Текст книги "Убей, укради, предай"

Часть вторая
Гораздо проще

1

Турецкий. 13 сентября, 8.20

Не успел Турецкий расположиться за рабочим столом с чашкой кофе и стопкой теплых пончиков (Реддвей, мерзавец, обещал ведь угостить завтраком, а потом-таки забыл), как позвонил Меркулов.

– Тебя что, жена дома уже не кормит? – поинтересовался он в ответ на чавкающее «але». – Дожевывай и поднимайся ко мне.

– Зачем это?

– Затем, что я – твой начальник. Расскажешь, как дела с Чеботаревым.

– Чего там подниматься, – буркнул Турецкий, внезапно потерявший аппетит. – Нечего мне тебе сказать. Работаю, версий много, даже слишком, лучше бы было поменьше.

– Газеты читал?

– Нет.

– Почитай, может, еще версий почерпнешь, – посоветовал Меркулов и отключился.

– Советовать все горазды, – ругнулся Турецкий, выбирая из пачки нетронутой прессы издания, наиболее заслуживающие доверия.

Покушение на Чеботарева, видимо, все еще интересовало читателей – места ему посвящалось много. Кроме того, все уже успели провести свои собственные «журналистские расследования», побеседовать со всякими там экспертами, политологами, социологами, экономистами. И все сходились в одном: Чеботарев – человек большой и не очень деликатный, – значит, недругов у него не много, а очень много.

Уже отчаявшись выловить из этого квазиинформационного болота хоть каплю здравого смысла, Турецкий вдруг наткнулся в «Коммерсанте» на маленькую заметку «Разъединение «Единения».

«До координационного съезда «Единения» осталось около двух недель. Съезд должен принять решение о преобразовании движения в политическую партию и официально утвердить ее главу.

До сего момента вдохновителем и идейным лидером «Единения» считался Чеботарев, которому и прочили главный пост. Но, оказывается, не все так однозначно. Есть и альтернативный кандидат – Уколов Яков Матвеевич.

Уколов – известный экономист, долгое время работал в США, входил в состав международной группы экспертов, которая по заказу министерства энергетики США разрабатывала перспективную программу освоения энергоресурсов. По непроверенным данным, в 1994 году отказался от предложенной кафедры в Гарварде. Последние пять лет трудился исключительно в России, принимал участие в создании программы реформирования нефтегазовой отрасли, является общепризнанным специалистом в области альтернативных источников энергии.

Ранее публичной политикой Уколов не занимался. Тем не менее добрая половина «Единения» готова отдать ему свои голоса, считая Чеботарева фигурой слишком одиозной.

Не потому ли, что за спиной Уколова угадывается Пичугин?

А ведь в свое время не кто иной, как именно Пичугин, составил ему протекцию при приеме на работу в аналитический центр при совете директоров РАО ЕЭС, а потом даже добился создания специально под Уколова новой госструктуры – комитета по долгосрочному планированию энергетической политики при Минтопэнерго!

Уколов оброс обширными связями среди российских нефтяных и газовых магнатов, после чего Пичугин вовлек его вместе с некоторыми из них в «Единение».

Турецкий пару минут соображал, где уже встречал фамилию Уколова в связке с Чеботаревым, и понял, что, как ни странно, – в макулатуре, оставшейся после Апраксина.

Вытащив из сейфа ксерокопии газетных вырезок (Реддвей заявил, что ему они и даром не нужны, и потому Турецкий хранил их у себя – не выбрасывать же улики, в самом деле, пусть они даже кем-то и состряпаны), он действительно откопал статейку, посвященную Уколову.

В ней говорилось, что некоторое время назад на международном экономическом форуме, где обсуждался вопрос об освоении нефтяных месторождений на каспийском шельфе, Чеботарев высказался резко против, мотивируя свою точку зрения тем, что у России на сегодняшний день нет ни средств, ни соответствующих технологий и при создании концессии придется уступить западным партнерам слишком большой процент. А Пичугин и Уколов, напротив, поддержали предложение американцев, приговаривая, что 10 миллиардов долларов сегодня нужнее, чем 20 – через тридцать лет. Тогда Россия будет богатой, а сейчас позарез нужны деньги на создание новых технологий.

