Текст книги "Большое кольцо"

Эмма, появившаяся в совершенно потрясающем наряде, который предполагал изначально не скрывать, а подчеркивать немыслимые ее достоинства, заметив и точно оценив суть паузы, как бы спонтанно возникшей между Викой и Вячеславом, прокомментировала с присущей ей откровенностью:

– А ведь я была права, он готов, да, Санечка? – и этой своей легкомысленной фразой все сразу поставила на свои места. Влип так влип, готов так готов, кто больше?

– Рыжий рыжего спросил, – машинально пробормотал Турецкий, – чем ты голову красил? – С ударением на последнем «и».

– Я на солнышке лежал! Кверху голову держал! – звонко захохотала Эмма и повисла на шее у Турецкого. – Пойдем отсюда, а? Рыжие сами договорятся! Давай скорее пьянствовать, а то я вся просто уже не могу! – и увлекла его на кухню, где по замечательному советскому обычаю был накрыт стол.

Чего она уже не могла, оставалось, как выражаются люди искусства, за кадром…

Пока те двое сушили себе мозги сперва в прихожей, а потом в ванной, где Вика набирала для цветов воду, пока они потом устанавливали букет в гостиной, снова о чем-то тихо беседуя, Эмма быстренько сообразила, что Александр явился прямо с работы, значит, голоден и целеустремлен в отдельных своих желаниях. И она принялась немедленно ухаживать за ним, как настоящая, а не приезжая какая-нибудь, хозяйка дома.

Голодный человек – злой и часто неоправданно упрямый человек. А из сытого можно веревки вить. Если он, правда, не заснет раньше времени. Истина! Но ее знал Турецкий, а со Славкой они подобные проблемы не обсуждали – нужды не было или повода не находилось. Зато Эмма точно угадала тот момент, когда мужчина начинает терять самостоятельность мышления, и заявила Вике, что у нее имеются для Сашеньки некоторые соображения, которые им лучше обсудить наедине, чтобы не превращать приятное застолье в юридическую дискуссию. С этими словами она решительно увлекла его в одну из комнат, где немедленно проявила такую готовность к обмену мнениями, что он и не подумал возражать, не говоря о том, чтобы как-то сопротивляться. Что может быть глупее?

Александр Борисович не знал, что рассказывала о нем Эмма своей подруге, и рассказывала ли вообще, ибо разговор на эту тему не заходил, но весьма, надо отметить, благосклонный взгляд Вики, которым она словно бы поощряла некоторые необидные его вольности в отношении своей соседки, указывали на то, что она, пожалуй, в курсе некоторых их приключений.

Ну конечно, Эмма вела себя суматошно, где-то вызывающе откровенно, поскольку для нее собственное мнение было важнее всего остального, а своим желаниям она отказывать просто не привыкла. Или дорвалась до желанной свободы? Короче, скоро понял Турецкий, что уж ему-то, во всяком случае, пора сваливать. Да и время позднее. А оставлять Вячеслава здесь он не считал предательством со своей стороны. рыжие сами разберутся. Эмме, между прочим, тоже спать пора, нарезвилась, напрыгалась, вон и глазки сонные, хотя продолжает их упрямо таращить…

Вячеславу он подмигнул, молча объяснив свое желание смыться. Славка кивнул. Эмму общими усилиями уговорили на минутку прилечь, Саня сел рядом, и скоро она уже мирно посапывала. Иногда, правда, вздрагивая, когда ей что-то снилось. С хозяйкой он простился тепло, как с хорошей и давней подружкой, объяснил, что обстоятельства требуют, на что Грязнов в свою очередь солидно кивнул, подтверждая сказанное. Он вообще, видел Турецкий, будто попал сегодня в какой-то непонятный ступор и по этой причине становился все более тихим, что для него было крайне необычно.

Но, уходя, Александр не мог не отметить и крайне заинтересованного, даже излишне серьезного взгляда Славки, которым тот трогательно изучал потрясающе белую, усыпанную мелкими веснушками кожу полных рук и рискованно приоткрытой груди хозяйки. Пересчитывал он их, что ли? Или мешавшие им до сих пор настырные гости своим уходом предоставили наконец ему возможность выяснить для себя, где эти веснушки начинаются и где кончаются? Ох, и чудны дела твои!..

