Текст книги "Пуля для полпреда"

Турецкий не видел логики в действиях Лемеховой. Даже женской логики там не просматривалось. Он попытался восстановить хронологию событий.

Началось все с информации Осипова. Причем каким-то образом эта информация попала одновременно и к нему, и к Соловьеву. И Соловьев сразу испугался. Но почему? Если не готовилось никакого покушения на Бутыгина и Шангина, а это пора принять как аксиому, почему он испугался? Все-таки готовилось покушение на Вершинина? Или собака зарыта в этом пресловутом строительстве и Соловьев не хотел, чтобы вообще возвращались к теме взрывчатки?

Строительство Лещинский ведет для Соловьева? Или там отмываются какие-то деньги?

Но главное – кто руководит Лемеховой? Она не может быть автором интриги. Не может даже напрямую проводить линию губернатора – слишком мелкая она рыбешка. Наверняка и Осипова она не могла направлять. Тогда кто?

Самое обидное, что прижать ее фактически нечем. А надо.

Турецкий позвонил ей в офис с намерением пригласить ее в прокуратуру, больше полуофициальные беседы на ее территории он вести не желал. Но секретарша ответила, что Лемехова на каком-то министерском совещании, которое не закончится раньше шести вечера. А было только около часу дня. Ну и бог с ней, подождем до шести, а пока надо все-таки съездить еще разок в Зеленые Холмы.

На эти Зеленые Холмы что-то уж слишком многое завязано, размышлял Турецкий по дороге. Теоретически именно туда везли краденую взрывчатку, там халтурил Яковлев, там же дачи Бутыгина и Шангина, мимо этого поселка должен был проезжать Вершинин по дороге на рыбалку… А что там делал Яковлев-старший?

«Важняк» на минуту остановился и набрал московский номер Гордеева. В Москве рабочий день, конечно, уже закончился, но Юрий был еще на работе.

– Юрий Петрович? Турецкий беспокоит. Можешь мне вкратце изложить, чем занимается в Златогорске Яковлев-старший?

– Не могу, он от моих услуг отказался, еще до того как уехал в Златогорск, с тех пор я ни о нем, ни от него ничего слышал, – ответил Гордеев.

– А Игорь Яковлев, когда ты с ним встречался, ничего не упоминал о Зеленых Холмах?

– Нет, а что это?

– Поселок дачный, в котором он подрабатывал.

– Нет, извини, ничем не могу помочь.

Ладно, будем разбираться сами.

Подъезжая к поселку, Турецкий среди сосновых стволов заметил удаляющуюся в глубь леса знакомую фигурку. Тот же полушубок, длинные светлые волосы, джинсы, правда, в этот раз были красно-кирпичные, но определенно это была Тая. Притормозив на обочине, «важняк» поспешил за девушкой. За пару километров до поселка болото по краям дороги, слава богу, заканчивалось, и лес подступал прямо к шоссе. Шла она на удивление быстро и на его призывные крики никак не реагировала, ему пришлось перейти на резвую трусцу. Но она заметила Турецкого, только когда он коснулся ее плеча, вздрогнула и содрала с головы наушники:

– Вы меня напугали, Алк.

– Больше не буду, – повинился «важняк». – Что слушаете?

– BSB.

– «Блэк Саббат»?

– «Бэкстрит бойз».

– И гуляете?

– Точно, а как вы догадались? – Она на удивление приятно улыбнулась, в прошлый раз «важняк» как-то не заметил, что у нее такая хорошая улыбка, не соблазнительная, не наглая, а по-детски мягкая.

– Интуиция. На охотницу вы не похожи, на грибницу тоже. – Он улыбнулся в ответ. – Как ваши дела, с Иннокентием помирились?

– Ага, все обошлось, к всеобщему удовольствию. Почетная обязанность материнства отложена на неопределенный срок. По-моему, прогулки помогли, однажды прошагала вот так километров… не знаю даже сколько, в болоте чуть не завязла – и все как рукой сняло.

