Текст книги "Убей, укради, предай"

13

20 сентября, 19.50

Реддвей одолел басинские сочинения всего за двадцать минут: описание скабрезностей его не вдохновляло, он хмыкал и перелистывал дневник целыми страницами.

– Бесценное литературное наследие! – Он торжественно вернул блокнот Турецкому. – Ты думаешь, Митина хотела купить эти дневники у Черного, чтобы Кулинич случайно не пронюхал о ее сексуальных подвигах?

– Не думаю.

– И я не думаю. При таком образе половой жизни… В общем, он не мог не знать.

– Мне кажется, попади этот дневник в руки Кулинича, Митиной ничто не грозило бы, – согласился Турецкий, – но она в этом не уверена: подозревает, что могла сболтнуть Басину что-нибудь лишнее спьяну или под кайфом.

– Не знаю. Может быть… – Реддвей покряхтел так, как будто собирался с духом, чтобы сказать нечто особо важное. – Давай забудем пока про дневник. Меня сейчас больше беспокоит Джеффри.

– Опять? – удивился Турецкий. – Все же прояснилось.

– Не все. Зачем Митина его «заказала»? Она работает сама на себя, на Кулинича или на кого-то в Вашингтоне?

– А как тебе больше нравится?

– Спроси лучше, как больше не нравится!

– Как?

– На мистера Икс в Вашингтоне. Это означает, что в игре участвует еще одна сторона, а мы о ней до сих пор даже не подозревали!

– У тебя шпиономания, уважаемый мистер R. Если Симпсон своей деятельностью напряг какого-то важного перца в Вашингтоне, он бы с ним разобрался, не прибегая к помощи Митиной – она специалист несколько иного профиля. А если этот перец без Митиной ни на что не способен, значит, он не такой уж важный. Ну а Кулинич тем более связался бы с киллером без ее посредничества. Выходит, она действовала от своего имени и в собственных интересах. Причем интересы ее противоположны интересам Симпсона, то есть, как это ни странно, возможно, совпадают с нашими.

– Э-э-э… Как это называется… Твоими бы устами да джем…

– Мед. Найдем Митину, припугнем басинскими дневниками и все узнаем – это вопрос времени.

– «Найдем», – передразнил Реддвей, – «припугнем»… Если Кулинич ее первым не найдет и не припугнет!

– И закажет в «Вашингтон пост» некролог на всю первую полосу!

– А ты не смейся! Захочет – закажет!

– Погоди. – Турецкий махнул рукой, как бы отметая предыдущий досужий разговор. – Ты это серьезно?

– Представь себе. Это даже не данные ориентировки, которыми меня в Вашингтоне пичкали, чтобы голову заморочить, как я теперь понимаю, а личные, абсолютно надежные сведения. Пользуйся! Если знаешь как.

– И воспользуюсь!

Турецкий поднялся и напряженно заходил перед Реддвеем туда-сюда.

– Каким образом?

– Давай по порядку: ты говоришь, что при введении в курс дела тебя сознательно дезориентировали. Так?

– Так, так. Но с какой целью?! Вот в чем вопрос сейчас.

Турецкий отрицательно покачал головой.

– Дерьмо вопрос, как говорит Вячеслав Иванович. Если тебе морочили голову, значит, был в этом высокий государственный интерес. Хотя, в скобках, по словам другого знакомого нам мыслителя – господина Романова – любой высокий государственный интерес на поверку оказывается чьим-то глубоко личным, низким и корыстным.

– Вот именно! Осталось понять, чей это интерес и в чем он состоит.

– Прости, конечно, за некоторый эгоизм, но это сугубо твоя проблема. И не первоочередная. Давай разберемся сперва с московскими трупами: с Апраксиным и Чеботаревым – он тоже потенциальный труп, а потом уже займемся вашингтонскими интригами.

