Текст книги "Сенсация по заказу"

Вопрос. У вашего дяди, кажется, неплохая лаборатория была.

Ответ. Вы специалист?

Вопрос. Нет.

Ответ. Так и не говорите! И потом, чего ему это стоило… Ну паперфторан сделал, да, это вещь, не спорю. Так я разве не знала, что у него гениальная голова? Просто мусора в ней было… И результат каков? Был человек, и нет его! А Лаборатория… Неизвестно, сколько теперь они без него протянут, эти майзели и колди-ны! Он-то, при всех своих закидонах, умел деньги зарабатывать. Правда, живьем их никто никогда не видел…

Вопрос. Как он это делал? Можете привести примеры?

Ответ. Ну как, как! Да хотя бы паперфторан! Пока к открытию не примазалось всякое жулье, он капусты немало срубил, я думаю.

Вопрос. Кого вы называете жульем?

Ответ. Да всех! Всех профессоров и академиков, которые на «мерседесах» рассекают! У нас нормальный ученый такую тачку себе по определению позволить не может. Вот и весь расклад.

Вопрос. Давайте вернемся на шаг назад. То, что вы просили дядю о протекции, означает, что его знают за океаном?

Ответ. Вы шутите?

Вопрос. Я вас не понимаю…

Ответ. Конечно, его там знают. А где его не знают?! Они были б счастливы, если бы он туда переехал. Да только этого бы никогда не случилось.

Вопрос. Ваш дядя был патриот?

Ответ. Вроде того.

Вопрос. Почему вы так отвечаете?

Ответ (сраздражением). Потому что я этого не понимаю! У науки нет родины! Что, закон всемирного тяготения у нас и в Америке действует по-разному?!

Вопрос. Кто знает… Я в Америке не был.

Ответ (неожиданно смеется). Может, тут вы и правы. Вот мой муженек-американец и в ус не подул, когда у меня разрешение на работу закончилось. И вот я здесь, а он там, ха-ха!

Вопрос. Скажите, а ваши родители?…

Ответ. Мама умерла три года назад. Инсульт. Отец нас бросил, когда мне было десять.

Вопрос. Извините.

Ответ. Проехали. Дальше?

Вопрос. Наташа, получается так, что вы – ближайшая наследница профессора Белова?

Ответ. Не знаю. Возможно. Кажется, да. У дяди же не было детей, верно?

Вопрос. Об этом ничего никому не известно. Следующий вопрос я задаю в интересах следствия, поэтому постарайтесь на него ответить…

Ответ. Ну говорите уже, говорите.

Вопрос. Как вы намерены распорядиться квартирой?

Ответ. Не поняла.

Вопрос. Что вы будете делать с квартирой в Леме-же? Продадите? Станете там жить? И главное, вы кого-нибудь уже посвящали в свои планы на этот счет?

Ответ. Я не поняла… Вы издеваетесь, что ли?

Вопрос (виновато). Вот я так и думал, что вы расстроитесь.

Ответ. Расстроюсь?! Да я в бешенстве! Вы еще долго будете издеваться?!

Вопрос. Наташа, почему вы так все нервно воспринимаете? Может быть, вопрос о квартире и некорректен, но он важен для следствия и…

Ответ. Да о какой квартире?! Нет же никакой квартиры!

Вопрос (растерянно). Я вас не понимаю. Ответ. Квартиры в Лемеже – нет! Вы что, с луны свалились?! Следователь! Вопрос. А… где же она? Ответ. Продана.

Вопрос. Но… По закону продавать ее можно будет не раньше чем через полгода, когда вы вступите в права наследования, а сейчас…

Ответ. Послушайте, как вы говорили, вас зовут…

Вопрос. Олег Николаевич.

Ответ (говорит рублеными фразами). Олег Николаевич, квартиру продал дядя. Несколько лет назад. Когда создавал Лабораторию. Чтобы купить оборудование. Уже полгода квартира ему не принадлежит. Не принадлежала. Он ее снимал. Это, видимо, для вас новость?

