Текст книги "Корона Ордынской империи, или Татарского ига не было"

Монголо-татары, как выясняется, строили города и в Восточной Европе, точно так же, как и в Монголии, Средней Азии, Китае: «При монголах возникли в бассейне Волги и другие города. Возник Укек[85]85
  Позволю себе здесь внести поправку в одно утверждение С. Г. Кляшторного – относительно названия города – правильнее, на мой взгляд, все-таки не «Укек», а «Увек» (41, 16). Правильнее потому, что название «Увек» – производное от татарского «Эувэл» (старая форма «Эувэк») – «прежний», «предыдущий», «который был (и) ранее».


[Закрыть] (на правом берегу Волги близ современного Саратова), затем Джучиды построили на левом берегу Ахтубы (Астраханская область) свою столицу, получившую название Сарай («Дворец», перс.), а на правом берегу реки Яик – город Сарайчик («Малый Сарай») и т. п. Города являлись не только центрами ремесла и торговли, но и важными административными и культурными центрами страны» (53, 229). Это только общеизвестные построенные татарами города перечислены.

В Поволжье были построены монголо-татарами и другие города, такие как Сарыклыч (современный Саров, или Арзамас-16) – есть сведения, что был этот город столицей Золотой Орды, и Наровчат (позже здесь располагался монетный двор Золотой Орды) (41, 17), Темников (по-татарски Тумен) (там же, 19).

Города под названием Тумен, построенные татарами, были также в Сибири (современная Тюмень – город есть и поныне, только «сильно вырос»), и на Северном Кавказе. Эти города «возникли на местах стоянок темников, монгольских военачальников над десятитысячным войском» (там же). Дополним, что слово «тумен» означало также административно-территориальную единицу в державе Монголов, своеобразный военно-административный округ, обеспечивающий десятитысячное воинское соединение личным составом и необходимыми материальными средствами (106, 210). Эти города являлись центрами этих своеобразных, небольших по современным меркам, но значительных тогда «военных округов».

При всем том эти монголо-татары-«кочевники», совершенно забыв почему-то о «цели своих завоеваний – грабеже и расширении пастбищ» непосредственно после установления их власти в названных областях, то есть, как полагают официальные историки, после их «завоевания», не только построили названные города, но и жили в них, не испытывая дискомфорта и мирно сосуществуя и сотрудничая с представителями абсолютно всех «порабощенных народов», например, в столице Улуса Джучи, городе Сарае.

Притом отметим, что возможно многие города были построены средневековыми татарами именно до «монголо-татарского нашествия». Точнее, до установления власти Монголо-татарской державы в указанных районах Евразии, но факты эти официальными историками Запада и Востока особо не «оглашались». Вернее, они были сокрыты, также как и другие – о том, что «татары жили и прежде на землях, где ныне живут и куманы» (2, 83). В пользу данного предположения говорит хотя бы то, что в построенных средневековыми татарами городах чеканились монеты, поощрялись ремесло и торговля – международная и внутренняя, оказывалась оттуда поддержка земледелию, то есть, в них шло поступательное развитие всесторонней экономической и культурной деятельности.

В Монголо-татарской державе вводились бумажные ассигнации, и именно по инициативе самих татар, а вовсе не «благодаря советам умных китайцев» (81, гл. XCVI). «Выбрал великий хан двенадцать знатных князей и им поручил все дела в тридцати четырех областях… Зовут их scieng, что значит «великий суд»[86]86
  Комментатор пишет: «Марко Поло, как и его мусульманские современники, смешивает слово «сян», обозначавшее членов совета 12, со словом «син», которым обозначались 12 главных областей, на которые разделялся Китай при монголах». Но, скорее всего, правы более Марко Поло и «его мусульманские современники». Просто слово это было искажено переводчиками и «толкователями» записок Марко Поло в духе китайской «Истории о монголах». Всего вероятней, что слово это соответствует современному татарскому слову «жыен», что означает «собрание», «собор», «совет». Буква «ж» в слове «жыен» произносится мягко, как нечто среднее между английскими звуком, подобным «ш» в слове she, и английской буквой g. В пользу данного предположения также говорит то, что комментатор отмечает: «В переводе И. Минаева пропущено: «дворец, в котором они живут, носит то же самое название» – представляется, то дворец, в котором живут и работают члены «совета 12», вряд ли мог называться тем же словом, что и «член совета».


