Текст книги "Послевкусие"

Глава двенадцатая

Алёша шёл к тёще. Шёл по территории больницы номер три имени Фишера города Волжского мимо морга, чтобы сократить путь. Аккуратно обогнул микроавтобус ритуальных услуг, покосился на стайку людей, жавшихся в тени забора. Никто не хотел стоять близко к стенам печального заведения. Опустил глаза, чтобы не встретиться ни с чьим взглядом. Его окликнули. Он продолжал идти. Мало ли на свете Алёш! Кто-то догнал его и тронул за руку.

– Алеша, мы Наташку хороним.

– Здравствуйте. – Алёша назвал человека по имени и отчеству. Это был отец подруги его жены. – Следовало ожидать…

– Твоя как?

– Скоро за подружкой уйдёт.

– Тоже совсем плохо?

– Не встаёт уже…

– Как и не жили. Короткая жизнь у наркоманов.

– Мне так не показалась.

– Понимаю. Держись, – сказал мужчина и направился к толпе родственников. Из морга вынесли гроб. Родственники у забора зашевелились и гуськом потянулись к нему. У Алёши мелькнула мысль остаться, но он передумал. За спиной не слышалось ни плача, ни причитаний. Только зной да суховей шевелил рубашку. Алёша сам еще не старый, но выглядит, будто всю жизнь провёл под суховеем.

Тёща открыла дверь. Платочек свеженький на голове, румянец слабый играет на дряблых щёчках. Глазки мерцают в полумраке коридора.

– Никак в гости кто приехал? – спросил тёщу Алёша, разглядывая полную фруктов вазу и коробку конфет. Чашка тонкого фарфора, неведомо кем и когда даренная, красовалась тут же.

– Соседи заходили. – Старушка бодренько прошла на кухню, за второй чашкой для зятя.

– Мне вас огорчить придется. Зою забрали в больницу, в отделение интенсивной терапии. Ничего не обещают. Давление падает и падает, гемоглобин ноль.

Он тяжело сел на стул. С вазы на него таращился желтый банан, и Алеша почувствовал его запах. Рот наполнился слюной. Тёща принесла для него красивую чашку, налила чай, насыпала сахару и ложечкой помешала.

– Бери блинчики. Конфеты прямо тают во рту.

– Я говорю вам, Зоя плохая, совсем…

– Слышала я. Хорошей она не была. Последняя её подружка померла, мать мне её звонила.

– Знаю. Видел всех у морга.

– Ну вот. Скучно ей там не будет.

– Что же вы так! – Алешу покоробило материнское равнодушие.

– А ты меня постыди ещё! Пора ей туда. Пора тебя освободить и в жизнь выпустить. Ты ещё родить сможешь, а то так пустоцветом возле неё и прожил. И ей невтерпёж уже на этом свете. А меня суди не суди, только нет ничего у меня к ней за душой и на сердце. Тебя как родного держу. За твёрдость духа, за терпение, за труд твой. Это ничего что не жил, ты ещё всё наверстаешь. Дай Бог, и я порадуюсь этому.

Старушка сердито прихлёбывала из блюдца, наклоняясь к самому столу лицом. Пить по старинушке, держа блюдце на растопыренных пальцах, она уже не могла.

Алёша пил чай, откусывая от конфеты.

– Ешь, мой родной, и не горюй. Скоро похороним, и начнёшь ты жить совсем по-другому. Долг свой отдал с лихвой. И человек найдётся тебе хороший. Ты сам как считаешь?

Зять отхлебнул чаю, свернул блинчик и положил в рот. В желудке согрелось. Когда он ел в последний раз вот так, с желанием? Кашки, супы, бульоны – даже это перестало усваиваться в желудке больной жены. Когда было готовить для себя? Доедал сам. А сейчас наестся блинов. Тёща, присев на табурет, рассказывала ему о какой-то соседке, наводившей в её квартире порядок. И кольца обручального у неё на руке нет. И была бы замужем, на кой ляд ей идти с пылесосом к чужой бабке, муж не пустил бы.

– Хорошо иметь добрых соседей. Я прилягу у тебя? Не хочу домой.

– Заночуй, родной.

Зазвонил телефон.

– Спасибо. – И обернулся к теще. – Из больницы это. Зоя умерла.

Старушка у стола замерла.