На полях статьи имелись даже карандашные пометки (Апраксина?), практически неразличимые на ксерокопии, но, вооружившись лупой, Турецкий все же прочел: «П и Ч – эквивалентны. П – гораздо проще!!!»

Гораздо проще, видите ли.

Турецкий сварил себе еще кофе и дожевал пончики. Газеты он, получается, читал не зря, Костя, как всегда, спустил хорошую идею. И однозначно проклюнулся мотив для Пичугина. Турецкий только не мог пока что определиться, политический он или экономический.

С одной стороны, Пичугин хочет прибрать к рукам контроль над экспортом газа и постепенно отодвигает Чеботарева на второй план по всем фронтам. А с другой – явно собирается прикарманить «Единение», объясняя однопартийцам (вернее, пока еще однодвиженцам), что Чеботарев слишком одиозен и откровенно туповат, поэтому отталкивает от движения как спонсоров, так и избирателей, а вот Уколов, напротив, будет и тех и других привлекать.

А раз у Пичугина есть мотив, то становится понятным его желание подружиться со следователем Генпрокуратуры Турецким А. Б., который рано или поздно на этот мотив выйдет. Ибо как раз в компетенции Турецкого А. Б. квалифицировать мотив как мотив или же как нормальные демократические процессы.

Непонятно только, почему эти проблемы так волновали Апраксина? Если, конечно, предположить, что ксерокопии газетных вырезок не подброшены ФСБ…

Нужно бы найти и допросить противников Пичугина и Уколова в «Единении» или среди людей, близких к движению, думал Турецкий.

Непонятно, действительно ли главный пост в этом передовом отряде российской общественности столь козырная должность, за которую не грех замочить конкурента?! Но похоже, что Пичугин, видимо, думает именно так. Возможно, сторонники Чеботарева, то есть получается – автоматически противники Пичугина, выдадут на него какой-нибудь компромат…

А потом хорошо бы прижать Фантомаса и затребовать у начальства на основании полученных данных установления «наружки» за Пичугиным.

Генеральный на это, конечно, не согласится, но совсем отмахнуться совесть не позволит или что там у него вместо нее, а значит, можно будет пока сойтись на компромиссном варианте: генеральный санкционирует наблюдение за Фантомасом и разрешит прошерстить всяких важных перцев, так или иначе связанных с Пичугиным и Уколовым. А у Пичугина с Уколовым на носу выборы главы движения, поэтому они постараются все это замять и снова попробуют договориться.

Ага!

Тогда мы делаем вид, что согласны предъявить обвинение в покушении на Чеботарева козлу отпущения, только пусть они его сперва разыщут и предоставят надежные улики. А мы тем временем присмотрим за ними и подождем, пока они где-нибудь проколются.

Вот такой вот нудный план кампании – вязкая позиционная борьба. Однако ничего лучшего в данной ситуации придумать, увы, невозможно.

…За данными на противников Пичугина Турецкий обратился к Школьникову.

– Главный недруг?! – Семен как всегда пребывал в прекрасном расположении духа. Как ему это удается с такой собачьей работой, Турецкий понять не мог никогда. – Да у него кругом враги. Если б вы меня про друзей спросили, я бы, сильно подумав, назвал одного-двух, и то не друзей, а скорее… лояльных партнеров. Вот Романов, например.

– Ну выдай хотя бы группу наиболее ярых и непримиримых, – попросил Турецкий.

– А, знаю! Есть такой Машков в Центробанке. Большой российский финансист. Он тоже у них в «Единении», только в чеботаревском крыле и поносит Пичугина регулярно и по любому поводу. Могу даже телефончик подкинуть. Сейчас найду…

Этому Машкову Турецкий, конечно, позвонил. И тот, несмотря на страшную занятость и просто патологическую спешку (отчаливал в Швейцарию и уже буквально сидел на чемоданах), с радостью согласился осветить темные стороны взаимоотношений Пичугина и Чеботарева. Причем сделал это немедленно, по телефону.

– Может, лучше я к вам подъеду, – робко предложил Турецкий.

– А чего там время терять. Телефон все стерпит. Слушайте так. Да Пичугин просто фактом своего существования позорит Россию и подрывает ее престиж на международной арене! Я знал! Знал, что органы рано или поздно заинтересуются его персоной. За грабительскую приватизацию, за обман трудящихся с этого американского прихвостня и империалистического прислужника нужно спросить по всей строгости закона. И правильно Степан Степанович желал решительно отмежеваться от Пичугина, который только компрометирует наше «Единение»!

