Текст книги "Окна судеб (сборник)"

День рождения

Вскоре после 8 марта у меня – день рождения. Я никому не говорила об этом. Ни гостей, ни поздравлений не ждала. Грустила по дому, по друзьям. Думала, что в воскресенье поеду к маме, там и отпразднуем.

После работы прилегла отдохнуть. Уснула. Слышу стук в дверь. Громко стучат, настойчиво. Открываю. На пороге – коллектив.

– Ты что спишь? У тебя же – День рождения. Поздравляем! Стол раздвигай!

– Спасибо, но у меня ничего нет.

Как-то всё было не правильно. Обычно я обедала в столовой детского дома. Стоило это не дорого, готовили хорошо, да, и в местном магазине купить было нечего. Даже хлеба у меня не осталось совсем, не говоря о вкусностях. Жалко же я смотрелась в этот момент.

– Тарелки у тебя есть? Вилки? Вот и хорошо.

Быстро, но без суеты «девчонки» накрыли на стол. Картошечка горячая с салом, грибочки солёные, огурчики, свой хлеб, пирожки с капустой да капуста квашенная, варенье малиновое, клубничное, смородина в собственном соку…

– Вот это подарок! – у меня слёзы навернулись на глаза.

– Да, да, подарки!

Мне ещё и подарки подарили. Посидели, поболтали, спели песни, поплясали. Душевно провели мы этот весенний вечер. Один раз в жизни я не смогла угостить пришедших ко мне гостей. Теперь я знаю, что гости обязательно придут. И я их непременно угощу.

Выпускной

Вот и сданы экзамены. К вступлению во взрослую жизнь готовились воспитанники детского дома. Мальчишки купили себе белые рубашки на неизвестно как сэкономленные или заработанные деньги. Девушки сшили наряды. Правда, не смотрелись эти наряды праздничными. А белые рубашки смотрелись. Суета, волнение, подготовка выступлений – всё это составные части последнего школьного вечера. Для этих детей – ещё и прощание с детским домом.

Чем провинились ученики выпускного класса, не помню. Но провинность имела место мелкая и незначительная, как мне показалось в то время. Директор школы, может быть, в воспитательных целях, может быть, чтобы не напрягаться с организацией праздника, выпускной вечер отменил.

Мы, молодые учителя, возмущались, не понимали, зачем он так делает, но слушать нас никто не хотел. Собрались у меня в комнате, начали пить чай. Громко обсуждали мы возникшую ситуацию. Мы знали, что дети, услышав о запрете на выпускной, купили в магазине спиртное и ушли в лес. Все выпускники. Был вечер. Майский холодный вечер. Мы переживали за ребят, но, где их искать, не знали. Лес большой. Видимо, директор знал, что делает, и как поступить в подобной ситуации. Стемнело. Вдруг услышали стук в окно. Отодвинули занавеску. За стеклом – Женька, испуганный, нетерпеливый, весь помятый.

– Помогите! Там все умирают. Они – пьяные. Скорей!

Ничего не спрашивая, мы, взяв все оставшиеся продукты с собой вместе со скатертью, налили воды в бутыли и пошли за провожатым в глубь леса.

Женька не мог ничего толком объяснить. Он продирался через кусты и завалы. Мы с трудом поспевали за ним. Раздвинув в очередной раз ветви кустарника, он остановился. Перед нами предстала поляна. На поляне догорал костёр. В темноте, вдали от костра, копошилось что-то живое. Вдруг, выпрыгнув из темноты, худущая мокрая девчонка подбежала к костру и легла в него. Она замёрзла. Вспыхнуть ей помешала совершенно мокрая одежда. Мы бросились вытаскивать нашу Наташку из костра. Её трясло. Она никого не узнавала. Закуски у ребят не было. Только водка. Алкогольное отравление. Завернули в скатерть, дали воды, стали кормить силком. Полегчало.