Вопрос. В общем… да.

Ответ. Извините, что наорала. У меня токсикоз, черт бы его побрал. Ненавижу всех. Только не спрашивайте, кто у меня будет, мальчик или девочка, а то я разобью диктофон о вашу голову.

Турецкий слушал запись в присутствии Смагина и все время хмурился. Смагин нервничал, теперь ему казалось, что он говорил с Кожемякиной излишне неформально. И еще ему очень не нравился собственный голос на пленке. Хотя про этот эффект он слышал. Человек воспринимает свой голос искаженным, а настоящий мало кому нравится, если, конечно, ты не Алла Пугачева.

– Так, – сказал Турецкий. – Талантливая избалованная неудачница. Истеричка и стерва. Хотя и жаль ее. Но это неважно. А важно то, что мы кое-что упустили. Если племянница Белова училась в МГУ, а дядя – у нее преподавал, то, значит, он преподавал и у своей будущей лаборантки Вероники Лавочкиной. Потому что Наталья и Вероника – однокурсницы.

– Я не знал, что они однокурсницы, – заметил Смагин.

– Тогда ты ничего не упустил. Ты – Спиноза, а я – жалкая ничтожная личность.

– Ну я не стал бы так все же…

– Это цитата, – разъяснил Турецкий.

– Я знаю, Ильф и Петров.

– Откуда ты такой взялся? – удивился Александр Борисович. – Сейчас никто уже ничего не помнит.

– Из областной прокуратуры, – напомнил Смагин.

– Вот я и говорю, что тебе там не место. Кстати, отличный допрос, поздравляю.

– Я же разговаривал просто…

– Вот то-то и оно. Единственный прокол – ты не узнал, приезжала ли она на похороны матери. Для портрета свидетеля – немаловажный штрих.

Смагин наконец расслабился и улыбнулся.

– Я и так это знаю: не приезжала. Она сказала, что уезжала в Штаты четыре года назад. Мать умерла – три года тому. Но когда я уже уходил (диктофон был выключен), то спросил, приезжала ли она за эти четыре года в Россию, и она сказала, что нет.

Турецкий решил, что снова хвалить молодого следователя непедагогично, и вместо этого сказал:

– Что ты еще спрашивал без диктофона?

– Понравилось ли ей в Америке.

– И что она сказала?

– Сказала – нет.

– Ну и штучка! Следующая задача. Надо узнать, кому Белов продал квартиру. И все сопутствующие обстоятельства. Уловил?

Смагин бодро кивнул.

– А теперь поехали в Москву.

– Я же только оттуда.

– Думаешь, мне интересно тебя просто так гонять? У нас там дела.

– Где?

– На кладбище.

Глава десятая

Слово «эксгумация» происходит от двух латинских слов: ех – это выход, выделение, или извлечение наружу, ну а humus – земля. Получается нечто вроде воскрешения. На самом деле от этого бесконечно далеко, думал Турецкий. На самом деле эксгумация – это циничное извлечение трупа из места захоронения. Для чего? А для осмотра и проведения экспертизы. В ходе расследования уголовного дела, разумеется. В общем, эксгумация – процедура невеселая. Кто на ней не был, потерял немного.

Турецкому бывать приходилось. И в этот раз он, по чьей вине процедура и происходила, решил тоже поприсутствовать, ощущая неясное чувство вины по отношению к покойнику, которого никогда даже и не видел.

День снова выдался дождливый, и, наблюдая, как рабочие орудуют лопатами, Турецкий подумал, что экстерьер весьма соответствует фильму ужасов. Оживет сейчас профессор, и такое начнется…

Профессор не ожил. Спустя некоторое время Студень исследовал останки и ничего не нашел. Интоксикации не было. Белова ничем не травили. Даже алкоголя в крови не было.

Когда вышли из Центра судебно-медицинской экспертизы, вид у Смагина был какой-то нездоровый.

– У тебя живот, что ли, болит?