– А почему здесь гуляете, у вас тоже домик в Зеленых Холмах?

– Нет, я у Инка живу, на даче.

– А он, значит, гулять не любит?

– Не любит, и вообще он в Питер улетел. Какой-то крендель из галереи его скульптурами интересовался, а Инк с ним не пересекся, полетел догонять.

Турецкий мстительно ухмыльнулся. Пусть побегает, гаденыш, поищет Фихтельбаума.

– И не страшно вам тут гулять? Все-таки лес, звери, люди всякие нехорошие могут встретиться…

– Я в детстве карате занималась, а еще у меня вот что есть. – Она вынула из кармана полушубка внушительного вида пистолет. – Газовый, от кабана поможет, от нехорошего человека тоже, а если медведь, я от него просто убегу.

«Важняк» с непривычки сильно устал бегать по лесу и, увидев подходящее толстое поваленное дерево, предложил:

– Может, присядем?

– Ножки болят? – Тая дождалась, когда он усядется, и улеглась рядом, положив голову ему на колени, было немного неудобно, но зато приятно, от нее почему-то пахло спелым крыжовником. Она достала уже знакомую потертую пачку «Мо» и протянула ему:

– Будете?

Он отрицательно замотал головой и, чтобы скрыть охватившее его вдруг смущение, вернулся к прерванному разговору:

– От человека безоружного, может, и поможет. И то, если близко подойдет, а от человека с винтовкой или автоматом вряд ли. Рискуете на случайный выстрел нарваться, – например, охотник глянет, что кусты шевелятся, и пальнет… Тут неподалеку человека убили полгода назад, может, слышали?

– Не думала, что вы такой трусишка, – расхохоталась Тая. – У нас здесь, если охота, батальон егерей по лесу бегает, тут лишь бы кто не охотится. И как того человека убили, я слышала. Бах, бах – и нету дяденьки, а какой зануда был! Однажды пересеклись на водохранилище, мы там козленка жарили, позвали как человека с нами пивка попить, поколбаситься, у нас музычка, весело, – так он такую рожу сделал! Алк, вот вы в судьбу верите? – Она поудобнее умостила голову и выпустила прямо «важняку» в лицо струйку дыма. – Я бы, например, хотела знать, когда конец, чтобы напоследок оттянуться по полной. И тот крендель знал бы, что ни президентом ему не стать, ни императором, что моральный облик беречь ни к чему… У меня парень был. Ну до Инка, его папику гадалка предсказала, что он – не папик, а парень мой бывший, конечно, – умрет в день свадьбы, выпив воды из колодца. Прикол, да? И вот он, значит, надумал жениться, папик заартачился, но делать-то нечего. А гуляли как раз на даче, там и колодец был. Папик этот колодец заколотил гвоздями, завалил всякой дрянью, только что забором не обнес. И что вы думаете? Парень нажрался, лег на колодец и умер. Я сама видела. Круть?

– Супер, – согласился и Турецкий, и пока Тая вновь не ударилась в философию, поспешил уточнить: – Вы сказали «бах, бах», в смысле – очень громкий выстрел?

– Нет, бах, бах – это значит два выстрела. Один, а потом, через минуту наверное, второй.

– А вы ничего не путаете?

– Я что, похожа на маразматичку?

– Нет, разумеется, но мало ли, травка пробрала, плеер орал слишком громко?…

– Да не было у меня плеера, мы с Кацманом любовью занимались. Вы только Инку не проболтайтесь, он вроде бы и не против, но я его вообще иногда не понимаю, то он меня отшивает, то кричит, что повесится, если я его брошу, то ему вообще все по фиг, он лепит. А я без секса дня прожить не могу, мне это постоянно надо и регулярно… Вы как к сексу на природе относитесь? Хвоя, мурашки-букашки всякие, меня это возбуждает, например.

– Что, и этот ваш Кацман может подтвердить, что выстрела было два? – быстро спросил Турецкий, даже покраснев от неловкости.

– Кацман кончился.

– То есть?