– Вот так всегда. Вроде ждёшь, а оно всегда неожиданно…

Она прошла мимо зятя в комнату. Подошла к шкафу, обвешанному всем чем можно, вырезками из открыток, переводных картинок. Многие из них приклеены рукой теперь уже покойной дочери. Открыла дверцу. Достала чёрный платочек. Он лежал приготовленный с краю, на видном месте. Сняла с головы платочек весёленький и надела платочек чёрненький. Повернулась к зятю лицом, перекрестилась.

– Отмучилась, грешная.

Дверца шкафа со скрежетом перекосилась, сорвалась с нижней петли. Старушка не испугалась, а вдумчиво посмотрела на сломанный шкаф.

– Вот на дверцу и положим. Завернём простынею, и пусть полежит у матери.

– Да что вы такое говорите. Сейчас никто так не хоронит и в дом не заносят. Жара! Из морга заберём уже в гробу. Одежду я знаю какую нести. Она приготовила. Всё сделаю, как положено.

Старушка задумалась.

– Стыдно ей было перед матерью, вот и гнала меня от себя. Иди, Алёша, домой. Я горевать буду одна.

– Нельзя одной.

– Я разговаривать с ней буду. Мне много ей надо сказать. Иди.

– Похороним, вынесем всё из квартиры, ремонт сделаем. На фабрику Ермана съезжу, мебель новенькую вам куплю. Там не так дорого.

Посмотрели друг на друга. О чём он? О чем она? Тёща прижалась к нему, как дитё малое.

– Спасибо тебе за всё, за всё… Кто ж я теперь тебе? Никто.

– Я вас не брошу. Никогда.

Мужчина ушел. Дел у него теперь много. Грустных дел.

Московский гость оглядел стол. Ну и стол! Свадьба! (И почему мы, русские, всегда хотим не порадовать, не восхитить, а обязательно поразить каждого иностранца. А те ещё снимать начинают на видео, чтобы было чем подтвердить свои рассказы у себя на родине.)

К Сергею подошла Маша.

– За столом сегодня будут люди, к каждому из которых недавно пришла любовь. – Девушка привалилась спиной к дереву, скользя по его стволу, присела. Обвила руками колени. Голову положила на колени.

Сверчки верещали, комары пронзали ночь возле уха игольчатым писком. Парень смотрел на своё сокровище, улыбался и верил ей. Верил её словам, верил себе.

За царским столом никто не пытал его о цели приезда, не расспрашивал о родителях, планах на будущее. Все были заняты Жераром и его предстоящим отъездом. Взволнованная Татьяна часто прихлёбывала из своего бокала и всё косилась на блюдо с раскромсанным поросёнком. Ей его было жалко.

– Это не твоя мама?

– Нет.

– А где твоя мама?

– Дома.

– Я увижу её?

– Зачем?

– Я должен быть знаком с мамой будущей жены, так положено.

– Тогда конечно… – не вникая особо в смысл сказанного, ответила Маша. – Спать будешь со мной. В этом доме только в моей кровати спит один человек. Сегодня будут спать по парам все.

– Спать я буду в гостиной на диване. Борис Николаевич уже сказал мне об этом.

– Хи-хи… Какой хитрец! А ты не уедешь?

– Нет.

– А я маме сейчас позвоню и расскажу всё… – Маша стала искать телефон, ощупывая себя.

Парень протянул ей свой телефон.

Маша старательно набрала номер.

– Мамулечка, это я. А я не одна. Угадай, с кем?

На другом конце трубки мама вся напряглась, вслушиваясь в голос дочери.

– Что с тобой?

– Я пьяная от любви.

– С кем ты, где ты? Я немедленно звоню отцу!

В это время по дорожке проходил Борис Николаевич.

– Пап, тебя зовёт мама…

Борис Николаевич оторопел на мгновение. Пришлось взять телефон и ответить.

– Боря! Ты? У Маши голос странный. Говорит, что она пьяная. Звонит с чужого телефона. Что с ней?

– Здравствуй, Надежда!

– Здравствуй, Борис!

– Был повод открыть бутылку хорошего вина. У нас все в порядке.

– Она про любовь говорила. Маша имеет в виду твою новую любовь?

– Маша имеет в виду свою новую любовь. Поверь мне, с Машей все в порядке, но ей есть о чем тебе рассказать при встрече. Спокойной ночи!

– Ты тоже с ней приедешь?

– Да, приеду. – Он отключил телефон. – Сергей! С дороги нужно отдохнуть. У нас в каждой кровати по два человека получается. Можно разделиться по половой принадлежности, но я не хочу спать ни с Сергеем, ни с Жераром. Спите вместе, но валетом.

