Текст книги "Убей, укради, предай"

16

16 сентября, 8.15

Турецкий проснулся только в начале девятого – проспал, не услышал будильника, тоже явление почти уникальное. Ирины Генриховны и Нинки дома не было. С Лубянки позвонили, когда он лечил голову под холодным душем. Это был Селезнев, Турецкий его узнал, хотя он и не представился. Генерал-майор попросил заехать немедленно.

– Позавтракать не дадут! – проворчал Турецкий, хотя мысль о еде ему откровенно претила.

На всякий случай он перезвонил Меркулову, но того на месте не оказалось. Реддвей в гостинице «Москва» тоже не отвечал.

Прежде чем ехать к Селезневу, Турецкий заглянул в ларек, купил бутылку пива, не спеша, минут за пять, выцедил, бутылку вручил бабульке, получил от нее благословение и почувствовал себя человеком, способным на многое, в том числе на противостояние ФСБ.

Селезнев не стал затевать утомительную словесную дуэль, к которой Турецкий готовил себя по дороге, а заявил в лоб:

– Экспертизой установлено, что Джеффри Симпсона убили именно вы, гражданин Турецкий.

Турецкий молча протянул ему листок бумаги – прежде чем ехать на Лубянку, он на скорую руку написал рапорт о вчерашних событиях, строго придерживаясь версии Реддвея, заглянул в «Детский мир» и предусмотрительно снял несколько ксерокопий. Селезневу он вручил именно копию.

Селезнев удивленно поднял брови, несколько минут изучал рапорт, вчитываясь в каждую запятую, и, видимо запомнив наизусть, аккуратно спрятал в папку.

– Это все очень интересно, но, я повторяю, экспертиза установила, что именно вы убили господина Симпсона.

– Можете не повторять, я вас прекрасно понимаю. Пуля прошла навылет, найти вы ее не могли: судя по направлению стрельбы, она упала в реку, поэтому установить, скорее всего, удалось только ее калибр и скорость, исходя из параметров пулевого отверстия. Отсюда – предположительно – род оружия. Если задета кость, то, может быть, на ней сохранились не смытые потоком крови микрочастицы, по которым можно попытаться определить, была ли пуля из той же партии, что у меня в обойме. Если нет, значит, Симпсона убил не я, если да, это еще ничего не доказывает: в партии могли быть десятки, если не сотни тысяч патронов. Но кость практически не задета, иначе пуля не прошла бы навылет. И мой пистолет на экспертизу пока никто не затребовал. Получается как в поговорке: «Во-первых, я не брал кувшин, во-вторых, он был уже с трещиной, а в-третьих, я вернул его целым». Иными словами, никакой экспертизы не проводилось, а вы даете мне понять, что эксперты готовы по вашему указанию сфальсифицировать результаты. А поскольку Симпсон – американский гражданин, более того – сотрудник спецслужб, находящийся в Москве с официальной миссией, американцы наверняка проведут собственную экспертизу. – Турецкий перевел дух, от столь длинного монолога запершило в горле. Отчаянно захотелось еще пива, но он продолжил: – То есть вы пытаетесь меня уверить, что договорились с ФБР или ЦРУ сфабриковать против меня дело. Я, конечно, польщен вниманием столь серьезных организаций, но, простите, как-то не очень верится.

– Зря. Мы и без помощи ЦРУ кое-что можем. Особенно в Москве. Или вы надеетесь, что американцы, узнав, что вас несправедливо обвинили, за вас заступятся? ФБР, ЦРУ и так далее – это не правозащитные и даже не правоохранительные организации, а спецслужбы, вы это понимаете? Они занимаются не восстановлением справедливости или хотя бы законности, а защитой национальных интересов. А интерес в этом деле очень крупный, Александр Борисович, на десятки миллиардов. Вас официально попросили оказать мистеру Реддвею неофициальное содействие. Почему, как вы полагаете?

