Текст книги "Тайна Дюрка. Том 1"

– Все же, зачем вам так много стражников на судах? Слабые женщины перед вооруженной стражей – что ягнята перед волками.

– Кроме невольниц на судне у нас есть и другие головные боли. В море нас часто тревожат пираты, кочевники, подстерегающие в бухтах, у островов, в устьях рек. В последние годы на купеческие суда с невольницами на быстрых галерах часто стали нападать пираты. Особо сильно нам достается от пиратов Горбуна из Дербента. Они жестоко расправляются с нашими стражниками, а суда с невольницами направляют на другие невольничьи рынки.

– А что будет, если этот Горбун сегодня нападет на наше судно? Вас, моряков, посадит на весла своих галер, стражников перебьет, а нас отпустит по домам?

– Предполагаешь, что Горбун, любитель молодых красивых женщин, пожалеет тебя, отпустит к маменьке в сопровождении своих стражников?

– Вдруг в его сердце проснется бог? – печально вздохнула княгиня.

– У невольниц, подобных тебе, в жизни случайности не бывают, милая. От чего, думаешь, хозяин последнее время троекратно усилил стражу на судах? Был недавно случай. Мы возвращались из Дербента с «живым товаром», приобретенным в Крыму. День был хороший, на море полный штиль. Хозяин находился в прекрасном настроении. Он нам по прибытии на пристань обещал хороший бакшиш. Вдруг с одного острова в море мы услышали умопомрачительную песню сирен. Сирены за считанные мгновения своей песней заколдовали стражу, гребцов. Стража потеряла бдительность. А гребцы перестали грести веслами. Не успели мы оглядеться, как на нас на пяти быстроходных галерах напали пираты во главе с тем самым Горбуном. Они дрались отчаянно. Многих наших стражников перебили, выбросили в море, моряков приковали цепями к галерам, заставили грести. Мы с хозяином вместе с некоторыми стражниками сумели выброситься в море. Спаслись чудом. Нас подобрал караван судов, следующий за нами. Пираты захваченные суда развернули в одну из бухт. Невольниц высадили. Оттуда невольниц на караванах верблюдов люди, которые занимались грабежом, переправили в Самарканд, Бухару, Ташкент. Тогда Абрам нас жестоко наказал. Одних приказал исхлестать нагайками, других бросил в каземат… Нет, красавица, к старости мне не хочется, чтобы палачи рабовладельца Абрама с меня живьем содрали шкуру.

Княгиня Мария после страшной истории, рассказанной старым моряком, утихла. Она тихо заплакала, обжигаясь горькими слезами. Многие невольницы, ставшие свидетельницами этого разговора старого моряка с княгиней, тоже зарыдали.

Чем дальше караван судов уплывал в море, тем дальше невольницам казались родные края!

Попутный ветер раздувал паруса судна. Оно бежало по морю, зарываясь носом в волны.

Аукцион

Караван судов с невольницами вовремя прибыл в назначенную пристань Персии. Стражники с невольниц снимали цепи. Их партиями выводили к каравану, который, не мешкая, собирался отправляться дальше. Караван пошел на Восток по Шелковому пути, одна из ветвей которого проходит по столице Ассирии Ашшуру.

В это время на площади, где собирались провести аукцион невольниц, генерал Адад, загримированный, переодетый в одежду купца-еврея, изучал подходы и отходы.

Эта площадь хорошо просматривается и из окна дома Абрама. Площадь очень большая, на ней уместятся торговцы, невольницы, граждане города, приезжие из других провинций империи.

На стратегически важных участках площади усилена вооруженная стража царицы. По оживленному движению горожан, стремящихся на площадь, их разговорам, можно понять, какие страсти разгорятся на площади спустя некоторое время.

Адад протискивался в толпе, прокладывая себе дорогу, работая локтями. Перед ним на площадь, где должен происходить аукцион, направляется хорошо одетый мужчина восточного типа, грубо расталкивая рабов и слуг. Он за собой на веревке ведет молодую мулатку, у которой из одежды на груди и на бедрах есть лишь набедренные повязки. Мужчина невысокого роста, полноватый, движения его навязчивые, бесцеремонные. По тому, как себя ведет, можно догадаться, что он не патриций, не боевой генерал, даже не купец. В толпе, скорее всего, «рисовался» бывший раб, получивший недавно свободу. А сегодня сам на веревке ведет свою первую рабыню, которую собирается продать с аукциона.