[Закрыть] (там же, гл. XCVII).

И эти «кочевники» почему-то либо сами занимались, либо терпеливо позволяли заниматься «завоеванным» ими народам всем изложенным выше – торговлей, ремеслами, земледелием и созданием не только материальных, но и культурных ценностей. Как видно из приведенных сведений, монголо-татары вовсе не спешили «с добычей и невольниками вернуться в родные степи» – но ведь именно такова была, по мнению официальных историков, их основная цель завоевания цивилизованного мира (49, 78). Но причины и цели войн, которые велись монголами, были совершенно другими, отличными от тех, которые излагаются в трудах официальных историков «по монголам».

Теперь рассмотрим некоторые другие сведения, проигнорированные официальными историками, так как они тоже никак не «вписываются» в «общепринятую» теорию об «этнических монголах – полудиких кочевниках»: приведу извлечение из перевода текста «Сборника летописей Рашид ад-Дина», выполненного казанским историком, ученым-востоковедом А. А. Арслановой.

Автор летописи, вошедшей в персидский «Сборник…», пишет о том, что некий «бесстыднейший эмир из толпы кыпчаков Бачман, занимаясь в прилегающих к Волге местностях грабежом и разбоем во главе своих сообщников, скрывался в зарослях на берегу Волги. Мунке-каан приказал построить 200 судов и в каждое посадить по 100 человек полностью вооруженных монголов. (А) он со своим братом Бучеком по обеим сторонам реки пошли облавой…» (3, 174).

Из приведенной цитаты хорошо видно, что речь идет о постройке монголо-татарами крупного даже по современным меркам речного флота – 200 судов. Даже если цифра, преположим, в десять раз завышена – все равно однозначно флот был весьма и весьма солидным для того времени. И странно, что «кочевники», не способные к более или менее созидательному труду «грабители», смогли вообще построить пригодные для плавания по Волге крупные суда – грузоподъемностью как минимум по 10, а то и по 50 тонн каждая (если учитывать и коней «полностью вооруженных монголов»).

К тому же, как хорошо видно по контексту, облава на Бачмана и его сообщников проводилась именно вверх по Волге, так что исключается ошибка составителя летописи – например, то, что автор имел в виду плоты для сплава вооруженного отряда вниз по течению, то есть более примитивные средства транспортировки людей по реке. Также нет никаких данных в цитируемом повествовании о привлечении местных умельцев для строительства и управления флотом – например, «местных неизвестных тюрок» или «русских невольников».

И видно также, что решение Мунке принимает быстро – так сказать, в оперативном порядке и флот, как видно, строится за предельно короткое время – мастера были в непосредственном распоряжении хана, так сказать, «под рукой». Иначе летописец отметил бы неизбежные «проволочки» в связи с доставкой мастеров из более или менее отдаленных районов к месту строительства судов.

Поэтому напрашивается вывод, что Мунке и его соратники использовали опыт и знания, уже имевшиеся у монголо-татар, вероятно, и в составе войск были специалисты, которые были в состоянии построить за короткое время внушительное количество судов, вполне пригодных для плавания по большой реке, и управлять ими.

Скорее всего, татары жили на Волге в рассматриваемое время и у них было судоходство – эти места (низовья Волги) были как раз в составе Кимакского государства, частью населения которого и были татары уже самое малое как три века «до монголо-татарского нашествия» (35, 223–227).

Еще пример использования речных судов монголо-татарами, но еще более внушительных и в другом краю Евразии: «…когда племена татар, дурбан, салджиут (в тексте салджиун) и катакин объединились вместе, они все проживали по низовьям рек. По слиянии этих рек образуется Анкара-мурэн.[87]87
  Комментарий: «По-видимому, разумеются те левобережные притоки Ангары, кои вливаются в нее по выходе ее из Байкала» (87, 102). Речь идет непосредственно о том районе, где река вытекает из озера Байкал, это километров 50–100 от устья. Ниже мы увидим, что это предположение верное.


[Закрыть]…Утверждают, что эта река (Анкара) течет в одну область, по соседству с которой находится море. Повсюду (там) серебро… Соркуктани-беги[88]88
  Комментарий: «Старшая сестра Тулуй-хана, мать Менгу-каана, племянница Ван-хана кераитского, христианка» (87, 102).


