Текст книги "Большое кольцо"

– Саня, что делается?! И все это посреди рабочей недели! Ну где мы живем, старик?! Не хочешь срочно навестить… мою разбитую душу, а?

– Давай лучше завтра?

– Завтра? – печально вздохнул Грязнов. – Завтра, Саня, у меня рабочий день. И у тебя тоже. Значит, увидимся только на баррикадах…

Турецкий хмыкнул, не подозревая даже, что и у Вячеслава тоже открылся сегодня момент истины, а его упоминание о встрече на баррикадах – вовсе не случайная метафора.

Глава двенадцатая
Повороты судьбы

1

Перед Александром Борисовичем стояли две неотложные задачи. Первая – это расколоть Сафиева, чтобы тем самым окончательно дезавуировать составленный ими, вдвоем с Мутенковым, протокол о задержании Рустама Гусарова. После чего, естественно, все обвинения в его адрес можно будет спокойно отправить… ну да, именно коту под хвост. И тем самым прекратить служебное расследование по данному факту. И дать возможность парню спокойно работать дальше.

Признаний одного Мутенкова было мало, не верил ему Турецкий, возьмет, сукин сын, да изменит свои показания, объявит еще, что из него их выбил следователь. А кто у нас следователь? А следователь у нас Александр Борисович Турецкий! И если кому неизвестно, то можно и напомнить, что бывали уже случаи, когда подследственные обвиняли его в применении недозволенных методов обращения с ними во время допросов. Нет, это совсем другое дело, что ни один навет так и не подтвердился. Это ведь нынче способ такой у обвиняемых – в последний момент взять да отказаться от своих прежних показаний, ловкий, понимаешь ли, адвокатский ход. Но даже если принять во внимание сам факт применения следователем пыток либо каких-то иных способов давления в качестве предположения, то о чем он может говорить? Ну конечно, о том в первую очередь, что рука руку моет и свои собственные кадры Генпрокуратура не выдает. Тем более что упомянутому старшему следователю Турецкому, и уж это всем давным-давно известно, более полутора десятков лет постоянно покровительствует заместитель генерального прокурора Меркулов. И это вам не хухры-мухры!

Вывод? Да они же между собой всегда договорятся! Одна шайка-лейка…

Надо сказать, что Александр Борисович довольно отчетливо представлял себе образ гипотетического своего обвинителя. И самое поганое, если называть вещи своими именами, что в этом малопристойном качестве, как правило, объявлялись ответственные чиновники, облеченные большой властью. Среди них могли быть депутаты Государственной думы – эти, что называется, без вопросов, им с ходу пришлось по вкусу иностранное слово «лобби». Работники кремлевской администрации, интересы которых не совсем совпадали с интересами, скажем, того же президента. Многие высокие замы из силовых органов, для которых «защита демократических свобод» стала превосходной кормушкой. Ну и масса прочей рыбьей мелочи, как сказал бы Грязнов, не растерявшей пресловутого телефонного права. Это когда тебя вроде бы и нет, когда письменного приказа ты отдать не можешь по той простой причине, что если вдруг поймают, то снимут штаны, но зато твой телефонный гнев все еще воздействует на некоторые не окрепшие в «демократическом строительстве» души. Иначе говоря, речь о тех из огромной армии талантливых имитаторов бурной государственной деятельности, которым, по их же искренним признаниям, именно государство в свое время и недодало! Чего конкретно и почему – такой вопрос даже не обсуждается. Обиженные они, и все тут…

Вот и Милявский, который звонил Славке, он из этих. Но у него три генеральские звезды на милицейских погонах! Кто посмеет ослушаться? А с другой стороны, где его официальное указание прекратить расследование? Разговор по телефону? Когда? Какой такой разговор? А я, скажет, вообще на даче был, и секретарша подтвердит…

Между прочим, как удалось все-таки выяснить Косте у московского прокурора Прохорова, чай, не посторонние друг другу люди, примерно такой же настоятельный «совет» по поводу прекращения дела о похищении лесного магната Михаила Фрадкина был озвучен поначалу именно Милявским. Это потом уже другие «советчики» появились, повыше рангом, а начал-то он. И кто теперь поверит, что по собственной воле?