Вика, уже не стесняясь, прижималась к Славке боком, и похоже было, что все у них на мази.

Турецкий и уехал со спокойной душой. До полуночи еще далеко, дорога домой займет максимум час, ну полтора. Ирка появится еще позже, девичники быстро не заканчиваются, там же надо обязательно успеть всех и все перемыть, иначе зачем собирались-то? Если мадам вообще соизволит появиться сегодня. Никаких угрызений совести он не ощущал, вины ни перед кем не испытывал. И в принципе сегодня он доставлял людям одно только приятное. Все довольны, чего еще надо?

Но он и предположить не мог, что судьба уже приготовила ему смачный плевок в физиономию – за все сразу его прегрешения. Вот когда бегут сломя голову в церковь и зажигают свечу перед ликом Угодника даже закоренелые грешники, умоляя о прощении, о необходимости которого они еще мгновение назад даже, возможно, и не мыслили…

И это было второе событие еще не закончившихся суток…

3

Ирина Генриховна, как и предполагал Турецкий, дома отсутствовала. Вполне логично. Вероятно, появится теперь с минуты на минуту. И, войдя в дом, поведет носом в сторону мужа – в смысле как у него со здоровьем, а затем, конечно, скажет, что выпила бы на сон грядущий чашечку хорошего чая, заваренного, разумеется, супругом, а что, разве в доме посторонние? Обычные шутки…

Александр поставил чайник, включил телевизор. Но ночные передачи оказались либо слишком крикливыми от обилия безголосых певичек и лишенных слуха музыкантов, либо настолько умными, что от них кидало в сон. Решил переждать в тишине…

Вот уже и чайник вскипел, и чай заварился под «бабой», а Ирка не появлялась. А может, она там просто осталась? Все-таки ночь на дворе. Опять же и «дэу» эта ее – машинка новая, необъезженная, а мадам, поди, не удержалась, приняла-таки малую дозу на грудь… Впрочем, могла и позвонить хотя бы… Или она уже звонила, пока его здесь еще не было, и решила, что он тоже загулял? Почему-то по мобильной связи она с ним предпочитала не разговаривать. Не желала смешивать личное, как говорится, с общественным? Ведь откуда ей знать, может, он в настоящий момент находится в кабинете у генерального прокурора! Конечно, неловко…

А вот мы сейчас ее и проверим.

Он нажал на своем мобильнике кнопку набора ее номера, подождал и услышал радостно-равнодушный голос операторши, сообщившей ему о том, что телефон абонента отключен либо… и так далее. Вряд ли Ирина могла в настоящее время находиться вне зоны действия этой сволочной мобилы…

Наверное, решил Турецкий в конце концов, надо все-таки позвонить ее подруге и справиться, как там у них дела. Безотносительно, просто намекнуть как бы, что он рад за них что ему приятно и он им желает хорошего настроения. Так-то оно так, но надо бы еще, как минимум, знать телефон этой подруги. Как же ее зовут-то? Нина? Нет, кажется, Ника… Ника, Ника… Вероника, скорее всего…

Он нашел старую записную книжку жены, вечно валяющуюся на холодильнике в коридоре, стал листать. Верно говорят, никогда не открывай записные книжки женщин и в свои тоже не допускай – там может быть очень личная жизнь. Вот как здесь – какие-то Коли, Севы, Мити… Без фамилий, без адресов, одни телефонные номера. Или фамилии без имен. Ну эти, наверное, Иркины ученики – студенты музучилища.

Нашлась и Ника. На букву «н», значит, вовсе не Вероника. А это, вообще говоря, точно она? А то ведь разбудишь вот так, в половине первого ночи человека, а он, вернее, она окажется совсем не той, которая тебе нужна, пошлет еще… А тебе надо?

Пока Турецкий пребывал в раздумьях, городской телефон проснулся сам. Как это уже было сегодня, под вечер. Это когда Александра протелепал Грязнов, ну от слова «телепатия».

– Турецкий слушает, – привычно строгим тоном сказал он.