– Поехал совсем. – Она красноречиво покрутила пальцем у виска. – С зелеными тусуется, три дозиметра с собой таскает, в каждый помидор свои цацки тычет, на водохранилище в рыбу совал, в воду, орал, что там фон как под Чернобылем, представляете? Даже в Буграх радиацию обнаружил. А позавчера в Москву полетел, в пикете торчать против этих отходов радиоактивных.

– Постойте, а это где было, здесь неподалеку? – «Важняк» абсолютно ничего не понимал и уже стал подозревать, что Тая говорит о каких-то других выстрелах.

– Не здесь, километров восемь-десять отсюда, там, где сейчас крест стоит, – развеяла она его подозрения.

– А вы далеко от дороги были, когда слышали выстрелы?

– Какой вы любопытный, Алк.

– Ну пожалуйста, – взмолился «важняк». – Далеко?

– Рядом, только что за кустами не видно ничего, а так, может, метров двести. Там болото, а потом высоченная стена кустов, к тому же мы не на дереве сидели, а в траве лежали…

– Тая, вспомните, это очень важно, сколько времени прошло между выстрелами, оба были в одной стороне или, может, один на дороге, второй из леса?

– Минута, может, две, и оба на дороге, только один чуть слева от нас, а второй вроде бы справа. Вы все-таки журналист?

– Хуже, – признался Турецкий, – следователь из Генпрокуратуры.

– Фараон, – презрительно скривилась она и тут же вскочила, отряхивая волосы, только что лежавшие на коленях этого самого фараона. – Обидно, вы мне понравились.

– Что, если фараон, обязательно сволочь? – обиделся за профессию «важняк».

– Отвезите меня домой, я устала.

Больше до самой дачи Бутыгина она не сказала ни слова, и у Турецкого было время обдумать новую и совершенно неожиданную информацию. Если выстрелов было два, это все кардинально меняет. Яковлев стрелял один раз, Вершинина убила одна пуля, зачем тогда второй выстрел? А затем, что пуля Яковлева цели не достигла. Не убивал Яковлев Вершинина. Но кто тогда убийца?

– Тая, вы сможете официально подтвердить, что слышали два выстрела? – спросил Турецкий у девушки, помогая ей выбраться из машины.

– Ни за что, – фыркнула она. – И вообще, я с фараонами не разговариваю.

Ничего, во-первых, можно попробовать уговорить ее попозже, пусть остынет. А не согласится, в конце концов, можно отыскать в Москве Кацмана, быть может, он окажется сговорчивее.

А сейчас хотелось бы понять, кто убийца, если не Яковлев? Что мы о нем знаем? Только то, что стрелял он из оружия калибра 7,62. Но это мог быть и другой автомат, и снайперская винтовка, и даже пистолет. Да хоть тот же ТТ. Баллистическая экспертиза, по сути, подтвердила только тот факт, что пуля, выпущенная из автомата Калашникова с расстояния 500–600 метров, могла причинить имеющиеся разрушения черепу человека и стеклам машины. Баллисты только промерили отверстия, рассчитали скорость и убедились, что при такой скорости у пули хватило бы энергии на проделывание трех наших дырок. Но ведь точно такие же дырки мог проделать, например, снайпер, засевший в километре, или человек с пистолетом, находившийся в десяти шагах.

Но Тая с Кацманом слышали два выстрела, – значит, снайпер отпадает, за километр они бы винтовочный выстрел не расслышали, а даже если бы что-то и донеслось, это не выглядело бы как выстрел, так, хлопок.

Друбич. Даже если стрелял не он, то он как минимум скрыл от следствия факт второго выстрела. Значит, он в деле. Нет, это надо обмозговать конкретно, а пока, раз уж приехал, стоит заняться Буграми.