Мулатка, идущая за ним, была стройной, высокой, мускулистой. У нее были красивые черты лица, широко раскрытые угольно-черные глаза. Брови так красиво были настрожены, словно она только что вышла из салона красоты. Ее курчавые иссиня-черные волосы привлекали взоры проходящих рядом мужчин.

А человек, ведущий рабыню на веревке, шел так, словно в этом мире, кроме него, никого нет. Показывая свою власть над рабыней, резко оборачивался, дергая веревку. Покрикивал на нее, чтобы поторапливалась, иногда угрожающе размахивал плеткой. Мулатка, хотя и могла легко разделаться с хозяином, покорно шла за ним, не обращая внимания на его окрики. У невольницы связаны руки, взгляд опущен к земле. Она прибавляет шаг. Проходит мимо растерянно оглядывающего ее Адада. В глазах рабыни Адад прочел отпечаток смирения, страх за свою судьбу. «Что же будет с моими девочками? – ком застрял в горле. – Я не вынесу их унижения! Эта несчастная, наверное, с Черного континента. Она ангельски хороша. Трудно определить, из какой она страны. Но на Черном континенте такие красотки рождаются в Эфиопии или в Египте».

Адад шаг за шагом углублялся в толпу. На площадку аукциона два раза в неделю поднимаются сотни, тысячи рабынь, тысячи поломанных судеб, разбитых вдребезги сердец. Этой «шоколадке» повезет, если попадет в хорошие руки. Но если попадет в придорожное кафе, караван-сарай, на пристань грузчицей, она долго не протянет.

На деревянных помостах площади на продажу в ряд выставлен «человеческий товар». Девицы, молодые женщины, некоторые с грудными детьми. Много разных: светлокожие, светловолосые, с шоколадным цветом лица, желтолицые, узкоглазые… На генерала, проходящего мимо, с надеждой, мольбой смотрят монголки, китаянки, татарки, узбечки… Среди невольниц есть славянки, представительницы с Кавказа… У каждой невольницы на шее висит табличка. Работорговцами на таблички занесены их данные: происхождение, род занятий, достоинства, некоторые недостатки.

Вот табличка на шее одной негритянки: «Эфиопка, сильная, работящая, послушная». Вот табличка на шее другой невольницы: «Гречанка. Знает грамоту, владеет греческим, римским, ассирийским, галлским языками. Можно использовать как преподавателя при храме, как чтицу стихов на пирах». Вот еще одна табличка: «Дочь киевского князя, прекрасна, умна, образована, украсит собой любой гарем».

Какова доля истины в этих надписях? Видавшие жизнь ассирийцы знают, что работорговцам и их доверенным лицам не стоит доверять. Они ради наживы пойдут на любой подлог: азиатку сделают негритянкой, блондинку сделают брюнеткой и наоборот. Чтобы продать свой «товар», торговцы будут приукрашивать достоинства, смягчать недостатки, скрывать вредные привычки.

На аукционе рабыни, прошедшие через руки многих торговцев, выглядят невозмутимыми. Глаза этих рабынь, спрятанные под копнами рыжих, черных, светлых волос, кажется, не выражают никаких эмоций. В них не увидишь ни протеста, ни гнева, ни отчаяния. Каждая из этих невольниц на аукцион попала не по своей воле. Может, проходя, через третьи, четвертые руки. У каждой рабыни за плечами стоит трагическая судьба. Они ждут своей участи. У многих рабынь, которые попали на торги первый или второй раз, в глазах затаился немой вопрос, страх, отчаяние.

Есть такие, которым уже все равно, что с ними случится, куда их продадут.