– Здрас-сте, – полусонным и явно не совсем трезвым голосом произнесла женщина и зевнула. – Это Ника, доброй ночи, Ассан Бориссч, а ваша супруга уже дрыхнет? Чего не позвонила, что добралась?

У «Ассан Бориссча» что-то резко опустилось в животе. Но он набрал полную грудь воздуха и осторожно спросил:

– А у вас-то, Ника, все нормально? Когда разъехались?

– Не, у нас в порядке. – девица, видно, проснулась. – Мы чего-то сегодня рано разошлись. А девочки просто поболтали, даже и не выпили, как обычно бывает. Ира Люську с Галочкой домой повезла. Когда это было? Да часа два назад, если не больше. А что?.. – она вдруг запнулась.

– Да задерживается что-то, – старательно изображая беспечность, сказал Турецкий. – Дайте-ка мне на всякий случай телефоны этих девочек.

– Господи… – бормотала Ника, листая свою записную книжку, – что же могло случиться?.. Этого только не хватало… Вот запишите! Или давайте я сейчас сама им позвоню, а потом перезвоню и вам, хорошо?

– Спасибо, Ника, я вам буду очень признателен, – ответил Турецкий и тупо уставился на телефонный аппарат.

Правильно, лучше она, потому что если начнет расспросы он, то придется долго объяснять – что да почему, возможно, и будить людей, а там наверняка семьи… Но, размышляя об этом, Александр Борисович словно бессознательно отдалял от себя главный вопрос: что с Ириной? А он становился прямо-таки физически ощутимым, тяжелым, сильно давящим на плечи…

И одновременно он хотел верить, что ничего страшного из того, что подсовывает услужливое, будь оно проклято, «знание вещей», произойти не могло. Вот не могло – и все! А если что и случилось неожиданное, но, разумеется, нестрашное, то у Ирки всегда с собой мобильник, может позвонить… А она не звонит… Почему?

С первым звонком телефона Турецкий сорвал трубку.

– Александр Борисович, – уже нормальным, но растерянным голосом сообщила Ника, – с девочками все в порядке. Ира уехала от Галки в начале одиннадцатого… И все еще нет? Господи, да куда ж она могла подеваться?!

Вот только соплей сейчас и не хватает!

– Где живет эта ваша Галя? Я в том плане, сколько от нее сюда ехать?

– Она – в Бескудниково…

– А вы, Ника?

– Я?! – удивилась она, будто не знать этого мог только дурак. – Я – в Отрадном.

– Ну это практически по дороге… если пересечь Алтуфьевское шоссе… Ага, и дальше по Дмитровскому – к центру… А эта, вторая?

– Люська-то? Она практически рядом, в Бабушкине… Ира сперва ее забросила, а потом повезла Галку… О господи!.. – снова заныла Ника.

– Все! – оборвал ее Турецкий. – Я теперь попробую сам выяснить, что могло произойти… Спокойной ночи, завтра созвонитесь с Ириной, надеюсь, ничего неприятного вы от нее не услышите.

Он положил трубку и вдруг почувствовал, что у него снова что-то ухнуло внутри. И возник вопрос: ну почему он решил, что она отправилась домой через центр? А что, если ее сдуру понесло прокатиться по МКАД? По Большому кольцу, чтоб его!.. Да нет, это же черт-те какой крюк делать! Просто у него самого последнее время с этой проклятой кольцевой автодорогой связаны практически одни неприятности, оттого все одно на уме…

Вячеслава тревожить, даже по такому исключительному поводу, он не решился. Сам с усам…

Он позвонил в дежурную часть на Петровку, 38, представился ответственному дежурному по городу и стал объяснять ситуацию. Продиктовал адреса, обсудил возможные маршруты и… успокоился. Полковник Орехов сказал, что на протяжении последних пяти часов на столичных трассах не зафиксировано каких-либо тяжких дорожно-транспортных происшествий. Но он все равно сейчас даст указание проверить на указанных маршрутах, может быть, имели место какие-то мелкие нарушения. Словом, все записал и предложил позвонить через часок-другой, когда обстановка прояснится. А в конце уже по-свойски добавил, что вообще-то они с Александром Борисовичем знакомы, так что Турецкий может принять его товарищеский совет – не волноваться, служба разберется, бог даст, ничего серьезного не произойдет. А домашний телефон «важняка» ему известен…