Коша кричал в кустах, что всех зарежет. В его руках блеснул нож. Взрослые девчонки-учителя растеклись по поляне, оказывая помощь тому ребёнку, у которого во время обучения вызывали наибольшее доверие. Мы не знали, как поступают в таких случаях. Интуитивно нащупывая путь к ликвидации последствий происходящего, я гладила Кошу по косматой голове, говорила замечательные слова о математике и его великом будущем. Парень растаял, рука ослабла, нож потихоньку перетёк в мою руку. Я села на нож. Когда Коша спохватился, ножа, понятное дело, не нашёл. Так и уснул, решая задачу. Он один любил математику.

Других ребят откачивали, отпаивали, откармливали, разнимали дерущихся. Двоих рвало, и смотреть ни на что они не хотели. И, прежде всего, на нас. Бледные, трясущиеся в ознобе, задыхающиеся дети не просили о помощи.

Группа ребят ушла к школе, чтобы взять оружие из кабинета военной подготовки. Взяли. В ход пустить не успели. На директора наткнулись.

Не хватало Васьки. Много неприятностей доставил он всем: и учителям, и воспитанникам, хотя учился хорошо. Светало. Пошли искать последнего пострадавшего.

Выходим к водохранилищу. Тишина. Рассвет. Туман. На бетонном спуске к воде вниз головой лежит Васька, спящий. Первые лучи солнца играют его светлыми кудрявыми волосами. Волна накрывает его голову и откатывается назад. Причём, с каждым разом всё ниже и ниже спускается к воде злополучный упившийся ребёнок. Мы побежали, чтобы успеть выхватить его из объятий мирного водохранилища. Он даже не проснулся.

Один Женька оказался трезвым на своём выпускном вечере. Он накануне напился так, что смотреть не мог на спиртное, когда все пили. Это обстоятельство оказалось спасением для детей.

Семь человек могли реально погибнуть в ту ночь. Скольким предстояло быть порезанными или подстреленными, история умалчивает. Но всё обошлось.

Утром я собрала вещи и уехала, чтобы никогда более не возвращаться сюда. Но в памяти моей с некоторой периодичностью возникают картины того, что происходило в то время, в этом удивительно красивом месте.

Часть II
Маленькое чудо

 
Кто скажет: «Правда»,
а кто: «Враки»…
Я с памяти сдуваю пыль.
И возникает на бумаге
сюжета сказка или быль.
 

Евгения Мяздрикова

Ангел – хранитель

Двухколёсное чудо проезжало мимо меня. Мне велосипед не покупали. Один красненький трёхколёсный экземпляр у меня просто увели, когда я забежала домой – взять панамку от солнца, а его, одинокого, оставила ждать у подъезда. Может быть, думали, что я – разиня, недотёпа и велосипед мне не нужен. Попросить не получалось. А я думала, что и так должно быть понятно, как мне не хватает двухколёсного дружка.

Мальчишки гоняли по веранде на своих велосипедах, маленьких или больших. Веранды в парках предназначались для танцев в вечернее время, днём дети использовали их для игр. Я молча наблюдала за ездой по кругу.

И тут Мишка резко остановил около меня свой «Орлёнок».

– Хочешь покататься?

– Я не умею.

– Научим. Садись.

Я быстро освоилась, ехать было легко, только напряжение в руках напоминало, что я кручу педали двухколёсного велосипеда первый раз, да не «Школьника», а почти взрослого – «Орлёнка». Мы выехали на дорогу. Дух захватывало от ощущения быстрого движения. Вдруг прямо передо мной на дороге возникли три женщины. Они шли рядом друг с другом, перекрывая всю дорогу. Оживлённо разговаривая, они двигались в ту же сторону, что ехала я, не видя, как я «стремлюсь» врезаться им в спины. Я понимала, что можно нажать на звонок, и они отойдут в сторону, но, вцепившись в руль, даже сдвинуть на сантиметр не могла закостеневшую руку. Можно было бы крикнуть женщинам, чтобы они отошли в сторону, но в горле моём звуков не образовывалось. Тормоз на этом велосипеде был ручной. Воспользоваться им мне не представлялось возможным. Наехать на людей я не могла. Я не могла.