Кстати, и первая резкая реакция по поводу происшествия с Рустамом Гусаровым тоже исходила от него. Все же первый зам министра внутренних дел, как не прислушаться?!

А разобраться – так сплошная коррупция, и ничто иное.

И тут уже вырисовывалась вторая проблема или задача – как угодно. И обозначалась она вполне нарицательным понятием – Митяй. Ясно было немногое, – скорее всего, этот человек и стоит у руля таганской организованной преступной группировки. Или же является теневым ее боссом. Потому что в Славкиной картотеке не значилось такого человека. Кличка вот есть, а человека – нет. Может, и агентура работать стала хреново. Однако это имя произносилось с некоторым даже страхом всеми, с кем в последние дни приходилось иметь дело Турецкому. Митяй сказал, Митяй велел… А кто он такой, они либо в самом деле не знали, либо не хотели говорить. Но тем не менее власть этого неизвестного пока Митяя была достаточно сильной, если никто так и не решался нарушить его конспирацию.

Вот он-то и нужен был Александру Борисовичу. Хотя бы для того, чтобы поначалу соединить трудно сопоставимые события и понять логику его действий. А также – основные приоритеты. Поймешь, чего ему надо, тогда можно и сыр заготовить – в мышеловку… А иначе-то как?

…Сафиев продолжал играть в упорную молчанку. Требовался какой-то сильный ход. Но Александр Борисович не торопился, да и не хотел, если по правде, оперировать признательными показаниями Мутенкова. Как чаще всего случается? Слово вылетело невзначай, а потом вдруг оно оказалось уже на воле – вместе с воровской малявой. А ведь у Виктора семья какая-никакая, но есть. Вот и пришлют ему в камеру весточку – вякнешь чего-нибудь лишнее, всех твоих пришьем. Куда ему после такого предупреждения деваться? Он же знает, с кем дело имеет, вот и пойдет в отказ. Значит, и делать достоянием общественности, даже своей, внутренней, его показания пока не стоит. При нынешнем «умении» хранить тайны следствия обидный прокол может случиться в любую минуту. Но что-то же делать все-таки надо!

Обыск, произведенный в квартире Сафиева, практически ничего не дал. Осторожным оказался оборотень. Следователь Московской городской прокуратуры Анатолий Малахов, которого, по договоренности между Костей Меркуловым и Павлом Прохоровым, городским прокурором, Турецкий определил в свою оперативно-следственную бригаду, вместе с оперативниками Славки перепахал буквально все, обнюхал и обстучал паркет и стены – пусто. Вероятно, у Сафиева имелся другой схрон. А где – это важный вопрос…

И еще вот такая странная получалась вещь. «Зарабатывали» сержанты, судя по самым приблизительным прикидкам, достаточно, чтобы не отказывать себе в необходимом. Но, как свидетельствовали факты, ничего такого, что указывало бы на дополнительные доходы, ни у Сафиева, ни у Мутенкова не имелось. Последний вообще жил как нищий. Да и у Сафиева обстановка была гораздо ниже среднего прожиточного уровня. Может, они оба копили? Один – на приличное жилье, а другой… На что мог бы копить деньги Сафиев? Они их не пропивали – ведь даже в отпуске приходилось «трудиться». И отстегивали им наверняка бабки немалые, иначе кто станет помогать бандитам в их весьма доходном промысле, рискуя при этом своей ментовской карьерой? В карты, что ли, проигрывали – в каких-нибудь казино? На девок тратились? Так ведь и речь у них шла о каких-то шалавах, но те дорого не стоят. А черт их знает. Решить бы эту загадку – остальное, как говорится, приложится. Но Мутенков эту тему обсуждать отказался, и даже вопрос «где деньги лежат, чтоб семью поддержать на время его отсидки?» вызвал у него откровенно злобную и резко отрицательную реакцию. Что непонятно уже само по себе. Разве у него имеются знакомые, которые будут кормить его семью, пока он станет срок тянуть? Или он настолько глуп, что считает возможным для себя отделаться устным внушением начальства? И он исключительно с этой целью дал признательные показания? Может, и глуп, но не до такой же степени! Нет, что-то здесь не то…

С Сафиевым проще: он хоть молчит. Ему, понятно, есть что скрывать.