Часок-другой… Сна, естественно, не было уже ни в одном глазу. И заварной чайник был пуст, поскольку выпит практически машинально, даже вкуса не почувствовал Александр Борисович…

Ага, вот оно и подкралось наконец – неожиданно горькое ощущение личной вины, когда ты вдруг осознаешь, что совершенно напрасно делал то или это, обманывал того или другого, вел себя так, что теперь приходится горько сожалеть…

А разыгравшееся совершенно не к месту воображение подсовывает видения одно страшней другого, и ты не веришь своему воображению, готов его проклинать, чтоб отпустило, помиловало…

И пожалуй, самое время обратить лицо свое к Тому, Кого призывают на помощь в минуты крайнего отчаяния, когда сам уже ничего не можешь сделать, и тебе остается только надеяться, надеяться и… уповать…

И домашний телефон вот уже более двух часов молчал как отрезанный. Турецкий несколько раз пробовал дозвониться Ирине по мобильнику, но ответ был однозначным. Ясно, что отключилась. Но почему? А может, ей его нарочно отключили?! И снова начались глюки…

Явилась мысль поднять с кровати Федю Фролова, нажаловаться, что его служба, блин, ни хрена не знает, не делает и впредь не собирается… Или Славку все-таки потревожить, чтоб он вздрючил как следует свой МУР? Да, идеи являлись одна глупее другой. Звонить и надоедать дежурному, этому полковнику Орехову, которого он никак не мог вспомнить, но который знает его домашний номер, тоже абсолютный бред…

Когда-то, в самом начале восьмидесятых, – это ж, мама родная, больше двадцати лет назад! – он начинал свою розыскную деятельность под началом тогда еще «важняка» Кости Меркулова. И им обоим приходилось нередко принимать участие в работе дежурной оперативно-следственной бригады ГУВД Москвы. Вот уж пришлось насмотреться на эту «сладкую» службу дежурных по городу… Но в те годы, кажется теперь, было гораздо легче. Убийство – это уже, считай, чп всесоюзного масштаба. О заказухах еще и не знали. Были, конечно, но только никто их таковыми не называл. Убийство и убийство, статья, пункт УК, и никаких тебе «висяков», никаких «глухарей», никакого снисхождения по службе. Преступление должно быть раскрыто, а преступник наказан! Ну да, вор должен сидеть в тюрьме – это не реплика из популярного фильма, это была жизнь. И ведь раскрывали… Что ж теперь-то так?..

Турецкий суеверно перекрестился – это уже просто невозможно, что в голову лезет! Надо звонить! Нет, сидеть и ждать неизвестно чего сил никаких нет. Надо подъехать на Петровку. Там живые люди, общение, последние сведения…

Турецкий решительно надел форму, спустился к машине и, ни о чем больше не думая, помчался в центр…

Дежурный по городу приветливо кивнул ему – ну конечно, знакомы! Вежливым, но усталым голосом Игорь Сергеевич – сразу вспомнил Турецкий! – сообщил, что проверка пока, к сожалению, ничего не дала. Обзвонили практически все отделения милиции на возможных маршрутах следования автомобиля марки «дэу» с упомянутым госномером, но нигде никаких происшествий пока, слава богу, не зафиксировано.

– Нет, конечно, это странно, что у вашей супруги мобильная связь отключена, но… Черт его знает, Александр Борисович, всяко ведь случается. Будем надеяться… подождем… Там помощник с телефона не слезает в буквальном смысле, так что вы езжайте лучше отдыхать, а сюда, не стесняйтесь, звоните… Мы ж понимаем…

А сам небось подумал – чтоб ты пропал со всеми своими проблемами! Тут и без тебя всяческих чп хватает! Вон она, сводочка-то ночных происшествий!