По обе стороны от дороги были прорыты канавы для того, чтобы в них собиралась вода и нечистоты. Содержимое имело чёрный цвет. Глубоко. Я закрыла глаза и повернула руль вправо. Ожидание того, что я вместе с велосипедом скачусь в канаву, длилось дольше предполагаемого мною. Я успела представить, как грязная, мокрая, скорей всего, со сломанным чужим велосипедом, вылезаю из канавы. Может быть, и у меня сломается, например, рука, или нога. Волосы прилипнут к лицу. Не нахлебаться бы того, чем была наполнена канава, не захлебнуться бы… Я открыла глаза. Вижу, что канава осталась слева, я – на другом берегу, ко мне бегут ребята с возгласами:

– Это ты кататься не умеешь?!

Оказалось, я с закрытыми глазами проехала на велосипеде через канаву по узенькой дощечке, соединяющей берега зловонной ямы. Дощечки этой я не видела. Да и, если б видела, проехать по ней не смогла бы. Это было невозможно. Но получилось именно так. В этот день я чувствовала себя героиней. А героем был мой Ангел-хранитель. Вообще у него всегда много работы по обеспечению моей безопасности.

Мы жили рядом с железной дорогой. Мама просила меня быть осторожной при переходе через пути. Помню, торопилась куда-то. Перешагиваю через рельсы. Думаю, как поудобнее ногу поставить. Между рельсами так ловко помещалась нога. Я уже начала опускать туда свою ногу в красной туфельке, но в самый последний момент поставила её на рельсы, перпендикулярно им. И тут же железные монстры стали двигаться, смыкаясь. Стрелки перевели.

Платформа. Прыжок на рельсы. О! Дрожат. Прыжок на землю. Проносящийся за спиной поезд. Жива.

Смех, детская качалка. Человек восемь могли одновременно взлетать вверх и затем быстро опуститься вниз. Чтобы не выпасть из неё, надо держаться крепко. Сели плотно-плотно. Я в центре. За что там держаться? За соседа, только, если… Я отпустила руки. Полёт. На пути дерево. Делаю в воздухе что-то типа сальто, плавно спускаюсь по стволу дерева, скользя по нему спиной. Сижу на земле. Ни единой царапины. Только не рассказывать маме про всё это.

Ангел-хранитель тоже не рассказывал, ведь Он – хранитель.

Любовь до гроба

Витька не мог в неё не влюбиться. Посудите сами. Когда они учились в четвёртом классе, Витьку обвинили в воровстве. Разбор поведения слабоуспевающего, да ещё крупно провинившегося ученика перерастал в судилище. Одноклассники по очереди клеймили Витьку, говорили, что он позорит класс, школу…

– А что скажет Галя по этому поводу? – спросила учительница.

Она встала, внимательно по-взрослому посмотрела на Витьку и сказала:

– Он не мог этого сделать.

Разговор как-то очень быстро закончился, будто растаял. Никто не понял, воровал он или нет, но ощущение было, что – нет.

Все знали, что Витька влюбился. Он не скрывал этого. Он писал записки, типа такой: «Приходи к большой берёзе в 10 часов вечера».

В десять часов вечера она уже спала, и никуда и никогда не приходила. Витька понимал, что его любовь безответна. Его жалели.

Шло время. Пришла пора сдачи экзаменов.

– Хочешь, я для тебя сдам экзамены на «четвёрки»?

– Сдай!

Он занимался отчаянно. Трудно было поверить в то, что Витька мог это сделать. Экзамены он сдал хорошо.

– Я для тебя в техникум поступлю.

– Поступи.

Он поступил. Она обрадовалась, похвалила, помогала, но не любила.

– Тогда я для тебя в институт поступлю. Хочешь?

– Нет, не надо. Ты же учиться там не сможешь.

Он пригласил её на проводы в армию.

– Если я приду, ты и твои родственники будут думать, что я тебя буду ждать. А я тебя не люблю, Вить. Я очень хорошо к тебе отношусь и всё.

Мать со слезами просила прийти и её, и подружек. Всем стало понятно, что любовь здесь односторонняя, хотя на проводы пришла и хорошей службы пожелала.

Из армии он писал ей письма. Она отвечала. Письма были деловыми, о природе, о погоде, о службе. Вернувшись из армии, он женился, она несколько позже вышла замуж. Пути их разошлись.

