Текст книги "Восточный проект"

Отчасти он был прав, ничего не скажешь. Но свои проблемы он, тем не менее, создал себе сам, вот и отвечал, никого при этом не выгораживая. Он и не особенно выгораживал, хотя было заметно, что о многом недоговаривал – возможно, просто боялся, что его за длинный язык достанут. Отделывался незнанием. И доказать обратное было трудно. Одно дело – свалить вину на генерала, который отдавал приказы и грозил всеми карами за их неисполнение, но при этом хорошо платил, и совсем другое – выдать того, кто не желает, чтобы о нем слышали, и обладает, ко всему прочему, очень длинными руками. И тут тебя никакая камера не защитит, никакая милиция…

Эксперты-криминалисты, в руки которых попали телефонные трубки Смурова, довольно быстро разобрались с некоторыми абонентами. Во всяком случае с теми, с кем Алексей Петрович беседовал в последнее время, – в большинстве своем они находились в Белоярске. Это были губернатор, несколько членов Законодательного собрания, разговаривал он и с Митрофановым, но эзоповским языком, будто боялся, что его подслушают операторы сотовой связи, и смысл фраз был наверняка понятен только тому, с кем велся разговор. Но, в общем, большого интереса для следствия они все не представляли.

Другое дело – особая трубка, которая хранилась в сейфе. В ее памяти остался тот, самый знаменательный разговор, точнее, их было два – об исполнении и с неизвестным абонентом, находившимся, по предположениям операторов, где-то в районе Подмосковья. Это тот самый, который касался «птичьего гриппа». И несмотря на опять-таки эзоповский вариант, смысл был понятен: через несколько минут после гибели самолета Смурову уже сообщили, что «все в порядке», а спустя полчаса состоялся краткий диалог о «птичьем гриппе». Вежливо разговаривал Смуров, так говорят со старшими либо куда более важными людьми, чем ты сам. Значит, с Аркадием? А не исключено. И голос у абонента был характерный, такой нетрудно узнать тем, кто хоть когда-то с ним встречался. Надо просто найти таких людей. В принципе, и это не проблема. Только фонограмму с его голосом надо иметь при себе, чтобы сразу продемонстрировать слушателю, – вот и определится «герой»…

И это тоже изложил Александр Борисович Поремскому, пообещав немедленно передать в Москву пленку «с голосом». А может быть, среди лояльных президенту и правительству олигархов пошарить? Те послушают, возможно, и узнают.

А уже Грязнов посоветовал Яковлеву обратиться к своему отцу, Владимиру Михайловичу, который в настоящее время руководил МУРом. Относительно недавно, несколько лет назад, Яковлев-старший был начальником Первого отдела, а потом заместителем у Вячеслава Ивановича, когда тот сам командовал Московским уголовным розыском, затем работал в МВД, и вот теперь вернулся к своим истокам. Короче говоря, Володя-старший, сказал Вячеслав, занимавшийся в министерстве именно вопросами борьбы с организованной преступностью и коррупцией, очень даже спокойно мог назвать не одного, а нескольких таинственных беглецов от налоговых органов и правоохранительной системы – среди олигархов, разумеется. Надо только выяснить, кто там на нефть переключился или только решил это сделать? Нет ничего проще!

Да, из Сибири так казалось. А как получится на самом деле, это Володя Яковлев собирался узнать в ближайшие же часы…

Они решили снова разделиться: за Яковлевым оставался неуловимый «Аркаша», а Поремский решил вызвать к себе повесткой Потемкина и мурыжить до тех пор, пока с него сто потов не сойдет. Тут и своеобразная стенограмма его разговора с Мариной очень пригодится. Прослушивали, шпионили?! Ага, пусть себе гневается! Вот оно, постановление судьи о проведении в его отношении оперативно-розыскных действий! Это для него будет большой неожиданностью. К тому же можно и постращать его малость, показав, что именно он открыл следствию «страшную тайну» Аркадия… Фамилию бы еще узнать предварительно! Тогда уж и вовсе кранты помощнику покойного министра.