Реддвей занервничал и затараторил скороговоркой:

– Я тебя не понимаю, как ты собираешься с ними разбираться, если не имеешь четкого представления ни о действующих лицах, ни об их мотивах, не говоря уже о том, что дело уходит в такие высокие сферы, не только здесь, в России, но и в Штатах, в которые тебя ни за что не допустят, потом…

– Помолчи минуту! – перебил Турецкий. – Вернемся к тому, с чего я начал: ты считаешь, что по делу Бэнк оф Трейтон тебя ориентировали неверно, короче говоря, нагрузили лапшу на уши. Какую тебе дали установку? Чеботарев – главный организатор отмывания денег, а Кулинич, как бы между прочим, преимущественно мишень для прессы. Остается поставить все с головы на ноги: Кулинич как раз и есть в этом деле фигура номер один, ты сам две минуты назад уверял: кое-что из баек про него на самом деле – правда. А Чеботареву просто не повезло: попал Степан Степаныч под раздачу, и Кулинич приказал его убрать, это даже не передел сфер влияния, Чеботарев в данном случае не более чем опасный свидетель, как и Апраксин.

Реддвей недовольно поморщился:

– Софизм! Из того, что за Бэнк оф Трейтон не стоит Чеботарев, еще не следует, что освободившееся место принадлежит Кулиничу. Оно кому угодно может принадлежать. Скорее всего, оно вообще коллегиально.

– Кончай. Если тебе мои рассуждения кажутся неубедительными, подумай вот о чем: от кого Митина могла узнать про Гусарова? Ну от кого?! Скорее всего, от Кулинича, двадцать против одного, как говорят у вас в Америке. Ты, конечно, опять можешь возразить: дескать, у меня нет никаких конкретных фактов.

– А у тебя-таки нет фактов! – заявил Реддвей упрямо.

– И тем не менее будет лучше, для тебя в первую очередь, если мои предположения окажутся верными, – закончил свою мысль Турецкий. – Потому что в таком случае твоей смерти жаждет только Митина лично, а кроме Гусарова, обратиться ей, скорее всего, не к кому. И никакого единого заговора в Вашингтоне не существует: каждый увидел в Бэнк оф Трейтон свой интерес и втихаря тянет одеяло на себя. Так что карьере твоей тоже ничто не угрожает. Прищучим Кулинича, и въедешь в Белый дом на белом коне.

– Прямо с ходу – в Белый дом! – Реддвей разразился саркастическим смешком.

– Ладно, на лужайку перед Белым домом. Во сколько встреча с Титаном?

– Это тебя не касается.

– Пит, не смеши меня, это наш единственный шанс раскрутить все дело, возьмем гада тепленьким, а то гэбэшники мне уже намекнули, что хороший Титан – это мертвый Титан!

– Встреча должна состояться в казино «Шангри Ла». В телефонном разговоре Кулинич сказал буквально следующее: «Мистер Реддвей, приезжайте к двенадцати часам ночи, садитесь за второй рулеточный стол у левой стены. Сделайте четыре ставки на красное с интервалом в один ход. Ваш последний ход должен быть сделан ровно в полночь. После этого вас попросят передать два чистых бланка. Будьте там один. Огласка не нужна ни вашему руководству, ни мне».

– Ну и отлично! – обрадовался Турецкий. – У него и в мыслях нет, что ты работаешь со мной. Возьмем субчика за жабры. Поставим наших людей при входе, и все! Ты чего такой хмурый?

– Я ненавижу рулетку. Предпочитаю блэк-джек.

В 23.30 американский турист огромных размеров не торопясь пересек Пушкинскую площадь и вошел в казино «Шангри Ла». Небрежно сбросил плащ гардеробщику, позволил себя зафиксировать в компьютере, получил пластиковую карту, разменял сто обязательных долларов (на них дали десять игральных фишек) и вошел в игральный зал.

Прошел мимо аквариума и свернул направо. На невысокой сцене прямо перед сверкающим, перетянутым лентой «фордом» (предназначенным обладателю счастливого лотерейного билета) наяривал энергичный джаз.

Американец остановил официантку и потребовал принести кампари вот за тот рулеточный стол. «За этот, сэр?» – «Нет, за тот». Посмотрел на часы на руке соседа по рулетке. 23.35. Рано. Принесли кампари. Хорошо…

23.45. Если на один запуск шарика уходит минута, да еще по столько же на то, чтобы сделать ставки и собрать их или выплатить выигрыш, значит, на четыре хода, сделанных в один интервал, нужно двадцать четыре минуты. Пора.

А черт! Нужно же ставить по двадцать пять баксов, а фишки, которые дали при входе, все номиналом по десять. Из них двадцать пять никак не соорудишь.