Двое приезжих предпринимателей из Дагестана застрелены в упор на улице Героя Советского Союза Николая Гастелло. Оружие оставлено возле трупов, киллеров, естественно, и след простыл…

разборка на Череповецкой улице, что в Лианозове. Результат – один хладный труп на месте обнаружения. Двое с многочисленными ножевыми ранениями доставлены для оказания экстренной помощи в ближайшую клинику на улице Бегичева. Но причиненные ранения оказались несовместимы с жизнью…

Пожар в районе Крестовского путепровода. Найдены обгорелые трупы троих, по всему видно, бомжей, разводивших костер в товарном вагоне, набитом сеном… Понятное дело – холодно им было…

Убийство пенсионера на Валдайской улице. Пять ножевых ранений, подозревается соседка-сожительница, тоже пенсионного возраста. Причина – бытовое пьянство…

А вот еще! Коммерсант из Казахстана взорван в собственном автомобиле «БМВ» вместе с маленьким сыном. Мина приведена в действие с помощью радиовзрывателя… Сына-то малолетнего за что? И что он ночью-то делал в машине? Зачем там оказался? Сколько глупых вопросов сразу…

А ведь еще только середина ночи! Чего ж к утру-то ожидать? Когда богатенький люд потянется из казино и ресторанов по домам? Вот где начнется крутое сведение счетов!

Турецкий проглядел еще относительно небольшую сводку и глазами вернулся к началу – чисто машинально. Чем-то его задела эта лианозовская разборка.

– А по этой уже что-нибудь дополнительное есть? – ткнул он пальцем в сообщение.

– Сейчас глянем. – полковник пошелестел пачкой распечаток, протянул одну Турецкому. – братва все не успокоится…

Александру Борисовичу было достаточно взглянуть на фамилии покойных, чтобы сразу понять, что его задело в стандартном, казалось бы, сообщении. Дело в том, что фамилии этих троих были ему хорошо знакомы: Хомутов, Павлов и Сигаладзе. А многочисленные ножевые ранения – это показательная казнь ссучившихся, как их называют, уголовников.

А еще это говорило о том, что строгие предупреждения Турецкого держать под постоянным контролем любые попытки Сафиева отправить на волю либо получить оттуда сведения относительно своего поведения на допросах, абсолютно ничего не дали. «Малява» все-таки ушла. И получилось так, что подставил-таки Александр Борисович тех братанов, а некий неизвестный Митяй церемониться и перепроверять сведения, поступившие из Бутырок, от Сафиева, не стал, а отдал приказ о ликвидации расколовшихся бандитов. Но чтоб все были связаны круговой порукой, каждый, по бандитским правилам, должен был нанести обреченным на смерть свой удар. Одного только застрелили – непонятно, кого из троих. Возможно, грузина.

Вот ведь что происходит… Три, получается, жизни повесил на свою шею Александр Борисович. И хотя это были бандиты, мерзавцы, на которых и пробы ставить негде, а все равно живые люди. Скорбел ли он по этому поводу? А разве скорбит командир, посылая бойцов в атаку? А потом, может, в конце концов, и прав тот же Славка, когда говорит: да пусть лучше они сами побыстрее друг друга поубивают, чем я своими ребятами буду рисковать! А обыватель – он без рассуждений подтвердит сказанное. Всем давно надоел гуманизм за счет не твоей жизни. И всему должна соответствовать своя расплата…

Однако как лихо прокололся Сафиев! Ему ведь теперь придется больше всего опасаться получить от своих же перо в бок! Ну да, это ж после его сообщения наверняка и произошла показательная казнь… Думает небось про себя, что он герой, шпионскую сеть раскрыл? А мы ему – правду. Что все это обычная туфта, на которую он купился, как последний фраер и тем самым лишил жизни троих авторитетов в воровской среде. И такое не прощается! Одно ему останется – срочно колоться и на коленях умолять следователей, чтоб его «ошибка» не достигла ушей… да хоть бы и того же Митяя. Вот, кстати, хочешь ты или не хочешь, а раскрыть этого деятеля тебе теперь придется, никуда не денешься…

Турецкий вдруг осознал, что снова полностью погрузился в работу и совсем забыл, зачем он оказался здесь, у дежурного по городу.