Пожалуй, единственной зацепкой были милицейские «Жигули» седьмой модели, которые на самом деле таковыми вовсе не являлись. Это оказалась ворованная машина, соответствующим образом «перелицованная» и снабженная фальшивыми номерами. А поскольку ни в какой дорожной милиции машина официально не числилась, никто и не собирался ее проверять. Ездит на ней патрульный экипаж, какие еще проверки нужны? Вот такая выходила логика. А оставлял машину Сафиев возле своего подъезда в Люберцах как не имеющий личного гаража или «ракушки». Либо же все-таки имел, но о том никто не догадывался. Однако и опросы соседей ни к чему не привели. С местными автовладельцами он не дружил, не контактировал, а нелюдимый, мрачный характер не рождал желания у других общаться с ним.

На последнем допросе Александр Борисович рискнул все-таки сделать небольшой тактический ход – скорее, как попытку прощупать интересы Сафиева. Клюнет – не клюнет? Он выписал в отдельные листы протоколов некоторые, не связанные между собой признательные показания Мутенкова, касающиеся тех бандитов, с которыми сержанты работали возле Волоколамского шоссе, но при этом нигде не ссылаясь на Виктора. Точно таким же образом «оформил» и вынужденные показания Сигаладзе, тоже распределив их между ним самим, Хомутом и Паленым. Повсюду, где только мог, понавставлял ссылки на Митяя, о котором пока ничего толком не знал, но зато указания его выглядели вполне достойными вора в законе. И всю эту «документацию» зачитал Сафиеву. А уже в конце, просто в качестве констатации неоспоримого факта, добавил, что эти трое, в общем-то, и сдали их, ментов поганых, ему – Турецкому. А куда было деваться, когда все улики налицо?..

Сафиев был по-прежнему верен себе – молчал как рыба, но Турецкий мог бы поклясться, что того крепко озадачили признания расколотых уголовников. Ведь если они уже признались, зачем же их отпустили? Или это у них, у следаков, такой способ – достать всех остальных?

Николай уже устал, видимо, следить за собой, и теперь взгляд его был напряженным и выдавал явное смятение. Хотя ни слова так и не было произнесено. На что надеялся? Верил, что свои не дадут пропасть? Или это был все-таки страх за собственную шкуру, который он сдерживал изо всех сил?

Сам же Турецкий сделал вид, что для него показания уголовников, взятых с поличным, ничего нового не открывают – обычное дело, идет следствие, добываются новые факты и доказательства вины подозреваемых. Рутина, одним словом. Вот именно это нарочитое спокойствие и должно было, по идее, сыграть свою роль.

…Турецкий снова ехал в следственный изолятор номер два, в так называемые Бутырки, что на Новослободской улице. Ехал, размышляя о том, какой еще крючок найти, чтобы подцепить этого проклятого Сафиева. А в голову лезли совсем, можно сказать, посторонние мысли. Ну, например, чем вызвана странная Славкина пессимистическая уверенность, что им дело о похищенном автомобиле Питера Реддвея еще выйдет боком. Почему? Но Грязнов отделывался невразумительным пожатием плеч и ссылался на свою интуицию. Что-то частенько в последнее время она становилась у него задействованной…

ДТП произошло на Садовой-Самотечной улице, когда он выныривал из-под эстакады, чтобы ехать к Долгоруковской улице, а затем по ней – прямо до Бутырок. Все произошло до обалдения примитивно. Оказывается, не надо никакого Большого кольца, чтобы тебя элементарно подставили, да где! В ста шагах от ведомства генерала Фролова! Это ж кому рассказать!