Он сходил в кассу и разменял еще сто баксов. Вернулся к рулетке. Сделал первый ход на красное.

– Двадцать шесть, – огласил крупье, – четное, черное.

Реддвей один раз пропустил и сделал следующую ставку.

Через минуту крупье сказал:

– Двадцать шесть, четное, черное.

Снова пропуск и снова на красное.

– Десять, черное, четное.

Пропуск. И последний ход.

– Семнадцать, нечетное, черное.

Надо же, сдул-таки сотню, проворчал про себя Реддвей и косо глянул на часы: 00.01. Ничего, сойдет.

Несколько секунд спустя из-за спины раздался оживленный голос:

– Будьте добры, дайте чистый бланк для записи.

Учитывая, что за спиной Реддвея находился столик для игры в покер, просьба была несколько странной. Но Реддвей не пошевелился.

– Вижу его, – раздался в ухе Реддвея голос Турецкого, расположившегося в другом конце казино. В ухе был крошечный приемник, скрывавшийся от посторонних глаз в специально прилепленном пучке рыжих волос. – Черт его знает, его заслоняет другой игрок. Вижу только нос. Руки держит в карманах. Не расслабляйся.

– А лучше два! – добавил «игрок в покер».

Реддвей взял чистый бланк для записи ходов, завернул в него крохотный конверт и передал невидимому соседу.

– Благодарю вас! – оживленно пробормотал тот. – А! Простите, у меня как раз сейчас идет сдача.

– Берем, – прошептал Турецкий в ухо Реддвею.

И свет мгновенно погас.

Начался страшный шум, крики возмущенных игроков, призывы к спокойствию со стороны секьюрити. Реддвей слышал возню за спиной, но не обернулся.

Свет появился спустя пару минут. За спиной Реддвея игровое место уже пустовало.

Американец заказал третий кампари и терпеливо ждал. Наконец появился Турецкий. На него было жалко смотреть. Реддвей сразу понял, что дело дрянь. Турецкий сказал:

– Пит, это туфта. Титана тут нет. Он нанял игрока, чтобы тот попросил у тебя чистый бланк. Заплатил ему сотню баксов. Все. Он нас поимел.

– Поехали отсюда. Подожди, у меня фишки остались, те, что при входе покупал, – проворчал Реддвей. – Их же в кассу не примут, надо проиграть или разменять в игре. – И он выложил всю сотню на все то же красное. Шарик уже как раз завершал свой бег.

– Зеро, – бесстрастно резюмировал крупье.

14

21 сентября, 22.00

Турецкий позвонил Романову. Трубку снял, очевидно, секретарь, голос у него был надменным и заносчивым. Турецкий представился.

– Мне необходимо поговорить с Витольдом Осиповичем. Пригласите его, пожалуйста.

– Всем необходимо поговорить с Витольдом Осиповичем! Оставьте ваш номер, Витольд Осипович вам перезвонит, если сочтет нужным.

– Метнулся, доложил! – рявкнул Турецкий. – Он ждет моего звонка! – Маленькая ложь, но иначе к Романову можно неделю пробиваться и не пробиться. – Одна нога здесь, другая там! Десять секунд, время пошло!

Секретарь пропал. Турецкий в трубку явственно слышал выстрелы и отдаленные крики. Телевизор, что ли?..

– А-а-а, Александр Борисович! – Крики и выстрелы стали намного отчетливее. Сам Романов, похоже, был немного навеселе. – Что-то случилось?

– У вас все в порядке? – справился на всякий случай Турецкий.

– Все просто замечательно!

– Я рад за вас. Вот что, Витольд Осипович, нам необходимо срочно поговорить. Не по телефону.

– Приезжайте. Только поторопитесь, иначе пропустите кульминацию… А я, признаться, уже несколько дней жду, когда же вы наконец позвоните! Ладно, приезжайте – поговорим.

На кульминацию он успел, это был фейерверк на воде. Романов устроил светский прием, но к моменту появления Турецкого он вылился просто в грандиозную пьянку. Минут десять Турецкий безуспешно пытался привлечь к себе внимание хозяина, окруженного VIP-толпой. Наконец Романов его заметил и пригласил в дом. Там было относительно тихо. На журнальном столике стояла ваза с виноградом и поднос с рюмками. Судя по всему – ассортимент коньяков.