– А мог, по-вашему, Пичугин пойти на физическое устранение Чеботарева, были у него на это веские причины? – скорее для очистки совести спросил Турецкий, заранее предполагая, что ответ будет положительным.

– Даже не сомневайтесь! – заверил большой российский финансист. – Это как раз его методы. Грязные, кровавые игры без оглядки на совесть и мораль…

Далее выслушивать этот бред с кондовым коммунистическим подтекстом Турецкий не стал. Свидетель – явно мимо. Нужно искать другого, менее эмоционального, зато более рационального. Чтобы получить хоть какие-то факты. Если они вообще существуют.

Замигал селектор, и секретарша генерального подчеркнуто вежливо (плохой признак) попросила Турецкого немедленно прибыть для доклада (очень плохой признак).

– Что по делу Чеботарева? – Генеральный действительно был не в настроении. – Меня торопят из Администрации президента, у вас есть уже рабочая версия покушения?

– Версий несколько, – осторожно начал Турецкий. – Одна из них политическая. Возможно, причиной покушения был передел власти в «Еди…».

– И кто, по-вашему, за этим стоит?! – взвился генеральный, дернув себя за галстук. – Пичугин?!

– Очевидно. Его протеже…

– Да чем вы вообще занимаетесь?! – Генеральный забегал кругами вокруг Турецкого. – Ваша задача не переваривать сплетни и сознательно нагнетаемые инсинуации вокруг «Единения», а искать убийцу и заказчика! Оставьте Пичугина в покое. Не хватало еще, чтобы Генпрокуратуру обвинили в том, что она пытается внести раскол в политическое движение. Другие версии у вас есть?

– Есть.

– Ну так идите и работайте! И не вздумайте, Александр Борисович, предпринимать никаких действий против Пичугина без моей санкции, ясно? А то с вас станется!

Ах так?! Так, значит?! Турецкий, вернувшись в кабинет, минут пять с остервенением избивал бит-боя. Потом нарисовал маркером у него на лбу большую букву «Г» и избивал еще минут пять.

Ладно. Для звонка Пичугину санкция уж точно не нужна.

Потратив на поиски Пичугина добрых полчаса, Турецкий, дозвонившись, не стал ходить вокруг да около, а спросил в лоб:

– Кто у вас враги в «Единении», господин Пичугин? Мне кажется, вас хотят подставить.

– Как?!

– Пока не знаю. Дайте мне хотя бы одну фамилию, а я размотаю все остальное.

Не долго думая, Пичугин назвал некоего Бергольца, ответственного секретаря и правую руку Чеботарева.

Следующий час Турецкий вычислял этого Бергольца и, вычислив, потребовал немедленной встречи. Но тот мгновенно наложил полные штаны и запричитал: «Пичугин – это страшно, Пичугин против Чеботарева – это совсем страшно. Никто вам ничего не скажет, если я не сказал».

– Вы что, в «Единении» самый отважный и самый честный?

Бергольц скромно промолчал.

– Козлы! – Турецкий в сердцах бросил трубку. – Бред какой-то! И эти уроды – элита страны?! Это они собираются выиграть выборы и вести нас к светлому будущему?!

Короче, враги у Пичугина хлипкие и забитые. Убивать на них время жалко, потому как бесполезно. Значит, надо трясти друзей. А кто у нас друзья?

Например, Романов.

Но Романов позвонил сам:

– Александр Борисович, слышал, вы желаете со мной поговорить…

– Желаю.

– Так приезжайте, скажем, сегодня часиков в шесть-семь. Эти врачи с их предписаниями, вы не представляете, как они меня утомили. Вам, кстати, удобно в шесть?

– Удобно.

Отчего же неудобно? Что же еще делать «важняку» после работы? Работать, разумеется.

2

13 сентября, 18.30

Романов жил в Серебряном Бору в двухэтажном особняке несколько вычурной архитектуры с башенками, балкончиками, разновеликими и разной формы окнами и мраморными львами на крыльце. Естественно, этот шедевр зодчества окружал высоченный забор, а между забором и домом располагалась живописная ярко-зеленая лужайка с причудливо подстриженными кустиками, маленьким декоративным бассейном и увитой виноградом беседкой-павильоном, в которой Витольд Осипович и поджидал Турецкого.