[Закрыть] послала с тысячью людей на корабле (в ту страну) трех эмиров… с тысячью мужей. Они доставили к берегу (из глубины страны) много серебра, но положить его на корабль не смогли. Из того войска больше 300 человек не вернулось обратно, оставшиеся погибли от гнилости воздуха и сырых испарений. Все три эмира (впрочем) возвратились благополучно и жили долго (после того)» (87, 101–102).

Скорей всего, здесь отражен факт, имевший место в действительности. Так же, как и в предыдущем примере, здесь нет сведений, что в подготовке похода участвовали плененные либо добровольно прибывшие «иностранные специалисты» из представителей «оседлых народов», способных, по мнению официальных историков, в отличие от «кочевников-монголов» строить суда и управлять ими.

Представляется, что могли осуществить эту экспедицию, путь которой составил более двух тысяч километров по Ангаре, только те люди, предки которых проживали на Байкале не одно поколение. То есть люди из тех самых «племен татар, дурбан, салджиут», которые «когда объединились вместе», «проживали по низовьям рек, по слиянии которых образуется Ангара». Эти «объединившиеся вместе племена», то есть народ средневековых татар, умели строить суда и управлять ими в далеких походах по многоводным сибирским рекам (См. рис. приложение № 12).

Рассмотрим еще один исторический источник – татарский, указывающий на то, что соплеменники Чынгыз-хана были народом, строившим города и имевшим представление, что такое судоходство. И главное, в этом источнике совпадают несколько важных приведенных выше фактов.

Как следует из изложенного, народ, образовавшийся в раннее Средневековье в результате объединения татар с другими тюркскими племенами и родами, представители которого обитали и возле озера Байкал, был родным народом Чынгыз-хана. Заметим также, что название самого большого в мире озера («Байкал») произошло, скорее всего, также из «самого известного говора кыпчака» – на татарском языке оно означает «Богатое озеро». И другие байкальские топонимы, смысл которых может без труда понять владеющий современным татарским языком, имеются во множестве – название той же реки «Ангара» (Ангыра) – «бестолковая», «ненормальная». Очевидно, из-за своей странности – все реки впадают в море или озеро, а эта, «ненормальная», вытекает. Есть и ныне поселок на побережье Байкала под названием Култук, что по-татарски означает «залив», и залив озера под тем же назвагнием («Култук») и др.

Также мы уже знаем, что «со слов Махмуда Кашгарского, татарам принадлежало место Отюкен; из орхонских надписей известно, что так называлась горная цепь в Монголии, близ Орхона» (8, 207).

Эти сведения согласуются полностью с данными В. П. Васильева о группе татар, которые были оттеснены киданями на север и на северо-запад от Иньшаня (17, 136). Относительно западного направления миграции татар В. П. Васильев, как мы убедились на основе и других, в том числе и полученных после кончины академика сведений, был абсолютно прав. И увидим, что В. П. Васильев был прав и относительно того, что татары мигрировали и на север.

Река Орхон – приток реки Селенги, впадающей в Байкал, она и ныне река немалая. Несмотря на период «вековой засухи», то есть сокращения количества осадков в данном регионе с конца XIII в. по XIX в. (34, 303–307). Это река сплавная – то есть, по ней сплавляют лес, связав в плоты, и к тому же судоходна даже для современных речных судов от своего устья до г. Сухэ-Батор (94, 953). Скорее всего, древние татары, будучи «оттеснены» в районы Западной Монголии, в том числе и на р. Орхон, продвигались на север, очевидно, далее вниз по рекам Орхону и Селенге – помимо миграции других их представителей в западном направлении. Скорее всего, к «месту слияния рек, где образуется Анкара-мурэн», татары с другими «объединившимися с ними племенами», а точнее, по выражению В. П. Васильева – с «единоплеменными с ними поколениями» – прибыли именно со стороны Байкала, от устья Ангары, и представляется, что именно по воде, примерно в VIII–IX вв.

Закономерно, что река Ангара получила именно это свое название: представим, что человек, прибывший на Байкал по огромной реке – Селенге, впадающей в это море, вдруг сталкивается с тем, что такая же огромная река – Ангара – почему-то вытекает из этого моря! Это и поразило человека, подплывшего к устью Ангары на утлом суденышке VIII–IX в. И соответствующее название напрашивалось для этой реки – «Ангыра», что означает на татарском и ныне – «дурная», «ненормальная». На человека, увидевшего с суши реку, вытекающую из озера-моря, эта картина вряд ли произведет впечатление – тем более для человека, образ жизни которого не связан никак с использованием каких-либо судов.