– Угощайтесь, – кивнул Романов. – Как я понимаю, Александр Борисович, вас интересуют события пятнадцатого числа, та злополучная перестрелка с вашим участием в двух шагах от моего дома?

– Вообще-то я по другому поводу, но раз вы сами завели разговор на эту тему, готов послушать.

– Собственно, мне нечего вам сказать. Этот американец, Симпсон, как вы знаете, был в Москве с официальным визитом – в связи с расследованием банковского скандала. Договорился о встрече. Зачем-то попросил обеспечить строжайшую конспирацию. Ох… Понятия не имею, почему он начал в вас стрелять. Может, с перепугу?

– А о чем он хотел с вами поговорить?

– Все о том же. О банковском скандале. Думал, я ему сообщу какую-то страшную тайну. Ох… В общем, нехорошо получилось.

Турецкий, поборов ложную скромность, причастился коньяком. Коньяк был отменный.

– Я хотел поговорить с вами про Кулинича. – Турецкий взял еще одну рюмку, оторвал виноградную гроздь и, следуя примеру Романова, откинулся в кресле. – Вы, Витольд Осипович, здравомыслящий и, я надеюсь, законопослушный человек. Кулинич не та фигура, с которой вам стоило бы иметь дело. По крайней мере теперь. За него взялись основательно, и я вас уверяю, ему уже не отвертеться. Если вы мне поможете, всем будет лучше.

Романов рассмеялся – тонко по-детски захихикал, вытирая платком крупные слезы.

– Ох… Вы, Александр Борисович… Хи-хи-хи… современный Дон Кихот. У вас атараксия. Знаете что это такое? Клиническое бесстрашие и невозмутимость. По Эпикуру, истинный философ даже под пыткой, скажем, когда его поджаривают на медной сковородке, должен про себя повторять: «Как сладко мне. Сколь мало это меня заботит». Разработка Кулинича на данном этапе вашего следствия представляется мне бесперспективной. Конечно, деятельность его, несомненно, интересна правоохранительным органам, но если вы не боретесь с преступностью вообще, а расследуете конкретный факт покушения, то Кулинич не ваш кандидат. Делить им со Степаном было совершенно нечего.

– Чего уж там делить, – хмуро заметил Турецкий. – Кулинич ваш – бандит, не станет он ни с кем ничего делить.

– Никто не спорит с тем, что Кулинич – бандит, во всяком случае поддерживает отношения с десятком воров в законе. Но я думаю, вам не надо объяснять, что чем более серьезен и значителен господин Кулинич, тем больше промежуточных и подставных фирм – причем отнюдь не российских и восточноевропейских – должны оперировать деньгами и счетами. А хотите совет?

– Бросить все и не бросаться с копьем на ветряные мельницы?

– Нет, не такой. Я же знаю, вы все равно будете на них наскакивать, пока не убедитесь, что перед вами не злобные великаны. Поговорите с Кулиничем. А потом уже решайте, что делать дальше.

– И где мне его найти?

– Ну… – Романов вознес вверх руки, как благоверный мусульманин, взывающий к Аллаху, – у вас есть все возможности. В последний раз он звонил мне из Польши.

Спросить про Митину или не стоит, поколебался Турецкий. Лучше не надо, пусть не знает, что я ею интересуюсь.

15

Митина. 23 сентября, 11.05

– Я требую консула и своего адвоката! Я американская гражданка и знаю свои права, – бушевала Митина в кабинете у Турецкого.

Ее арестовали в Шереметьеве-2. Москва ей, видимо, осточертела. Но вместо Лазурного берега придется ей пока позагорать в лефортовском СИЗО.

– Вот господин Реддвей, – Турецкий кивнул на набычившегося Питера, – уполномочен американским посольством наблюдать за неущемлением ваших интересов как гражданки США. Можете вызвать и адвоката.

Митина назвала целых три адвокатские конторы, и Турецкий, не желая откладывать допрос, сам взялся обзвонить их. Она равнодушно курила, при этом не забывая демонстрировать свои длинные стройные ноги. Слишком стройные, надо признать, для ее возраста.