Турецкий дождался разрешающего сигнала светофора, а затем, оглянувшись и не обнаружив за собой никакой опасности, пошел на левый поворот. И тут откуда ни возьмись прямо перед его носом слева резко затормозил черный «БМВ». Александр Борисович среагировал молниеносно, да и тормоза у него были, слава богу, что надо. «Лада» резко стала, но ее чуть качнуло вперед, по инерции – самую малость. Но именно этой малости было достаточно, чтобы бампер машины прикоснулся к правой дверце иномарки.

«Твою мать!» – сказал сам себе Турецкий и, снова обернувшись, вышел из машины, чтобы посмотреть, что могло случиться. Ну что никаких там вмятин быть не может, не говоря о царапинах, он знал. Но «БМВ» стоял как танк, никто из него не выходил, не кричал, хотя именно он откровенно нарушил правила.

Можно, конечно, плюнуть на все, поскольку следов действительно не было – аккуратно коснулась «Лада» важного иностранца, но сам факт наглой подставы возмущал. И Александр Борисович решил «врагу» спуску не давать. Он обошел чужую машину и постучал в затемненное стекло со стороны водителя. Оно медленно поехало вниз. Показалась совершенно наглая рожа – иначе не скажешь.

– Те че, фраер? – с грубой насмешкой спросила рожа, представлявшая собой почти законченный шар – нос был плоским, как у многократно битых боксеров, а уши плотно прижаты к бритому черепу. – Может, тя поучить конкретно? Чтоб ты типа ездить научился, а?

Турецкий смотрел и размышлял – врезать по этой харе? Вот так, с размаху, как гвоздь заколотить по самую шляпку? Или послать наглеца подальше. Но оказалось, что для них это была как бы разминка, предварительный базар. Резко распахнулась задняя дверца, и оттуда вынырнул другой такой же, разве что взгляд был не откровенно свинячьим. Но тоже здоров.

Да, вот теперь как нельзя кстати пришло самое время подраться генералу юстиции с уголовниками.

Турецкий отступил на шаг, невольно давая этим двоим оперативный простор, и… улыбнулся. Нет, братцы, хотелось ему крикнуть, такое простой удачей не бывает. Справа от его «Лады» остановилась темно-коричневая «девятка», из которой, будто черти из табакерки выскочили Агеев с Щербаком.

«Спокойно!» – так Александр Борисович понял жест Щербака. И опустил руки, приготовленные для отражения удара. А вот наглецы этого не поняли. Они не оборачивались и не видели подмоги «фраера», которого определенно собирались немедленно уделать. Поучить прямо на глазах у московской гибэдэдэшной власти… Тут, видно, у них дополнительный кайф имелся.

Щербак подошел сзади к братану и тронул того за плечо. братан сперва изобразил на физиономии удивление, а потом медленно повернул голову. И… икнул, причем довольно громко, после чего стал медленно оседать на асфальт, очищенный от льда и присыпанный какой-то мокрой дрянью.

Водитель не видел происшедшего. Он вылез из-за руля, усмехнулся и повернул голову, чтобы посмотреть на партнера. И замер. Тот лежал, привалившись головой к заднему колесу. Вот так – лежал, и никого рядом с ним не было. А обидчик, который точно не подходил к нему, стоял себе и откровенно щерился. Ну, блин!

Бывший «уделанный боксер», надо понимать, пребывал в сомнениях – с чего начать? братану помочь, который почему-то изображал, что он типа в нокауте, или врезать для начала фраеру? Его минутные тугие раздумья прервал столь же трогательный, почти интимный, как и у Щербака, жест со стороны Филиппа Агеева. Легкое такое похлопывание по плечу. «Рожа», как окрестил его для себя, естественно, Александр Борисович, головы не повернул, он лишь скосил крохотные свои глазки и тут же словно бы получил кувалдой по мерзким «зеркалам своей души». Это сравнение, вспомнил Александр Борисович, принадлежало знаменитому финскому писателю Мартти Ларни. Давно читал его Турецкий, еще в университетские годы, когда им все увлекались. Но почему именно оно возникло в данный момент? Ах, ну конечно, звук удара был такой, будто разбилось что-то стеклянное – блин-блям-хлюп! И «рожа» так же медленно, как его напарник, сполз спиной по автомобильному боку на асфальт, где и лег – уютно так, скромненько, а главное – тихо.

