Текст книги "Сенсация по заказу"

Глава одиннадцатая

Сначала позвонил Смагин.

– Ну как там? – спросил Турецкий.

– Скоро начнут, – сказал Смагин не слишком уверенным голосом.

– Все будет нормально?

– Да…

– Еще спрашиваю: все пройдет как по маслу?

– Не волнуйтесь, Александр Борисович… Я просто хотел извиниться. С этой беловской квартирой – трудно найти концы. Ее купила фирма недвижимости, а оттуда информацию выковырять…

– Все потом, – оборвал Турецкий. – Сначала сегодняшняя процедура.

Турецкий уже закрывал гостиничный номер, когда позвонил Меркулов:

– Александр, ты что вытворяешь?

– Завтракаю, – с сожалением соврал Турецкий. Есть ему было совершенно нечего. Он только что принял душ, побрился и обдумывал как раз эту проблему: где удовлетворить потребность в хлебе насущном.

– Ты понимаешь, о чем я?

– Настучали? – удовлетворенно констатировал Турецкий.

– Давай приезжай, генеральный хочет тебе самолично всыпать. И я его понимаю.

– Знаешь, Костя, а мне понравилось в Лемеже жить. Опять же от начальства далеко. Чем плохо? В общем, не поеду я никуда. Я Смагина в Москву послал. Он там вместо меня распоряжаться будет. И я ему сказал никого не слушать, а делать, что велено. И он, кстати, генеральному не подчиняется, а только лично мне. Так что не давите на пацана попусту, все равно не прогнете. – Турецкий глянул на часы. – А кстати, уже и поздно, Костя.

Меркулов, похоже, на какое-то время даже задохнулся от такой наглости.

– Зачем тебе это понадобилось?! Ты знаешь, что творится? Газетчики уже пронюхали. Мне звонили из… Неважно. Родственники Белова в бешенстве.

– Какие родственники? У него одна племянница. И та беременна.

– Вот она и звонила!

– Ну так сказал бы ей, что мы ищем убийцу ее дяди.

– Да? А ей кажется, что мы занимаемся некрофилией. И ты знаешь, я начинаю думать, что она права. – Меркулов бросил трубку. А такое случалось нечасто.

Турецкий хорохорился, язвил, юморил, но на самом деле ему было не до смеха.

Все дело было в том, что Турецкий настоял на… повторной эксгумации тела профессора Белова. А подобного не могли припомнить даже матерые криминалисты вроде Студня.

Турецкий не подставлял Смагина. Он понимал, что парню придется вынести и начальственный гнев, и многочисленное неудовольствие, и насмешки самых разных участников процесса, как активных, так и опосредованных. Но это была производственная необходимость. А Турецкому надо было оставаться в Лемеже, чтобы держать в поле зрения Колдина. Что-то с Кол-диным было не так. Турецкий вспомнил, что рассказывал Гордеев о студенческих временах Колдина. Травка… Травка… А что, если нечто большее за этим последовало, могли ведь здорово за загривок ухватить серьезные дяди с Лубянки, на которых можно работать до второго пришествия?

А Смагин?… Ничего, пусть привыкает, думал Турецкий, прихлебывая кофе мелкими глотками. Перемелется – мука будет. В смысле хороший следователь выйдет… Александр Борисович вдруг поймал себя на мысли: а уж не готовит ли он себе преемника?

Но как же быть с Колдиным?

Турецкому было совестно снова дергать Дениса и его сотрудников, и он как ни в чем не бывало позвонил Меркулову. Объяснил проблему. Сказал, что срочно. Попросил. Потребовал. Константин Дмитриевич сухо ответил, что на это потребуется двое суток – сажать сотрудника, который наверняка не в теме, на поиск и сбор информации… и т. д. А нельзя напрямую обратиться в ФСБ? – спросил Турецкий. Можно, конечно, сказал Меркулов, но это будет тянуться трое суток.

Турецкий плюнул и позвонил-таки в «Глорию». Телефон не отвечал. Турецкий позвонил Грязнову-млад-шему на мобильный.