Есть совсем молоденькие, которых накануне вырвали из материнских объятий, у которых еще не высохли слезы на глазах. Первый раз в жизни они видят невольничий рынок, город, такое огромное скопление людей, других рабынь в звенящих цепях и кандалах. Что с ними после аукциона будет? Благо, если попадут в хорошие дома, особняк патриция, в штат его домашней прислуги! Такая рабыня еще в состоянии повлиять на свою судьбу. Если не считать возможной сексуальной эксплуатации, есть надежда через некоторое время хотя бы получить свободу. Если невольница попадет в лавку, где ее под присмотром бывшего раба-надсмотрщика будут использовать тягловой силой, там она сгинет. Но бывает еще хуже, если попадает в бордель – сексуальное рабство.

Невольничий рынок является своего рода преддверьем в ад. Девица, родившаяся, жившая в хорошей, благополучной семье, с определенным достоинством, подчинявшаяся общественным порядкам, на невольничьем рынке неожиданно превращается в простой предмет купли-продажи…

Адад, переходя от помоста к помосту, наблюдает жестокие, бесчеловечные картины, встречающиеся только на рынках скота. Вот в кругу покупателей торговец открывает рот рабыне, чтобы продемонстрировать покупателю ее зубы, свежесть дыхания. Другой торговец под похотливым взглядом жирного и потного клиента щупает рабыне грудь, гладит рукой по животу. Третий торговец, чтобы показать силу, выносливость огромной немки, выставленной на продажу, хлопает ее по заду, поглаживает бедра и икры ног.

Выкрики, которые Адад слышит из толпы, из рядов купцов, не менее вульгарны:

– Смотри, какая кобылица, даже слона вытерпит.

– Посмотрите на глаза этой мулатки, как они горят?! Сильна ведьма, любому мужику череп раскромсает, как скорлупу грецкого ореха!

Его напарник:

– Это же находка для тебя! Корми, одевай, и над рабами никакого надсмотрщика не надо!

Напарник его перебивает:

– Тогда купи ее сам.

Напарник:

– И куплю. Разверни-ка, братец, ее задом! Дай разгляжу товар!

Торговец заставил рабыню поворачиваться.

– Предложи свою цену.

Торговец огласил цену. Покупатель согласился с ценой. Торг состоялся. Ударили по рукам.

Рядом свой «товар» предлагает другой торговец:

– Купите мой товар. Самая что ни есть нубийка! Продам совсем недорого! Уступлю, как другу! В наше время нубийки так вздорожали. К тому же она и с хозяйством управится, и постель согреет, и от двора любого сборщика налогов отпугнет!

Покупатели обступили нубийку. Поторговались. Торг состоялся. Нубийка пошла за новым хозяином.

Недалеко разворачивается не менее трагичная сцена.

– Хозяин, сними повязку со лба вот того раба. Не того карлика, другого! Громадного, как горилла, с буквой F, выжженной на лбу! Хозяин, ты кого продаешь? Ведь он беглый раб! (В Риме пойманному беглому рабу выжигают на лбу надпись fug (что значит «беглец»). Выжигают надпись fur, если он вор.

Генерал Адад, ощущая ищущие глаза шпионов, затерялся в толчее покупателей, продавцов «товара», поставленного на аукцион только что с Черного континента.

* * *

Аукцион черных рабов проходит отдельно, на специально оборудованных по этому случаю площадках. Правила на аукционе «черного товара» всем торговцам ясны: продавцы товар рекламируют, покупатели его разглядывают, прицениваются, приобретают.

Бывает, что на рынках черных рабов делят на категории. Их продают в разные дни. В один день продают «прислугу» для домашней работы, на следующий день – «профессионалов»: поваров булочниц, танцовщиц, садовниц, массажисток и…

Есть такие дни, когда на продажу выставляют девочек для работы по дому и обслуживания гостей на пирах.

Есть день, когда на аукцион выставляют калек, уродов. Для них открыты специальный ряд и помосты: для карликов, великанов, рабынь с физическими и умственными недостатками. Таких рабов приобретают на самые грязные работы, куда не допустишь даже собак…

На расстоянии полета стрелы есть рынок, где, если хорошо поторговаться, можно купить интеллектуально развитых невольниц редкостной красоты и чистоты. Только там сначала надо хорошо осматривать «товар» и долго прицениваться.