– Какой чудный вечер, не правда ли? – Романов был одет по-домашнему: белый пуловер поверх зеленоватого гольфа, белые брюки, белые мягкие туфли. Он восседал в глубоком плетеном кресле и весь светился здоровьем и довольством. – Аперитив до ужина?

Турецкий уселся в точно такое же кресло, с наслаждением вытянул ноги, хотя на работе только и делал, что сидел (ну разве что к генеральному сбегал), слегка распустил галстук, потом и вовсе снял, сунув в карман пиджака, сделал заказ:

– Чай с ромом.

Почему чай? Почему с ромом? Вырвалось как-то само собой, как говорится из глубин подсознания. Может, повыпендриваться захотелось? Скорей всего.

– Чай с ромом Александру Борисовичу! – отчего-то придя в бурный восторг, взвизгнул хозяин.

И через пять минут чай принесли – янтарно-прозрачный, в пиале, с острым запахом рома и еще чего-то сладковато-пряного.

– Превосходно! – честно оценил напиток Турецкий, сделав первый глоток. Как ни парадоксально, но это было именно то, чего ему сейчас не хватало. Комки, клубки, пучки и переплетения нервов, из которых он на данный момент состоял процентов на девяносто, как-то сами собой начали распутываться, разматываться, растягиваться и распрямляться. А главное, совершенно расхотелось разговаривать о делах.

Улыбчивая тетенька в черном, с крахмальной наколкой в волосах, прямо как у гувернанток конца прошлого века, принесла графин водки и осетрину, запеченную на углях. Турецкий при виде водки запротестовал было, но Романов его успокоил:

– Чисто символически, для аппетита, – и действительно налил буквально граммов по десять. – Я и сам небольшой любитель.

Ел он заразительно: причмокивая, похрустывая зеленым огурчиком, похваливая, прикрывая от удовольствия глаза. В результате Турецкий, который совсем не ужинать сюда приехал, как-то незаметно для себя умял два солидных куска.

За осетриной последовал кофе с армянским коньяком и сигарами. И «важняк» уже морально готовил себя к тому, что ужин закончится в лучшем случае очередным туманным предложением материально-технической поддержки, а в худшем – банальной взяткой. Потому разговор начинать не торопился, Романов позвал – пусть сам и начинает.

Витольд Осипович начал, только когда убрали со стола.

– Я слышал, вы интересуетесь мотивами покушения? – пожевывая незажженную сигару (курить временно врачи запретили), поинтересовался он.

– Где слышали? – в свою очередь спросил Турецкий. Реплика была, конечно, вполне идиотская, но, с другой стороны, каков вопрос…

Романов его вопрос проигнорировал:

– И еще слышал, что вы с вашим американским коллегой всерьез обсуждаете причастность Чеботарева к банковскому скандалу. Вы зря теряете драгоценное время.

– Если бы у нас был более весомый мотив, возможно, мы отрабатывали бы его, – деланно обиделся Турецкий.

– Этот скандал вообще от начала до конца высосан из пальца. Образовался из воздуха. Пшик! – Романов в виде иллюстрации очертил в воздухе шар и проткнул его пальцем. – Кому он был выгоден или, говоря проще, кто его заказал? Сейчас много версий: американские республиканцы, например, или обиженные западные банки, или наши политики, метящие в президентское кресло. И ни одна из этих версий, по сути, не имеет права на существование. Как и мнение о том, что заказчики уж точно в нем не замешаны. К величайшему нашему с вами, как истинных, истинных – я подчеркиваю – патриотов, сожалению, заказчика у этого скандала не было.

– То есть как это?! – оторопел Туреций.

– Рано или поздно он должен был разразиться, поскольку является выражением глубинной несовместимости экономики Запада, строящейся на законах, и псевдоэкономики России, основанной на «понятиях».

– Конфликт культур, конфликт менталитетов.