– Денис, что делаешь? – спросил он делано беспечным тоном.

– Лежу возле бассейна, – вполне адекватно ответил Денис. – Наблюдаю, как клиент совершенствует вольный стиль плавания. Только что «сделал» его баттерфляем, а теперь отдыхаю.

– Нелегко тебе, – посочувствовал Турецкий.

– Дядь Сань, говорите прямо, что нужно. Турецкий выдохнул:

– Биография биолога Колдина.

– Уф… А кто это?

– В том-то и дело. Теневая надежда мировой науки. Работает в лемежской Лаборатории. Ну так как?

Тон у Дениса стал виноватым:

– Не раньше чем к вечеру. У Макса в это время тихий час.

– Что у него?! – не поверил Турецкий.

– Отдыхает человек, – объяснил частный сыщик. – Так какая биография?

– Краткая. Внятная. Жизненная. И карьерная. Только пусть в этот раз Макс сам поработает. Его стиль меня больше устраивает. Люблю перечитывать долгими…

– Ладно-ладно, – хохотнул Денис. – Это как раз несложно.

– Ну-ну, – недоверчиво пробормотал Турецкий и приготовился убивать время.

Но через три часа пятьдесят минут вынул из своего электронного ящика очередное письмо от Макса.

КОЛДИН ГЕОРГИЙ СЕРГЕЕВИЧ

«Детство Егора Колдина прошло на Алтае, среди великолепной дикой природы. Отец его был лесничим, мать помогала, вела небогатое домашнее хозяйство. Когда Егорке исполнилось семь и пришла пора протирать штаны за школьной партой, родители отправили его в деревню к бабушке, матери отца. Деревня Лихой Угол вполне отвечала своему названию. Жители больше любили праздновать, чем работать, и часто узаконенные правительством красные даты календаря плавно переходили в массовые недельные запои.

Впрочем, на учебе Егора это не отражалось. В отличие от сверстников учился он хорошо и проявлял повышенный интерес к знаниям. Каникулы всегда проводил у родителей и днями пропадал с отцом в лесу.

После тринадцати лет Егор стал интенсивно набирать рост и скоро уже был самым высоким парнем в классе. Бабушка не могла нарадоваться, роняла слезу, вспоминая своего Ваняшу – деда Егора, геройски утонувшего во время празднования Дня Победы в местной речушке. По ее словам, Егор был вылитый дед.

В это время начал меняться характер. Из послушного мальчика, выросшего в лесу, он превратился в скрытного, трудноуправляемого подростка. Когда соседская собака задрала их курицу, Егор устроил жестокий самосуд. Отловив с помощью куска сала убийцу, он подвесил ее за ноги на ветке яблони, укрывшись от глаз посторонних за сараем, и развел под ней костер. Бабушки и соседей не было дома, и потому дикий вой и скулеж остались без ответа. В школе тогда проходили период мрачного Средневековья, инквизицию.

После этого случая Егор вошел во вкус. Останки собаки закопал тут же, под яблоней, даруя земле естественное удобрение, а на вопросы соседей об исчезнувшей псине пожимал плечами. Через месяц залетный кот самым наглым образом изнасиловал их кошку прямо у него на глазах. Егор кастрировал кота, не отходя от места преступления. Деревенские коты стали обходить дом Колдиных десятой дорогой.

Пристрастие к спиртному и табаку прорезалось в пятнадцать. Сверстники к этому возрасту дымили и потребляли горькую уже вовсю. Но Егор быстро наверстал упущенные годы. Особенно привык к самосаду, выращиваемому по старой привычке у себя на огороде бабушкой Зинаидой. А на выпускном вечере опоил беленькой и одурманил этим самым самосадом молодого и неискушенного учителя истории, заброшенного в Лихой Угол по распределению. Ночное купание в знаменитой речушке едва не закончилось трагически.

И в этом бабка усмотрела «колдинское семя». Когда же пришла пора идти служить в непобедимую Советскую Армию, она в отличие от причитающих над расставанием со своими чадами односельчан твердо и даже радостно заявила, что, «может, хоть там Егорке голову прочистят».