В первой конторе перед Турецким извинились и сказали, что у них сейчас нет специалиста, который мог бы немедленно заняться защитой Митиной. А во второй и третьей конторе просто послали подальше, пояснив, что такие дела не их профиль. Турецкий был крайне удивлен, до сих пор он был уверен, что адвокатам по фигу кого защищать, лишь бы деньги платили, а Митина вполне платежеспособна. Громкая связь была включена, и Митина могла слышать все это собственными ушами. Если она и удивилась, то виду не подала. Докурив сигарету до фильтра и тут же зарядив мундштук новой, предложила:

– Спрашивайте, так и быть. Обойдусь без адвоката.

– А может, вы сами все расскажете? – предложил Турецкий, тоже закуривая. – И время сэкономим, и вообще…

– Мне вам рассказывать нечего, вы даже до сих пор не объяснили, за что меня задержали и что собираетесь мне инкриминировать.

В кабинет заглянул Грязнов и поманил Турецкого пальцем.

– Колется? – спросил он, когда Турецкий вышел и плотно прикрыл за собой дверь.

– Пока нет.

– С этим точно расколется. – Грязнов выдал Турецкому два листа распечаток. На одном две цветные фотографии Митиной, на другом ее адреса, привычки, описание машины, места, где она бывает чаще всего.

– Сам состряпал?

– Ну ты скажешь тоже! – возмутился Грязнов. – Я что с ней, жил и спал? Сегодня из почтового ящика Гусарова мы достали очередной заказ. Ты держишь его в руках.

– И от кого?

Слава хитро молчал.

– Кулинич?!

– Уверен в этом.

Турецкий вернулся в кабинет и к прерванному разговору:

– Инкриминировать мы будем вам, Митина, организацию убийства Джеффри Симпсона, тоже, кстати, американского гражданина. У нас есть доказательства, что именно вы наняли киллера Игоря Гусарова.

– Да нет у вас никаких доказательств! – отмахнулась Митина. – Что, этот… как вы сказали… Гусаров может подтвердить, что вел со мной какие-то переговоры, получал от меня деньги? У меня много врагов. Меня просто подставляют. Что меня, по-вашему, связывало с этим вашим Симпсоном? Чем он мне настолько не угодил, что заслужил пулю?

– С мотивом-то как раз проблем не будет. У нас целый букет мотивов. Во-первых, дневники Басина. Они интересовали и вас, и Симпсона, и вы, и он обращались к Черному с просьбой их продать. Черный это готов подтвердить. Понимая, что Черный скорее предпочтет Симпсона, вы от него избавились, ибо не желали, чтобы ваши похождения изучались спецслужбами. Возможен и другой вариант: ваше не совсем законное уже само по себе посредничество при выплате долгов по ГКО. Симпсон занимался расследованием фактов вымогательства, о которых заявили некоторые американские финансисты. Некто предлагал им помочь вернуть долг за примерно половину его суммы. Симпсон нашел подтверждения этой вашей деятельности, и вы решили его убрать. А когда поняли, что смерть Симпсона проблемы не отменяет, «заказали» еще и мистера Реддвея. И это мы тоже можем доказать.

– Валяйте. От ваших доказательств в суде камня на камне не останется.

– Кто, интересно, будет разносить их в пух и прах? Те адвокаты, которые сегодня так скоропостижно от вас отказались? Или думаете, ваш дражайший супруг найдет вам новых, еще лучших?

– Вас это уж точно не должно заботить.

– Мне жаль вас, Митина.

– Себя пожалейте.

– Это всегда успеется. А вот сегодня мне жаль именно вас. Хотите знать почему? Потому что именно ваш муж наверняка убедил адвокатские конторы не связываться с вами. Он же знал, к кому вы обратитесь в первую очередь? А может, выпустил всеобщий меморандум: по миллиону всем, кто пошлет на фиг мою жену вместе с ее проблемами.

– Что за чушь вы несете?! – возмутилась Митина.

– Не чушь, а истинную правду. Кулинич поставил на вас крест. Причем не фигуральный, а настоящий, наверное, заказал уже гранитный монумент с трогательной надписью «Я каждую минуту помню о тебе, дорогая». Не верите? – Турецкий выложил перед ней принесенные Грязновым распечатки. – По иронии судьбы, вас должен был убить тот же киллер, которого нанимали вы. Хотя почему по иронии? Вы ведь узнали о Гусарове от мужа? И не мы это все инспирировали, такие подробности нам негде было взять.