– Вот именно. Они не способны понять нас, а мы не можем понять их. Они думают, что у нас каждый второй бандит и преступник, ибо не платит налогов, и не способны уяснить, что в наших условиях черным налом пользуются все, а не только наркоторговцы…

Романов умолк, видимо считая, что эта его мини-лекция наконец расставила все по местам и отныне проблемы у следствия исчезнут сами собой. Но, видя, что Турецкий не воспылал должным энтузиазмом, счел все-таки нужным продолжить:

– И насчет Пичугина вы, пожалуй, погорячились. Он ведь развивал вам свою теорию о стеклянном доме и камнях? Я в этом не сомневался. Так вот он, в отличие от многих, действительно в жизни ею руководствуется.

«Откуда такая осведомленность? – недоумевал Турецкий. – У него что, от контузии развились телепатические способности и он, пока жевал, выкачал из моих мозгов все, что там было? Надо какие-нибудь витамины попринимать, что ли…»

Романов уже открыл рот для извержения следующего совета, но амбал референт преподнес ему сотовый:

– От президента.

Витольд Осипович жестом попросил у Турецкого извинения и принялся увещевать в трубку:

– Да не волнуйтесь вы так, я уже все продумал. Да. Передайте, все будет нормально. Да. Завтра. Да. До Совбеза все успеем. Да. – Тяжко вздохнув, он вернул телефон амбалу референту и воззрился на Турецкого: – А у вас, Александр Борисович, что-то нездоровый цвет лица. Надо, батенька, больше гулять на свежем воздухе, витамины, что ли, попринимать… А хотите проконсультироваться у моего личного врача?

«Ну это уже вообще за рамками понимания!!!»

– Увольте. Вы мне в прошлый раз не объяснили, на какой ниве трудитесь и какие у вас совместные интересы с Чеботаревым? – спросил Турецкий вслух, хотя мог бы, наверное, и не утомлять органы речи.

– О, – Романов жеманно отмахнулся, – я скромный чиновник в Администрации президента, тружусь, так сказать, на общественных началах. А с Чеботаревым меня не связывает ничего, кроме многолетней дружбы. Кстати, вы, наверное, хотели узнать, зачем Степан Степанович желал срочно со мной встретиться? Увы, я сам бы хотел того же, он тогда так и не успел мне ничего объяснить.

И хотя Турецкий уже почти поверил в телепатию, он все же решил уточнить:

– Могу я хотя бы поинтересоваться, кто столь оперативно информирует вас о ходе следствия? – не сильно, впрочем, надеясь на ответ.

Но Романов с детской непосредственностью ответил:

– Ваш генеральный.

Домой Турецкий приехал к девяти. Нинка уже в пижаме встретила его на пороге и потребовала продолжения вчерашней истории про кровавую комнату. Честно говоря, Турецкого в данный момент всецело занимали вопросы телепатии и стукачества на самом высшем уровне, но дети – дело святое, пришлось уважить.

Нинка забралась под одеяло, погасила свет, чтобы было еще страшнее, и напомнила краткое содержание предыдущих серий:

– Значит, жених ее не вернулся, а она все его ждала и ни за кого другого замуж не хотела.

– Ага. И наш Воин решил отправиться на поиски ее пропавшего жениха, чтобы или выручить его из беды и тем самым сделать девушку счастливой, или доказать, что тот погиб, и тогда просить ее руки.

На краю деревни стояла заброшенная часовня. Никто не решался в нее заглядывать потому, что пол в ней совсем разрушился и можно было провалиться в бездонный подвал, а кроме того, по ночам из подвала поднимались и бродили по часовне страшные привидения, которые своими ужасными воплями и стонами оглашали всю округу. Но наш Воин был храбрый и спустился в подвал, но, конечно, оставил у входа лестницу и взял с собой разнообразное оружие…

– Пулемет?

– Нет, тогда пулеметов еще не изобрели, он взял меч и щит, лук и стрелы, боевой посох и несколько кинжалов, надел железные доспехи и шлем, а на шею – волшебное ожерелье, защищающее от черной магии.

В подвале было темно и жутко. Редкие тусклые факелы едва освещали усыпанный человеческими костями каменный пол. Бесконечные коридоры тянулись во все стороны, там и сям стояли сундуки, полные золота, и саркофаги, обитатели которых – скелеты – тянули к Воину свои мертвые руки.

– Ой, папка, как страшно! – довольно шепнула Нинка, плотнее прижимаясь к Турецкому.