Чистили голову Егору два года в ракетных войсках стратегического назначения на Урале. Служба пролетела быстро и легко. Крепкого сибиряка побаивались, в обиду он себя не давал, и «дедовщина», процветавшая повсеместно в рядах непобедимой и легендарной, как-то прошла мимо, по существу и не затронув.

Не давал жизни только капитан из особого отдела. Егор был связистом, имел доступ к секретной аппаратуре, и капитан неоднократно возобновлял попытки склонить рядового Колдина к сотрудничеству, но все безрезультатно. Быть стукачом Егор отказывался. В конце концов, особист так его допек, что Егор высказал все, что о нем и его службе думал, заявил, что если бы они встретились на гражданке, то обязательно начистил бы капитану физиономию, в результате чего и был уволен в последнюю очередь.

Дома ждала печальная новость: бабушка не дождалась внука из армии. Тихо отошла, когда ефрейтор запаса неделю пропьянствовал с сотоварищами в Свердловске. Вернулся Егор, теперь уже Георгий, полный надежд и уверенности в своих силах. Долго предаваться унынию не было в обычае местных жителей, и уже через два дня он помогал отцу в лесном хозяйстве. А по прошествии года, заново укрепив себя школьными знаниями, поехал в столицу осуществлять мечту детства: поступить на биологический факультет. Сын леса решил посвятить ему свою жизнь.

К некоторому собственному изумлению, слегка недобрав баллов, Георгий Колдин все же был зачислен на первый курс биологического факультета МГУ – кто-то из более успешных абитуриентов, видимо, отказался от учебы, на его счастье. Детская мечта, зарожденная в красотах Алтая, начала осуществляться. Теперь оставалось всего лишь закончить факультет и стать знаменитым ученым, в чем Георгий ни минуты не сомневался. Более того, учиться он стал с таким рвением и блеском, что вчерашние экзаменаторы только головами качали. Раскрылись какие-то внутренние резервы, из Георгия Колдина обещал вырасти первоклассный биолог.

Серьезная угроза исполнения сокровенных желаний возникла на почве старого пристрастия к травке, превратившейся за время службы из обычного самосада в обычную коноплю. Сослуживцы-казахи, с которыми Георгий переписывался, регулярно присылали ему гуманитарную помощь из своей бескрайней республики. Помощь очень быстро выкуривалась, даже разбитая пополам с «беломорским» табаком. Страждущих становилось все больше. И скоро одной ею уже не ограничивались. Доставали кто где мог. Сборища желающих «пыхнуть» в общаге заметно участились. Во время одного из таких собраний всю их осоловевшую компанию и повязали.

Комитетчики обрабатывали долго и настойчиво, умело грозили муками ада земного и небесного. Возможность вылететь с пятого курса замаячила вполне реально – конец детской мечте, конец жизни. Плюс осложнения в собственной семье: Георгий на четвертом курсе женился на девушке из медучилища с подмосковной пропиской (нелишняя вещь), женился почти по любви. Проклиная себя за малодушие и оправдывая одновременно, Георгий все-таки дал письменное согласие работать на Контору. Припомнился и армейский капитан, и новоиспеченный агент под кличкой Мечников, он же Георгий Колдин, глубоко уверовал, что проклятие войскового особиста подействовало.

Неотступно, правда, сверлил вопрос: кто же сдал их теплую компанию? Но после вербовки желание провести собственное расследование пропало. К тому же Георгий очень сильно подозревал, что не он один попал в сети гэбэшников. Поди теперь разберись, кто есть кто. Но с факультета так никого и не поперли. По официальной версии, предупредили на первый раз, учитывая заслуги в учебе и спорте, кого-то отмазали шишки-родители. Двоим, правда, влепили строгача по комсомольской линии, но больше за нарушение правил проживания в студенческом общежитии. На этом все и закончилось. А Мечников внедрился в ряды подрастающей советской интеллигенции и с нетерпением стал ждать дня дипломирования, с тем чтобы унести подальше ноги от коварных комитетчиков.