– Так и будет, – отозвался на отцовское разрешение московский Сергей.

Надежда большую часть дня лежала в кровати. И не аномальная жара нынешнего лета и осени в том повинна – кондиционер в каждой комнате. Произошедшие события будто вывернули женщину наизнанку, вытряхнули всё изнутри. Опустел человек. А сеанс встречи со старостью у зеркала просто добил. Ночь на дворе, а сна нет. Женщина встала, надела спортивные брюки и майку. Вышла из квартиры, поднялась на этаж выше. Лестничная площадка пуста. Она почувствовала только одно – нельзя быть одной. Справа две квартиры и слева две. Справа живёт молодой мужчина, слева бабушка. Мужчина в это время, скорее всего, не спит. Старики идут в постель вместе «с курами». Надежда шагнула направо. За спиной открылась дверь. На лестничную площадку вышла старушка с мусорным ведром. На ней чёрный платочек, и она сгорбилась.

– Добрый вечер! У вас что-то случилось? – Надежда, как к старой знакомой, метнулась в сторону старушки, чем испугала её.

– Дочь померла.

Женщина оцепенела. Невозможно представить такое! Старушка вытряхнула мусорное ведро. Скрюченными пальчиками выбрала что-то оставшееся в нём. Посмотрела на соседку.

– Чего напугалась-то вся?

– Так дочь же… Страшно!

– Дело житейское. Ей надо было умереть, уж очень мучилась от болезней. Чего тут стоишь?

– К вам шла…

Старушка выпрямилась. Поправила рукой узел платка под подбородком.

– Ступай впереди меня. Открыто там.

В это время открылась дверь лифта. Из него вышел сосед справа, разговаривая по сотовому телефону.

– Так нескоро?! Возьми такси, – он громко уговаривал невидимую собеседницу, тянул разочарованно слова. Увидел Надежду и старушку. – Ну, смотри сама. – Положил в карман телефон. – Помощь свободного и сильного мужчины не нужна?

Старушка обернулась. Надежда уже скрылась в ее квартире.

– Ночь на дворе. Ступай к себе, мил человек.

Мужчина достал ключи. Нервно повертел их в руке. Подошел к соседской двери, прислонил ухо. Он хочет знать, нет там того высохшего мужика, что наведывается к старушке. Ничего не слышно. Ушел к себе, но отступать не намерен. Мужчина проникся симпатией к старому человеку, его волнует соседка снизу, он обязательно что-то придумает.

В квартире старушки женщины присели за стол. К графину с квасом прислонена фотография улыбающихся молодой женщины и мужчины.

– Рядом с дочерью Алёша, её муж, мой зять.

– А что с дверцей у шкафа?

– Так дочь умерла!

– И что? – удивилась молодая соседка.

– Среагировала, – немного картавя, старушка еле выговорила сложное в произношении слово.

– А-а-а… – озадачилась ответом Надежда.

В дверь позвонили. Старушка пошла открывать и, словно подружке, бросила через плечо:

– Похоже, твой ухажёр шастает.

– Скажете… – пожала плечами Надежда, не чувствуя никакой заинтересованности в этом.

За порогом стоял Алёша.

– Так поздно? – обрадовалась старушка.

– Не могу один.

– Вот и хорошо! Вот и хорошо!

– Добрый вечер.

Навстречу гостю из-за стола встала женщина. У нее возникает ощущение, что это уже было в её жизни, и вот точно так же она вставала из-за этого стола навстречу этому человеку.

– Мы знакомы?

– В первый раз вас вижу. – Мужчина растерян.

– Обмишурилась… – подсказывает старушка.

– Я вам клюквы мороженой принёс, морс себе сделаете.

– Толкушку… Сейчас и сделаю.

Старушка забрала пакет и ушла на кухню.

– Я Надя.

– Алексей.

– Мама ваша ласково так называет вас Алёшей.

– Вы рядом живёте?

– Да.

– Иметь хорошего соседа – всегда большая удача.

– У вас горе…

– Столько дел переделал сегодня! Набегался! Ноги гудят…

– Успели?

– Всё, кажется.

Из кухни доносился металлический скрежет. Это старушка толкла в кастрюльке клюкву с сахаром. Давно замечено, что сам момент смерти как бы отпускает горе. Оно по-настоящему обрушивается потом, когда твой дом покинет тело покойного вместе с провожающими его людьми.