– Ну и почему же?

– Потому что «холодная война» закончилась десять лет назад… Или вы полагаете, я при нашей прошлой встрече демагогией занимался?!

– Да, слегка.

– Из тактических соображений, а не по сути, не надо смешивать эти вещи! Сегодня международные отношения – это не драка стенка на стенку. Вокруг чего бы ни началась борьба, в ней всегда участвуют более двух сторон.

Турецкий решил, что нужно обострять: Селезнев со своими чекистскими замашками до крайности его раздражал. Если этот разговор неизбежен, пусть он будет ближе к делу.

– Не знаю, какими делами праведными вы тут ворочаете, но я человек занятой! Так что не надо читать мне лекции по геополитике, рассчитанные на малых детишек.

– А вы на меня не кричите! – Селезнев завелся, поддавшись на провокацию. – Не считайте себя умнее всех, Александр Борисович! Я знаком с вашим послужным списком и с уважением отношусь к вам как к профессионалу. Но в геополитике вы ни шиша не смыслите! Вам отводилась определенная роль в этом деле, не хочу сказать пешки, но специального введения в курс она не требовала. Вы должны были оказать Реддвею помощь, поскольку его деятельность была нам по преимуществу выгодна. А убив Симпсона, вы смешали все карты. Так что извольте теперь срочно исправлять ситуацию, иначе окажетесь в этой игре разменной пешкой!

– Я в ваши игры не играю, будь они хоть трижды продиктованы высшими государственными интересами. И таскать для вас каштаны из огня не подряжался! Если, действуя по вашей милости вслепую, я нарушил какие-то хитроумные планы, это факты вашей личной биографии.

Турецкий незаметно набрал в легкие побольше воздуха и напрягся, задержав дыхание, лицо от этого за несколько секунд покрылось багровыми пятнами – детский трюк, но Селезнев опять попался, вскочил, тут же сел и тоже весь побагровел, как помидор на закате. Минуты две он молчал – успокаивался или подыскивал подходящие слова. Потом заговорил уже совершенно спокойно:

– Мы тоже не в игры играем, Александр Борисович. И не стройте иллюзий, будто вашу деятельность отделяет от моей моральная, межведомственная или какая-нибудь иная пропасть. Это все очень опасные иллюзии. Банковский скандал при неблагоприятном развитии событий может сделать нашу страну беднее примерно на четверть. Мы это несколько раз проходили, хватит уже! В данном случае нельзя будет все свалить на бывшего недееспособного президента, коррумпированность властей, происки корыстных олигархов, засилье организованных преступных группировок и прочую газетную чепуху.

– Это не чепуха, а банальность, – возразил Турецкий, – то есть истина, известная младенцу. Кстати, вы забыли еще один пункт – происки ГБ. И, если не трудно, давайте все-таки ближе к делу, иначе наша увлекательная беседа затянется до вечера.

– Дело, Александр Борисович, состоит в том, чтобы возвысить вас до понимания проблемы, с которой вы столкнулись. Остальное – технические подробности. И чем быстрее вы дадите себе труд задуматься над моими словами, вместо того чтобы с ходу отметать их как «происки КГБ», тем быстрее мы достигнем согласия и вы перейдете к «делу» в вашем представлении – к конкретным следственным действиям. Поэтому нам придется вернуться к лекции о геополитике. Вы готовы слушать?

– Я слушаю вас уже достаточно долго. Но если нужно, готов послушать еще, и даже в вашем понимании этого слова.

– Хорошо. Итак, России в связи с банковским скандалом, если не предпринять активных контрмер, грозят прямые и косвенные убытки на сумму десять – пятнадцать миллиардов долларов. Это повлечет массу проблем.

– Например?