Лишь одному человеку из их компании завидовал Георгий – новому приятелю Витьке Дежневу. Дежнев был первокурсник, но они подружились. Накануне злосчастной истории с арестом тому стало плохо, и Георгий сам вызвал такси и отправил незакаленного еще бойца домой. Витька попал в больницу с отравлением, и его не загребли. Повезло, можно сказать. Георгий навестил приятеля в больнице, принес пивка втихую, но почувствовал, что не может смотреть в его чистые глаза, а свои, скрывающие загаженную гэбэшниками душу, отводил в сторону. Посидел для приличия минут пятнадцать и ушел. Потом, на факультете, старался избегать Ковалева, а вскоре, получив диплом, уехал по распределению и вовсе забыл. За шесть месяцев Мечников так ни на кого и не настучал. Молодая интеллигенция свято блюла свой моральный и нравственный облик, боролась с пьянством и диссидентством и всерьез готовилась к строительству светлого будущего. Но Георгий Колдин ошибался, думая, что о Мечникове забыли.

Он получил распределение в лабораторию закрытого НИИ, где приходилось заниматься самыми разнообразными проблемами – от синтеза наркотиков до пищи «для космонавтов». На самом деле, по разумению Колдина, это подходило скорее для диверсантов. Это было интересно, и работа с первых дней захватила с головой. Еще приходилось периодически писать на коллег доносы. Впрочем, Колдин привык. И все было бы ничего, только вдруг позвонил человек, курировавший его в МГУ. Георгий Сергеевич с горечью понял, что это, видимо, никогда не закончится, его не оставят в покое, пока он дышит и двигается. Гэбэшник, впрочем, ничего особенного не требовал, просто сказал Колдину, что ему придется встретиться с одним знакомым по университету товарищем, от которого он и получит инструкции. И когда тот появился, Георгий Колдин наконец узнал, кто их сдал и кто является виновником всех его бед. Каково же было его удивление, когда на пороге возник Витька Дежнев. Кого-кого, а уж его Георгий Сергеевич не ожидал увидеть. Вначале хотел придушить, потом просто набил морду и спустил с лестницы.

Гэбэшник засмеялся, когда узнал об этом, и… отпустил Георгия Сергеевича на все четыре стороны. Через два года Колдин защитил диссертацию, познакомился с Беловым и стал работать в Лаборатории».

Турецкий тоже посмеялся. Что ж, Колдин выпутался. Турецкий поужинал в ближайшем кафе и остался сидеть за столиком, глядя на часы… Ну сколько ж можно было ждать?! Через полчаса негромко сказал сам себе:

– Сейчас такое начнется…

Но действительно началось, когда позвонил Студень.

– Обследование тела провели. Интоксикации по-прежнему нет, – буднично сообщил он. – А в остальном поздравляю. У него в голове…

– Пуля?

– Две. Снимаю шляпу. Вы это знали?

– Предполагал, – пробормотал Турецкий. И в кои-то веки не соврал. – А что насчет предыдущей работы?

– Докладываю. Бумага Санкт-Петербургского целлюлозно-бумажного комбината, ножичек – охотничий, трехлетней давности, не номерной, установить владельца нереально.

– Исчерпывающе, спасибо, – буркнул Турецкий, – пусть теперь мне баллистик позвонит.

Эксперт-баллистик позвонил через полтора часа, когда экспертиза была проведена.

– Что за оружие? – спросил Турецкий. – Один «макаров», а второй?

– Пистолет МП-5. Эти пистолеты обычно использует группа ФБР по освобождению заложников. Пистолет покрыт дисперсной смесью флуорополимерной смолы, тефлона и графита на термореактивной связке. Конечный результат – высокая коррозионная стойкость в условиях соленого тумана и влажности, очень малый коэффициент трения и рабочая температура до ста пятидесяти градусов при длительной работе.

– Ты мне баки не заколачивай, – рассердился Турецкий. – Откуда у нас тут элитное заграничное оружие?! Это же штучная вещь!

– Откуда он взялся – большая загадка, – подтвердил баллистик, хотя это уже было и не его дело.

