все равно ведь сейчас ничего не изменишь.

А старик-то оказался шустряком. Расстался он с водителем «Москвича» возле магазина у станции, который уже, ввиду позднего времени, был закрыт, но на его стене снаружи висел новенький телефонный аппарат под полукруглым пластмассовым козырьком.

Самохин остановился, проехав чуть вперед, и стал наблюдать. Аппарат был хоть и новый, еще днем сыщики обратили внимание, но не работал. Поэтому старик, раздраженно махнув рукой, тут же нырнул в туннель под железнодорожными путями.

Николай вынул из бардачка портативный магнитофон, запер машину и махнул через пути поверху, на другую сторону. Увидел старика, который бодро выбрался из туннеля и по асфальтовой дорожке засеменил в сторону почтового отделения. Шел, не оборачиваясь и не оглядываясь, – значит, был уверен, что за ним никто не следит. Это хорошо. Самохин двигался следом по темной стороне, куда не доставал из-за высоких кустов свет редких фонарей.

В здание почты старик не вошел. Возле лестницы стояла телефонная будка, куда он тут же и сунулся, плотно затворив за собой стеклянную дверь. А Самохин свернул вдоль ограды и подошел к будке с ее тыльной фанерной стороны. Услышал бормотанье. Это старик негромко произносил цифры, которые набирал на аппарате. Потом воцарилось молчание. Впрочем, тишина длилась недолго. Послышалось звяканье рычага – старик повесил трубку, затем снова снял и стал опять, бормоча, набирать длинный номер.

Самохину в принципе была понятна подобная конспирация. Набираешь цифры, слушаешь три или четыре долгих гудка и вешаешь трубку. И сразу набираешь номер заново. Вот тогда тебе отвечают. Нехитрый вариант. Так, видно, и тут. На всякий случай включил магнитофон и прижал микрофоном к стенке будки.

– Сережа, Сережа! – громким шепотом заторопился старик. – Ты меня слышишь?.. Да это я, дядя Витя, ага… Слышь-ка, ты костыли-то что, оставил на виду?.. Как нет, когда ко мне нынче крутые прикатили и в нос фотку тычут: твоя, мол, работа?.. «Какие», «какие»? А я знаю, что ли, откуда? Крутые, говорю… Чево?.. Не, не признал, нет! Да чего хотели! Чтоб я такие же им сделал, ага. К завтрему обещали ствол вместе с аванцем доставить… Не ты вывел? Не врешь, парень?.. Да не, чего ж божиться-то. Не нравится мне это дело, Сережа, вот как. Чего делать-то?..

Дальше старик довольно долго слушал и молчал, похоже, получал инструкции, как себя вести, и наконец снова заговорил:

– Не, про «винторез» речи не было. Ага, понял. Супруге скажу, она будет знать, где меня найти. Лады, Сережа, до встречи.

Снова звякнула трубка. Дед еще постоял в будке, вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь, погремел металлическими монетами в кармане и, резко обернувшись, увидел Самохина.

Николай стоял, небрежно привалившись плечом к будке. Ему показалось, что у старика подкосились ноги и тот стал как-то неловко оседать. Подхватил под локоть, придержал, приблизив лицо, пронзительно посмотрел Бессонову в глаза и негромко произнес:

– Поговорил с заказчиком-то? А то темнил! Не знаю, мол, ничего не ведаю… Дурак ты старый, вот что я тебе доложу. Пойдем со мной.

– Ку…куда? – едва смог выдавить из себя Виктор Ильич.

– Чего – куда? – удивился Самохин, не отпуская дедова локтя. – Домой к тебе. Ты ж собирался бабке сказать, где намерен залечь на дно. Вот и скажешь. А заодно и мы с тобой побеседуем.

– Не знаю ничего, – заторопился старик.

– Сейчас вспомнишь. – Самохин быстро перегнал кассету и включил на воспроизведение.

Послышались шумы, звяки, а затем быстрый дедов говорок: «Сережа, Сережа…» Самохин остановил кассету.