Митина просмотрела распечатки и криво усмехнулась:

– Неблагодарный сукин сын.

– Ну и? Сдадите нам его?

– В обмен на что? На десять лет в ваших вонючих зонах? По мне, так лучше пулю… Или мы договоримся?

– О чем?

– Черт его знает о чем… Хорошо, надеюсь на ваше великодушие. Доказательства против Сергея вам может дать только Затворник, если вас, конечно, интересуют мокрые дела. А в финансовых я вам не помощник.

– Затворник – это кто?

– Да вы же ничего не знаете! – сообразила Митина. – Вот дура-то… Ну и пусть! Затворник – это тот тип, который занимался зачисткой в Нью-Йорке.

– Убирал Пушкину?

– Да.

– Басина? – затаив дыхание, спросил Турецкий.

– Да.

– А Шестопала в Амстердаме? – Турецкий вспомнил про «стрелку» – гэбэшное орудие убийства.

– И Шестопала!!! Да, сразу хочу предупредить, отмывание денег мне предъявлять даже не пытайтесь. Это все Кулинич, я только знакомила его с нужными людьми, а в дело втравливал их он.

– Мы с Затворником не закончили, – напомнил Турецкий.

– Затворник – это его кличка или псевдоним еще со времен службы в спецотделе «Альфы». В России он не работает, он тут живет, когда не выполняет заказы в Штатах. Возможно, и в Москве.

– Какие-то более точные приметы?

– Никогда его в глаза не видела. Хотя знаю, что есть у него несколько фишек. В том городе, в котором он в данный момент живет, он немедленно устраивается на какую-нибудь невинную работу. Крыша у него такая. И еще. Пользуется только общественным транспортом. На автомобиле не ездит, даже в качестве пассажира. Больше я ничего не знаю. Это все?

– Почти. – Турецкий включил компьютер. – Как вы относитесь к творчеству господина Черного?

– К творчеству никак. Все как-то руки не доходили до его творчества.

– Тогда прокомментируйте, пожалуйста, вот это. – Он показал отобранные Черным статьи из Интернета.

Митина без всякого интереса просмотрела заметки.

– То, что настоящий хозяин «Феникс Лтд» – Кулинич, а не Шестопал, правда.

– А что скажете насчет ГКО?

– Вы имеете в виду историю с банкротством Мичиганского банка?

– И еще то, что менеджер Кикс заявил, будто банк продал свои ГКО накануне августовского кризиса, – добавил Турецкий.

– ГКО Киксу продал Кулинич. За четверть цены. В 1999 году, то есть уже после кризиса, а не до него.

– Это точно, вы уверены?! – вмешался Реддвей.

– Еще бы! Еще бы не точно!!! – взорвалась Марина. – Да я же сама помогла их ему достать! Но к самой сделке и тем более к убийству я никакого отношения не имею! И о том, кому предназначались бумаги, я узнала случайно!

Наконец-то «честное и взаимовыгодное сотрудничество», о котором так длинно и красиво говорил генерал Селезнев, принесло первый полноценно зрелый плод. Правда, без посредников обойтись все же не получилось. Меркулову пришлось надавить на все рычаги, до которых он только смог дотянуться, генеральному пришлось объяснять в Администрации президента, что подрыв национальной безопасности не входит в планы Турецкого А. Б. (по крайней мере пока), а в администрации потом то же самое долго объясняли начальству Селезнева.

Но это, в конце концов, не так уж важно, главное Турецкий получил доступ к святая святых – архиву сверхсекретного отряда ГБ «Альфа», где выяснил, что позывной Затворник носил снайпер Максим Вадимович Бирюков, уволенный в запас в 1996 году в чине капитана ФСБ. Дальше пошли совсем уж фантастические вещи. Оказалось, что в личном деле Затворника нет ни одной его фотографии, ничего неизвестно о наличии у него каких бы то ни было родственников как в России, так и за рубежом. Остались только медицинская карточка, из которой единственно следовало, что у Бирюкова гипертония. А во всей Москве есть один-единственный человек, который, не исключено, сможет его опознать. Его давний наставник и инструктор – полковник КГБ в отставке Алексей Алексеевич Зворыкин. Зворыкин писал безобидные мемуары и жил в Переделкине. Решено было отправиться к нему утром.