– Как вы здесь оказались?! – прыснул смехом Турецкий, уже оценив, от чего его только что избавили бравые парни Дениса.

– Андреич велел, – тоже улыбаясь, сказал Филя, вытирая носовым платком свой кулак. – Весь в соплях теперь, показал он красные следы, – разумеется, от носа «рожи», от чего же еще! – Сейчас, говорит, без поддержки никак нельзя, обязательно будут провокации, ну вот мы и поехали за тобой, Сан Борисыч. А ты не задел его, нет? О-о! – восхитился он, обнаружив отсутствие зазора между бампером «Лады» и боком «БМВ». – Четко сработано! Так чего же они хотели?

– Подраться, наверное, – беспечно ответил Турецкий.

– Переносится на следующий раз, – хмыкнул Щербак, садясь в машину. – Александр Борисович, только ты, пожалуйста, не гони. И правил не нарушай. Тебе легко – ты генерал, а что делать нам с Филей?

– Куда?! – возмутился Агеев. – А погрузить в катафалк? Простудятся ведь братишки, век потом себе не простим! Надо, Коля, во всех ситуациях оставаться гуманным человеком. И, хотя бы отчасти, заботиться о ближнем своем. Даже если он того не достоин.

И пока они, стараясь не запачкаться, погружали вялые тела в машину, проезжавшие на поворот автомобили опасливо притормаживали, водители осторожно выглядывали и тут же нажимали на газ – от греха лучше держаться подальше, а то от этих бесконечных разборок все давно устали…

2

Субботним вечером произошли два события, которые подтвердили грязновскую теорию о том, что если все на какой-то момент начинает складываться удачно, а ты уже начинаешь верить, будто места неудачам в данном историческом контексте больше не остается, вот тут и жди плевка судьбы. Причем в самую глубину твоей чувствительной души. Другими словами, свершилось то, что Вячеслав Иванович как бы интуитивно предчувствовал и не поленился вылить на голову оказавшегося на связи своего друга Турецкого – наколдовал, называется. Вот и не верь после этого его предчувствиям…

Прежде всего возникла прямо-таки ниоткуда Эмилия Леонидовна и торжественно сообщила, что ее подруга Вика неожиданно прилетела из Франции буквально на несколько дней, по чисто издательским делам, и теперь есть все возможности срочно и весело провести время. Тем более что Вика уже наслышана от нее о рыжем генерале и хочет познакомиться, а Мишка отправился в Питер с большей частью своей команды, потому что в «северной столице» образовали комитет, который ведет подготовку к празднованию трехсотлетия города, а Фрадкин что-то там очень ответственное спонсирует. Короче, она, то есть Эмма, свободна сейчас как птица для полета. Это она процитировала кого-то из классиков, а кого – забыла, но и Турецкий не стал уточнять, кому принадлежит крылатая фраза из его юности о том, что «человек рожден для счастья, как птица для полета». То ли Горький, то ли Чехов – да и какая, в сущности, разница? Короче, господа генералы, какого черта вы телитесь и, вообще, чего там о себе воображаете?!

Честно говоря, Александр Борисович именно в данную минуту не испытывал острого желания бросаться со всех ног в объятья красивой, сексуальной и щедрой на выдумки женщины, у которой возникавшие походя воспоминания о мифическом лодочном сарае порой затмевали все разумные доводы нормальной логики. А у Турецкого было элементарно плохое настроение от повторяющихся неудач с допросом Сафиева, которого не могли прошибить, как говорится, ни угрозы, ни мольбы. Этот подонок просто издевался над следователем. Он смотрел с откровенной насмешкой, внимательно слушал доводы Турецкого, но не отвечал ни на один из десятков вопросов. Будто утверждал тем самым: можете делать что хотите, хоть головы себе поразбивайте, а я вам ничего не скажу, рта не открою. И не открывал, мерзавец. Интересно, на что надеялся?