Можно ведь его, например, прижать и так: поставить в известность, что досужие корреспонденты давно уже осаждают следователей в надежде на сенсационные открытия, связанные с убийством министра Сальникова. Значит, им и надо подбросить сей факт и рассказать, в какой ситуации были получены от Юрия Игоревича эти данные. Вот читающий народ-то посмеется над господином Потемкиным! Что, репутация хорошей женщины сильно пострадает? Да и хрен с ней, с ее репутацией, надо было собственную честь, да и честь супруга беречь, а не кувыркаться в койке с кем ни попадя. Так что ее не жалко. А вот потом можно будет его, Потемкина, и отпустить. Только вряд ли он в таком случае до дома доберется. Или до супруги господина Смурова, которая после публикации в прессе рассказа о ее проделках со своим любовником вряд ли пустит его на порог. Да и сам Смуров постарается, чтобы Юрий Игоревич долго не расхаживал по грешной земле. А уж Митрофанов, не говоря о самом Аркадии, с ходу решат нетрудный для себя вопрос: больно им надо, чтобы оставался в живых такой болтливый свидетель и участник их аферы!

В принципе же у Поремского было немало оснований для задержания. Так что пугать – это одно дело, а вот обеспечить безопасность свидетеля обвинения – это целая проблема, и, к сожалению, не всегда легко разрешимая. Тут думать и думать…

4

Кассета с несколькими записанными фрагментами бесед Грязнова и Турецкого с разными людьми в Белоярске и, главное, с тремя короткими диалогами, прошедшими в эфире за считанные минуты до авиакатастрофы, вскоре после нее и через двадцать три минуты после второго, была в тот же день доставлена из Сибири в Москву вечерним авиарейсом. Сотрудник службы госбезопасности, сопровождавший рейс, проверив удостоверение Яковлева, передал ему маленький желтый пакет из плотной бумаги и подмигнул на прощанье:

– Удачи, коллега…

И уже к середине следующего дня в ЭКЦ (экспертно-криминалистическом центре при ГУВД) все голоса, кроме единственного, интересовавшегося здоровьем «нашего дорогого», уже были идентифицированы.

В самой первой записи – в разговоре летчика с «землей» – голоса принадлежали Самохвалову и Бабаеву. Для идентификации были использованы магнитофонные записи допросов данных фигурантов, проведенных генерал-майором милиции Грязновым В.И.

Итак, с ней было ясно. Да, впрочем, Валентин, как об этом уже знал Яковлев, и сам подтвердил, что летал ночью, а гражданский самолет сбивать вовсе не собирался, ему было приказано генералом Митрофановым просто попугать пилотов, заставить их резко изменить маршрут. А что пулеметные очереди распороли нижнюю часть корпуса «Як-40», то это чистая случайность.

Вторая запись была самой короткой: сообщение – ответ. И в этих двух фразах первая принадлежала голосу Митрофанова, а вторая – Смурову. Первый сообщал, что операция прошла удачно, второй подтверждал услышанное. Для идентификации этих голосов были использованы магнитофонные записи допросов Смурова, произведенных Турецким, и бесед Грязнова с Митрофановым.

В этой связи суть краткого диалога поясняли показания подполковника Саркисова на допросе, который проводил Турецкий.

Обвиняемый сообщил о том, что во главе с генералом Митрофановым и вместе со своими подчиненными он прибыл на место падения самолета буквально через полчаса после его падения. И уже когда операция по устранению министра была завершена, а контрольный выстрел произвел сам Георгий Александрович, взяв пистолет у него, Саркисова, генерал позвонил по своему мобильнику и сказал, помнится, только одну короткую фразу: «Все в порядке». А поскольку сам Рауль Искандерович после того выстрела своим пистолетом больше не пользовался и, даже отдавая его генералу Грязнову при задержании в гостинице, в номере Митрофанова, держал оружие за ствол, а Грязнов, заметив это, тоже аккуратно подцепил пистолет за скобу и опустил в полиэтиленовый пакет, то на рукоятке должны были остаться следы пальцев Митрофанова. Он, Саркисов, прекрасно понимал, что если генерал сдаст его, то такая улика окажется для подполковника в какой-то степени оправданием и спасением.

А еще он добавил, что оказался свидетелем разговора Смурова с Митрофановым, когда те обсуждали вопрос со следователем. Речь шла о том, чтобы он, Саркисов, продумал, как удобнее и безопаснее всего избавиться от руководителя бригады. Грязнов им был менее опасен, чем Турецкий. Но разговор так разговором и остался, они больше об этом не вспоминали. Но кто их знает, что они думают теперь.