– Например, такую: в текущем году умрет на сто тысяч человек больше из-за отсутствия денег на импортные медпрепараты – отечественный аспирин и горчичники, как вам известно, помогают не от всех болезней. То есть следствием вашего упрямства либо вашей оплошности могут быть значительные жертвы среди мирного населения – больше, чем при землетрясении или атомной бомбардировке. Поэтому вы или выполните все, о чем я попрошу, и выполните ответственно, или… – Селезнев замолчал, видимо, требуя немедленного положительного ответа, но Турецкий жестом попросил продолжать: дескать, слушаю, не перебиваю, как обещал. – Теперь детали, которые вам в сложившихся обстоятельствах нужно четко для себя уяснить, – продолжил Селезнев, – скандал в прессе вокруг якобы отмывания в Бэнк оф Трейтон денег якобы русской мафии – это не просто газетная шумиха, а часть тщательно спланированной политической кампании, в которой участвуют официальные лица, спецслужбы, крупные финансисты и кое-кто из наших политиков.

– Я читал аналитическую записку, – вставил Турецкий, не удержавшись.

– Знаю. Но в ней, во-первых, не упоминались заказчики с российской стороны, во-вторых, обвинения в адрес американцев верны, но бездоказательны и, в-третьих, ни слова нет о мотивах. Начнем с доказательств. Ни в солидных газетах типа «Нью-Йорк таймс», ни тем более во всяких левых изданиях нет никаких фактов. А для американцев это нехарактерно – там журналисты работают не так, как у нас. Даже в связи с убийством Кеннеди было в десять раз больше фактического материала. А все, что относится к Бэнк оф Трейтон, посвящено личностям и символам: «русская мафия», «новые русские», «русские олигархи», «президентская семья», к тому же они там, в Штатах, в этом ни шиша не смыслят. Так что происходит обычная травля, причем уровень подачи в сто раз ниже, чем в «Московском комсомольце».

Дальше, страшная сумма – целых пятнадцать миллиардов долларов! Это для нас с вами она страшная, а для Америки – тьфу! Ежедневный оборот того же самого Бэнк оф Трейтон. И все равно она завышена. Россия ежегодно экспортирует газа, нефти, цветных металлов, алмазов и оружия примерно на тридцать миллиардов долларов. Из этой суммы не более двадцати процентов может пройти мимо казны. И еще примерно три миллиарда кредитов, из которых максимум миллиард можно истратить нецелевым образом и вывезти из страны. Итого: семь миллиардов – верхний предел суммы, ежегодно нуждающейся в отмывке. Причем крупные банки для этой цели в услугах посредников не нуждаются, они сами с усами. А по американской бухгалтерии получается, что аж пятнадцать миллиардов прошли через счет одного посредника – фирмы «Феникс Лтд», которая якобы принадлежит бесследно исчезнувшему гражданину Венгрии Томашу Батори, а реально – безвозвратно почившему Станиславу Шестопалу. А вся эта компания: Митина, Пушкина, Апраксин и иже с ними. В чем их обвиняют? Только в том, что они русские – опять-таки чистейшей воды травля.

По поводу того, откуда взялись деньги, добавить, на мой взгляд, нечего, в вашей аналитической записке все сказано – народ уклоняется от налогов, пошлин и обязательной продажи валютной выручки. Такая система даже при самых решительных мерах просуществует еще лет пять, после того как они будут приняты, но они пока даже не планируются. Отсюда уже нетрудно сделать вывод, кому скандал вокруг Бэнк оф Трейтон выгоден и кто, соответственно, за ним стоит. И этот вывод, Александр Борисович, подтверждается оперативными данными. Скандал раздут республиканцами в Америке с подачи мэра Москвы, погрязшего в политических амбициях. Основной финансовый интерес с американской стороны у синдиката из нескольких банков Нью-Йорка и Сан-Франциско, конкурентов Бэнк оф Трейтон. Политическая цель: замазать президентов и людей, связанных с ними и в России и в Штатах.