– Какая там загадка? – пробурчал Турецкий в пустую трубку. – Сделать запросы куда надо. Узнать, сколько на территории России такого оружия, у кого оно есть конкретно и тэ дэ. Все загадки решаются путем отгадок.

Когда Турецкий приехал в Лабораторию, Майзель и Колдин бурно выясняли отношения. Непохоже было, что разговаривают ученые. Мат в дело не шел, но конструктивной критикой не пахло. Майзель обвинял Колдина в желании примазаться к чужой славе, Кол-дин инкриминировал Майзелю попытки на этой самой чужой славе заработать.

Турецкий понял, что делать ему тут нечего, и вышел на воздух. Стоял, думал, курил сигарету за сигаретой.

Мимо прошла Вероника, тихо бросила на ходу:

– Это спектакль. Приезжайте в трактир через полтора часа, сами увидите…

Через полтора часа Турецкий вошел в трактир. И что же увидел?

В дальнем углу мирно обедали Майзель и Колдин. При виде Александра Борисовича они чуть ложки не выронили.

– Что ж, – подсаживаясь, сказал Турецкий, – хорошо уже то, что я застал вас вместе. Значит, никакой конфронтации и нездоровой конкуренции нет, значит, вы делаете общее дело. Так?

Ученые молчали и сосредоточенно ели уху. Турецкий потянул носом:

– Похоже на щуку. Или ошибаюсь?

– Щука, – кивнул Майзель, и Турецкий вспомнил, что он рыбак.

Турецкий ковал железо немедленно.

– Господа, ну нельзя так издеваться над следователем, объясните мне все же содержание предсмертной записки. Во-первых, о каком ужасном положении пишет Белов? И о чем таком ему не стыдно?

– Не стыдно ему за работу, – сказал Колдин. – А ужасное положение – это… м-мм… отсутствие финансов на дальнейшую работу.

– Будет врать! – рассердился Турецкий. – Сколько можно темнить? Скажите мне то, что не считаете подходящим для протокола, но чтобы я понял, где искать причину его гибели.

Майзель и Колдин быстро переглянулись и снова уткнулись каждый в свою тарелку. Турецкий встал.

– Кстати, почерковедческая экспертиза подтвердила, что это писал именно Белов… Что ж, приятного аппетита. – Он сделал два шага, потом вернулся. – Чуть не забыл. Еще одна экспертиза, уже баллистическая, подтвердила, что его застрелили. Так что с запиской я вообще ничего не понимаю. – Турецкий снова подождал реакции, но ее не последовало даже после такой бомбы.

Турецкий собрался и поехал в Москву. Лемеж ему снова надоел.

Поздно вечером сидели в кабинете у Меркулова втроем – хозяин, Турецкий и Олег Смагин. Молодой следователь впервые удостоился такой чести, и, хотя обстановка была неформальная – уже за полночь – и хозяин пил зеленый чай, Турецкий – коньяк, а сам Смагин – минералку (стакан за стаканом), Олег все же чувствовал себя взволнованным.

– Ну и как ты все это объясняешь, Саша? – спросил Меркулов. – Только сказки про твою гениальную интуицию оставь для мемуаров. Сейчас я хочу видеть реалистичную картину преступления.

– Пожалуйста, гражданин начальник. Итак, пуля в черепе. Первая пуля, – уточнил Турецкий. – Не из «макарова», а из МП-5. Что делать, думает киллер? Пулю же вытащат, ясно будет, что убийство. А нужно – самоубийство. Тогда он берет журнал и простреливает через него Белову второй висок – уже из его собственного пистолета. Вторая пуля, уже не по случайности, гарантированно останется в голове. Следов пороха нет, они на журнале. В голове две дырки, как будто пуля прошла навылет. Из «макарова» – один выстрел. Точка!

Меркулов только головой покачал. На лице у Смагина читалось неприкрытое восхищение.

– Итак, пуля в черепе, ты сказал, – заметил Меркулов. – Но как ты это понял, вот что меня занимает!

– Про интуицию по-прежнему нельзя? – сверкнул глазами Турецкий. – Ну пусть тогда стажер попробует.