Обо всем этом Рауль и рассказал Турецкому на одном из допросов, когда убедился, что следователю можно доверять. А то ему, видите ли, показалось поначалу, что следователь с генералом, затеяв с ним известную игру, на самом деле собирались его попросту сгноить. Особенно Грязнов, который так и пылал неподдельной ненавистью.

Яковлев с Поремским даже не зациклились на угрозах – сколько их уже было в жизни, а сколько будет!.. И они смеялись, читая переданные им по факсу материалы допросов как приложения к магнитофонным записям. Но наиболее весело им было, когда они представили себе «бушующего» Грязнова, желавшего «раздавить гниду», а также неподдельный испуг этой самой «гниды». Да, картинка, скорее всего, была впечатляющей. И кто кого водил вокруг пальца, это еще надо посмотреть. Но радовало то, что оба «патриарха» отнеслись к указанным признаниям с достаточной долей юмора. Хотя своего отрицательного отношения к Саркисову в целом, как к очередному представителю бурно размножившегося в последнее время племени «оборотней» в милицейской форме, не изменили.

И наконец, третья запись. Два вопроса – два ответа. Один голос молодящийся, сочный, но несколько приглушенный – ну да, разговор не предполагался для чужих ушей. А второй – как бы убегающий такой, почти неуловимо картавящий, тихий. Так обычно разговаривают деятели очень высокого полета, прекрасно осознающие свою главенствующую роль и место в общественной жизни и уверенные в том, что, как бы тихо ни лилась их «ускользающая» речь, слушатель будет обязан весь превратиться во внимание. Известная порода людей. Не те, что из грязи – и сразу в князи, а другие, не без оснований причисляющие себя к интеллектуальной элите мирового сообщества. Короче говоря, как однажды выразился на этот счет Вячеслав Иванович, «нобели, шнобели и прочие из того же замеса…». Во всяком случае, многие из них были достойны уважения. Но не все, нет, далеко не все…

Так вот, в третьей записи вопросы принадлежали именно такому лицу, а ответы, идентифицировать автора которых большого труда уже не представляло, бесспорно, следовало отнести к Смурову, и здесь, и в фрагментах допроса, выглядевшего самодовольным, даже грубоватым этаким парнем, за которым, мол, «не задержится», – один ответ «Сто пудов!» многого стоил для понимания его характера. У человека была неадекватная самооценка, и поэтому он пренебрежительно относился к прочим лицам, особенно стоящим, по его убеждению, ниже той планки, которую он установил для себя. Данный же собеседник был гораздо выше его, но и здесь у Смурова звучали некие нотки панибратства. А означать они могли лишь то, что он полагал, будто уже держал Бога за бороду, – такое бывает у обиженных, но чрезвычайно самоуверенных людей.

В любом случае не сам он, а его «тихий» собеседник определенно оставлял почву для раздумий.

Вооружившись аудиозаписью и копией заключения специалистов, Яковлев отправился в штаб-квартиру российского Национального центрального бюро Интерпола в Москве.

Артур Александрович Марютин оказался приветливым, вышколенным по-европейски и соответственно выглядевшим внешне достойным представителем международного сообщества полицейских. Даже милицейская форма с полковничьми погонами на нем выглядела пусть не как смокинг на приеме в честь британской короны, но что шил ее настоящий мастер, это уж за версту видно было. Володя откровенно позавидовал: на нем не только форма, но и гражданский костюм так не сидели. Зная предыдущего начальника НЦБ, Яковлеву могло показаться, будто всех их производила на свет некая «высокая контора» по одному образцу. Элегантность, внимательность, вежливость, предупредительность, огромная информированность, быстрота принятия решений, как бы заранее отрицающая всякую бюрократию, хотя тому же Володе, уже из собственного опыта, было известно, как нелегко бывало порой добиться от них четкого и, главное, скорого ответа. Но все их «бюрократические издержки» всегда компенсировались исключительной внимательностью. Либо усвоенной, что называется, с молоком матери, или, скорее, «альма-матери», видимостью ее.

Но так или иначе, а Марютин принял Яковлева незамедлительно, и тут же были принесены в его скромный по европейским стандартам кабинет две чашечки ароматного кофе. Артур Александрович с легкой улыбкой принял приветы Грязнова и Турецкого, одного из которых он знал лично, а о втором слышал весьма лестные отзывы.