И наша задача, а теперь и ваша тоже, Александр Борисович, дезавуировать эту антироссийскую кампанию. Таким образом, и покушение на Чеботарева, и деятельность мистера Реддвея в связи с гибелью Апраксина следует рассматривать исключительно в указанном контексте.

– Вы хотите сказать, что Чеботарев не отмывал деньги? – недоверчиво поинтересовался Турецкий.

– Чеботарев не отмывал деньги, структура, занимающаяся отмыванием, не нуждается в премьерской крыше – слишком высоко и накладно. К тому же ненадежно, учитывая чехарду с премьерами в последние два года. И то, что отмывание, если верить американцам, успешно осуществлялось после отставки Чеботарева, – лучшее тому подтверждение. Ситуация после смерти Симпсона осложнилась, поэтому вы не можете больше действовать по собственному разумению и на собственный страх и риск.

– Что это значит?

– Вы должны сообщать мне о своих планах и планах Реддвея. И напоминаю вам еще раз: если вы из врожденного недоверия к нам затеете собственную игру, то будете немедленно арестованы по обвинению в убийстве. – Селезнев встал и протянул Турецкому руку: – Все, до свидания, Александр Борисович, не нужно сейчас ничего отвечать, идите и подумайте. Я не собираюсь контролировать каждый ваш шаг и давать вам мелкие ЦУ, но вы должны постоянно держать меня в курсе.

«Да пошел ты!» – сказал Турецкий про себя и сжал фигу в кармане.

17

16 сентября, 9.50

Ну почему в ФСБ такие козлы? Они нормальных людей, видимо, просто на работу не берут. А те, кого по случайности взяли, сваливают от них поскорее, как Школьников.

Турецкий снова пожалел, что нет у него карманного бит-боя, и пнул для разрядки урну. Селезневу он, конечно, не поверил. Селезнев желает его использовать в собственных целях и соответственно дезинформирует. Хотя дезинформация для надежности должна содержать и верные сведения. Какие же сведения, выданные генералом, могут быть верными? Только не имеющие непосредственного отношения к делу. То есть макроэкономические сведения.

Но из них вытекает непричастность Чеботарева к отмыванию денег. Выходит, у того, кто стоит за Бэнк оф Трейтон, нет мотива убирать Чеботарева. А кто стоит за Бэнк оф Трейтон?

Брр! Бред.

Реддвей стоял возле его служебной «Волги» и сосредоточенно курил сигару. С виду был спокоен, но пепел у него падал на капот, а он этого не замечал, уставился куда-то в одну точку.

– Давно ждешь? – спросил Турецкий. – И как ты меня вообще нашел?

Реддвей невразумительно промычал что-то в ответ и полез на переднее сиденье, отчего «Волга» заметно накренилась вправо.

– Поехали к тебе в прокуратуру, там поговорим, – сказал он, когда Турецкий сел за руль.

Несколько минут, пока ехали и пока поднимались по лестнице, молчали. Конспирация, блин! Турецкий вполголоса выругался. Ему не терпелось поскорее узнать последние новости, особенно в свете разговора с Селезневым. И именно из-за этого дурацкого разговора он молчал, ему самому стало казаться, что его обложили: прослушивают, записывают, снимают…

Реддвей, не раздеваясь, отправился колошматить бит-боя, а Турецкий полез в ящик за кофе. Кофе, как назло, кончился, и чаю один пакетик.

– Пойдем в столовую, – предложил он.

Реддвей подозрительно осмотрелся и кивнул.

– Я не завтракал, – пояснил Турецкий.

Реддвей заговорил, только усевшись за столик и откупорив литровый пакет апельсинового сока (больше ничего ему не приглянулось):

– Меня обвинили в преднамеренном убийстве Симпсона. Устроили… как это… выволочку!

– Кто?

– Неважно… На самом высшем уровне. Предупредили, что обвинение может быть предъявлено в судебном порядке.