Надежда поняла, что её визит некстати. Она хотела встать, сказать слова благодарности и уйти, но не делает этого. У неё тоже горе, пусть совсем из другой оперы. Не может она сейчас быть одна. Лишь бы слышать чей-то голос, шаги, звуки.

Сосед справа весь в раздумьях. Ему не сидится на месте, он мерял шагами квартиру. Когда ходишь, мысли яснее. «Если собрать вкусненького на поднос, – подумает он, – и пойти в гости – это нормально в такое время суток? Была не была!

Мужчина поставил на поднос открытую бутылку красного вина. Нарезал сыр, веером разложив его по тарелочке. Высыпал печенье в вазочку. Красиво, но она не полная. Достал из холодильника финики. Горкой насыпал их на печенье. Совсем другое дело!

Надо заметить, что наш герой – большой специалист по ухаживанию за женщинами. Холодильник вновь нараспашку. Что бы ещё? Помела! Замечательно! Он тщательно, отделяя дольку от дольки, разделал фрукт, положил в неглубокую вазочку.

Мама его хлебосольный человек, и рос он в доме, наполненном гостями, соседями и мамиными подружками чуть ли не ежедневно. Почти каждый вечер, таскал он вот такие же, наполненные чем-то вазочки из кухни на стол в комнату. Укладывал сыр и колбасу по тарелочкам. Мама была рада. Последний взгляд на поднос. Салфетки забыл. Положил салфетки. Поставил три пузатых хрустальных стакана. Всё! Теперь сменить рубашку на футболку. Так будет по-домашнему, будет располагать людей к нему. Перекрестился, вышел из квартиры и позвонил в дверь.

– Не вставай, Алёша. Я открою.

Алёша удивлён. Кто может так поздно прийти к его тёще?

– Не кисло? – обращается он к Надежде, та пробует на вкус приготовленный старушкой клюквенный морс.

– Нет. Терпко, немного язык вяжет.

Надежда в доме, где у людей горе, покойник лежит в морге, но ничего этого не ощущается. Она чувствовала себя почему-то умиротворённо, как в церкви, когда в ней нет прихожан. Только ты, твои шаги и мысли.

Сосед неприятно удивлён чёрным платочком на голове старушки.

– У вас беда какая?

– Да какая она беда, конечно, чёрная. Тебе чего?

– К вам в гости. Две женщины – и без мужской заботы!

Старушка задумалась.

– Так горе у меня.

– Тем более нельзя одной быть.

– Да?.. – опять задумалась.

– Добрый вечер. Вы к кому?

За спиной старушки появился тот самый побитый молью мужик.

Как на автомате выпалил:

– Не к вам.

– И это очевидно, – ответил побитый молью мужчина.

– Алёш, что делать будем? – растерялась и огорчилась старушка, ведь гостинцы могли уйти.

– Приглашать, мама… Входите.

Алексей, незнамо почему, сразу связал явление соседа с подносом с появлением тёплой уютной незнакомки в квартире его тёщи. Хозяева отступили в глубь квартиры, и соседу справа пришлось заходить.

– Вы думали, я забыл о вас?! – Он храбро поставил поднос на стол. Хотел сказать: это для вас, но передумал. – От нашего стола вашему столу.

Старушка расторопно переставила угощения с подноса на стол. Сам поднос отнесла в коридор и, сдвинув флакон духов на комоде, оставила его там. Вернулась. Спохватилась. Заспешила на кухню. Вынесла вазу на высокой ножке – ту, на которой лежали подаренные соседом фрукты, и отнесла в коридорчик. Будет гость уходить, заберёт с собой. Задержала взгляд на флакончике.

Это был не просто флакон из-под духов. И это был не просто взгляд. Во флаконе хранился запах. Запах прошлого. Всё радостное да счастливое сопровождалось им – запахом. И если покрытый пылью альбом с фотографиями хранит лица, детали, то запах вобрал в себя всю мощь чувств. Они настолько живы, что от них кожа старого человека покрылась мурашками, кровь забилась в жилах так, что в доли секунды вспыхнула и прогорела вся жизнь.

Алексей был занят мыслями о завтрашнем дне, но краем глаза видел манипуляции соседа справа. Тот несколько раз вставал что-то подать старушке и забрать. Каждый раз он придвигал свой стул ближе и ближе к стулу, на котором сидела соседка снизу. Старушке понравились финики с сыром. Когда сосед справа положил руку на спинку стула соседки снизу, та встала и стала прощаться.

– Твоя правда, соседка. Идите с Богом! Порадовали меня вниманием, спасибо. Выспаться нам надо с Алёшей. День-то какой завтра… Надя, ты сложи ейновы вазочки на поднос.