Турецкий планомерно объехал единственную улицу поселка, заглядывая за каждые ворота. Недостроенных домов было всего три, но ни один из них не примыкал вплотную к горе и не нуждался в сваях, о которых упоминал Рыжов. «Важняк» достиг открытых ворот в конце поселка и решил еще немного вокруг покататься. Может, Лещинский строит свое «Ласточкино гнездо» не в поселке, а где-то рядом, просто потом забор продлят, включив его особняк в охраняемую территорию. Асфальт довольно быстро сворачивал, сливаясь с трассой, ведущей на водохранилище, но от асфальта в лес ответвлялось пару грунтовок, разбитых колесами грузовиков. «Важняк» поехал по одной из них и довольно быстро наткнулся на бетонный забор и еще один блокпост у широченных цельножелезных ворот.

Два омоновца с автоматами выскочили из здания и бросились к его машине, на бегу передергивая затворы.

– Поворачивай! – заорал один, а второй, остановившись в двух шагах, прицелился в Турецкого через лобовое стекло.

Медленно, без резких движений двумя пальцами «важняк» выудил из кармана удостоверение и протянул его ближайшему омоновцу. Тот внимательно прочел, но автомат не опустил:

– Все равно не положено. Стратегический объект, без специального пропуска нельзя.

Пришлось развернуться и ехать обратно, не под пули же лезть. И выяснять, какой именно стратегический объект за забором, было бесполезно: все равно не скажут. Выворачивая на асфальт, Турецкий чуть не столкнулся с неожиданно выскочившим из-за поворота огромным мерседесовским фургоном, еле успел соскочить на обочину, а фургон на всех парах понесся к стратегическому объекту. Действительно, должно быть, серьезный объект, если вместо обычных «КамАЗов» туда такие машинки гоняют.

Добравшись до КПП в Зеленых Холмах, он подошел к охраннику и, предъявив корочки, поинтересовался:

– А которая тут дача Лещинского?

– Четвертая слева, – ответил тот.

Четвертым слева был действительно недостроенный трехэтажный особняк, но никаких свай у него не было, это Турецкий хорошо помнил. Неужели придется еще раз прессовать Рыжова, соврал ведь, подлец.

– Скажите, а вчера днем кто дежурил?

– Я.

– И сегодня опять вы?

– Сменщик заболел.

– Ясно. Тут тип один лысый крутился с собакой, с ротвейлером. Что ему было нужно?

– А вам зачем?

– Я веду дело вашего бывшего сослуживца Яковлева, помните такого?

– Понятно. Лысый этот – Игоря какой-то родственник. Приставал, сколько нам тут платят и все такое.

– И что вы ему сказали?

– А ничего не сказал, мне неприятности ни к чему, хочет, пусть идет к начальству и там выясняет.

– Тоже правильно, – согласился «важняк». – А тот стратегический объект в лесу тоже ваше подразделение охраняет?

– Не знаю я ничего, – мгновенно посуровел охранник. – Мне на пост надо.

Часть третья

1

12 сентября. Н. И. Яковлев

Спортивный костюм болтался на Игоре как на вешалке, воспаленные глаза на сильно осунувшемся лице смотрели диковато, и вообще, вид у него был сильно больного, причем психически больного, человека: дерганые жесты, то и дело прорезающийся тик под левым веком, бегающие по столу пальцы. При этом он и не пытался взять себя в руки, даже говорил то полушепотом, то срываясь на крик, как будто внутри у него что-то пульсировало с непостоянной, неровной частотой.

– Что, полюбоваться пришел? – Он полез вроде бы обниматься, но остановился на полдороге, махнул рукой, оседлал табуретку и осклабился. – Видишь, во что я превратился? Рад? Доволен?

Николай Иванович счел за лучшее промолчать. Он и представить себе не мог, что все так плохо. Даже мелькнула мысль: а не подсел ли Игорь в колонии на наркотики, слишком уж его поведение походило на хрестоматийные повадки наркоманов.

– Зачем пришел? Почему ты? Я Маринку хотел видеть, – продолжал сыпать вопросами Игорь, ответы ему, кажется, были и не нужны. – Поесть принес? А сигареты? Что на воле? Грибов много в этом году? Солите?…

Яковлев выложил на стол приготовленные Мариной припасы: жареного кролика, ветчину, сыр, свежие овощи, блок сигарет.