– Александр Борисович, совесть мучает, – выдавил молодой следователь. – Я от вас скрыл кое-что. На самом деле не проводить вскрытие мне приказал прокурор Григорьев. Все-таки мой непосредственный начальник…

– И ты взял его ошибку на себя, – укорил Турецкий. – Или это было письменное указание?

Смагин покачал головой.

– Ты помнишь точно, как он сказал?

– «Вскрытие проводить нецелесообразно, и так все понятно».

– Ладно, не парься. Это просто халатность, – махнул рукой Турецкий. – Болван твой прокурор, вот и все. Решил избежать лишней бюрократической процедуры и вступил в это самое. Черт с ним. Все равно ведь ничего не нашли. А нужно будет для пользы дела – припомним ему потом… Видишь, получается-таки, что я тебя зря в Москву возил, тебе беловской квартирой надо заниматься… хотя подожди, ты раньше на эксгумации присутствовал?

– Нет.

– Ну все-таки новый опыт, – вздохнул Турецкий.

Вернувшись в Лемеж, Турецкий связался с Денисом Грязновым и попросил организовать досье на На-вошу. В детективном агентстве «Глория» такие вещи делал компьютерный монстр Макс, и равные ему в ремесле если и были, то только в параллельных мирах.

– А он кто, этот Навоша? – спросил Денис. – Вроде знакомая фамилия…

– Мэр подмосковного города.

– Да?… А мне казалось, что-то с алкоголем связанное… Ну ладно, я распоряжусь – Макс сделает. До скорого.

– Да! – спохватился Турецкий. – Как твой подопечный? Охраняешь? Жив?

– Типун тебе на язык, Александр Борисович. Жив-здоров, стерегу, но пока никого так и не вычислил. Хочу его за границу отправить – сопротивляется.

– Деньги-то хоть платит?

– О-го-го-го! – весело сказал Денис.

Через полчаса он перезвонил и виновато сказал, что Макс слишком занят, чтобы составлять специальное досье, и если Турецкий не против, то он пришлет уже готовое, которое где-то слямзит.

– А зачем ты меня в это посвящаешь? – удивился Турецкий. – Какая мне разница, откуда информация придет?

– Разница есть, – возразил Денис. – Макс скачает ее с самого верха. Так что она может быть тенденциозной.

– О господи, – вздохнул Турецкий. – Ну пусть делает, как хочет, а я уж потом профильтрую на свой вкус. Подожди, а ты уверен, что так будет проще? Да и вообще есть ли там что-нибудь на моего мэра?

– Там на всех все есть, – успокоил Денис. Вопрос, сможет ли Макс залезть туда, обеими сторонами не ставился в принципе.

Турецкий в который уже раз подивился причудливой специфике своей работы. Ведь что получается? Высокопоставленный государственный служащий А. Б. Турецкий, чтобы получить нужную информацию, вынужден привлекать частное лицо, которое будет (назовем уж вещи своими именами!) воровать эту информацию у других высокопоставленных государственных служащих. Вот уж воистину мы рождены, чтоб Кафку сделать былью.

Турецкий провел время вхолостую – просматривал СМИ в Интернете (появилась одна идейка), но закрыл ноутбук с разочарованным видом.

Позвонил Смагин. Турецкий оборвал его:

– Ты узнал, кто купил квартиру Белова?

– Нет, но я…

Турецкий тут же отключился. Пусть привыкает.

Перед тем как отправиться в городскую администрацию, он еще раз проверил почту – и вовремя. Макс прислал обещанное досье.

НАВОША ГРИГОРИЙ МИХАЙЛОВИЧ

«…Григорий Навоша – типичный пионер бизнеса, который не только остался на плаву, но и сумел даже укрепить свою империю благодаря старым связям и неразборчивым методам. Кроме нескольких заводов, производящих водку, он захватил, в частности, и фармацевтический комбинат в дальнем Подмосковье. На-воша – один из „авторитетов“ в российском бизнесе. И его несоответствие новому имиджу российской экономической элиты становится все более очевидным.