Когда им исполнилось лет по пятьдесят, у неё умерла свекровь. Приехав в город, где прошло детство, ей пришлось заниматься организацией похорон. В тот сложный период времени, трудно было найти людей, которые смогли бы выкопать могилу. Официальные службы не работали. Ей сказали, что помочь может только Виктор.

Она пошла к дому, где он когда-то жил. Точного адреса она не знала. Но искать не пришлось.

Он сидел на скамейке возле дома. Она подошла к нему.

– Вить, здравствуй. Знаешь, у меня свекровь умерла.

– Как я рад! Как я рад! Нет! Я рад тебя видеть.

Рядом с ним стояла женщина. Она говорила ему явно тёплые слова, и явно не про похороны. Он не видел эту женщину, молодую, интересную. Он видел свою любовь.

– Некому могилу выкопать. Не могу никого найти. К тебе послали.

– Я любую могилу выкопаю, если тебе надо. Ты пришла. Ты – здесь!

Он задыхался от счастья.

Может быть очень хорошо сшито платье, отлично сделан ремонт, великолепно написана картина. Могила свекрови была шедевром в своей отрасли. Люди толкали друг друга со словами:

– Смотри-ка, Витька какую могилу выкопал. Красота!

Огромная, абсолютно ровная, хоть изучай свойства прямоугольного параллелепипеда. А она не сразу это осознала. О другом думала. После прощания Витьку пригласили на поминки. За столом (так нечаянно получилось) с одной стороны от неё сидел муж, с другой – Витька.

Выпили, закусили. Ещё выпили, закусили. Сказали нужные слова. Опять выпили, закусили.

– Это ты готовила? Сама? Так вкусно!

– Я уже большая девочка. Давно сама вкусно готовлю.

– Не все большие девочки так умеют.

– Зачем ты за Кольку замуж вышла? Смотри, я какой кудрявый и высокий, а он лысый и маленький.

– Вить, просто я его люблю, а тебя – нет. С этим ничего нельзя сделать. А обманывать ни тебя, ни себя я не могу.

Он достал очки и посмотрел на неё первый раз в очках.

– Ой! А без очков ты гораздо красивее.

Вот тут не выдержал муж, который прекрасно знал о Витькиной любви.

– Ты ничего не понимаешь! Она и в очках, и без очков одинаково красивая!

Пятидесятилетних мальчиков пришлось разнимать.

– Да ты не так понял, Коль. Она на самом деле красивее всех. Просто я давно не надевал очков. Она у нас – самая лучшая.

– Самая любимая.

– Точно.

До драки дело не успело дойти. Попрощались тепло, мирно. Первый раз Витька поцеловал её в щёку. И ушёл навсегда.

Свет любви

 
Свет. Чистый прозрачный свет…
Боль? Боли сегодня нет.
Жизнь. Жизнь хороша, да.
Но не всегда.
 
 
Где? Где заблудилась любовь?
Кто? Кто встретится вновь?
Как? Как мне Вас отыскать?
Чтобы страдать.
 
 
Нет. Горечь потерь бьёт.
Всё. Всё не скоро пройдёт.
Крик. Слышу любви крик.
Остановлю миг.
 

Пельмени

Пельмени можно купить в магазине. Можно получше, можно похуже. На самом деле, пельмени

– есть домашнее блюдо, и только домашнее. Если у вас есть хорошее мясо: кусочек чуть жирной свинины, постной говядины и хоть немного баранины, можно затеваться с пельменями. Хорошо, если делать их вместе с родными людьми, с добрым разговором, душевной песней, со вспомнившимися вдруг стихами.

Добавляя к мясу лучок, поперчив немного, посолив, молочком приправив, делаем фарш. Мясорубка выдаёт ароматный сырой продукт, почти готовый к укладыванию его на тесто. А тесто – тонкое, мягкое, эластичное.

Рюмочкой нарезаем кружочки, выкладываем мясной фарш, лепим пельмени.