Затем он прослушал аудиозапись, бегло прочитал заключение экспертизы, ненадолго задумался и затем, выйдя из кабинета в небольшую приемную, что-то сказал приятной женщине, сидевшей там у компьютера.

Через короткое время она вошла в кабинет и протянула Марютину довольно толстую папку с файлами. Артур Александрович быстро пролистал их, задерживаясь на некоторых страницах, заложенных в прозрачные файлы, а затем закрыл папку и передал ее Яковлеву.

– Вот, взгляните, Владимир Владимирович. Для пущей уверенности, я дам указание найти в архивах образцы выступлений и некоторых бесед этого «джентльмена». Уверен, что вы тогда без особых трудностей в нашем с вами общем ЭКЦ сумеете идентифицировать и этот «загадочный голос». – Марютин с усмешкой показал взглядом на кассету. – Лично я убежден, ну, скажем, почти, но вам-то нужна абсолютная уверенность… Как и нам. Вы можете сейчас пройти к Валентине Алексеевне, – полковник показал на свою приемную, – она поможет вам устроиться в свободном помещении, чтобы никто не помешал. А когда ознакомитесь в общих чертах, я вам кое-что добавлю из того, что интересно не только вам, но и нашей организации…

– …Итак, как вы могли сами прочитать, зовут нашего персонажа Аркадием Яковлевичем Подольским, – начал Марютин. – Когда и где он родился, вы уже прочитали. Более подробные сведения вы, Владимир Владимирович, без труда найдете в досье МУРа. Это ведь ваш отец, – я так понимаю? – возглавляет его?

– Да. – Яковлев кивнул.

– В нашем досье, как вы, наверное, успели заметить, некоторые наработки являются заслугой работников Московского уголовного розыска. Конкретнее вы сможете узнать от тех сотрудников, которые занимались и, возможно, до сих пор занимаются Подольским. Как – это совсем другой вопрос, я не собираюсь критиковать сейчас наших коллег, ибо в этом случае мы далеко уйдем в сторону, понимаете?

Володя снова кивнул.

– Ну и отлично. Итак, я предпочел бы коснуться только международной сферы деятельности конкретного фигуранта… В девяностом году, в возрасте сорока четырех лет, Подольский эмигрировал в Израиль и получил там гражданство. Однако, имея добротные, надо понимать, прежние наработки на бывшей родине, он активно занялся тем, чем пытался заниматься и прежде, но дважды задерживался правоохранительными органами. За незаконные валютные операции получил срок два года, а вторично – за мошенничество – получил три. Это было в семидесятых годах. После этого притих, хотя подозревался, и неоднократно, в совершении еще ряда преступлений, доказать которые следствию не удалось. Видимо, в этот период и шло у него как бы накопление криминальных ресурсов, с помощью которых уже в девяностых годах, находясь за границей, Подольский сумел организовать ряд крупных преступных акций, главным образом в экономической сфере. Однако не гнушался наш фигурант и физических расправ со своими конкурентами, включая и убийства – не только в Советском Союзе, но и за рубежом. С этого периода за ним и потянулся криминальный хвост. И примерно с этого времени он числится в международном розыске.

– Извините, может быть, за наивный вопрос, я, конечно, изучу муровское досье, но ведь с тех пор прошло больше четверти века, как я понимаю? И что, он так ни разу и не засветился, не попался? Ловили плохо? Или вовсе не хотели ловить?

– Вопрос по существу, – сдержанно улыбнулся Марютин. – Мы вернемся к этой теме, но чуть позже, если не возражаете?

– Разумеется… извините.