Этот человек, начав с уличной торговли, постепенно добирается до олимпа российского делового мира. Начал двадцатилетний Григорий Навоша в 1987-м с того, к чему позже и пришел, – продавал водку у финской границы. В смутные дни перестройки он вложил накопленный капитал в фабрику по пошиву «фирменных» джинсов.

К середине 90-х у бывшего мойщика автомобилей предположительно был накоплен первый миллион долларов.

В 1998 г. он стал владельцем подмосковного водочного завода «Истра», основал множество филиалов и разработал выгодную схему перемещения своей водки по России, чтобы обеспечивать максимальную оптимизацию налогов. Благодаря производству водки в Калмыкии (налоговом оазисе) он экономил 85 % производственных расходов.

В 1999 г. бывший вице-губернатор Московской области предпринял попытку заставить ловкого водочного короля честно платить налоги. Кончилось это тем, что за шантаж и якобы получение взятки в размере 10 000 долларов был привлечен к ответственности и получил срок референт вице-губренатора, по случайному совпадению также занимавшийся водочным бизнесом. Правда, приговор был обжалован, и референт, признанный невиновным, в свою очередь, подал в суд на Навошу. Но Навоша, естественно, остался владельцем завода «Истра».

Но главным в этом эпизоде было то, что Навоша разработал механизм, который и впредь успешно применял: хорошие связи в судах гарантируют успех дела, даже если ты неправ. Вскоре после победы в деле «Истры» он прославился невероятным, даже для российских условий, приобретением.

Дальше – больше. Совместно с московскими партнерами он приобрел под Владимиром фармацевтическую фабрику, которая в этот период была захвачена рабочими, пытавшимися таким образом сохранить работу вопреки планам санирования предприятия. Они уже отразили вертолетную операцию бывшего владельца. Навоша предпринял решительную попытку в сопровождении отряда ОМОНа захватить территорию комбината и здание дирекции. Началась безумная драка. Взбешенные рабочие сломали ребро Навоше и взяли его в заложники.

Но Навоша решил проблему, которую невозможно было решить силой, с помощью денег. После выплаты весьма приличной зарплаты профсоюзы открыли На-воше и его партнерам заводские ворота. Победившие партнеры быстро рассорились между собой, однако Навоше удалось добиться в одном из петербургских районных судов решения, согласно которому фабрика стала полностью его собственностью. Летом 2002 г. появился судебный пристав в сопровождении отряда Министерства внутренних дел и обеспечил директору Навоше полный контроль над предприятием.

Оставшиеся в дураках партнеры в последующие годы смогли, правда, в различных судах добиться решений в свою пользу. Однако ни судебные приставы, ни отряды Министерства внутренних дел этих решений поддерживать не стали. После этого он закрыл большую часть производства и сдал территорию в долгосрочную аренду монтажному цеху «Форда». А в 2004 г. Григорий Навоша начал политико-хозяйственную карьеру.

В итоге бывший мойщик машин, не имевший никакого образования, кроме курсов обучения на моряка-подводника, стал мэром подмосковного Лемежа. Правда, на всякий случай у него есть вид на жительство в США…»

ПРИПИСКА ОТ МАКСА:

«Российская система контроля качества водки слишком сложна. Существующие контрольные механизмы не срабатывают. Каждый год от поддельного алкоголя умирает сорок тысяч человек. По мнению серьезных экспертов, выходом из этой пагубной ситуации может быть введение де-факто государственной монополии на производство чистого спирта. На самом деле речь идет, естественно, не только о государственном контроле качества, но и о контроле доходов от производства водки. Водка может стать наряду с нефтью и газом самым прибыльным источником поступления налогов. До революции монополия на производство водки приносила треть всех государственных доходов. После отмены государственной монополии в 1992 г. российский водочный рынок стал той экономической сферой, где разворачивалась самая жестокая борьба».