Надежда исполнила. Алексей наблюдал, как соседка снизу выходила вместе с соседом справа.

– Надя, откройте мою дверь. Руки у меня заняты. Ключи в кармане.

Женщина недоумённо посмотрела на брючный карман соседа, но выручил Алёша.

– Я открою вашу дверь.

– Наденька, подождите меня! Я отнесу поднос и провожу вас, – скороговоркой протараторил сосед с подносом в руках, оглядываясь.

– И это я сделаю. Спокойной ночи. – Мужик, побитый молью, плотно прикрыл соседскую дверь.

«Горе у него! Ловелас! Ещё жену не схоронил, а уже хвост распушил».

Сосед справа вспомнил фотографию на столе. Сорок пять лет, как мало! Выходит, и мужику столько же или чуть поменьше. При мысли о старушке он улыбнулся. Как она радовалась гостинцам! Мужчина потеплел душой и мыслями. Он был сердит на себя, на мужика, но нисколько не жалел о гостинцах, отнесённых старушке. Надо будет ее проведывать иногда. Сосед справа поспешил к входной двери. Прижался к дверному глазку. Ага! Скачет обратно сайгак бесцветный через ступеньку, как молоденький. Лифтом не пользовался, значит, через этаж или два живёт незнакомка.

В квартире старушки тихо. Лицо ее в чёрном платочке на белой подушке напоминает старую черно-белую фотографию.

– Алёша, что это я прямо закатываюсь… Всё внутри спит, а сама ещё нет. – Старушка разглядывает темноту собственной квартиры.

– Лекарство так действует. Спокойной ночи, – отвечает ей Алёша.

– Боюсь завтра.

– Я тоже.

– Переживём, родной?

– А куда деваться…

Вот и наступило завтра. Отдыхающих на турбазе уменьшилось. Борис Николаевич и Татьяна уехали провожать Жерара. Хельгу не взяли, так решил Жерар. Татьяна не возмущалась, но и настаивать не посмела. Молодёжь сидит за столом на веранде. Животные, словно чувствуя настроение Хельги, все возле неё. Котёнок на коленях и тянет лапку к коту, сидящему рядом. Тот делает вид, что принимает участие в игре, подёргивает ухом да лениво помахивает хвостом, вокруг хвоста на полу скачет Джеки. Сергей постоянно тянет руки к Маше. Маша как бы сторонится его, ведь у подруги плохое настроение. Незачем выставлять свою радость напоказ.

– Так реально зацепил тебя? – Сергей разглядывает поникшую Хельгу.

– Выходит. Буду рада, если пройдёт… Не пара я ему.

– Любовь не спрашивает, когда заселяется в нас и начинает хозяйничать. Хорошо, что уехал. Найдёт ответ на свои вопросы, и ты без него разберёшься в себе.

Своей рассудительностью Сергей сейчас напомнил Маше отца.

– Ты как папа…

– Я и есть папа. В один день стал им. А сказала мне об этом первая Маша.

Маша о Мишке не говорит. Она помнит: тема эта может привести к неприятностям. Молчит да крепче прижимается к Сергею, молчит и улыбается.

– Чего обещал?

– Обещал вернуться. Карлсон тоже обещал.

– Но он же вернулся.

– У него пропеллер за спиной был. Котёнок – всё, что осталось от Жерара… – Хельга с грустью наблюдает за Мистером Икс.

– Не говори глупостей! И иди к столу. – Маша сердито размешивает сахар в своём бокале с чаем. – Евгений больше не звонит тебе?

– Нет. У меня всегда так. Стоит только мне оставить парня без своего внимания и заботы, его друзья ему тут же открывают глаза на то, что он не видит во мне и не замечает. Я привыкла уже. – Хельга накручивала себя, и голос её становился тоньше и острее. Она как бы втыкала каждое слово в невидимую ткань, словно иголку, растягивала до дребезжания в голосе нить жалости к себе.

Жерар молчал в машине. Татьяна тоже. Парень тяжело вздохнул.

– Что, сынок?

– Волнуюсь. Хельге жить без меня.

– Она жила и до тебя. Она не одна.

– Право, не знаю, хватит ли у меня смелости дома произнести слово «лилипут», рассказывая о ней, ведь она не лилипут.

Мать отвернула лицо к боковому стеклу.

– Она моя невестка. Я буду о ней заботиться в твоё отсутствие.

– Буду высылать деньги.