Тут и вода закипела в большой кастрюле. Посолить, лаврушечку бросить, и отправить в бурлящую стихию пробную партию наверняка вкуснейшего продукта. Всплыли. Попробовали. Хороши! Можно продолжать, радуясь жизни, свежести восприятия прожитого дня в предвкушении чудесного застолья. Лепим много, обсуждая насущные проблемы. И в заморозку их! Завтра тоже будем с удовольствием обедать, хваля поваров.

Всё это представляла я себе, лёжа в больнице, ошпаренная соседкой по койке, нечаянно, конечно. У неё после операции руки дрожали. Решив угостить меня чаем, она промахнулась и весь кипяток вылила мне на ноги.

Все всполошились: и пациенты, и медсёстры, и врачи. Из операционной принесли спирт, сделаны были примочки, даны лекарства, потом капельницы, спрей от ожогов, мази, повязки… Так я превратилась в лежачего больного.

Когда муж, пришедший навестить меня, спросил о том, чего мне хочется, я пролепетала: «Пельменей». После этого я тут же спохватилась, сказала, чтобы он не брал этого себе в голову, что это желание возникло от боли, от обиды на сложившую ситуацию.

Поздний вечер. Подготовка ко сну. Уколы сделаны, таблетки приняты. Слышим внизу шум. Охранник кричит:

– Тут к ошпаренной муж пришёл!

– Чего ему надо?

– Говорит, что пельмени принёс жене.

– Пельмени? Сам лепил? Возьми и передай в палату. Пусть поест. Может, легче ей станет.

Мне вручили термос с пельменями, горячими, ароматными – домашними, одним словом.

Что такое любовь? Любовь – это, исполнение твоих совершенно не рациональных, даже не просьб, но душевных мечтаний о несбыточном.

Вся палата молча смотрела на термос. Достали тарелочки, стали раскладывать пельмени всем, глотая слюньки.

Положили той самой женщине, которая ошпарила меня, у которой руки дрожали. Ей и есть-то не разрешали сначала до операции, затем – после. Похудевшая, измотанная, она с особым нетерпением ждала своей порции. Но, так как у неё дрожали руки, она не смогла удержать тарелку параллельно полу, пельмени съехали с неё под кровать, на явно не чистый пол, по которому по ночам бегали тараканы; под тумбочки, где имеет привычку собираться пыль, активно и постоянно.

– Эх, ты! Такой продукт загубила. Лучше б тебе вовсе не клали. Удержать уж не можешь, – с досадой проворчала одна из болеющих.

– Не пропадут! – ответила женщина и, быстренько опустившись на колени, стала собирать упавшие пельмени и класть их прямо в рот, не моя, не отряхивая. Просто поднимала с пола и ела.

– Никогда в жизни не пробовала такой вкуснятины!

Глаза её наполнились восторгом. Улыбка не сходила с осунувшегося лица.

– Да, уж! – вторили ей соседи, не скрывая удивления, но и не препятствуя её действиям.

Оказалось, что среди нас был человек, которого угощение порадовало ещё больше, чем меня. Моя пельменная радость отошла на второй план.

Памятка для молодых

Как-то летом собрались мы с братом к бабушке съездить. Она жила далеко от нас, в другом городе. Можно было послать телеграмму, сообщить о приезде. Мы решили сделать сюрприз: приехать без предупреждения.

Поезд приходил на вокзал рано утром, часов в пять. Будить никого не хотелось, поэтому мы пошли пешком через город. Погода была замечательной, настроение прекрасным.

Ещё издалека мы увидели бабушку. Она копалась в большой цветочной клумбе, которая была разбита под окном её квартиры.

Мы ярко представили себе, как она обрадуется, увидев нас.

– Саш, пойдём побыстрее.

– Мы и так почти бежим, – ответил мне брат.

Это правда. Я всегда чувствовала себя полностью защищённой, когда находилась рядом с ним. Окружающим казалось, что я – его девушка. А он – высокий, статный, красивый – считал, что так и должно быть.

Мы знали, что

– была война. Давно…

– Что два сына нашей бабушки погибли на этой войне.

– Осталась в живых дочь, наша мама, и это воспринималось родными как чудо.