Ну и жук этот Навоша, подумал Турецкий. И кажется, дни его во власти сочтены. Впрочем, времена такие, что все вдруг переворачивается с ног на голову. Прогнозы делать глупо. Турецкий вспомнил, как Меркулов сказал про генерального, которого только-только утвердили в должности: «Политик не должен быть слишком умен. Очень умный политик видит, что большая часть стоящих перед ним задач совершенно неразрешима». Посмотрим, что же представляет из себя господин Навоша как политик регионального масштаба.

Александр Борисович позвонил Меркулову и предупредил, что собирается «сделать шаг в местные властные структуры». Меркулов обреченно спросил: все ли он продумал и представляет ли последствия? Турецкий на оба вопроса ответил отрицательно, но добавил, что на это уже и времени нет. Так что пусть шеф ждет следующего звонка, когда понадобится присылать московских ментов, потому что с местными договориться вряд ли возможно. Мэр в этом городишке – царь и бог.

– Лучше я их пришлю заранее, – вздохнул Меркулов. – Грязнова подключу, оформим как антикоррупционную акцию.

– Такая и есть, – весело сказал Турецкий и закончил разговор.

Григорий Михайлович Навоша не поднялся ему навстречу, но взглядом показал на стул. Тогда Турецкий тоже молча достал свое удостоверение. Тут мэру пришлось заговорить:

– Нет нужды. Я знаю, кто вы, откуда и зачем здесь.

Лицо Навоши носило выражение суровой простоты, его только портил огромный нос, который Турецкий сразу про себя назвал рубильником. Мало того что огромный, так еще и явно сломанный в кулачном поединке. Впрочем, тому, вероятно, было уже много лет.

– Завидую вашей осведомленности, – любезно сказал Турецкий.

– Кто предупрежден, тот вооружен, – совсем не любезно сказал Навоша.

– Слышал такое выражение. Только по моему скромному опыту, пословицы обычно врут. Так зачем же я здесь, Григорий Михайлович?

– Копать под меня собрались. Эта сволочь Левшин все-таки добился своего, да? Но имейте в виду, так просто я не сдамся.

Турецкий непроизвольно помотал головой. Что это значит? Морочит голову мэр?

– А что вы сделаете? – непроизвольно спросил Турецкий.

– Найду способ остаться в седле, – туманно пообещал мэр.

– На благо родному городу, – закончил за него Турецкий.

– Иронизируете?

– Зачем? Я тут по-другому поводу. Расследую обстоятельства гибели профессора Белова. Его ведь убили. Вы в курсе? – Турецкий внимательно наблюдал реакцию мэра. Мимической реакции вообще не было (может быть, нос все заслонял?), но Навоша быстро спросил:

– Кто?

– Вот я и ищу.

– В моем кабинете?

– Не так быстро, – успокоил Турецкий. – В деле много туманных обстоятельств.

– Так, я не понял! – Он ткнул себя в грудь: – Мэр тут при чем?!

– Белов в письме своему другу указал, что на него давят и требуют что-то. И давит администрация города.

– Что за бред?!

– Что слышали.

– Да я с ним в теннис играл!

– Это я знаю. Ну и что? Это ничего не доказывает. Даже напротив. Вас с ним видели на корте за день до гибели. Вы громко разговаривали, размахивали руками, кричали на него.

Навоша насупился:

– Кто видел? Кто это говорит?

Турецкий хорошо знал, что на самом деле во время общения нужно обращать больше внимания на язык тела, нежели на мимику. Анализ языка тела происходит на бессознательном уровне, в то время как внимание обычно фокусируется на лице собеседника. А вот в случае, если движение человека и его выражение лица не соответствуют, это уже тревожный сигнал. При страхе тело как бы принимает «оборонительную позицию», ноги поставлены чуть-чуть мысками друг к другу, а плечи слегка отведены назад. В гневе же наоборот – грудь и плечи выдаются вперед, а руки очень часто опираются на обе стороны туловища.

Но у Навоши ничего нельзя было понять! Гневу его поза не соответствовала, страху – еще менее. Он встал из-за стола, руки засунул в карманы брюк, которые теперь оттопыривались из-за огромных кулачищ.