– Итак, объявлен в розыск. Инициаторами по линии Интерпола были в первую очередь Соединенные Штаты и, как ни странно, Израиль, гражданином которого он являлся. Позже им активно заинтересовались Британия, Венгрия, Чехия и Словакия. А в последнее время к ним присоединилась еще и Украина. Посмотрим, что ему вменялось. Продажа Ирану нескольких ракет класса «земля – воздух» и пятнадцати «бэтээров» Стоимость сделки, если не ошибаюсь, двадцать пять миллионов долларов. Далее, в Венгрии он купил несколько предприятий оборонного значения, а также парочку ювелирных заводов, которые занялись реставрацией предметов антиквариата. Далее, в ряде стран Восточной Европы он организовал целую сеть ночных клубов «Домино», рабочая сила для которых, имеются в виду проститутки, поставлялась главным образом из суверенных государств, входивших в состав бывшего уже Советского Союза. Несколько лет назад, уже в новом столетии, господином Подольским заинтересовался Скотланд-Ярд, у которого возникло серьезное подозрение, что деньги свои, полученные от нелегальной торговли оружием, наркотиками и организации проституции, господин Подольский «отмывает» в английских банках. В частности, в Лондоне была проведена спецоперация под кодовым названием «Justice» – «Справедливость». Английские суды выдали тридцать девять предписаний на изучение полицией банковских счетов юридической фирмы «Уэльс», которая и переводила «грязные» деньги своего клиента Подольского на счета сразу двадцати британских банков. Кроме того, жаждут пообщаться с ним полицейские Соединенных Штатов и Израиля по поводу ряда финансовых афер, связанных с «отмыванием» денег русской мафии на фондовой бирже в Торонто (Канада), в банке Нью-Йорка и в восточноевропейских странах, где он проводил свои финансовые махинации через подконтрольные ему фирмы, зарегистрированные в Канаде, американском штате Пенсильвания и на Каймановых островах. И наконец, последнее. Будучи в Венгрии, Подольский женился на гражданке этой страны Ливии Ковач, а затем, взяв себе фамилию жены, господин Ковач развелся с нею. Но мадам оказалась крепким орешком и, видимо, как она сообщила ему в письме, черновик которого нашла полиция, объявила, что собирается открыть полиции его многочисленные аферы. К сожалению, мадам Ковач оказалась недальновидной и вскоре скончалась от «острой сердечной недостаточности». А господин Ковач в это время находился уже в России с паспортом венгерского гражданина. Тризна по скоропостижно скончавшейся «спутнице жизни» была недолгой, и несколько недель спустя господин Ковач женился на гражданке Марковой Пелагее Степановне – жительнице подмосковных Мытищ, семидесятого года рождения, взяв себе, естественно, фамилию новой супруги. С той поры, а это событие произошло в октябре тысяча девятьсот девяносто девятого года, господин Марков, последовательно меняя фамилии, женился, по некоторым данным, не менее пятнадцати раз. С помощью этого давно испытанного метода он практически стал неуловим для Интерпола. Есть данные, что в последнее время он выступает как Джо Ширман.

– Фантастика! – воскликнул Яковлев. – И мы знаем, и ничего не можем сделать!

– Это хорошо, что вы отреагировали не в форме вопроса, – усмехнулся Марютин. – Вы поставили бы меня, Владимир Владимирович, в очень неловкое положение. А ведь по сути так оно и есть. Знаем и – не можем. Пробовали устраивать облавы. Несколько раз. А он уходил. И женился себе дальше. Видно, что-то все-таки есть в этом шестидесятилетнем уже мужчине. Помимо его денег, разумеется. Впрочем, сегодня просто настоящие мужские качества, говорят, не в чести, деньги – куда важнее…

Володя вспомнил пылкую Марину Евгеньевну и подумал, что не совсем уж прав элегантный полковник, еще как нужен бывает порой дамскому полу именно мужчина, а не его денежки. Деньги можно только растратить, что само по себе – удовольствие. Но отчего так нервны стали многие женщины, обладающие полным финансовым достатком? Вот мужику, говорят, если сильно надо, взял и пошел к проститутке, это уже в крайнем случае. Женщина тоже может позволить себе аналогичный выход из стрессового состояния, но часто ли она им пользуется?

Артур Александрович, видно, был еще и тонким психологом. Он с легкой улыбкой отметил молчание Яковлева и заметил по этому поводу:

– Я вижу, вы, Владимир Владимирович, не совсем согласны с моей точкой зрения. Это правильно. Проблема серьезная, и не за чашкой кофе ее решать. Я надеюсь, что вы прониклись уже отчасти нашими заботами? Тогда могу завершить нашу беседу скромным выводом. Я буду вам признателен, если вы в своем поиске – вместе с коллегами, которых я искренне уважаю, – сумеете добиться успеха. Может быть, ваша удача станет отчасти и нашей… А теперь еще два слова. Вы удивились, что Подольского плохо ловят. Отвечу: не плохо, а отвратительно плохо. А причина тому – уже знакомая вам коррумпированность на всех уровнях, включая и нашу систему. Знаете, почему не ловят? Вижу, догадываетесь правильно: потому что Подольский, меняя имена и фамилии, не меняет главного своего преимущества – он баснословно богат и может позволить себе содержать для собственных нужд важнейших, я полагаю, узловых чиновников, в кабинетах которых, как на сортировочных железнодорожных узлах, осуществляется формирование нужных составов. А боремся с подобными «диспетчерами» мы, повторяю, отвратительно плохо. Вот так-то, коллега… Если у вас появятся дополнительные вопросы или необходимость в тех документах, с которыми вы ознакомились, я уверен, у вас не возникнет трудностей. Официальное обращение от вас – и копии этих документов будут немедленно предоставлены в распоряжение вашей следственно-оперативной группы. Мой сердечный привет Вячеславу Ивановичу и Александру Борисовичу.

5

Экспертное заключение Юрия Алексеевича Сидорова, текст которого Турецкий, по его просьбе, немедленно передал в Москву, Найденову, повергло господина председателя аварийной комиссии Леонидова в шок. Вернее, он так изобразил свое отношение к данному факту. А причина была не в том, что профессор МАИ дезавуировал выводы экспертизы аварийной комиссии, Сидоров назвал эти выводы чистейшей воды фальсификацией. Не ошибкой, не особой точкой зрения председателя, несогласного, скажем, с мнениями членов комиссии, а практически сговором недобросовестных чиновников, которые немалое время занимались не поиском правды, а исключительно утолением собственных амбиций. И только по личной просьбе Турецкого Юрий снял из отчета обвинение в том, что такого рода преступления могут быть объяснены лишь единственной причиной – стремлением утопить истину в потоках лжи, явно стимулированным крупной взяткой.

– Ты понимаешь, старик, – убеждал Александр, – я с тобой совершенно согласен, и ты стопроцентно прав. Но этот твой вывод заставит мое руководство потребовать от меня нового расследования по поводу этих проклятых взяток. А они в наше время практически недоказуемы, если сразу двоих – взяткодателя и взяткобрателя – не схватить за руки, причем в присутствии свидетелей, которые потом не откажутся от своих показаний, кстати, по той же причине. Зачем ты хочешь повесить мне на шею такой хомут?

– Но ведь я же обязан!.. – возразил Сидоров, пылая справедливым гневом и удивляясь спокойствию Саши.

– А ты и сделал свое дело, Юрочка. И твоя роль просто превосходная, чего нельзя сказать, к примеру, о Валерии Леонидовиче Найденове. Как теперь он станет выкручиваться из такого конфуза, я себе не представляю. Но он сам виноват, что посоветовал обратиться именно к тебе. Пусть и расхлебывает. А в комиссии, между прочим, вовсе не единогласное мнение. Есть там такой Черемшин, так он сразу мне сказал, что комиссия туфтой занимается, правда, когда я предложил ему произнести это вслух, он увильнул в сторону. И я его понял – ему дальше работать в вашем ведомстве – и не стал осуждать его, хватило и того, что он хотя бы мне признался…

И еще одно знаменательное событие произошло в тот же день. Долго темнил Саркисов, но когда Турецкий кратко познакомил его с экспертизой Сидорова, Рауль вдруг словно опомнился. А может, понадеялся еще на толику снисхождения со стороны следствия. Он наконец «вспомнил», что его команда, участвуя в разборке обломков сгоревшего самолета, по просьбам руководителя комиссии и, естественно, Митрофанова, в числе прочих узлов и деталей, необходимых для проведения различных экспертиз, загрузила в кузов грузовика и здоровенное, оторванное от самолета шасси, валявшееся, между прочим, далеко в стороне от «ямы», его и нашли-то с трудом. Так вот, когда ехали обратно в город, профессор Леонидов, сидевший в вездеходе вместе с Раулем, неожиданно сказал:

– А собственно, зачем мы тащим эту «железяку»? Толку от нее никакого, а возни много. Давайте выбросим ее ко всем чертям.

Что и было сделано.

Саркисов сказал еще, что, если его провезут по дороге к Рассвету, он укажет место сброса.

– А вы раньше разве не понимали смысла сокрытия такой важной улики, Рауль Искандерович?