– А Маринка почему не пришла? – набрасываясь на еду, справился Игорь. – Стыдно к зэку? Бросить небось меня хочет? Лешку теще сплавила… – Он вдруг поперхнулся большим куском сыра и долго кашлял, даже слезы на глазах выступили.

То ли приступ кашля помог, то ли Игорю самому надоело задираться, но продолжил он уже более или менее спокойно:

– Обрадуешь чем-нибудь?

– Скажи честно, Игорь, ты сознательно в Вершинина стрелял? – спросил Николай Иванович.

Не так он хотел разговор начинать, надеялся, что Игорь сам все расскажет, повинится или наоборот, но уж во всяком случае не придется родному человеку позорный допрос устраивать. Не вышло.

А Игорь, казалось, и не понял, о чем речь:

– Как это – сознательно?

– Сознательно – значит не случайно, значит, что ты специально вышел в определенном месте в определенное время на шоссе и, дождавшись нужную машину, прицельно выстрелил. По колесам или не по колесам, не знаю…

– Что ты несешь, дядь Коль? – возмутился племянник. – На кой черт мне это было надо, по-твоему?

– Деньги тебе за это заплатили. Мне Марина рассказала.

– Какие деньги? – устало вздохнул Игорь и с отвращением отодвинул недоеденного кролика. – Не знаю я ни про какие деньги. Может, Маринка врет, специально меня добить хочет? Завела уже себе небось кого-нибудь?…

– Глупости ты городишь, – оборвал Яковлев. – Любит она тебя и не меньше твоего страдает. А деньги, раз она говорит, были. Ей какой-то милицейский капитан сразу после суда принес что-то около двух тысяч долларов, сказал, что это якобы твоя зарплата с халтуры…

– Дядь Коль, хочешь, памятью отца поклянусь?! Хочешь?! Не знаю я ни про какие деньги. Пугали меня, да. Лешку маленького придушить грозились, было. А деньги… Разве же я бы за деньги согласился на такое, а? Ну сам подумай!

– Сам же говорил, что я тебя так и не понял за столько лет… – расчувствовался Николай Иванович. Глядя на Игоря, такого измученного и беспомощного, он не понимал, как вообще мог хоть на минуту подумать о нем как о том самом Пегасе из Марининых гороскопов. – Понимаешь, крепкие против тебя улики и тогда были на первом следствии, а теперь еще эта история с деньгами раскручивается. Все складно, единственное, что из общей картины выбивается, – рассказ твоего шурина Виктора. Вот ты тогда Гордееву план нарисовал, как все было, а Виктор говорит, что вы совсем не там стояли, где ты изобразил.

– Правильно Витька говорит, – кивнул Игорь. – Он хоть и пьяный был, но там все тропинки знает, на автопилоте меня довел, точно зная, как идти и куда мы выйдем.

– Тогда почему ты на следствии и в суде неправду сказал?

– Потому что заставили меня, понимаешь? Заставили. А если б они и вправду Лешке маленькому что-нибудь сделали? Ну гулял бы я на свободе, и как бы мне было? Классно?

– Послушай, Игорь, но мне ты можешь рассказать, как все было на самом деле?

– Могу. – Он задрал голову к потолку и скрутил фигу в направлении лампочки. – Слушаете, гады? Ну и на здоровье! Все было как Витька сказал, мы на трассу у поворота вышли. К водохранилищу машин пять, наверное, прошло, я махал-махал, хоть бы один гад остановился…

– Ты не в город торопился, на халтуру, в Зеленые Холмы? – уточнил Яковлев.