– Кто это говорит? – повторил он.

– Ваш тренер по теннису. Аскольдов.

– Да я всегда так разговариваю! Может, мы поспорили, попал мяч в корт или нет!

– На меня-то орать не надо, – посоветовал Турецкий. – Вы говорили с Беловым явно не на спортивную тему. Речь шла о деньгах и о его Лаборатории. Ас-кольдов слышал, что вы были просто взбешены. От проигрыша тренировочной игры так не расстраиваются.

Лицо у Навоши стало одновременно напряженным и задумчивым. Похоже было, что он решает какую-то сложную дилемму.

– Или вы мне сейчас все расскажете сами, или я вас арестую и отвезу в Москву. Такие полномочия у меня есть.

Навоша вскочил на ноги настолько взбешенный, что Турецкий готов был к тому, что он на него набросится. Но Навоша вдруг выбежал из кабинета.

Побег?! – мелькнула у Турецкого нелепая мысль. Нелепая-то нелепая, но… Турецкий поднялся на ноги.

И тут же из приемной раздалось:

– Найди мне бумаги о реприватизации особняка Капустина! Живо!

– Григорий Михайлович, да как я их сейчас найду?! – пропищала секретарша.

– Как хочешь! – загремел Навоша и вернулся в кабинет. – Будем ждать. Никуда вас не отпущу, пока не покажу. Считайте – под арестом.

Турецкий даже подивился такой уверенности в себе. Задержать помощника генерального прокурора, пусть тот не особенно и сопротивляется?

– Что вы мне покажете?

– Увидите сами! Для таких, как вы, бумага – главней человека.

Ну и лексика, подумал Турецкий. Действительно незаурядный тип. Как же он мэром стал?

– Да что вы про меня знаете? – вдруг сказал На-воша.

– Да уж кое-что знаю.

– Думаете, как такой хрен в мэры пролез? – не слушал Навоша. – А законным путем, между прочим. Город избрал! И еще переизберет, когда время придет. Потому что я работаю! Ясно вам?

Турецкий механически кивнул, слегка уже ошалев от этого медведя.

– Рассказать, как тут промышленность появлялась? Купец второй гильдии Капустин купил кирпичную солдатскую казарму и в 1864 году получил от московского генерал-губернатора разрешение устроить ткацкую фабрику. Потом другой местный деревенский богатей Шибалов открыл мастерскую по фабричному производству проволочных сит. Предприятие превратилось в завод металлической сетки. Куча рабочих мест! Потом москвичи подтянулись – забабахали тут стекольный завод. Еще больше рабочих! Каково?

– Хорошо историю знаете.

– А то! А купец Самохвалов? Купил неработающие шлюзы и из кирпичей шлюза построил дом, который и сейчас – украшение города. В нем мы сейчас с вами сидим!

– Вам есть на кого равняться.

– А я что делаю?! А эти уроды работать не дают. Кляузы, начеты…

– Какие уроды?

– А… Всякие. Выпить хотите? Турецкий покачал головой.

– Вот так, запросто, сотруднику Генпрокуратуры предлагаете?

– Я же не пьянствовать зову, а дегустировать. Новую водку запускаем. Вот!

Навоша распахнул незапертый сейф, и оказалось, что он весь забит водкой под гордым названием «На-вошинская».

Турецкому явление спиртного в сейфе что-то напомнило.

– Это для презентов приготовлено, – объяснил Навоша. – Чтоб вы не думали, что я тут один пользую.

Кто тебя знает, на что ты способен, подумал Турецкий. Может, весь сейф за день выдуваешь.

Навоша подошел к окну, распахнул его настежь.