Теперь обратимся снова к уже упомянутому мной татарскому историческому источнику, составленному на татарском языке в конце XVI – самом начале XVII в. – это сборник с официальным названием «Дафтар-и Чынгыз-наме» (105, 124–125), в народе носит название «Чынгыз-хан Дафтаре» («Книга о Чынгыз-хане»), который несомненно, «сохранил на себе отпечаток предшествующих» источников (там же, 27).

Несомненно, были составленные и много ранее экземпляры «Чынгыз-хан Дафтаре», также были и есть более древние татарские исторические источники, сведения из которых вошли в этот сборник. Например, «сотни рукописей» на старотатарском языке, написанные в период с XII по XVII вв., которые были обнаружены в г. Касимове и его окрестностях только в ходе двух научных экспедиций в 60-х гг. XX в. (105, 54).

Также известно «о существовании еще трех полных списков «Дафтаре Чынгыз наме» в Британском музее в Лондоне, Королевской библиотеке в Берлине и Национальной библиотеке в Париже» (105, 102). Составлен (переписан из более древних предыдущих экземпляров) упомянутый экземпляр «Дафтаре Чынгыз наме» «представителем татарского высшего светского феодально-аристократического общества» (там же, 127).

Рассмотрим некоторые сведения из содержания этой татарской летописи, весьма малоизвестной до недавнего времени,[89]89
  «Дафтаре Чынгыз наме» был запрещен в числе прочих татарских исторических произведений с 1944 г. как не соответствующий политике Политбюро КП и положениям курируемой им официальной исторической науки.


[Закрыть] которая повествует о происхождении и жизни Чынгыз-хана. Об отличии всего содержания от китайско-персидской легенды пока говорить не будем – уже можно догадаться, что есть весьма и весьма существенные различия. Хотя есть и некоторые сходства – в сюжетной линии, например. Ведь Чынгыз-хана, как известно, многие вполне обоснованно считали в свое время чуть ли не наместником Бога на Земле, фактически Мессией, причем по доброй воле считали, по убеждению – вспомним сведения Рубрука: «…сын Божий «Звон железа»…» И не только средневековые татары, а многие народы. Рассматриваемая летопись, изложенная тогда в форме предания в общедоступной форме, должна была быть подтверждением этого народного мнения, иначе народ бы не понял автора, со всеми вытекающими отсюда, весьма, надо полагать, неприятными для него последствиями.[90]90
  Скорей всего, эта летопись-предание была предназначена именно для «всеобщего» использования и распространения, в отличие от доступной только узкому кругу Чингизидов «Алтын дафтер», который содержал своеобразную хронику, Устав, и «сборник инструкций» Великой Орды. Общеизвестно, что «Алтын Дафтер» не был доверен даже Рашид ад-Дину, который достиг высокого положения в государстве чингизидов в Персии (Иран), и который на определенное время даже смог стать его фактическим правителем. Как было отмечено выше, «Алтын Дафтер» до сих пор считается не обнаруженным, и в нем, по всей вероятности, содержались уже реальные сведения о происхождении Чынгыз-хана, который не имел монархического, ханского происхождения. Академик М. А. Усманов, из работ которого здесь приводятся сведения, подчеркивает общность названий «Дафтаре Чынгыз наме» и «Алтын Дафтер». И высказывает мнение, что автор заимствовал это название от «бывшей у ханов-чингизидов официальной истории их рода «Алтын Дафтер» («Золотая тетрадь» или «Золотая книга»), не дошедшей до нас. Существование списков «Алтын Дафтер» в золотоордынских библиотеках, возможно, даже казанских ханов не должно вызывать сомнений. Впрочем, в пользу такого предположения говорят данные самого памятника» (105, 106).


[Закрыть]

Для лучшего восприятия данного произведения народом, достаточно осведомленным о географии Центральной Евразии, в нем должны были быть отражены и достоверные факты – географические и этнографические, а также и хронологические сведения – место и время рождения Героя; имена известных личностей, топонимы, некоторые даты известных событий, условия жизни персонажей и т. п. И красивое предание о Герое обязательно должно было быть «вплетено» в оправу правдивой фабулы, безо всякого фальша привязанной к определенной – и реальной притом, – местности, и к обстановке, соответствующей реальности описываемого времени, и к достаточно точной хронологии. Впоследствии, при переписках и пересказах, в легенду могли вноситься лишь несущественные изменения (автору этих строк еще доводилось слышать сведения из содержания «Чынгыз-би хан Дафтере» в пересказах стариков в 70-х и 80-х гг.).