– На халтуру, не совсем в Бугры, но не об этом речь. Потом эта «Волга» идет, до того все больше иномарки крутые, ну, думаю, может, нормальный мужик за рулем, подкинет – какой там! Я ему машу, а он только газу поддал, грязью обляпал, ну тут меня такая злость взяла, я и пальнул вслед. Не целясь. Нет, само собой, я не вверх стрелял, ну градусов под сорок пять, наверно. Стрельнул – как раз «Волга» за поворот уходила. Ну стрельнул и стрельнул, обидно же, и дорога, как назло, как повымерла – ни одной тачки. А минут через десять, наверное, может, меньше, не знаю, бежит ко мне из-за поворота мужик с пистолетом. Добегает, и, значит, корочки свои мне в нос: подполковник МВД и все такое, начальник охраны полпреда президента. И орет: ты, сука, человека только что застрелил, и не просто человека, а самого Вершинина. Я ему: как, мол, я мог, я же в воздух стрелял, а он: в воздух ты не попал, ты под статью попал. Щас, говорит, охрана Вершинина приедет, будет тебя вязать. А Витька, главное, спит, и когда я стрелял, тоже спал, подтвердить ничего не может, что я в воздух, значит… А этот подполковник так жалостливо на меня смотрит и спрашивает: дети есть, семья? Есть, говорю, сын растет. А он вроде как бы уже и не злой на меня за своего шефа, говорит: ладно, понимаю, что ты не специально, что случайно все вышло. Человека, говорит, не вернешь, хоть и хороший был человек. Но, говорит, сам понимаешь, когда такой человек погибает, как следствие ведется. Жалко, говорит, мне тебя, впаяют по полной, а ты, я смотрю, еще и пьяный… В общем, заморочил он мне голову, как загипнотизировал, честное слово. Убедил, значит, что всем лучше будет, если я скажу, что стоял не там, где стоял, а на полкилометра ближе, значит, к Златогорску. Тогда, мол, картина преступления станет совершенно ясной и случайный выстрел, мол, в нее лучше впишется. Короче, я как лопух уши развесил, – наверно, потому что в шоке был, я вообще тогда ни о чем думать не мог, кроме как о том, что человека убил. В общем, Витьку мы совместно перенесли, куда подполковник показал, он, гад, так и не проснулся, кажется, а подполковник сказал, чтобы я теперь ждал, пока за мной приедут, а сам он пойдет тело сторожить, и приказал о том, что мы разговаривали, никому ни слова.

– Гильзу тоже перенесли?

– Конечно, она у меня под ногами валялась, подполковник ее платочком подобрал и на новом месте снова мне под ноги бросил.

– Ну а на следствии, когда шок прошел, ты почему не изменил показания? – спросил Николай Иванович.

– А потому, что этот же самый подполковник пообещал мне, что, если все тип-топ пройдет, срок минимальный, а если я вдруг выкандрючиваться начну, показания менять или еще что, он уж позаботится, чтобы Лешка мой на всю жизнь калекой остался. И не верить ему у меня никаких причин не было, он же при самом Вершинине состоял. Видел я, как он на один допрос пришел, так следователь перед ним как перед иконой спину гнул.

– Фамилия подполковника Друбич?

– Друбич, конечно.

– Игорь, посмотри, – он показал уже изрядно потершийся от долгого и бесполезного ношения в кармане портрет капитана, – знаешь его? Это он приносил Марине те самые деньги.

Игорь взял портрет в руки и довольно долго его разглядывал, прикрывая ладонью то лоб, то подбородок.

– Знаешь, он чем-то на подполковника похож, на Друбича. Если бороду пририсовать, волосы зачесать по-другому, уши чуть-чуть уменьшить, нос, кажется, тоже надо подкоротить. А вообще, черт его знает, мне этот гад уже ночами снится и в каждом темном углу мерещится, так что могу и ошибиться. Не знаю я этого типа, короче.

– Послушай, Игорек, а второго выстрела ты тогда случайно не слышал?

– Не слышал. Хотя…

– Что?

– Ну странное какое-то эхо было от моего выстрела, как вроде с опозданием и какое-то многократное, то ли два раза откликнулось, то ли даже три, я еще подумал: над болотом эхо странное.

– А сильно эхо запоздало?