Глашатай описывает достоинства, которыми обладает невольница: девица, молодая женщина, еще не почувствовавшая ласку супруга. Таких невольниц в основном берут в гаремы вельможных особ, наложницами ханов, князей, пашей…

Вот на площадке стоит милая, красиво одетая и разукрашенная девица. Она в сандалиях с золотыми пряжками. С мочек ушей свисают серьги-колокольчики из чистого золота. А на груди висит огромный золотой кулон с рубином – работа арабских мастеров.

Продавец с лица красавицы на голову откинул черную вуаль. Девушка вскинула на толпу зевак огромные угольно-черные глаза с длинными лучистыми ресницами.

Толпа изумленно ахнула.

– Взгляните на эту жемчужину Кавказа! – обратился к покупателям глашатай.

Площадку стали окружать со всех сторон.

Из копны темно-каштановых волос смущенно выглядывает носик, и за ним изумленное лицо. Оно невероятной красоты, чистоты и белизны. Под носиком с еле заметной горбинкой и пышущими ноздрями пунцовеют губы, как бутоны только что раскрытой розы. Девушка среднего роста, стройна, грациозна, с высокой грудью. У нее огромны жгучие черные глаза. Овальное лицо, худощавое тело, но заметный стан, бедра.

– Перед вами красотой блещет кавказская лань. Эта красота из Черкессии. Она в лучшей одежде, какую носят самые богатые пери на Востоке. Ее стан стройнее гибких веток ивы, речи ее нежнее ветерка на заре. Кто станет обладателем этой жемчужины, не будет знать ни горя, ни недостатка!

Покупатель в атласном красном халате, в тюрбане, с чувяками с острыми носами, надетыми на босые ноги, глядя в глаза невольницы, затрясся:

– Сколько стоит эта невольница?

Посредник:

– Цена этой жемчужины Кавказа десять тысяч динаров. Ее владелец клянется, что эти десять тысяч динаров не покроют расходы на ягнят, горских ланей, которых резали, чтобы кормить ее свежим мясом, поить водой, набранной с вершин кавказских гор! Взгляните, как она одета: бархат, золото, драгоценные камни! Самые лучшие мастера слова, ученые-арабисты учили ее мудреным наукам. Красавица изучала чистописание, грамматику, восточные языки. Эта лань лучше любого ученого-арабиста толкует Коран, основы законоведения, каноны религии, врачевания. Она лучше любого устаза играет на струнных инструментах.

– А ну-ка, братец, покажи ее зубы.

Посредник заставил невольницу раскрыть рот. Невольница показала ровный ряд зубов. Зубы были здоровы, чисты, сияли перламутром.

– Пусть она декламирует стихи.

Девица звучным грудным голосом прочла одну суру из Корана. Чем изумила окружающих.

– Пусть танцует.

Откуда-то в руках виртуоза появился бубен. Над головами невольниц пронеслись звонкие удары пальцев о бубен. Девушка закрутилась так юрко, что подол ее платья завихрился.

Торг состоялся.

В другом месте невольница сама рассказывает о своих достоинствах. Ее спросили:

– Как тебя зовут, красавица?

– Мое имя Амина, – мягко ответила невольница.

– О, Амина, скажи на радость, каким наукам обучена? Что еще умеешь делать? – спросил купец.

Невольница отвечает:

– Господин, я хорошо знаю точные науки: математику, геометрию, астрономию. Обучена словесности: грамматике, лексике, законоведению, умело толкую суры Корана. Кроме того, я играю на домбре, знакома с музыкой Востока, хорошо рисую. Я изучила Коран, читаю его согласно семи, десяти и четырнадцати чтениям. Я знаю число сур Корана, стихов, его частей, половин, четвертей, восьмых, десятых. Знаю и число падений ниц. Я знаю количество букв в Коране, стихи, отменяющие и отмененные. Я знаю суры мекканские и мединские, условия их ниспослания…

Покупатель из-за пазухи вытащил томик Корана, приложил к губам, передал невольнице:

– Читай вот эту суру, – показал пальцем.

Кругом все замерли. Девушка поклонилась, приложила Коран к губам, ко лбу. Она оглядела толпу жгучими глазами, изящно наклонила голову над священной Книгой и стала декламировать одну из сур. После первых же слогов, прозвучавших из ее уст, на площади многие замерли, встали на колени. Они за невольницей шепотом повторяли заветные слова Корана. Невольница так мастерски читала, что поразила всех своим голосом, дикцией, выразительностью чтения. У нее был такой завораживающий голос, что многие плакали в умилении. Девушка закончила чтение, Коран, кланяясь, передала его хозяину. Вдруг площадь взорвалась от криков восторга, грома аплодисментов.