– Мы будем ждать тебя! – целуя сына в аэропорту, твердила Татьяна.

Сыну искренне не хочется расставаться с матерью, но вернуться домой хочется больше. Перила трапа тёплые, руки холодные. Совсем не слышно сердца в груди.

Самолет взлетел. Вот бы заснуть и ни о чём не думать.

– Вам удобно? – Женское лицо с явными признаками восточного происхождения улыбалось ему.

– Казахстан? Узбекистан? – Сосед Жерара задал вопрос стюардессе и бесцеремонно обвёл рукой вокруг своего лица. Жерару стало интересно.

– Татарка я, – простодушно ответила стюардесса.

«Лилипутка…» – отозвалось в сердце молодого человека. Сердечная боль, видимо, отразилась на его лице.

– Как вы себя чувствуете? – обратилась к Жерару стюардесса.

– С вами чувствую себя замечательно, – ответил за Жерара сосед и весь устремился к стройной стюардессе в красивой униформе. Ничуть не смущаясь, он почти лёг на колени Жерара.

– Мне пересесть, чтобы вы были ближе к даме? – ласково и почти зловеще произнёс Жерар.

– Ревнуешь? – не испугался сосед.

– У меня есть невеста.

– И что с того? – искренне удивился мужчина. – Выглядишь клёво, а рассуждаешь, как динозавр. Самому не противно? Где ты, а где твоя невеста? Ты в воздухе, парень…

– И что? – теперь удивился Жерар.

– Пользуйся…

– Чем?

Сосед внимательно посмотрел на него.

– Иностранец?

– Француз.

– И ты спрашиваешь? Ну всё! И во Франции мужики перевелись… Невеста где? В России или во Франции?

– В России.

– Вот, всех красивых баб от нас вывозят. Я слышал, француженки ну никакие, а?

– Никакие какие? – переспросил Жерар.

Сосед заржал.

Смех – дело заразительное. Жерар смотрел-смотрел на развеселившегося соседа и сам стал смеяться. Проходящей стюардессе они вместе «делали ручкой» и сворачивали головы ей вслед по проходу.

– Ну не верю! Ты и лилипут. Не верю!

Жерар достал камеру, включил её и доверительно передал соседу. Тот взял с лёгким опасением. Посмотрел. Передал обратно. Откинулся всем телом на спинку кресла.

– Можно вас на минутку, – ухватил сосед рукав стюардессы и опять чуть не лёг Жерару на колени.

– Слушаю. – Девушка улыбнулась общительному пассажиру.

– Вот скажите мне! Вы бы влюбились в лилипута? Мог вам понравиться лилипут-мужчина?

– Вы это серьёзно?

– Вопрос жизни и смерти!

Стюардесса подумала. Видимо, что-то вспомнила и улыбнулась воспоминанию.

– Я бы его не чувствовала. Лилипут маленький, почти невесомый.

– Вот, слышал? Хочешь знать моё мнение? Блажь всё это.

Жерар не ответил. Он думал. Тяжело жить на свете Хельге. Маленький изгой. Жерар всё изменит, обязательно изменит. Сосед громко и ровно задышал. «Мне страшно», – пришло cмc от Хельги.

– Мне страшно, – доверительно произнесла Хельга вслух и так же доверительно заглянула подруге в лицо.

– Каким бы ни был результат ваших отношений, у тебя есть я и моя семья. Вон папа мой за тебя горой. Татьяна жить вам предлагала в её квартире. – Маша собирала посуду со стола на веранде. – Жерар уже в воздухе. Папа звонил.

Хельга задрала кудлатую голову в небо. На небо смотреть приятно. Особенно тёплой и созревшей осенью. Синь такая, будто прольётся она на тебя сейчас великим счастьем, добром человеческим и вечной верой в торжество любви. Как сладко поёт душа, как тревожно бьётся сердце.

– Жерар перевернул все мои представления о жизни. Да что там! Я собой перестала быть. Я новая, во всём новая, только теперь мне страшно жить без него.

– Если хочешь плакать, поплачь…

– Не хочу я плакать. Мне страшно жить, но я страшно счастливая!

Сергей, не принимавший до этих слов участия в разговоре, взял на руки котёнка и сказал:

– Когда я потерял брата, было страшно. Когда я осознал, что Мишка может оказаться на моём попечении, ведь родители мои уже в годах, стало ещё страшнее. Ехал я сюда, к Маше, страшно счастливым человеком. Ты на правильном пути, и я тоже.