– Дай угадаю: ФСБ сделало экспертизу и установило, что пуля выпущена из твоего пистолета?

– Да, – пораженно кивнул Реддвей. – Не понимаю только, когда они успели! Я связался с Вашингтоном, доложил в двух словах, что произошло, сдал пистолет, сел писать рапорт и через час – какой там час! – через сорок минут началось.

– Дерьмо все это, Пит, выкинь из головы. Ты можешь себе представить, чтобы за сорок минут пистолет, который был у меня, доставили из посольства экспертам, провели экспертизу – ночью, заметь; результаты доложили по инстанции, фээсбэшное начальство все обдумало, сообщило вашим, в Вашингтоне тоже посовещались и приняли решение устроить тебе разнос?! Если веришь, что так все и было, должен тебя разочаровать.

– Почему?

– Селезнев и меня обвинил в убийстве Симпсона и даже пистолет не потребовал на экспертизу, – сознался Турецкий.

– Как?!

– А вот так! По-твоему, в ФСБ сидят сверхчеловеки?! Фигня это все! Западная пропаганда. Знаешь, как на фене называется их «экспертиза»? Они нам нахалку шьют. Сильно подозреваю, что они даже не смогут вычислить – я завалил цэрэушника или ты.

– Не знаю, сверхчеловеки там сидят или не сверхчеловеки, – пробурчал Реддвей, – но нахалку они нам пришьют, если захотят, даже обоим сразу. Кстати, что от тебя потребовали?

– Большой и чистой любви, – усмехнулся Турецкий, – чего же еще?! Ну и взаимовыгодного сотрудничества. А от тебя?

– Слава богу, только сотрудничества, – вполне серьезно ответил Реддвей.

18

Черный. 16 сентября, 12.40

Титаническим усилием воли Черный заставил себя забыть о смерти Симпсона. Умер и умер. Нет человека – нет проблемы. Гораздо сложнее оказалось абстрагироваться от предложения Кулинича поучаствовать в разработке «образа его имиджа». Что это, своеобразная взятка? Или желание взять его, Черного, на короткий поводок? Или попытка замазать и дискредитировать? Голова лопалась от самых невероятных предположений – одно страшнее другого. Чуть ли не впервые в жизни у Порфирия возникла острая необходимость с кем-то поговорить. Причем не с бессловесным Биллом, не с зеркалом, а с живым человеком. Желательно человеком, не имеющим каких-то своих скрытых или откровенных на него видов, человеком чужим, но способным понять и если не вразумить, то хотя бы выслушать.

Но не было такого человека. Разве что Балабанов.

– Только водку не приноси. – Дмитрий Андреевич оказался звонку Черного искренне рад. – Неудобно с пустыми руками – принеси пива.

Надо бы не пиво нести, а деньги, подумал Черный. Пара тысяч баксов для Балабанова наверняка совершенно запредельная сумма, но ведь не возьмет – гордый. Хотя и его воспоминания вполне себе товар, который, естественно, имеет цену. Причем не в пару тысяч, а гораздо большую. А уж услуги психоаналитика тем более стоят денег.

Деньги Черный на всякий случай все же взял, но решил с ними не спешить, а еще запасся немецким пивом, купил два блока «лаки страйк», коробку гаванских сигар и коробку шоколада для старушки мамы.

У Балабанова, однако, было свое видение предстоящего разговора. Откупорив пиво и загрузив «лаки страйк» на батарею, он раскурил сигару и, прищурившись от дыма, поинтересовался:

– Вот ты мне скажи, у вас в Америке как вообще в тюрьмах, можно сидеть?

– В каком смысле?

– В фильмах иногда показывают совершенно противоположное: то одиночные камеры, двор с баскетбольной площадкой, тренажерный зал, телефоны у каждого второго, а то еще хуже, чем у нас. В журнале недавно прочитал: «Судебная реформа США позволила полностью согласовать нормы содержания заключенных в исправительных учреждениях с конвенцией по правам человека». И что это значит?