Объявились множество покупателей этой жемчужины. Аукцион состоялся на окончательной цифре в двадцать тысяч динаров. Один из покупателей выложил запрошенную посредником сумму.

На другой площадке покупателю было достаточно одного заявления продавца:

– Эта леги из Кавказской Албании.

Покупатель, ударяя по рукам, лишь воскликнул:

– Если есть в этом деле грех, да падет он на голову продавца!

Сделка состоялась.

Генерал выбрался из толпы, направился к площади храма Ашшура. На площади для проведения «праздника любви» доделывали последние мелочи.

«Праздник любви» продлится четыре дня. По той информации, которую генерал получил от доверенных лиц Абрама, его девочек на аукцион выставят в последний день празднования.

День триумфа

В «день триумфа» с рассветом в город на взмыленных конях въехали два всадника. Один из всадников – женщина, переодетая в мужскую форму. Всадники шагом проехались мимо загримированного генерала Адада, который в это время затесался в толпу, прущую на центральную улицу. Эта дорога вела к храму Ашшура. Генерал Адад во всаднике узнал друга Абрама. Но не показал виду.

– Судьба благосклонна к нам, Амелия! – произнес Абрам. – Мы не опоздали на «день триумфа». Храм Ашшура находится там, за спинами стражей царицы!

– Господин, я рада, что мы вовремя успели. Успели, пока по улице ради триумфа не провели пленников царицы?

– Всему свое время…

– Но подскажите, как мы выберемся из этой гущи собравшихся? Как бедных девочек вызволим из плена царицы? Сами же не нападем, когда они будут проходить мимо дома? Переодевшись купцами, простыми гражданами, в толпе, видимо, затаился не один стервятник царицы, выслеживая нас?

– Да, Амелия! Везде расставлены капканы царицы. Эти шакалы того и ждут, чтобы затолкать нас туда! А потом вздернуть на виселице перед всей беснующейся толпой. Не волнуйся: в толпе на площади работают десятки моих друзей. В случае опасности они предупредят нас. Девочек спасем… есть один план… Ты же знаешь, генералу Ададу я обязан жизнью и честью моих дочерей!

Абрам эти слова произнес приглушенно. Но генерал их издалека прочел по выражению его губ. Адад лишний раз убедился, что Абрам остался человеком чести. Он нутром чувствовал, что боги им помогут.

Абрам со спутницей повернули лошадей в переулок. А там, в тени кипарисов, стоит его старый дом, который охраняет старый слуга-еврей. Скоро мимо окон его дома к храму Ашшура для триумфа поведут всех пленных царицы. Среди них могут находиться и девочки генерала.

– Если невеста и дочки генерала будут в числе пленниц, ведомых на площадь Ашшура, в чем я не сомневаюсь, то мы увидим их из окон дома, – прошептала Амелия, словно читая мысли хозяина.

– Если в гуще плененных не будет девочек, – голос Абрама задрожал, – то царица приказала их или казнить, или продала тайно.

Амелия затряслась.

* * *

На площади перед храмом Ашшура собрались толпы людей. Улица, ведущая мимо дома Абрама, переулки заполнены толпами людей, стремящимися на площадь. Наконец всадники вырвались из кольца толпы, протискивающейся мимо них. Они остановили лошадей у заднего двора мрачного на вид домика.

Дом с главной улицы смотрелся совершенно нежилым. Осмотрев ставни, двери запертые наглухо, спутница нагнулась, на себя потянула дубовую калитку, обитую металлическими листами. Она была заперта. Прежде чем слезть с лошади, Абрам подозрительно огляделся по сторонам, постучался в калитку. Долго никто не отзывался. Наконец сквозь узкую щель ставней они услышали дребезжащий старческий голос:

– Уходите! В этом доме, кроме старого слуги, никого нет. Хозяин дома пал за свободу Иерусалима. Кто вы? Зря беспокоите старого больного еврея!