А полковник Игорь Сергеевич Орехов, нормальный мужик и отец семейства, между тем сидел с таким видом, будто именно он во всех этих бедах – в убийствах по пьяни, в бандитских разборках и взрывах машин, гибели малолетних детей и пропаже людей – в первую голову и лично виноват!..

Ну конечно, а тут еще чья-то жена домой не явилась, мать ее…

Понимал же замотанного полковника милиции Александр Борисович, но ничего поделать с собой не мог. Во-первых, своя рубашка… А во-вторых – и это могло оказаться самым трагическим, о чем он опять подумал с суеверным страхом, – за все в конечном счете надо платить…

Глава тринадцатая
Самая лучшая музыка

1

Все происходящее было настолько идиотски глупо и возмутительно, что Ирина ну просто потеряла дар речи!

Как жена следователя, окружение которого представляли ответственные лица правосудия, юстиции и сыскного ведомства, она знала, в чем особенности их профессии. И когда стала учиться водить машину, Александр приставил к ней ребят Дениса Грязнова, которые и преподали ей, причем не без удовольствия, как и всякие профи в своем деле, некоторые тонкости поведения на дороге, на что многие водители просто не обращают внимания и нередко оказываются в неприятных ситуациях. Хоть учение длилось недолго, но Ирина могла теперь, с определенным даже удовольствием, едучи, к примеру, вместе с мужем, вдруг небрежно этак кинуть ему – а вон та серая машинка сзади, мол, что-то мне не очень нравится, никак не отстает, пасет нас, что ли… Ты разве еще не обратил внимания?..

Турецкий, естественно, восхищался – наш человек! Иногда даже показывал, как уйти от преследования, экзаменовал, держа в руках атлас московских улиц, чтоб в трудную минуту Ирина не путалась, а точно знала, где находится выход, и так далее. Словом, давал ей все те мелкие знания, которые никогда не помешают в любом деле.

Вот и в этот раз уже было достаточно поздно, она развезла подруг по домам и спокойно возвращалась по Дмитровскому шоссе к Савеловскому вокзалу, чтобы потом по Сущевскому валу вывернуть к Белорусскому вокзалу, от него по Брестской – на Садовое кольцо и – домой, на Фрунзенскую набережную. Дорога слишком известная, чтобы путаться, а главное – спокойная, транспорта немного, особенно поздно вечером.

Попутно она развлекалась, слушая заводную дорожную музыку «милицейской волны», и наблюдала за редкими машинами, с которыми приходилось двигаться по пути.

Между прочим, одно дело хвастаться своей наблюдательностью, когда ты сидишь рядом с супругом, для которого руль автомобиля являлся в определенной степени продолжением его рук, и совсем другое, когда ты ночью катишь одна. И тем не менее в какой-то совершенно безотчетный момент она обнаружила с удивлением, которое, слава богу, пока еще не переросло в панику, что за ней настойчиво – не обгоняя и не отставая – движется милицейский «жигуленок», но с погашенной мигалкой. Может быть, чтобы не привлекать внимания? А чего им надо?

Она стала думать, где в первый раз обратила на эту машину внимание? Просто вскользь, без всякой цели… И выходило, что чуть ли не от Бескудникова, от Галкиного дома на Дубнинской улице. Ни фига себе! На минутку Ирина чего-то словно испугалась, даже захотела набрать Шуркин номер и сказать мужу, что ее какой-то гад преследует. Но потом подумала, что он станет смеяться над ее страхами, и решила не звонить. Больше того, от соблазна вообще отключила мобильник.

Потом она вспомнила, что в последнее время Шурик ходит сердитый, часто срывается по поводу буквально пустяков, и это у него от неудач на службе, других причин для срывов просто не бывает. И еще она слышала один из вечерних его разговоров со Славкой, где речь шла о каких-то машинах. Причем оба нервничали, потому что, отключившись, Турецкий вдруг закурил прямо в комнате, чего никогда не делал. Ирина тут же выгнала его на кухню, к открытой форточке, но он вообще вышел на лестничную площадку, – значит, был сильно раздражен и не желал выливать свою желчь на домашних.