– Если честно, я этим вопросом никогда не занимался, самому тоже сидеть не приходилось. Точно знаю, что самые комфортные тюрьмы где-нибудь в Дании, Швейцарии или Норвегии и американским до них как до неба, – попытался по-быстрому отговориться Черный и свернуть беседу на Кулинича.

– А такое понятие, как «вор в законе», у вас имеется или это чисто русское ноу-хау? – не отставал Балабанов.

– Теоретики утверждают, что в Америку преступность вместе с традициями завезли итальянцы, китайцы, японцы, русские; по крайней мере, о протоамериканских неписаных криминальных законах я не слышал. И мафии английской, французской или индейской тоже как бы нет. Есть доны, тайпины, лаобани… Но может, вернемся к Кулиничу?

– Вернемся, конечно. Просто у меня, знаете ли, после заключения болезненный интерес к этой теме, читаю вот, много сейчас всякого издают, но серьезно, похоже, у нас никто историей преступности не занимается. А Кулинич… Кулинича как раз в зоне короновали, не знаю, чем уж он так прославился, но звание получил. А вместе со званием, опять же непонятно за какие заслуги, и невиданные льготы и послабления. У нас ведь даже к кандидату на «вора в законе» очень жесткие требования: он не должен работать, служить в армии, иметь прописку и семью, окружать себя роскошью, иметь оружие, прибегать без крайней нужды к насилию и убийствам.

Конечно, к тому моменту убийств за Серым не числилось, но оружие он любил, прописку и семью имел, роскошь, правда, в большинстве у него конфисковали, но кое-что он, конечно, успел переписать на Марину. Да и работал он в зоне до последнего, боялся идти на открытый конфликт с начальством. И ведь даже простое соблюдение этих требований еще не дает гарантии, что титул «вор в законе» будет присвоен. Нужно еще пройти так называемую коронацию. А это гораздо более серьезная процедура, чем даже раньше был прием в КПСС. Нужно собрать как минимум две рекомендации от действующих воров в законе. Потом по зонам и тюрьмам рассылаются малявы. В них расспрашивают о кандидате на воровской титул, и если находится компромат, коронация отменяется. Кто дал рекомендации Кулиничу, я не знаю, а компромата на него, возможно, действительно не было, потому что сидел-то он впервые и никому не был известен.

Черный посасывал пиво, давая Балабанову высказаться. Уже просто беседа с живым человеком приносила облегчение.

– Короновали Кулинича с погонялом Титан, – продолжал Балабанов. – Тоже уникальный случай. Обычные клички: Босой, Горбатый, Расписной, иногда просто уменьшительные имена: Михась, не знаю, Леха Питерский, а у Серого гордая такая – Титан, если, конечно, имелся в виду не отопительный титан, что-то вроде печки-буржуйки.

После коронации полагается сделать татуировку: сердце, пронзенное кинжалом, – и ее Кулинич не делал. И фактически сразу ушел в отказники. А авторитет сохранил, хотя после зоны купался в роскоши и от жены не ушел и, самое главное, не участвовал в сходняках. Отказников в принципе быстро убирают. Но Кулинич, как известно, живет и здравствует уже с тех пор скоро десять лет.

«Может, местным ворам подсказать, что Кулинич уже зажился на этом свете, мать его! – мелькнула шальная мысль у Черного. – Или Балабанову пистолет подарить, он же не прочь отомстить за обиды?»

– Я, когда до меня дошли слухи о коронации Кулинича, честно скажу, подумал, что титул он себе просто купил, – пыхал сигарой Балабанов. – С некоторых пор это стало несложно. Правда, нужны для этого огромные деньги, но они, наверное, у него были. Решались на такие дела в основном кавказцы, молодежь, которая сидеть не хочет, а авторитет хочет. Кулинич не кавказец, но зато мог сообразить, что звание – это дорога к огромным деньгам, гораздо большим, кстати, чем были потрачены на его приобретение. Титул давал право быть судьей в разборках между бандами, кланами или отдельными ворами. «Арбитраж» стоит денег, причем огромных.