– Отвори, Нух! – повелительно произнес Абрам. – Что ты, старый плут, не узнаешь голоса своего господина?

Маленький сморщенный старикашка в коричневой одежде слуги выглянул в щель. Он, всплеснув руками, радостно воскликнул:

– Клянусь священной Торой, передо мной стоит совершенно здоровый хозяин! Добро пожаловать, господин, добро пожаловать! – По лестнице чуть ли не скатился на первый этаж, распахнул двери дома. – А говорили, что вы в Иерусалиме пали смертью храбрых… Люди лгуны, – со скрежетом отворяя ворота, – что за страсть старых людей вводить в заблуждение, – выставив растущий горб, к калитке зашаркал сандалиями.

Спутница Абрама ввела лошадей во двор, заперла за собой ворота, калитку.

Старый слуга, кланяясь, бросился к ногам хозяина.

Хозяин не дал верному слуге припасть к своим стопам. Нагнулся, приподнял, обнял его за плечи, приговаривая:

– Почему ты, Нух, решил, что меня убили?

– О тебе, господин, в городе ходили разные слухи… От тебя не было вестей… А я знал, что ты просто так никому не сдашься! Никому не позволишь опорочить ни своей чести, ни своего славного имени! Я, старый дурак, предполагал, что если ты погибнешь, то только в честном бою!

– Слышишь, женщина, как выражается мой вольноотпущенный слуга? – подмигнул хозяин Амелии.

– Тем не менее, Нух, случилось то, что ты считал случившимся. Я был захвачен в плен, хотя не по своей вине! Но мне помогли сбежать.

– Хозяин, боги милостивы к тебе. Ответь мне, тебя не коснулся ядовитый перст вероломной царицы, заточившей своего мужа в темницу, а потом убившей его? До меня иногда доходили разговоры, что над генералом Ададом нависло острие топора ее палачей. Тебе, господин, надеюсь, не грозит участь своего друга? Нынче в «триумфальном шествии» пройдут сановники, генералы, сотни поверженных офицеров бывшего царя Нана, их жены, сыновья, дочери… Их поведут со скрученными за спину руками, гремя цепями, с позорными досками, висящими на груди: «Я – предатель»!

– Прекрати, старик! – остановил его Абрам, бледнея. – На душе и так тошно. А ты вдобавок по ней проходишь еще острием клинка! Ты лучше прикажи рабам приготовить нам ванну и обед. Мы с дальней дороги и нуждаемся в отдыхе. Наконец, в хорошей еде!

– Рабов я отослал на работы в поля, а лишних продал. В доме остались только я и старая невольница. Она шустрая, хозяин. Она мигом приготовит все, что, тебе, господин, угодно! – засуетился старик.

– Скажи, старик, – вдруг Абрам заговорил шепотом, – а у нас хоть какие сбережения остались?

– Деньги? Да, деньги у нас остались… Я даже не знаю, в какие щели их еще запихивать!

– А я знаю! – обрадовался хозяин. – Они мне сегодня нужны! – Чуть подумав: – Сейчас же. И очень… очень много!

Старик поклонился, вышел. На кухне зашептался со старой служанкой. Служанка забегала, гремя посудой.

Время было послеобеденное. С кухни пошли вкусные запахи жарящегося мяса.

Да, старушка была шустра. Абрам так и не понял, как она успела разогреть воду в хамаме, приготовить все необходимое для купания.

Он искупался, натерся благовониями, переоделся в чистый хитон. Теперь бодрый, свежий стоял у окна. Он сквозь щели в ставнях следил за «триумфальным шествием». Пленники царицы шли мимо окон его дома, гремя цепями, кандалами.

К хозяину присоединилась и Амелия, тоже переодетая в чистый белый хитон, молодая, пышущая здоровьем.

– Хозяин, – кончиками пальцев мягко прикоснулась его плеча, – ваш старый слуга в хранилище с сундуков с золотом и серебром снял все запоры. Что прикажете нам с ними делать?

– Набивайте золотом все имеющиеся у нас хурджины… Да, пусть из тайников вытаскивает все драгоценные камни! – Его мысли были заняты девочками генерала. – Ты о них… что-нибудь узнала, Амелия?