– Протяжный стон раздался вдруг из-за дубовой двери. Обнажив меч, Воин открыл ее и увидел полуистлевший труп в боевых доспехах. Это был еще один житель их деревни, который тоже когда-то ушел и не вернулся.

«Помоги! – простонал он. – Архиепископ Лазарь продал наши души Кровавому Мяснику. Убей Мясника и освободи нас».

«Где искать Мясника?» – спросил наш Воин.

«В кровавой комнате, там он режет людей, как скот, огромным топором рубит головы, руки и ноги. И из-за проклятия архиепископа мы не можем умереть, а мучаемся вечно».

И пошел Воин искать кровавую комнату. Скелеты, зомби и злобные собаки-падальщики нападали на него целыми стаями. Он мужественно рубился с ними, выпивая каждый раз, когда его ранили, глоток красного жизненного эликсира. Отбивал у злодеев подземные библиотеки и изучал в них магические заклинания, которыми тоже можно было бороться с врагами.

В одной такой магической книге он прочел, что победить Мясника сможет только тот, кто овладеет тайной Заморозки, а хранит эту тайну архиепископ Лазарь. Все. На сегодня хватит.

– Ну пап, – притворно захныкала Нинка, – ну, еще немножечко!

– Спать! – Турецкий чмокнул чадо в лоб и, не вступая в препирательства, убежал на кухню.

Рассказывание сказок вызвало у него странные ассоциации и острое чувство, что кто-то пытается делать с ним то же самое, то есть принимает его за несмышленыша и грузит ему сказки тоннами.

Прояснение глубинной сущности Романова он вообще-то собирался отложить до утра. Но сейчас чувствовал, что не сможет спокойно спать, пока во всем не разберется. В конце концов, время еще детское, разбудить он никого не разбудит. В общем, Турецкий позвонил Школьникову, уже проявившему себя знатоком в вопросах большой экономики и больших людей.

– Сема, объясни мне популярно, Романов Витольд Осипович – он вообще кто?

– По должности или по жизни? – как всегда радостно, откликнулся Школьников.

– По-всякому.

– Во-первых, он не наследник, как некоторые думают, а просто однофамилец. По должности – скромный советник президента, один из сотни. А фактически человек гигантского масштаба. Личность магнетическая и гипнотическая.

– Это как? – попросил уточнить Турецкий, хотя где-то на уровне того самого подсознания, которому сегодня захотелось чаю с ромом, примерно представлял, что Семен имеет в виду. Что-то именно гипнотически-магнетическое он и испытывал сегодня во время их беседы.

– Вокруг него постоянно что-то… – Семен долго подыскивал слово. – Во! Концентрируется, и от него постоянно что-то исходит…

– Кончай темнить, Сема. Что там от него исходит, сияние, что ли, как от святого?

– Советы, Сан Борисыч. Говорят, что президент ни одного решения не принимает, не посовещавшись с ним. Он что-то вроде придворного астролога или, я не знаю, придворного мудреца.

– Типа Распутина, что ли? Ты шутишь, наверное?

– Вот-вот, только Распутина каждая собака в лицо знала, а Витольд Осипович себя не афиширует.

Не то чтобы не веря Школьникову, но желая окончательно определиться, Турецкий позвонил Меркулову:

– Костя, скажи, ты о Романове что-нибудь знаешь?

– Что именно?

– Ну он правда большой человек или так, рисуется?

– Наш генеральный ему однажды, ну, случайно нахамил, потом пил три дня, с кабинетом прощался. Правда, обошлось. А что стряслось-то?

– Ничего, я просто не могу въехать: если он такой крутой, почему я о нем никогда раньше не слышал? По телевизору там хотя бы…

– Потому что ты еще не дорос, – зевнул в трубку Меркулов и отключился.

Н-да. Значит, может статься, насчет генерального, который ему все докладывает, Романов и не блефовал, соображал Турецкий. И тогда, конечно, причитания лечащего академика вполне объяснимы, ведь в самом деле здоровье Романова – наше национальное достояние…

Хотя и странно. Не в тринадцатом же веке мы живем и даже не в девятнадцатом – времена всех этих астрологов-интриганов-распутиных давно кончились, теперь это как бы должности коллегиальные. Впрочем, Россия – страна отсталая, у нас наверняка и не такие рецидивы архаизмов случаются.