Только немногие из тех, кто купил заветный венец, им долго пользовались. Изменилось все: жизнь изменилась, люди изменились. А Кулинич, как всегда, оказался в нужное время в нужном месте. Ему опять повезло: и в воровском мире появился спрос на великих комбинаторов и финансовых организаторов.

Балабанов докурил сигару до основания и, залпом высосав банку пива, взялся за новую.

– А мне вот повезло меньше. Ногу в зоне оставил. Отморозил на лесоповале, врачи, не долго думая, отпилили чуть ли не по колено. Вышел – ни денег, ни работы, даже пенсию по инвалидности не хотели давать. Помыкался. Была бы нога, хоть грузчиком бы всегда пристроился. Пожил на материнскую пенсию, пить начал. «Коллеги» первое время доставали, все предлагали «верные» дела, отбивался, как мог.

В общем, не хотел унижаться, но жизнь заставила – пошел к Кулиничу. Он уже на высоте, глава фирмы, навел мосты с прежними друзьями, которые выбились в люди. Марина на седьмом небе от счастья, сбылась мечта идиотки – деньги потекли рекой. Вместе с друзьями Кулинич что-то приватизировал, что-то покупал, создавал какие-то банки, учреждал какие-то фонды, и никому и дела не было, что он только год как «откинулся». Посмотрел он на меня, налил стакан коньяку и дал триста долларов. Сказал: «Извини, Дима, работы у меня для тебя нет, а содержать тебя не буду – ты же сам этого не захочешь». И вытолкал мягонько, но уверенно.

На том наша дружба и кончилась.

– А Марина?

– Что – Марина? Марина как садисткой была, так ею и осталась. Приехала ко мне однажды. Тоже с французским коньяком. То ли экзотики ей захотелось – с инвалидами безногими еще не спала, то ли поиздеваться – смотри, мол, кем Сережа стал, а ведь и ты мог. Или не мог.

Слышал я, будто всероссийский сходняк решил, что Серега – голова и один из будущих столпов преступного мира страны, все с этим согласились. И постановили, что быть Сергею «министром иностранных дел» своего сообщества. И теперь он фактически единолично распоряжается неимоверными деньжищами из всероссийского общака.

Этого я вообще не мог понять! Воровские кассы нужны, чтобы греть зоны, помогать родным зеков, помогать освободившимся, нужны на адвокатов и информаторов. Это же общие деньги, и держателю этой кассы нужна хотя бы видимость личной скромности. Общак – это святыня. А Кулинич швырялся долларами, покупал себе машины и дома в Европе, и ни у кого и мысли не возникло, что все это не на его деньги покупается и за такое по-хорошему надо убивать.

Но Серый жил, приватизировал нефть и газ, посматривал на мир своими разными глазами, водил дружбу с премьерами и ворами в законе одновременно. А потом отправил Марину к вам, в Америку, отмывать грязные денежки.

Чем он сейчас занят, этого я уже не знаю, слишком высоко забрался. Слышал, что ваши фэбээровцы пытаются его к банковскому скандалу пристегнуть, только у них вряд ли что-нибудь получится, вывернется он. Затаился где-нибудь ненадолго, а после – вылезет из норы, его теперь только пуля остановить может.

– Он и не прячется, – возразил Черный. – Работу мне предложил, рекламу для него делать…

Балабанов взглянул на Черного с откровенным сочувствием:

– Не связывайся ты с ним, гнида он. И про то, что я тебе рассказал, ему и не заикайся – похоронит и даже не вздрогнет, сволочь. И меня вместе с тобой заодно. И вообще, иди-ка ты отсюда, парень.