Посмотрим, откуда именно, по данным татарской летописи, происходят предки Чынгыз-хана и сам он:

«У Белого моря, в городе Мальте жил Алтын-хан, жену которого звали Курлавуч. У них росла дочь – красавица Гуламалик-Куркли, которую родители берегли как зеницу ока и держали за закрытыми дверями и окнами. Но однажды, открыв окно, она увидела солнечный луч и забеременела от него. Родители, чтобы избежать позора, посадили ее на специально снаряженный корабль и пустили по морю».

«…Однако беременная царевна попадает в руки Тумаула, «деда» Чынгыза, который женится на ней и радуется тому, что она беременна и девственница. Вскоре у них родился сын, которому дали имя Дуйын-Баян. От Тумаула царевна-изгнанница рожает еще двух сыновей (Будантай и Белугтай). Их, чтобы они не были соперниками Дуйын-Баяну, отец отправляет в страну калмыков[91]91
  На рубеже XVI–XVII вв., когда составлялся данный список летописи, как известно, калмыками уже звали потомков ойратов – халха-монголоязычного народа. Примерно в то время они и прибыли в Россию из «своей страны» – Западной Монголии и Джунгарии.


[Закрыть] (!), а последнего женит на Алангу, происходившей также из рода Алтын-хана. Алангу родила трех сыновей: Буданджар, Кагынджар, Салджу.

После смерти Дуйын-Баяна вдова Алангу опять забеременела, но также от божественного луча. Претендовавшие на престол старшие сыновья обвинили ее в разврате. Алангу требует выяснения; чтобы убедиться в ее беспорочности специальная «комиссия» должна была нести дежурство у ее дома. Под утро с неба спускается яркий луч, который входит в дом Алангу, а через некоторое время выходит оттуда в образе серого волка, и, крикнув «Чынгыз!», уходит в лес. Народ убеждается в невинности Алангу. Родившемуся сыну дают имя Чынгыз» (105, 107–108).

Как видим, здесь называется предположительное место проживания предков Чынгыз-хана и называются два топонима: «город у Белого моря – Мальта». «Белое море» из татарского эпоса – это однозначно топоним, и сохранился он к настоящему времени, хотя не совсем как название моря. Название города из татарского предания – «Мальта», это название реального географического объекта. Но не южноевропейского, широко известного ныне, а южносибирского, мало кому известного.

Выше было выяснено, что сведения из нескольких независимых источников указывают на проживание группы татар в районе Орхона и Байкала. Точнее, из этих сведений напрашивается вывод о прибытии древних татар на Байкал с южной стороны по рекам Орхону и Селенге. Обратим теперь внимание на то, что на Байкале есть и поныне топонимы, которые упоминаются в татарском эпосе о происхождении Чынгыз-хана: это, во-первых, село Мальта, ударение на последнем слоге, как и в большинстве татарских слов: «Мальта, позднепалеолитическая стоянка на р. Белая, у с. Мальта, в 85 км …к западу от Иркутска. Полуземлянки и наземные жилища, кам. и костяные орудия, статуэтки, погребение мальчика с костяными украшениями» (94,764).

Второй топоним – это река Белая.[92]92
  Можно возразить, что этот топоним «Белая» – название русское. Но есть, к примеру, также и в Башкирии река Белая, по-татарски же называется «Агидель», то есть – «Белая река». Отсюда видно, что в названии реки прилагательное «Белая» сохраняется при переходе его в другой язык.


[Закрыть] В легенде это название моря, но – река Белая фактически впадает в море Байкал, как бы в продолжение (залив) моря, учитывая что Ангара, притоком которой и является Белая, вытекает из Байкала.[93]93
  Есть у Ангары в этой местности одна уникальная особенность, придающая ей сходство с незамерзающим зимой морем. Река эта не замерзает круглый год на протяжении километров 20, начиная от устья (от Байкала) – и это свойство природное, так как сравнительно теплая вода температурой выше нуля, поднимается зимой с глубины озера и вытекает в Ангару.