– Знаете, я ведь родился здесь. Ни о чем особом не мечтал тогда… Историей увлекался. Любимая книжка была «Государь» Макиавелли. Вот это вещь! В ней было все, что могло понадобиться романтической душе, – засмеялся Навоша. – Удрал в Питер, в мореходку, чтобы в армию не попасть. Я мог бы связаться с морем на всю жизнь, но хоть и зеленый еще был, быстро просек, что ничего романтического в этом занятии давным-давно нет. Тяжелый ежедневный труд. Тем более что я был котельным машинистом, или, проще говоря, кочегаром. Вспоминаю свой первый выход в море. Бр-рр! Так укачало!.. Все эти разговоры про мужское братство – ерунда. Люди в море просто медленно сходят с ума. От одиночества, между прочим. Пьют – жуть. Вот тогда я и понял, какая водка – сила. Помню историю. Посреди моря на палубу вышел мужик с вещами и сказал: все, братцы, до свидания! Сейчас поймаю тачку – и домой, – Навоша засмеялся. – Вообще я много всего делал. На рынке торговал. Потом в бане работал кочегаром – сутки через шесть: читал, никто не мешал, ни от кого не зависел. Не унывал, шестым чувством ощущал, что все изменится. В восемьдесят седьмом уже новые времена начинались, ну я и разобрался, что к чему. – Он немного задумался и сказал, будто цитируя: – Новые государства разделяются на те, где подданные привыкли повиноваться государям, и те, где они исконно жили свободно; государства приобретаются либо своим, либо чужим оружием, либо милостью судьбы, либо доблестью.

– Макиавелли? – сообразил Турецкий.

– Макиавелли, – кивнул Навоша.

– Так что там у вас с Левшиным?

– Водку мою хочет прикрыть, зараза!

– Почему?

– Потому что не делюсь с ним, вот почему!

– А должны были отлить?

– Да хрен ему! Ну… он помог. Свел кое с кем. Пробили кое-что. Запустили кое-как. Я его в долю взял. Потом завод сгорел. Я новый организовал. – Он кивнул на «Навошинскую». – Его не позвал, потому что и себе ничего не взял. Весь доход в бюджет города! А он, скупердяй, не верит. Строчит на меня.

Турецкий подивился этой смеси бюрократического и живого разговорного языка, ярким носителем которого Навоша являлся. Александр Борисович теперь вполне представлял себе, как Навоша выиграл выборы мэра. На встречах с избирателями, наверно, такое вытворял! Если вообще у него противник нашелся.

– В общем, Левшин додумался до того, что у меня спирт неочищенный. Проверили – и будто бы правда. Областной санитарный постановил.

– А кто проверял? – У Турецкого зародились подозрения.

– Да из Москвы какие-то… А сперва Левшин хотел Белова привлечь. Его Лабораторию. Там же такая аппаратура! Он же там все мог делать. Хоть водку проверять, хоть золото из дерьма делать. А тот – ни в какую.

– Они разругались?

– Не знаю. – Навоша махнул рукой. – В общем, первую партию всю конфисковали. Полтора миллиона рублей – на ветер. Или не на ветер, а кому-то в карман. Теперь концов не найдешь.

– Я не понял, что с водкой сделали?

– Да стырил кто-то, вот что! Левшина спросите. Он же – Фемида.

– То есть остались вы с носом, господин Навоша.

– Можно и так сказать, – согласился водочный король и мэр города.

– Ну вы не расстраивайтесь, – усмехнулся Турецкий. – При ваших-то талантах. Сегодня на щите, а завтра… Кстати, не все так однозначно. Знаете истинный смысл выражения «остаться с носом»?

– Да уж понятно. То же, что и в дураках.

– Верно. Только раньше на Руси слово «нос» означало еще и подношение, так сказать, поклон, с которым проситель обращался к чиновнику. Сегодня такой «нос» квалифицировался бы как взятка. Но прежде к этому проще относились. Ни одно дело в московских приказах не решалось без подношения. А уж ценность такого «носа» зависела от важности дела, должности чиновника и благосостояния просителя. Но если дар оскорблял достоинство чиновника, то прошение отклонялось, а проситель оставался с отвергнутым подарком, то бишь…

– … с носом, – сказал Навоша и почесал свой огромный «рубильник».