– Черт его знает, может – несколько секунд, а может, минута – не помню.

– Но машина уже ушла за поворот, когда эхо было?

– Я ж тебе говорю, многократное оно было. До первого отклика, может, и не ушла, а до второго – точно ушла, хотя, может, и до первого, не помню я. Дядь Коль, я сколько думал в колонии, ну никак не раскладывается, чтоб моя пуля так полетела. Я б еще согласился, если б она через крышу там Вершинина убила, типа по параболе летела и на нисходящей машину догнала. Но я в деле снимки видел, там же четко понятно, что, если дырки прямой линией соединить, почти параллельно земле получится, а этого никак быть не могло. Со мной еще один криминалист-баллистик сидел, представляешь, таскал втихаря из лаборатории детальки от сломанных пистолетов, автоматов, сам из этих деталей такие пушки собирал, супер! Ну, в общем, один киллер его пушку купил и на месте убийства оставил, а ее разобрали – и этого Кулибина вычислили… Да, так вот, он же спец, я к нему, значит, подкатывал: объясни, мол, как такое могло быть, чтоб я в воздух палил, а пуля Вершинина замочила. Он тоже считал-считал чего-то и говорит: такого не может быть, потому как не может быть никогда. Вот. Ну тут и начало до меня доходить, что подполковник не только для того старался, на меня давил, заставлял врать про место, чтобы шума вокруг смерти Вершинина было поменьше. А еще, наверно, и для того, чтобы настоящего убийцу выгородить. Вершинин же мертв, а раз я не мог его убить, – значит, кто-то другой постарался. Я тогда Маринке написал: узнай, мол, кто теперь этот подполковник, при власти еще или, может, вообще в Москву перебрался? А она мне: в отставку то ли ушел, то ли вот-вот уйдет. Ну я тогда и начал жалобы строчить: требую, мол, пересмотра дела, но фамилию его на всякий случай не поминал, за Лешку боялся все-таки. Тебе написал, думал, приедешь, поговорим, я тебе все как было объясню, а ты уж, может, что-то и раскопаешь, не забыл небось, как опером был? А ты мне этого хлыща прислал, знаешь, как мне обидно стало?

– Тогда по-другому нельзя было, – начал было объяснять Яковлев. – Пока бы мне свидание с тобой дали, пока бы…

– Да ладно, все нормально, – прервал Игорь. – Ты почему про второй выстрел спросил, нашел уже что-нибудь?

– Пока что у меня, как и у тебя, только соображения, фактов нет, но будем искать – и найдем, не переживай. Обязательно найдем. Ты сказал, что не совсем в Зеленые Холмы торопился, как это понимать? Видишь ли, Игорек, нам сейчас каждая мелочь важна…

– Понял, скажу, хотя это и не для печати, ладно? Не хочу ребят подставлять. Понимаешь, из Зеленых Холмов там конкретная бумага была: просим, мол, обеспечить охрану силами свободного от боевых заданий и учеб контингента и все такое… Так что в Буграх мы и подхалтуривали вполне легально с согласия начальства, а потом взводный предложил за чуть большие бабки соседний объект посторожить, там, прямо за Буграми, какая-то стройка, я даже и не знаю, что там строят, так там только наш взвод и работал, но если начальство узнает, и взводному хреново будет, и не только ему…

В дверь заглянул конвойный и недвусмысленно постучал пальцем по своим наручным часам. Время свидания истекло, Николай Иванович поднялся, протянул Игорю руку, но тот совершенно неожиданно бросился ему на грудь и жарко зашептал в самое ухо:

– Дядь Коль, ищи быстрее, страшно мне тут. Пусть уж лучше назад в колонию, а здесь страшно, жутко страшно…

Конвойный прокашлялся и стал демонстративно греметь ключами. Игорь оторвался от Яковлева и, размашисто забросив руки за спину, пошагал к двери. Только на пороге обернулся:

– Дядь Коль, скажи честно, Марина уже завела себе кого-то?

Николай Иванович только махнул рукой ему вслед.