[Закрыть]

От устья реки Белой, на которой и находится современное село Мальта, до Байкала по Ангаре расстояние около ста километров. Как видим, местом обитания предков Чынгыз-хана и возможно, и его родиной татарская летопись указывает юго-западное побережье Байкала, и эти сведения совпадают с современными топонимами, и город Мальта мог, соответственно, существовать на берегу Байкала или неподалеку на реке в X–XI вв., на протяжении жизни нескольких поколений до рождения Чынгыз-хана. И наименование этого города могло перейти впоследствии к современному селу Мальта.

Чынгыз-хан мог, несомненно, родиться и в другом месте. Стоит упомянуть, что татарские источники содержат также сведения, что «юртом рождения, жизни и правления Чынгыз-хана являлся Кытай» (105, 111). Но заметим, что географическое понятие «Кытай» означало в рассматриваемое время весьма обширные территории – по выражению Л. Н. Гумилева, «от Китайской стены до сибирской тайги»,[94]94
  «Термин Хитай (или Хатай, Китай) означал в ту пору (в Средневековье. – Г. Е.) северную пограничную область Китая (Cataya Марко Поло, по словам которого, там было много христиан, идолопоклонников и мусульман); а вот Мачин (а также Манзи) – это Южный Китай)» (87, 47).


[Закрыть] а вовсе не означало страну народа, известного ныне под схожим названием – «китайцы» (самоназвание «хань»).

Как видим, сведения о проживании части средневековых татар – представителей «народа, в котором родился Чынгыз-хан, и единоплеменных с ним поколений» на Байкале, о строительстве и использовании ими судов, о проживании их в городах, приведенные выше, полностью согласуются со сведениями татарской летописи. И главное – все эти сведения противоречат официальной версии происхождения Чынгыз-хана из племени кочевников-халха, использующих в качестве основного жилища примитивные передвижные юрты-палатки и не имевших других навыков создания материальных благ, кроме «малопродуктивного кочевого скотоводства».

Но как видим, и город, и корабль, и море в татарском предании, и даже локализация и этническая принадлежность соплеменников героев – все эти факты подтверждаются также данными из других, независимых друг от друга источников.

Особо стоит отметить, что в татарском предании, отрывок из которого приведен выше, имеется существенная деталь в сюжете о чудесном происхождении Чынгыз-хана: волшебный луч проникает не в дымоход юрты, как в легенде китайцев и персов (55, § 21), а в окно городского дома. И легендарный волк убегает именно в дверь дома.

Объяснение этому простое – китайцам и их соавторам-последователям персам необходимо было в своей историографии представить Чынгыз-хана «диким кочевником», «учителями которого были именно китайцы и отчасти персы». А соплеменников основателя и первого правителя державы Монгол авторам китайско-персидской «Истории о монголах» необходимо было объявить «веточкой великого ханьского народа», как утверждают сами китайцы (об этом ниже) – халха-монголами, – которые, дескать, вели именно кочевой образ жизни и находились на соответствующем уровне развития.

Как мы видим, татарское предание о Чынгыз-хане – это эпос народа, обладавшего издревле достаточным уровнем материальной культуры, и летопись повествует именно о предках данного этноса, к тому же у персонажей легенды татарские имена. Также герои летописи, судя по ее содержанию, обладают всеми качествами «оседлых» народов: умеют строить дома, суда, ходят на судах по рекам и по морю, живут в городах. Все эти свойства, издревле присущие татарскому народу, как следует из приведенного, частично признаются даже официальными историками, но лишь в отношении «монголо-татар» и в более поздний период существования Монголо-татарской державы.

Как видно из приведенных выше сведений, татары Чынгыз-хана в своем развитии ничуть не отставали от «оседлых» народов, и обладали одновременно способами и оседлого, и кочевого скотоводческого хозяйствования – но вовсе не «малопродуктивного».

Это свойство – сочетание «оседлой» и «кочевой» жизни у средневекового татарского народа, как и у некоторых других народов (арабов, уйгуров и др.), прошедших аналогичный путь в своем развитии в более ранние, чем татары, периоды истории, было замечено историками и явилось поводом для споров. Мол, что было «первично» у «татаро-монгол» и других «кочевников», «ставших почему-то оседлыми за весьма короткий исторический период» – государство или «оседлость»?

Известны многочисленные факты обнаружения в евразийской Степи свидетельств наличия в VII–XII вв. земледельческих поселений, в том числе и городов. Л. Н. Гумилев решительно возражал против объяснения их наличия тем, что «кочевники, беднея, превращались в земледельцев и тем самым приобщались к цивилизации» (37, 311).