И Турецкий снова и снова посылал к дому, где проживал Николай Сафиев, Толю Малахова с оперативниками, и те проводили повторные, уточняющие опросы соседей, которым они уже порядком надоели, и снова обыскивали сто раз обысканное помещение.

А в общем-то, своя логика у этого старшего сержанта все-таки была. Вы докажите мою «страшную вину». Чужие погоны нацепил? Подумаешь, пофорсить захотелось. Левачил? А кто сейчас этим не занимается – жить-то надо. Машина угнанная? Купил по случаю, зачем же родную часть подставлять? И все прочее в таком же примерно духе. Но так размышлял Турецкий, глядя на ухмылку Сафиева, а тот просто молчал, как немой. Ну выгоняйте из органов, а сажать меня вам не за что! Никого не убил, не ограбил, а если кому другой вред причинил, вот пусть тот и вчиняет иск…

Но Турецкий понимал, что упорно молчащий Сафиев чего-то напряженно ждет, скорее всего, с воли. Вот что ему оттуда прикажут, то он и делать станет, тем более – говорить. Поэтому Александр Борисович особо предупредил начальство корпуса следственного изолятора, чтобы любые передачи его подследственному, если таковые будут иметь место, тщательно проверялись. Однако их еще не было – ни грева, ни маляв. Вот и находился теперь Турецкий в непонятном самому себе состоянии странного ожидания чего-то неясного, что должно произойти. Может, это и не явная опасность за углом, но все равно какая-то неприятность. Ведь и наехать уже попробовали, и без всяких предварительных условий разборку хотели учинить – хорошо, Денисовы ребятки рядом оказались, а тут еще и Славка со своей гребаной «интуицией»…

Вот и сейчас, разговаривая по телефону с Эммой, Александр не мог отделаться от твердого ощущения, будто их разговор прослушивается. Не говоря мадам ни да, ни нет, он спросил, откуда она звонит. Оказалось, из автомата в метро. Ну конспираторша! Тогда ясно, откуда этот посторонний шум…

– А где твои… эти? – спросил Турецкий.

– Зачем они тебе? Я ведь доложила, что свободна. А из машины я больше не разговариваю. Она, кстати, на стоянке у казино, на Новом Арбате. И будет отдыхать до утра, потому что ее хозяйка намерена играть по-крупному. Так что и у тебя, и у твоего приятеля есть все основания не терять драгоценного времени. И лучше, если ваш приезд обойдется без помпы. Уж разоритесь однажды на такси!

А она начинала не только командовать, но и подначивать, ишь ты! Вот так, раз уступишь, два, а потом готовь свою спину под седло, в зубы мундштук вставляй, ибо тебя уже приготовили для азартных и долгих скачек.

– Я должен переговорить, как ты понимаешь… – без ссылки на конкретную личность сообщил Александр Борисович, не зная, как отреагирует на неожиданное предложение Вячеслав Иванович.

Нет, был, конечно, разговор, но когда? И потом, все выглядело в некотором роде обыкновенной, ни к чему не обязывающей шуткой. Славка, кажется, вообще не принял то ее приглашение познакомить с подругой из Франции всерьез. Тем более что и речь шла о рыжих, ну конечно, обычный треп…

– Короче, так, – видно, ей надоело уговаривать кавалера, – запиши или запомни домашний телефон Вики, – и она продиктовала номер, – а когда наконец придете к какому-либо решению, позвоните туда и скажите. Можете захватить цветы для парижанки, а все остальное у нее там и без вас имеется, вот так, господа нерешительные!