А когда у мужа дела не ладились, он становился подозрительным, ему чудились преследователи и прочая мура, о которой и речи-то не возникало, если все у них было тип-топ, как говорил Славка. Но именно сейчас на шкуре зебры, как нельзя точнее отражавшей переменчивость человеческих судеб, шла черная полоса. Лишь бы только поперек, а не вдоль…

За этими не очень конкретными размышлениями Ирина выпустила из своего внимания словно бы преследующих ее милиционеров, а когда снова увидела сзади, подумала, что неплохо бы применить Шуркин прием – исключительно с целью проверки: тебе это кажется или все так на самом деле? И она резко, не показывая поворота, свернула с Дмитровского шоссе к Башиловке, пронеслась по ней и выскочила на Бутырскую улицу уже напротив Савеловского вокзала – довольная и собой, и машиной. Маленькая, а удобная и скорость хорошо держит, хотя размерами ненамного больше отечественной «Оки». А по поводу последней Шурка, помнится, острил, расшифровывая буквы ее названия, как «опель-клозет», и Грязнов, бывший тогда у них в гостях, добавил: «абсолют» – это чтобы и последнюю букву «а» не забыть. Шурик, помнится, даже возмутился: зачем приписывать выдающиеся достоинства знаменитой шведской водки какой-то отечественной консервной банке? А Славка сказал, что он имеет в виду вовсе не шведов, а польскую подделку, что продают в Москве и которая так же похожа на водку, как «Ока» – на машину. Господи, неужели они и это пили?! Нет, а «дэу» все-таки ласточка!

Снова посторонние мысли сбили Ирину с панталыку. Задумалась, улыбаясь, и вдруг увидела прямо перед собой тот самый проклятый «жигуль» с погашенной мигалкой, который, будто ожидая ее, стоял у обочины, а крупный милиционер приказывал своим светящимся жезлом именно Ирине остановиться и приткнуться к бордюру тротуара.

Ирина выполнила указание, но выходить из машины не собиралась, лишь приспустила боковое стекло. А милиционер неторопливо подошел, посветил ей в лицо фонариком и вполне вежливо попросил предъявить документы. Взял права, посмотрел, потом обошел машину вокруг, пнул зачем-то колесо ногой, вернулся и, наконец, сказал, причем голосом напряженным и словно простуженным:

– Что ж это вы, извините, нарушаете?

– А что я нарушила? – с легким вызовом спросила Ирина.

– Вам, гражданка… как? – Он взглянул в ее водительские права и усмехнулся. – Турецкая? Какая интересная фамилия… должно быть известно, что при движении направо водитель обязан включить поворотник, во избежание и так далее, разве вас этому не учили там, где вы получали права? Или, может быть, вы их просто купили?

– Объясните, – пытаясь сохранить спокойствие, но чувствуя, как все в ней закипает, спросила Ирина, – в каком месте, по вашему мнению, я должна была это сделать и не сделала, нарушив, таким образом, правила дорожного движения?

– На повороте с Дмитровского шоссе в Дмитровский проезд, а затем вторично – при повороте на Башиловскую улицу. Сейчас ночь, освещение недостаточное, и вы таким образом, – с язвительным превосходством подчеркнул он, – рисковали совершить наезд на человека, устроить ДТП…

– Ах, так это, значит, вы и преследовали меня все время, да? А кто вам дал такое право? Короче, чего вы хотите?

– У меня складывается подозрение, гражданка… э-э, Турецкая, да, что сегодня вы несколько нетрезвы. Придется нам провести небольшую проверочку. Извините, но это наша прямая обязанность. И тут никакие фамилии, должности, звания, заслуги преимуществ не имеют. Кажется, это вы должны знать. Так что выйдите, пожалуйста, из машины, сейчас мы дадим вам возможность доказать, что в вашем организме нет алкоголя, на чем вы, конечно, настаиваете, не так ли?

Он обернулся в сторону своей машины и кивнул. Оттуда тотчас вышел такой же амбал в милицейской форме и протянул товарищу черный прибор, похожий на небольшой пенал. Ирине пришлось покинуть машину, хотя очень не хотелось выходить.

– Вот сюда, пожалуйста, – показал милиционер, протягивая прибор торцом к Ирине.