Не согласен был Великий Евразиец также и с утверждением о том, что исключительно «кочевнические образования – «тюркское… уйгурское …арабское, татаро-монгольское и др. объединялись в государства… только когда часть населения обращалась к земледелию, создающую устойчивую экономическую базу» (там же, 323–324). Л. Н. Гумилев пояснял: «Растущие кочевые орды или племенные союзы подчиняли себе соседние оседлые народы, либо инкорпорировали, не ассимилируя, группы земледельцев, либо на основе симбиоза создавали мощные державы – иногда на основе военной демократии, иногда феодальных отношений» (там же, 323–324).

Учитывая изложенное выше, полагаю, можно сделать вывод о том, что именно сочетание земледельческих и других навыков оседлого образа жизни с кочевым скотоводством и другой деятельностью, требующей постоянного перемещения больших групп населения и было свойственно этносу татар Чынгыз-хана – древним и средневековым татарам, приблизительно уже с VIII в.

Имеются сведения о том, что средневековые татары как раз и занимались видами деятельности, требующими значительной мобильности больших групп населения – сопровождение караванов и охрана караванных путей, товарное скотоводство, охрана государственных границ и военно-политическая деятельность по отражению крупных войсковых соединений киданей, китайцев, позже чжурчженей и войск хорезмшахов.

Но «разделение труда» в самом татарском этносе (сочетание кочевого скотоводческого и оседлого хозяйствования) не исключало также, по выражению Л.Н. Гумилева, и симбиоз – сотрудничество с другими, как оседлыми, так и кочевыми народностями и племенами. В дальнейшем компонент «оседлости» средневековых татар, надо полагать, увеличивался, обусловливая оседание части татар, занимающихся кочевым скотоводством, по территории всей Центральной Евразии – там, где уже проживали их оседлые соплеменники. «Свертыванию» кочевого скотоводства особенно способствовало наступление вековой засухи в Великой Степи – усыхание и выгорание многих степей ввиду резкого уменьшения осадков в связи с перемещением глобальных циклонов севернее Великой Степи (34, 302–305).

Следы проживания раннесредневековых татар можем видеть и ныне от Великой китайской стены, Алтая и Байкала до Черного моря. В частности, это характерная локализация татарского населения России на обширной ее территории, свидетельства о существовании «древнетюркских» и «монголо-татарских» городов, различные памятники «древнетюркской» культуры. Об этом же говорит огромное множество топонимов на «тюркском» языке по всей России и Центральной Евразии – эти слова и ныне имеются в татарском языке.

Естественно, Л. Н. Гумилев прав и в том, что кочевники «на основе симбиоза» с другими оседлыми народами создавали мощные державы, но изложенная по данному вопросу в его работах точка зрения, полагаю, отнюдь не противоречит содержанию данной главы. Последнее только дополняет точку зрения Великого Евразийца, и мной приводится только то, что не мог Л. Н. Гумилев в свое время высказать до конца в своих работах по вполне понятным причинам.

Если учитывать все изложенное выше, никак не следует, что татары Чынгыз-хана были «полудикими кочевниками», только лишь потому, что об их войске различные летописцы оставили примерно такого рода сведения: «Татары не нуждаются в следовании за ними провианта и припасов, потому что при них овцы, коровы, лошади и другая скотина, и они ничем иным не питаются, как их мясом. Животные же их, на которых они ездят, (сами) разгребают землю копытами и едят корни растений, не зная ячменя. Вот почему, делая привал, они (татары) не нуждаются ни в чем постороннем» (101, 3). Здесь речь идет лишь об идеальной для своего времени организации передвижения крупных войсковых соединений – по принципу «все необходимое, и ничего лишнего», знакомому даже современному военнослужащему любой страны мира, которому приходилось бывать в составе войск в полевых условиях.

Примечательно, что войсковые соединения татар-ордынцев, ничем лишним не обремененные в походе, были вооружены и организованы на совершенном для своего времени уровне, как в смысле тактическом, так и стратегическом (8, 253).

Также монголо-татары использовали совершенно новый принцип формирования войск, непривычный для западных и восточно-мусульманских авторов, а поначалу и для русских – казачьий принцип. Ордынское войско, либо отдельное его соединение, представляло собой поселение-«племя» – Орду, которой подчинялись меньшие «племена»-поселения, в то же время и административные районы – «улусы».[95]95
  От татарского слова «олыс», современная литературная форма, принятая в официальном татарском языке: «олеш», что значит – «доля», «удел».