– Скажу так: не особо задумывался. Не мое это дело, не моя епархия, как выражается мой генерал. А теперь появилась возможность поразмыслить… Кстати, и о «черных ящиках»…

– Если вы считаете, что открываете мне Америку, то сильно заблуждаетесь. Я с самого начала был уверен, что их исчезновение – ваша работа.

– Ну, скажем, не совсем моя. Не я ж командовал той ночью. Было кому. И командовать, и докладывать. Вот вы в прошлый раз упомянули про записи разговоров по телефонам…

– Было дело. Уже идентифицировали. Причем всех. Включая вашего «неуловимого мстителя» Аркадия Яковлевича.

– Даже так? Вы делаете успехи, – ухмыльнулся Рауль и вдруг беззаботно рассмеялся.

– Я сказал что-то смешное? – не понял Турецкий.

– Очень. Знаете, кого в армии называют неуловимыми мстителями? Лобковых вшей! Не имели дел?

– Бог избавил.

– Вам повезло… Так этот Аркадий сильно напоминает. Поймать его, во всяком случае, трудновато. Как и просто увидеть… невооруженным глазом.

– А вы с ним лично знакомы?

– Тоже бог миловал. И сам не хочу, и вам не советую.

– Увы, совет неправильный. Но готов принять любую хорошую подсказку. Зачтется.

– Вы уверены?

– А это как подать в суде. Активное сотрудничество со следствием еще ни одному обвиняемому не повредило и его положения не ухудшило, в то время как обратный пример, так называемый прецедент, имеется.

– Местонахождение абонента пробовали определять?

– Естественно. Восточный район Подмосковья. Точнее пока не удалось.

– И правильно, он осторожный волк, много не говорит. И чаще всего из разных мест. В Воскресенске он проживал в последнее время. Туда однажды ездили к нему наши свояки. Фамилии не называли, но из их разговоров я понял, что это был Аркаша. Это они его так за глаза зовут, в глаза-то вряд ли, я слышал, тот не любит панибратства.

– Последнюю его фамилию не называли?

– Нет, только – Аркаша.

– К слову, о тех «черных ящиках»… Вы их туда же выбросили?

– А место удобное, от дороги всего два десятка шагов, и дальше крутой овраг, заросший стлаником, ну, этим, кедрачом. Дуриком туда никто не полезет.

– Ну так что, съездим? – спросил Турецкий и добавил многозначительно: – Только уж извините, рука об руку. – И он достал из кармана блестящие никелированные наручники американского производства. В свое время подарил Питер Реддвей, один из бывших заместителей директора ЦРУ. – Посидите немного, – продолжил Турецкий, – пойду оформлю выезд чин-чинарем. Только уж смотрите, Рауль Искандерович, – серьезно предупредил он, – чтоб без сюрпризов. Не портите мне впечатление…

Двое спецназовцев, сопровождавших Турецкого и Саркисова в грузовом «бычке», легко отыскали по указанным Раулем приметам все то, чего так не хватало экспертам-криминалистам для расследования причин катастрофы. И с этой минуты Турецкий вообще перестал общаться с Леонидовым, торжественно доставив Юре Сидорову необходимые вещественные доказательства.

Анализ повреждений деформированного шасси, сделанный Мануйловым и Мордючковым под непосредственным руководством Сидорова, однозначно указал на то, что правое шасси было оторвано от самолета взрывом заложенного в нем заряда за считанные минуты до падения машины на землю, который, без сомнения, послужил одной из причин этого падения. Можно было даже предположить, что этот заряд, заложенный еще в Москве и не сработавший при взлете самолета, когда убиралось шасси, увы, дал о себе знать, когда пилот выпустил шасси, заходя на посадку. Возможно, что и пулеметные очереди внезапно атакующего лайнер истребителя – а учебный он или боевой, разглядеть ночью никто не мог, – спровоцировали этот взрыв. Не исключено ведь, что одна из пуль могла попасть в этот заряд. Набор как бы случайных факторов привел к вполне предсказуемому и тщательно подготовленному результату.

Из чего следовал вывод, что фигурантам из «Звягино» эта трагическая история тоже выйдет боком, на снисхождение им рассчитывать не приходилось. Ну, может, учтут старые заслуги Героя, а также психическую, мягко говоря, неуравновешенность летчика и ограничатся не самыми строгими мерами. Но в любом случае теперь можно было переносить следственные действия в Москву.