Ну дунуть так дунуть! В конце концов, она сегодня и рюмки вина не выпила. В этом смысле она вела себя строго – с машиной никаких вольностей! Вот только подносить ко рту эту дрянь, которую неизвестно где держали, очень не хотелось. Однако Ирина пересилила себя и, презрительно скривившись, дунула в отверстие, больше всего боясь дотронуться до него губами и подцепить какую-нибудь заразу.

– О-о! – немедленно, даже не глядя на свой дурацкий прибор, соврал милиционер. – Ну и ну! Нет, гражданка, так это дело мы оставить не можем. И, пожалуйста, не предлагайте нам взятку, чтобы мы вас отпустили…

– А я и не собираюсь, – с откровенным уже презрением сказала, словно выплюнула, Ирина.

– Нет, вы пытались! – громко заявил этот сукин сын, мент поганый (вот за что их так ненавидят!).

– Не врите и верните мне права, иначе пожалеете о своей наглости. Мой муж – старший следователь Генеральной прокуратуры! А я сейчас позвоню вашему главному начальнику, и он вам покажет, как устраивать провокации, ишь обнаглели!

Ирина сделала ошибку. Ей бы ухитриться сесть обратно в машину и уже оттуда позвонить. А она потянулась за своей сумочкой и, когда достала, ахнуть не успела, как та оказалась в руках мента. А он завел руку с сумкой себе за спину и откровенно ухмыльнулся:

– Ну что, попались? А теперь ты, сучка, слушай сюда. Не хотела по-хорошему, сделаем по-плохому. Поедешь с нами!

Она и подумать ни о чем не успела, как второй мент, оказавшийся каким-то непостижимым образом за ее спиной, вдруг цепко ухватил ее за локти, больно завел их назад и, согнув ее дугой, словно какую-то преступницу, почти втолкнул в свои «Жигули». Ирина плюхнулась лицом на заднее сиденье, хотела вырваться, ну хотя бы выпрямиться, но следом уселся этот амбал и прижал ее к спинке с такой силой, что ей стало трудно дышать.

Второй негодяй в это время что-то сделал с ее машиной и вернулся, подбрасывая на ладони ключи с брелком-фонариком, подарком, между прочим, Славы Грязнова. Он уселся за руль, обернулся и, вот же мразь какая, ободряюще подмигнул ей. Мол, не бойся, с нами не заскучаешь! Как-то эта его мимика не вязалась с общей картиной того, что здесь только что произошло. С этим хамством, с нарочитой грубостью, с их откровенным желанием сделать ей больно. С этими явными издевками по поводу фамилии… И вдруг – не бойся! А интонация гнусная… Нет, что-то тут не так, и вообще, непонятно, что он имел в виду?..

Но дальнейшее проходило словно в тумане. Ее куда-то долго везли, потом по-прежнему грубо, больно согнув ей голову, чтобы не «зыркала» по сторонам, провели в какое-то полутемное помещение и посадили на стул. И ушли.

В комнате никого и ничего, не считая этого стула, не было. Ну еще загаженная лампочка под потолком – не то от мух, не то капли побелки. И еще было очень тихо, практически никаких звуков. Правда, время от времени что-то где-то шумело, как если бы разогревали мотор автомобильного двигателя…

Время тянулось медленно. Ирина уже успела передумать бог знает что, представить себе самое худшее, что может с ней произойти… Она снова прокручивала в памяти все события дня, и особенно последних полутора-двух часов.

Отвезла Людмилу в это чертово ее Бабушкино. Там же рядом и Грязнов живет, на Енисейской улице, и если хорошо подумать, то вполне может статься, что в гостях у него как раз и находится в настоящее время Шурка. На девичнике делать ему нечего, да он и не любитель бабских компаний, поэтому наверняка мужики объединили усилия, как они выражаются. Заехать, может быть? Да ну их! Опять же и Галку надо забросить в ее Бескудниково. Она все уговаривала остаться, не мчаться по ночной Москве. А Ирина будто зациклилась – хочу домой, и все тут! Вот и добилась… Сиди теперь тут в ожидании неизвестно чего…