– Ладно. Теперь признавайтесь. Что это за особняк Капустина?

– Особняк Капустина – это дом, в котором находится Лаборатория. Белов арендовал помещение. И как я недавно узнал, платил неоправданно большие деньги. Огромные, блин!

– Кому платил?

– Моему заместителю, Козлову.

– Долго?

– Несколько лет. А недавно этот урод поднял ему цену вдвое. Белов мне и сказал, когда мы в теннис играли. Я так обалдел, что даже гейм ему проиграл на своей подаче. Вот тогда я и орал, наверно. Я всегда ору, когда нервничаю.

– По-моему, вы всегда орете, – заметил Турецкий. – И, кроме того, вы всегда Белову проигрывали.

Навоша стрельнул глазами, но сдержался от очередного повышения голоса.

– Ну и проигрывал. Неважно! Антон говорит: что ж ты, собака, делаешь, я и так последнее отдаю! На науку не хватает! А я даже не понимаю, о чем это он!

– Ага. И вы, хотите сказать, прежде ничего не знали?

– Не знал!

– Я должен поверить?

– Я же сказал, поверите, когда бумаги найдут. Там все…

– Козлов действовал от вашего имени?

– Козлов – собственник этого дома! А дом – архитектурный памятник. А Козлов его приватизировал! А потом сдавал в аренду! Бабло рубил! Моим именем прикрывался! Понятно?

– Гладко выходит. Где Козлов сейчас?

– В больнице. Отдыхает. Только говорить он не может. Временно.

– А что с ним?

– Перелом челюсти… Ну что смотрите? Это я врезал.

Турецкий остолбенел:

– Рехнулись? Вас же посадить могут.

– Да? А я думал, это вы и сажаете… Ничего, выкручусь, – ухмыльнулся Навоша. – Только обещайте мне одну вещь?

– Ну? – неохотно сказал Турецкий, ожидая какой-нибудь юридической просьбы.

– Попробуйте моей «Навошинской» и сравните с вашей столичной. С любой. Да хоть с кристалловской. Только чтобы честно!

Турецкий встал.

– Эй, куда вы? Бумаги еще не привезли!

– Пусть мне их в гостиницу пришлют, – буркнул Турецкий.

Тут ему все было ясно.

– Что это за шум? – сказал вдруг Навоша.

– Я ничего не слышу, – возразил Турецкий, остановившись у самой двери.

И тут же услышал. В каждом ухе словно жужжало по пчеле. Причем этот шум все нарастал. Турецкий подумал: неужели?! А ведь он совсем забыл о разговоре с Меркуловым.

Жужжание все нарастало.

Навоша подозрительно посмотрел на Турецкого. Потом бросился к окну. Турецкий за ним.

На площадь перед зданием администрации опустился вертолет. Он был зеленого цвета, и из него выскакивали бойцы в касках, бронежилетах и с короткими автоматами наперевес. Турецкий насчитал шесть человек. Потом вылез кряжистый немолодой мужик с кислой физиономией и сигаретой в зубах. Это был Вячеслав Иванович Грязнов собственной персоной.

Зрелище оказалось настолько сильным, да и вообще невиданным в здешних краях, что просто парализовало все живое. На жителей Лемежа напал столбняк. У бабушек, торговавших семечками на краю площади, похоже, вымело из мешочков товар.

Лопасти еще работали. Шум стоял сильный. Турецкий, высунувшись из окна, пытался руками объяснить Грязнову, что все в порядке, что никого арестовывать и класть лицом в пол не надо. Кажется, не очень-то получалось. Грязнов решительно двигался ко входу. Все-таки язык тела – не самый совершенный…

– В кои-то веки выбрался из кабинета, – жаловался Вячеслав Иванович полчаса спустя. – Не думал я, конечно, что тут стрелять придется, но хоть косточки размять. И – такой облом…

– Я компенсирую, – пообещал Турецкий. – Здесь за городом есть симпатичный трактирчик. Только обещай, что мы туда полетим.