– Кое-что, господин!.. Девочки должны следовать перед колесницей триумфатора. Триумфатором будет сама царица Семирамида. Затем их под конвоем поведут на площадь, где выставят на продажу с аукциона. Из-за девочек, говорят, произошла страшная ссора между царицей Семирамидой и старшим сыном Нина Ниниасом, который захотел забрать их к себе в гарем!

– Ссора из-за несчастных девочек?! Между мачехой и ненавистным пасынком? Хотя все это я предвидел… Боги, зачем вы в такой час восстали против генерала Адада? Надо же такому случиться, что в стане врагов моего друга объявился и этот шакал со своим вонючим кланом?! – негодовал Абрам.

– Не убивайтесь, господин, все уляжется. Вы же умный, расчетливый человек! Не вам сомневаться в своих возможностях и в магии притяжения золота! – Амелия обняла хозяина за шею, поцеловала его в щеку. – Перед звоном ваших золотых монет, блеском драгоценных камней теряли голос и цари, и султаны, и махараджи!

– Да, Амелия, мне ничего не жалко за жизнь этих прекрасных существ! Но, боюсь, наше золото не спасет генерала от мести царицы Семирамиды!

– К чему тревожиться раньше срока?! Даже самая буйная горная река, достигнув Аравийской пустыни, теряет свою мощь! – Амелия прильнула к груди хозяина, обнимая за шею горячими руками.

* * *

За «триумфальным шествием», проходящим мимо дома Абрама на площадь храма Ашшура, из своего укрытия следил и генерал Адад. Как бы ни загримировался генерал, Абрам с Амелией узнали его. Они тревожились, как бы царские шпионы не вычислили его.

Мимо окон дома Абрама продолжалось бесконечное шествие вереницы трумфаторов. Проезжали колесницы с изображением сцен покорения Иерусалима, Дамаска, пленения генералов, сановников царя Нина, с главным богом Ашшуром, богинями Иштар, Ашторет-Астартой, Набу.

Специальный отряд стражников царицы нес драгоценные вавилонские гобелены, золотую утварь Иерусалимского храма, модели судов и кораблей, взятых у неприятеля. В середине шествия, окруженная пятьюстами стражниками личной охраны, на золотой колеснице показалась царица Семирамида. Перед царицей толпа встала на колени, склонив головы. Замыкали шествие пленные, закованные в цепи. При движении на них звенели цепи, гремели деревянные кандалы, перекрывая возгласы окружающей толпы….

Один громадный воин, с черной бородой, у которого затек один глаз, оставшимся глазом с презрением осматривал враждебную толпу. Другой, голубоглазый, с тонкими, благородными чертами лица, негодовал, когда из толпы в свой адрес слышал сквернословие, его оплевывали, кидали тухлыми яйцами, гнилыми помидорами. Он дико озирался блуждающим взглядом. Желал с кем-либо схватиться, искал смерти от меча благородного офицера. Выражение его лица и глаз говорили о сердечных муках.

Вдруг одна женщина из толпы, подняв черепок, швырнула им в лицо офицера:

– Трус! Собака. Ты сдался этим шакалам! А еще себя называл офицером чести!

Этого унижения офицер не стерпел. Его голубые глаза зажглись презрительным огнем. Он грозно бросил ей в ответ:

– Я не трус! Я в каземате одной рукой задушил десятерых стражей царицы! А пятерых заколол в сражении – пятеро пошли на одного! Пойдут пятьдесят, не отступлюсь! Я не трус! – Благородный воин бил себя в грудь кулаком, гремя цепями. – На меня, тяжело раненного в плечо, навалились десятки стражей царицы. Они только так смогли скрутить меня! Я ослаб от потери крови, потерял сознание. Когда очнулся в каземате, решил удавиться, но меня цепями приковали к стене! А я сейчас умру! Пусть кровь моя падет на ваши головы!

И прежде, чем кто-либо успел его упредить, он кинулся под колеса громадный колесницы царицы Семирамиды, запряженной восемью белыми лошадьми.

– О-о! – простонал генерал Адад в своем укрытии, закрывая лицо руками. Он узнал этого мужественного офицера, который под его началом верно служил царскому трону.