Солнце золотило бабушкины волосы. Она ловко орудовала тяпкой. Молча приблизились мы к клумбе. Стали ждать, когда она увидит нас и удивится.

Бабушка выпрямилась. Мы улыбались.

– Сашенька, сыночек, вернулся!

Сейчас я – пожилой человек. Эти слова живут во мне, свернувшись беззащитным клубочком надежды на невозможное.

Они жгут меня. Больше никогда не приезжали мы к бабушке без предупреждения. Но всегда знали, что Саша

– гораздо больше, чем внук…

 
Темнеет краска, забор ветшает,
Родник мелеет, спина болит.
В тебе живёт тот самый Саша,
Который на войне погиб.
 

Бабушка – парашютистка

Молодой ветер, который любил пошалить, вышел на прогулку. Скорее, вылетел, выхватив из рук мужчины газету. Газета завертелась, взмыла вверх, затем, потеряв скорость, упала на землю рядом со скамейкой. Видя, как случайный прохожий поднимает печатное издание, ветер снова вырвал из рук лёгкую бумагу, содержащую, вероятнее всего, важную информацию, и понёс её к дороге. Газета оказалась на проезжей части. По ней проехала машина, другая… Жалкие мятые обрывки бумаги путались под колёсами автомобилей. Ветер полетел дальше.

– О! С детьми поиграю! – прошумел ветер и тут же сдул высокую башню, строительством которой занимались два мальчика.

– Как ветром сдуло! – засмеялся ветер.

Один мальчик заплакал, другой стал его успокаивать. Скоро строительство возобновилось. Ветру хотелось снова разрушить построенную башню или дом, но ему лень было ждать, когда постройка будет готова. Взмыв вверх, ветер увидел, как на балконе двенадцатого этажа худенькая маленькая старушка вешала пододеяльник. Она забралась на табуретку, держа в одной руке прищепки, в другой – мокрую вещь. Встав на цыпочки, бабушка потянулась к леске, на которую хотела повесить накрахмаленный, сверкающий чистотой пододеяльник.

^— У-у-у! ^— зашумел ветер, забрался внутрь пододеяльника и потащил его вместе с бабушкой с балкона на голубые просторы воздушного пространства города.

– Сейчас она испугается, закричит, я её и опущу на травку. Куда бы лучше опустить бабушку? – ветер не был злым, ему хотелось развлечься.

Но бабушка не собиралась кричать.

– Милок, я ведь никогда не летала. Теперь меня будут называть лягушкой-путешественницей.

Люди, увидевшие этот необычный полёт, стали кричать:

– Бабушка-парашютистка! Бабушка-парашютистка!

– Ну, ладно. Хоть не лягушкой-путешественницей зовут.

Ветер не был готов к такому повороту событий. Он замешкался, пододеяльник стал приближаться к земле, чуть не зацепился за высокую берёзу.

– Послушай, ветер! Ты, говорят, могуч. Ты можешь показать мне наш город, как опять же говорят, с высоты птичьего полёта? Что тебе стоит? А?

– Да, ничего не стоит! – обрадовался ветер и поднял «парашютистку» высоко-высоко.

Внизу проплывали дома, крошечные человечки, машущие руками, кажущиеся игрушечными машинки.

– Послушай, шалунишка, красиво-то как! Оказывается парк наш не такой уж большой. А озеро на лужу похоже. Пожалуй, давай спускаться, а то люди внизу совсем разволновались.

Бережно принёс ветер свою бабушку к лужайке около её дома. Пододеяльник накрыл её так, что казалось, он один летал и совершил мягкую посадку. Люди взволнованно обсуждали увиденное, показывали на место посадки, кто-то вызвал «Скорую помощь».

В больнице, куда была доставлена бабушка, ей перевязали царапину на ноге: задела за склянку, брошенную в траву.

– Понабросали тут всякого хлама, – с досадой говорила бабушка, когда её спрашивали о состоянии здоровья,

– Приземлиться негде.

Через два дня бабушка вернулась домой. Ей пришлось снова стирать многострадальный пододеяльник.

– А как полетали! – она махнула рукой ветру и засмеялась.