[Закрыть]

Ордой,[96]96
  От татарского слова «Урта» (Urta), что значит «Центр».


[Закрыть] то есть «Центром», также называлась ставка, если выразиться современным языком, главнокомандующего вооруженными силами государства татар-ордынцев на определенной территории. Л. Н. Гумилев объясняет это слово так: «Слово «орда» значит «ставка хана», но в переносном смысле это эквивалент латинскому «ordo» – орден, то есть упорядоченный стан» (31, 488).

В переводах ярлыков монголо-татарских ханов с татарского языка, например, в ярлыках ханов Улуса Джучи, в том числе и в ярлыках на русском языке, встречаются выражения «в Сарае Орда кочевала», «Орда кочевала на Каонге», то есть указывается место составления и выдачи данного документа, подтверждающего чьи-либо права и привилегии. Например, на ярлыках, выданных русским митрополитам в XIII–XIV вв.

Видимо, эти выражения из ярлыков, составленных на русском языке, привели историков, изучавших эти документы, к ложному выводу «о ведении золотоордынскими ханами, вместе со своей ставкой, кочевого образа жизни» (106, 265) – чему способствовало «общепризнанное мнение» о том, что монголо-татары были «полудикими кочевниками» из далеких степей Халха.

Частые разъезды «правительства» по территории государства отнюдь не говорят о том, что ордынские ханы вели исключительно «кочевой образ жизни», поскольку, мол, никак отвыкнуть не могли от своей «дикости» – встречаются и такие домыслы в историографии. Как замечает академик М. А. Усманов, специально изучавший государственные документы монголо-татар, перевод «орда кочевала» является не совсем точным переводом со старотатарского языка оригинала ирурдэ — что означает «во время нахождения», точнее, «в бытность». «Дело в том, что трудно грамматикостилистическое толкование фразы «в Сарае (или Гулистане) орда кочевала», так как речь идет о стольных городах, поэтому в оригиналах этих ярлыков могло быть лишь вышеназванное слово ирурдэ — в бытность в Сарае» (106, 265). М. А. Усманов объясняет, что «предположение это подтверждается данными оригиналов ханских ярлыков. Например, жалование хана Токтамыша написано «в бытность Орды в Ур-Тубе на Доне…» Ярлык Тимур-Кутлуга написан «в бытность Орды в Муджавиране на берегу реки Днепра»… У хана Улуг-Мухаммада читаем: «Написано в бытность благословленной Орды в Крыму…» (там же).

Необходимо также отметить: как войска средневековых татар, так и зачастую и конкретно рядовых бойцов, высший и средний командный состав многие очевидцы-летописцы наблюдали в походных условиях. Это и информаторы араба Ибн-аль-Асира, и посещавшие татар лично европейцы Гильом Рубрук и Плано Карпини, и китаец Мэн-Хун, и многие другие, чьи сведения попали в исторические источники, составившие основу официальной истории о татарах-ордынцах.

Например, наблюдали очевидцы представителей средневековых татар именно в период «сбора» народа-войска и проведения войсковых операций во время боевых действий, либо подготовки к ним. Отсюда сведения, например, о «неустроенности нынешних татар» (17, 219), о том, что «татары, отправляясь в дорогу или возвращаясь домой, только и знают, что пьют кобылье молоко или убивают барана» (там же, 126), татары «на стоянках и заставах варят и едят кашицу» (там же) и т. п.

В заключение данной главы замечу, что любой этнос, наряду со своим самоназванием и языком, несомненно, сохранит имевшиеся у предков совершенные навыки владения письменностью, а также приобретенные ими когда-то опыт в строительстве городов, «постоянных обиталищ» – домов, навыки предков в металлургии, в хлебопашестве и в скотоводстве, в том числе и кочевом. Наличие в хозяйствовании товарного скотоводства вовсе не есть признак отсталости того или иного народа.

Также этнос не забудет и имевшийся в народе опыт, например, судостроительства, и навыки судоходства на крупных судах и на значительные расстояния. А также сохранит любой народ многовековой опыт предков в торговле, и в государственной и военной организации и строительстве, и в управлении государством. Все перечисленные навыки и свойства этнос сохранит, и они получат дальнейшее развитие, но никак не исчезнут, а если и исчезнут, то только вместе с самим этносом.