Амелия за окном, воздевая руки, молилась за душу несчастного офицера, за отпущение грехов дикой толпы, жаждущей крови. Толпа теперь восхищенно рукоплескала отважному голубоглазому офицеру, презревшему жизнь ради сохранения чести.

Пока уборщики убирали тело, процессия во главе с царицей медленно двигалась на площадь.

* * *

Вдруг толпа ожила, словно нервная дрожь пробежала по всему ее огромному, трепещущему телу. Толпа стала скандировать имена своих любимиц:

– Смотрите, смотрите, люди, в цепях ведут Арабелу, Шахри-Заду, Хаву! Как можно символы Востока заковать в цепи?!

Толпа зашевелилась многочисленными ногами, отталкиваясь от напирающих соседей, спихивая с себя, кидаясь на спины вдруг озверевших, топчущих, стонущих, издающих проклятия.

Пленницы проходили мимо дома Абрама. В окружении беснующейся толпы, в роскошном наряде, шитом золотом и серебром, с гордо поднятыми головами шли Арабела, Шахри-Зада, Хава. Арабела в дорогом жемчужном ожерелье на шее вся сияла, залитая яркими лучами солнца. Рядом с ней в небесно-голубом наряде, расшитом нитками из белого золота, словно не шла, а плыла Шахри-Зада. Сбоку от сестры держалась Хава в зеленом хитоне, шитом золотыми нитками, зеленых сандалиях с золотыми пряжками.

– Смотрите! Смотрите, люди! – орала толпа. – Это Арабела, невеста генерала Адада! А рядом с Арабелой порхают его голубоглазые золотокудрые дочки! Знайте, они самые красивые девушки в мире!

– Арабела! Шахри-Зада! Хава! – скандировала толпа.

* * *

– Господин! Господин! – Амелия вцепилась Абраму в плечо. – Взгляните, это они!.. Наши голубки! – Девушки были так божественно прекрасны, что у Амелии подкосились ноги, а глаза наполнились слезами.

В своем углу перед неожиданно появившимися дочерьми застыл отец. Кровь отхлынула от его лица. Он перестал чувствовать тело. Пальцами впился в рукоятку меча так, что из-под ногтей сочилась кровь. Он широко распахнутыми глазами, немигающим взглядом впился в лица девочек. Арабела, Шахри-Зада, Хава, чувствуя взгляды близких, направленные на себя, стали смотреть по сторонам.

Адад повернулся к ним спиной, иначе мог испортить все.

– Аррбе-ееллааа! Арабела! Аррбе-ееллааа! Аррбе-ееллааа! Аррбе-ееллааа! – вопили одни.

– Шахри-Зада! Шахри-Задаа-ааа! Шахри-Задаа-ааа! Шахри-Задаа-ааа! – скандировали другие.

– Хава! Хав-вааа! Хав-вааа! Хав-вааа! – старались первую и вторую группы перекричать третьи.

Многие в толпе рыдали от восторга, изумленные неземной красотой Арабелы, божественным сиянием Шахри-Зады и Хавы. Из толпы со всех сторон слышались тысячи восторженных голосов:

– Смотрите! Смотрите, люди поднебесной, на посланниц небес! Это богини любви, спустившиеся с небес: Иштар, Афродита, Венера! Как они великолепны! Как они величественны! – толпа неистовствовала.

Толпа продвигалась вместе со своими кумирами, люди рисковали быть затоптанными под ногами беснующихся. Первые жертвы просили о помощи. Стонали, просили помощи сотни людей, упавшие, растоптанные ногами, вмятые в мостовую.

– Арабела!!!

– Шахри-Зада!!!

– Хава!!!

– Ой! Ай! Умираю! Задыхаюсь! Спасите! Пожалейте! – взывали о помощи из толпы растоптанные ею.

Если сейчас же за наведение порядка не возьмутся стражники, на улице, задавленные беснующейся толпой, задохнутся сотни и тысячи людей.

«О боже, как измучены мои девочки, как они беззащитны перед этой взбесившейся толпой! – беспомощно скрежетал зубами безутешный отец. – Я не могу им помочь! Даже приблизиться к ним! О горе, горе!»