Турецкий находился еще в своем рабочем кабинете. Кончалась суббота. Дома его никто не ждал – это был тот редкий день, когда все оказались заняты своими личными делами. Нинку Ирина отправила на выходные в гости к ее подруге за город – на лыжах кататься. А сама, если Александр Борисович не возражал бы, собиралась навестить собственных подруг, точнее, коллег по работе в музыкальном училище. У них намечался по какому-то поводу девичник, к которому они готовились давно и о чем Турецкий уже знал, поэтому было бы неправильным ставить супруге какие-то препоны.

В этой связи звонок Эммы был, с одной стороны, даже в некотором роде как бы выручалочкой. Если бы – с другой – не отвратное настроение от непробиваемой стены – тупой и равнодушной к любым увещеваниям, перед которой находился теперь Александр Борисович.

Кроме того, он ничего не знал о Славкиных планах на вечер, а ведь, если Александру Борисовичу не изменяла память, тот вроде бы собирался податься на выходные куда-то на Истринские озера – рыбку удить. Вместе со своими приятелями, такими же чудиками и любителями подледного лова. Нет, ну конечно, это большой спорт! Чем же еще и заниматься на морозе-то? Открывай да наливай – знаем мы эту зимнюю рыбалку…

Но позвонить в любом случае следовало. Что Александр Борисович и сделал, не испытывая при этом ровным счетом никаких эмоций или желаний, подкрепленных эмоциями. А вот что он сделал бы с наибольшим удовольствием, так это отправился бы домой, выпил рюмку-другую, позвонил бы Ирке на ее мобильник, сообщил бы, что он давно дома, да завалился спать. Как нравоучительно повторяет по такому поводу давний приятель, но, правда, из другой области – Юрий Федорович Мананников, крупнейший специалист по эксплуатации автомобилей и целенаправленному потреблению всякого рода лекарственных средств, – тот, кто хорошо спит, и живет долго…

Турецкий уверял себя, что для полного исполнения всех желаний ему просто необходима полнокровная и обязательно долгая жизнь. Надо Нинку вырастить. Выдать замуж и дождаться внуков, которых в свою очередь тоже придется, видимо, растить, ну и так далее. Ох и немало времени и силенок потребуется…

Он уже решил было, чтоб не тревожить Грязнова, не сбивать с пути истинного и не ломать его «творческих» планов, позвонить «девочкам», но из дому, и мягко извиниться перед ними. Это и солидно будет, и ни к чему не обяжет в дальнейшем. Но, как известно, все, даже самые благие, помыслы легко разбиваются о пресловутый случай. Позвонил Славка и голосом, исполненным печали, предложил пересечься, чтобы пропустить по рюмашке. Настроение у него тоже было, мягко говоря, хреноватенькое.

Вот тут как-то по инерции, что ли, и ляпнул Александр о появившемся предложении. Ну да, он плохо знал Вячеслава! Тот вмиг воспрял духом, а условия некоторой таинственности просто потрясли его «до глубины основания» – по его собственному выражению. Словом, он хватает такси, заскакивает за Саней, после чего они мчатся. Не едут, не катят, а именно мчатся! На всех парах и в погоне за вышеозначенным счастливым случаем, который в нынешнем российском обществе стал почему-то чрезвычайно актуальным…

По дороге к Речному вокзалу они едва не испортили друг другу настроение своими взаимными жалобами и занудным препирательством, что обычно было им совсем несвойственно. А тут – на тебе, будто нарочно, или в качестве предварительной компенсации за ожидаемые удовольствия? Ну да, как же!

Широко разрекламированная рыбалка с последующей шикарной баней в каком-то закрытом оздоровительном комплексе неожиданно накрылась по причине пьянства активного организатора данного события отставного полковника Ходыкина…

Дело Рустама Гусарова застопорилось из-за ослиного упрямства Сафиева, а Мутенковым Саня никак не соглашается жертвовать ради скорого установления истины…

Эти негодяи из Мамырей затаились, словно все разом повымерли, и никакого движения ни с одного из возможных направлений не замечается. Будто и они чего-то настороженно ждут.