– Ты его уже натаскал, наверно? – подозрительно покосился Меркулов.

– Константин Дмитрич, не стыдно?!

– Ну ладно. Олег! Есть идеи?

– Есть, – кивнул Смагин и поставил стакан с водой на подоконник. Потому что ему казалось, без помощи рук тут не обойтись. – Края раны такие, что ясно: пуля вошла под углом. Висок – тонкая часть черепа, а так велика вероятность, что она застряла.

– А что? Очень даже складно, – признал Меркулов. – И за спиной Смагина показал Турецкому большой палец. – По поводу элитного американского оружия работу ведем. Два года назад Министерство обороны и ФСБ получили партию в пятьдесят единиц. Сейчас они проверяются. Процесс непростой, может занять время.

– Почему? – не понял Смагин.

– Потому, – объяснил за Меркулова опытный Турецкий, – что эти пушки могли раздарить кому угодно, хоть любимой собачке президента.

– В теории, – на всякий случай уточнил Меркулов. Верить в подобное не хотелось.

– В теории, – повторил Турецкий и достал телефон – ему звонили.

– Александр Борисович, насилу достучался! – Это был Колдин. Оживленный, радостный, просто лучший друг. – Срочно посмотрите свою почту! Я вам там прислал выдержку из прессы – все информагентства сообщают, это не липа.

– Сейчас гляну… Костя, включи компьютер, пожалуйста.

– Ты уж сам, будь добр. – Меркулов встал, освобождая хозяйское место.

ПЕРВЫЙ БИОКОМПЬЮТЕР

Группе ученых из Израильского университета удалось создать пробный образец биокомпьютера, который представляет собой обычную стеклянную пробирку, заполненную молекулами ДНК, РНК и различными ферментами.

Именно эти компоненты и выступают в роли устройств ввода/вывода, вычислительного блока и программного обеспечения.

Исследования проводились в вейцмановском институте (WeizmannInstitute) в Израиле под руководством профессора Эхуда Шапиро (EhudShapiro), который так описал свое изобретение: «Нам удалось создать настоящий биокомпьютер. Причем размеры его настолько малы, что в одну пробирку можно поместить до триллиона вычислительных модулей, суммарная производительность которых составит один миллиард операций в секунду». Точность вычислений составляет 99,8 %, правда, все результаты обработки информации «выдаются» только в виде двух вариантов ответа: «истина» или «ложь».

Читали все втроем, поглядывая друг на друга, пытаясь уловить реакцию и выделить суть.

Следующий звонок снова был от Колдина:

– Ну как вам?

– Да… Но это же значит, то, что говорил Винокуров…

– Ерунда, туфта, к черту Винокурова!

– Ну, израильтяне, ну, мудрецы! «Истина» и «ложь», – расхохотался Колдин. – Чет-нечет! Да они там в орлянку играют, что ли? Тоже мне компьютер!

– У Белова был лучше?

В трубке возникла пауза, и Турецкий просто физически ощутил – вот он – момент истины!

– То есть у вас в Лаборатории сейчас лучше? Колдин ответил без своих обычных выбрыков и обид:

– У нас еще ничего нет. У нас все на бумаге. Но у нас – лучше!!! Мы уже сейчас такое можем представить…

– Слушайте, Колдин, почему вы мне ничего не сказали про биокомпьютер? Что из себя представляет вообще ваш биокомпьютер? Это и есть последний проект Белова?

– Не последний, а главный.

– Почему же вы ничего не говорили, черт подери?! – заорал, не сдерживаясь, Турецкий. – Это то, что в его записке было обозначено словом «к-р», да?

– А что бы это изменило? – хладнокровно возразил Колдин.

Турецкий на мгновение даже задохнулся от злости. Потом все же взял себя в руки.

– Сидите в своей Лаборатории как ни в чем не бывало и работайте. Ни про какой биокомпьютер вы ничего не знаете, кто бы ни интересовался. До моего распоряжения ни малейшего контакта с прессой. Ясно?!

– Но как же…

– Все!