Эксперт-криминалист, побывавший в автосервисе, на препоны не жаловался, но тоже заявил, что качественный анализ может быть сделан лишь на стационарной базе, а не в полевых условиях. И вообще, желательно, чтобы сюда прибыли представители завода, давшего жизнь данному транспортному средству, службы безопасности страховой фирмы из Германии и сам хозяин, который мог бы указать на некоторые известные лишь ему детали и особенности автомашины. Но больше всего эксперт опасался, что там, на сервисе, пользуясь отсутствием контроля, местные технари могут попытаться полностью переоборудовать салон. И хотя у эксперта имелось полное описание, сделанное уже им самим, иди потом доказывай, что тебе не померещилось на самом деле. И вообще что ты не верблюд какой-нибудь с изощренно богатой фантазией…

Ничего важного не сообщают и наблюдатели из команды Дениса Грязнова. Им сейчас нелегко – они и следят, чтобы там все было в порядке, и Александра Борисовича сопровождают. Прецедент-то ведь уже случился!

Словом, пока ехали и обменивались сердитыми репликами, совсем упустили из виду совет Эммы по поводу цветов для парижанки. И теперь приходилось либо рассчитывать, что удастся найти что-нибудь приличное там уже, возле метро, либо возвращаться в центр. Как ни странно, шофер, вместо того чтобы продлить рейс, стал уверять, что на «Речном вокзале» можно купить любой букет, были бы денежки. Ну денежки-то были, но и «жаба» тоже давила – выбрасывать сотни за какой-то веник, который уже завтра завянет и отправится в мусоропровод? И вообще, почему Турецкий не выяснил, какие цветы конкретно уважает дама?! Чем он занимался целый, понимаешь, день? Взаимные упреки снова едва не переросли в ссору.

– Розы для человека – женщины! – проживающей в самом Париже, разумеется, пошло. Вот бы фиалки! – Это Грязнов вдруг беспричинно размечтался.

– А где ты их возьмешь посреди зимы? Разве что в горшках пообрывать, но там же все равно смотреть не на что, не говоря об «понюхать»! Да и в ту еще копеечку обойдется! – А это уже аргумент Турецкого.

Они искали и выбирали так долго, что водитель такси забеспокоился, уж не пытаются ли его кинуть странные пассажиры? Расплатились с ним и отпустили – надоел, а тут и пешком два шага…

И вот Грязнов – даром что прирожденный сыскарь! – нашел то, что сразу понравилось обоим. Видик у каждого в отдельности, может, и хиловатый, но в массе они смотрелись очень даже прилично – синие такие, лиловые с желтым и с яркой зеленью листьев ирисы, черт-те откуда прибывшие в Москву. Не замороженные, живые, напоминавшие, что вот уже и весна недалеко… Пришлось скинуться – кутить так кутить, поскольку ничего другого от них больше и не требовалось. А семьсот пятьдесят рублей за корзинку цветов – вместе с корзинкой, конечно, не так и дорого – если иметь в виду генералов…

Дама в принципе предназначалась вниманию Славки, поэтому и вручать букет Турецкий поручил ему, представляя заранее, как это будет эффектно выглядеть – рыжий генерал, рыжая хозяйка, рыжая корзинка, а в ней лиловые цветы! Сам для себя Александр Борисович никаких определенных целей не ставил и полагал, что ничего не случится, если он позвонит Ирине попозже, когда все-таки отправится домой. А сейчас это был, с его стороны, скорее, чисто светский жест – представить новой даме своего друга, посидеть, поболтать, а в конце мягко отклонить возможные поползновения. Если получится…

Но когда они вошли в знакомую Александру квартиру, с устоявшимся запахом драгоценной старины и с портретами подмигивающих ему французских классиков, отлично знавших толк в любовных утехах, когда он увидел огненно-рыжую гриву хозяйки, распахнувшей голубые глазищи при виде корзинки с ирисами, когда он наконец обратил внимание на пышный ее бюст, он понял, что Славка влип. Как та самонадеянная муха, которая упорно лезет в варенье, прекрасно зная обо всех таящихся для нее смертельных опасностях. Просто сладость частенько бывает сильнее страха.